Аурен Хабичев

СТО СОРОК ПОХОРОН (Рассказ) Часть II         18+

Как покойная Сенамиз мучила Гера, и что думал Гер о Боге

Стояла неподвижная жара. Один за другим в Ремуше умирали старики. После смерти Сенамиз, Гера мучили кошмары. Каждую ночь ему снились бог и Сенамиз. Сон его был один и тот же. Гер и Сенамиз заперты в ее квартире. Сенамиз не может найти ключи, потому что вышвырнула их в очередной раз в окно, и никто ей обратно их не принес. В комнате, в которой недавно оплакивали Сенамиз, теперь плачут над Гером. Его голова обмотана белой материей, чтобы не выпадала челюсть. Гера оплакивают женщины. Они все голые, и у них волосатые треугольники под животами. Только его мама, Баблина, одета. Она сидит у телефонной тумбочки и пытается куда-то дозвониться.

— Алло, прокуратура? Алло? Алло?

Мама Гера иногда стучит трубкой телефона о тумбочку, а голые женщины продолжают плакать.

Сон длинный, но очень быстрый. В нем время ощущается иначе.

— Найди ключи — просит Сенамиз, — найди, я не могу выбраться.

— Ключи вы снова выкинули из окна, тёть Сенамиз, — отвечает Гер.

Голые женщины бегают по комнате, шныряют по шкафам, залетают под кровать, на которой лежит тело Гера, ползают по люстре.

— Сенамииииз, — звучит мужской голос за дверью, — Сенамииииз.

— Иду, иду, — покорно отвечает Сенамиз, — сейчас иду.

Голос, звучащий за дверью, низкий и утробный, он какой-то чугунный и какой-то стальной. И Гер, и Сенамиз, и голые женщины, которые превращаются в каких-то маленьких зверьков и шныряют по комнате, и мама Гера знают, что за дверью бог. Сенамиз просит найти ключи. Бог силой выбивает дверь, и в комнату Сенамиз врывается ослепительно яркий свет. Гер просыпается.

 В Ремуше начинается день. Солнце чинно посылает свои огненные стрелы к вершинам гор, которые, вонзаясь в почву, загораются ярким пламенем, освещая сначала самые высокие, добираясь к низинам. Сероватого цвета скалы озаряются рыжим рассветом. Светает здесь рано, часов в пять, а летом даже в половине пятого или вообще в четыре. По утрам во дворе голосит какойто мужчина: «Молокооооо, молокооооо». Гер никогда его не видел, потому что этот мужчина приезжает очень рано и обходит все дворы по Малой и Большой улицам. 

По утрам ремушцы говорят вполголоса. Плакучие ивы, украшающие их двор, раньше времени потеряли листву. В Ремуше стоит невыносимая жара.

Откуда пришли люди с черными и длинными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами

Новые соседи Гера мало что о себе рассказывали. И только Далкан, которая ночевала у них в гостях и всю ночь терла пятками друг о друга, потому что ее совокуплял джин, поведала о том, что их народ произошел от первосуществ с черными и длинными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами. Лилиана Камраевна говорила, что Далкан и все ее племя — это обычные горские цыгане и также уйдут, как и пришли в Ремуш. Но вот что рассказывала Далкан.

Когда еще не было Ремуша и не было того города, что был до Ремуша, народ Далкан жил на этой земле. И когда в Ремуш пришли предки нынешних ремушцев, то предки Далкан были вынуждены уйти с насиженных мест. Шли они несколько дней, потом несколько недель, после они перестали считать, сколько дней и недель они идут. Возникали на их пути исполины высокие и скалистые, скалы отвесные и крутые, леса дремучие и тёмные. В самой глубине ремушских гор народ Далкан обнаружил крохотное пресное озеро, на берегу которого мужчины и женщины, старики и дети решили немного отдохнуть. А ночью, когда все спали, на них напали странные существа — у них были черные и длинные, как у лошадей, лица и короткие горбатые носы. Всех стариков, мужчин и мальчиков эти свирепые люди перебили, а женщин взяли себе в жены.

— Они вновь и вновь приходили к нашим матерям, чтобы насиловать их — рассказывала свою эпическую историю Далкан.

От людей с черными и длинными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами предки Далкан унаследовали внешность и магические способности. Они умели делать порчу и умели правильно лечиться от нее. Все женщины их племени делали порчу и все лечили от нее.

— Но настало время, когда мой народ вернулся на свою родину, — продолжала Далкан.

Лилиана Камраевна говорила ей, что она дура. Далкан отвечала: «посмотрим еще, кто из нас дура». И делала при этом очень мудрый взгляд.

Баблина — мама Гера — была очарована Далкан. Они вместе ходили на ремушское кладбище, набирали там землю и рассыпали ее под дверью тети Риммы, а потом наблюдали из окна, когда Римма выходила во двор: «смотри как прихрамывает», «то ли еще будет», «сидела бы тихо, никто бы ее не трогал». Тетя Римма на самом деле сидела тихо и никого никогда не трогала. Просто Баблина — мама Гера не любила ее за писклявый голос и за то, что к ней ходят мужчины. Иногда Баблина с Далкан заставляли Гера мочиться в стеклянную баночку, а потом Далкан что-то над ней шептала. Содержимое снова выливалось под дверью Риммы. Из-за этого в жару в подъезде стоял очень неприятный запах. Тетя Римма никому ничего плохого не делала, но Баблина весь двор настраивала против нее, а когда появилась Далкан, то у Баблины нашелся важный союзник в ее лице.

В Ремуше полыхало лето. Солнце плавило вершины гор и макушки деревьев. Вечером ремушцы высыпали во двор, чтобы обсудить конец света, который был предсказан Нострадамусом.

Вечер в Ремуше наступал медленно, день долго боролся за свои права и в конечном итоге уступал, когда ремушцы, изнывающие от жары, молили своего бога о прохладе. Небо Ремуша застилалось темно-синей пеленой, и на нем то тут, то там включались звездные фонарики, и внезапно весь небосвод был усыпан будто драгоценными бриллиантами, освещающими маленький городок. Небо над этой местностью было столь звездным, что городские фонари включались только в непогоду, когда звезды прятались за облаками. Гер любил ремушскую ночь. Особенно в то лето, когда возвестили о конце света, и допоздна все соседи сидели в беседке и прислушивались к шумам, гулу, странным звукам. По вечерам было особенно интересно. Гер слушал взрослые разговоры, ему было очень интересно.

Как мама Гера заключала его в злую комнату и где познакомились его родители

За полночь, вдоволь наговорившись и обсудив все дневные сплетни, ремушцы расходились по домам. Гер не любил это время, потому что дома было очень грустно и страшно. Баблина еще долго обзванивала соседей и настраивала всех друг против друга. Она звонила тете Оксане и говорила, что заметила, как Римма усмехнулась, когда теть Оксана рассказывала про своих покойных родителей, а потом звонила Лилиане Камраевне и говорила, что дядя Джамар кривлял ее, когда та, прихрамывая, уходила домой. Иногда перекрестные звонки между соседями продолжались до самого утра — они ругались, выясняли отношения, а потом Баблина всех мирила. Но если Баблине не удавалось перессорить всех соседей, она ложилась на диван и рыдала. Потом она долго думала. А когда приходила в себя, то бралась за Гера:

— Убирайся в злую комнату, я сказала!

В злой комнате спали Гер и его родители. Это была их спальня. И пока вечером все семейство сидело в зале, комната эта пустовала, и в ней оживали темные силы. Гер боялся даже оказаться у двери этой комнаты, потому что оттуда могла высунуться костлявая рука старой женщины и забрать его в свой мир. Только когда Гер с родителями заходил в эту комнату, она не была такой страшной.

— Ну маааам, — плакал Гер.

— Ты меня не расслышал?

Двери злой комнаты, раскрытые, подобно черной пасти страшного монстра, ждали Гера и он шаг за шагом приближался к ней. Заходя, он закрывал глаза и останавливался у двери, чтобы чувствовать свет в зале, но Баблина кричала вслед:

— И двери там закрой!

Наступала самая тяжелая минута. Гер стоял, отвернувшись от огромного, кишащего потусторонними силами мира злой комнаты, и к нему, крадучись, шаг за шагом, подходила старуха, замотанная в шерстяные платки. Вместо лица у нее был разлагающийся череп. Гер стоял спиной к ней.

— Маааам, — кричал он, — мааам, можно я выйду?

Когда зловонное дыхание призрака приближалось к Геру, он начинал громко плакать, а почувствовав, как замотанная в шерстяные платки старуха осторожно протягивает свою длинную костлявую руку, Гер кричал что есть мочи, чтобы мама выпустила его.

— Бедный мой ребенок, беги ко мне, обними свою мать!

Обнявшись, они оба плакали.

— Какая же я жестокая, какая же я жестокая, — плакала Баблина. — Бедный мой маленький ребенок. Только живи, только живи.

Как умирал Первый Прокурор

Первый Прокурор был первым прокурором в ремушской городской прокуратуре. Никто не помнил его настоящего имени, потому что к нему прилипло прозвище «Первый Прокурор». Он ходил по Ремушу со своей инвалидной палкой, ступая крепко и размашисто как бывалый солдат. Жил он один в самом центре Большой улицы в доме, в котором когда-то жили все прокуроры, учителя и врачи. Этот дом тоже стали заселять люди с черными и удлиненными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами и в нем практически не осталось учителей. В давние времена, когда еще и Первый Прокурор и бабушка Гера и почившие Светлана Шогаибовна с Сенамиз и Бабнюрой были молодые, в Ремуш пришли немые враги и хотели сделать ремушцев своими рабами. Первый Прокурор бежал далеко в ремушские горы, а Светлана Шогаибовна вступила с ними в связь. Прошло много лет, но Первый Прокурор так и не простил ее за предательство. Встречая ее на улицах, Первый Прокрор указывал на нее пальцем и кричал: «она сотрудничала, ты сотрудничала». Светлана Шогаибовна избегала его. Когда она видела Первого Прокурора, то переходила на другую сторону аллеи или пряталась за домами. Первый Прокурор в одиночестве бродил по городу. Он заходил в ремушские дворы и рассказывал редкой детворе о том, как мафия из КГБ каждый вечер появляется в его квартире и читает над ним Псалмы. Все боялись Первого Прокурора — у него было изможденное и серое лицо, впалые веки и от него пахло мочой, потому что он постоянно под себя писался. Умер Первый Прокурор в то жаркое лето, и его также, как Сенамиз нашли не сразу. О его кончине донес трупный смрад. Тело Первого Прокурора обнаружили его новые соседи — люди с черными и удлиненными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами. В день, когда бабушке Гера сообщили о кончине Первого Прокурора, она закрылась в своей комнате и долго плакала, причитая:

«Ни дня ты не увидел, ни солнца! Ни дня ты не видел, ни солнца».

Как хоронили Первого Прокурора

Мужчины в Ремуше умирали реже, потому что их было меньше. У Первого Прокурора не было ни детей, ни жены, ни родных. Говорили, что приемные родители взяли его из очень далекого приюта, и он сам не знал, кто он по крови и кто его настоящие родители. Квартира его досталась по наследству его малоимущим соседям, потому что городская администрация не знала, куда селить новых пришельцев и распорядилась селить их в квартирах одиноких стариков, которые умирали, не оставив наследников. На похороны Первого Прокурора собралось множество народу. Весь Ремуш пришел его хоронить, а мама Гера плакала над его телом, словно он ей приходился отцом. Мама Гера очень любила чужие похороны. Она любила плакать с другими женщинами навзрыд, а потом дома хорошо засыпала, хваля ту или иную плакальщицу.  Но на похоронах Первого Прокурора плакала только она, потому что в тот день ее побил отец Гера, и ей очень хотелось поплакать. В день, когда хоронили Первого Прокурора солнце палило настолько, что дядя Гурам — библиотекарь из городской библиотеки потерял сознание и женщины поливали его водой. Бабушка Гера после смерти Первого Прокурора стала чаще навещать старушку Байдуш, которая жила на углу Большой и Малой улиц, в проулке, не имевшем названия, в доме, не зарегистрированном в городской администрации.

Байдуш было больше ста лет, но она никогда не пропускала похороны ремушских стариков. Услышав об очередной трагедии, Байдуш вскакивала с кровати и спешила в сторону похоронного мероприятия. Придя к месту и упав у кровати покойного, Байдуш начинала причитать, рассказывая истории из жизни усопшего. Обычно Байдуш всегда рассказывала о мертвом хорошее, несмотря на то что по молодости она часто со всеми ругалась. Все ее истории, которые она рассказывала, причитая над покойником, были связаны с тем, что при жизни этот человек в нужный момент помог ей с нотариусом, а в другой раз одолжил денег и не потребовал обратно. Байдуш плакала без слез. Ее плач иногда напоминал хрип, иногда Байдуш будто лаяла.

Как Гер с бабушкой навещали старушку Байдуш, и почему дядя Гурам гладил Гера

Поминки Первого Прокурора прошли скромно. Поскольку у него не было детей, никто к поминкам не готовился, а люди с черными и длинными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами, унаследовавшие его квартиру, вообще не справляли поминок. Деньги на это мероприятие выделил дядя Гурам, который работал в городской детской библиотеке. В Ремуше очень любили дядю Гурама. К нему ходили дети и он ко всем был добр. Геру он даже делал массаж.

«У тебя ужасный сколиоз» — говорил дядя Гурам, массируя Гера. Еще дядя Гурам писал стихи. Их печатали в «Полуденной газете» рядом с колонкой местного астролога. Там была фотография дяди Гурама. Мама Гера всегда приносила свежие номера и читала стихи и колонку астролога в газете. Гер мечтал стать известным писателем. Однажды он написал стихотворение про любовь и бога, плывущего по небу в форме облаков. Гурам отругал его за это. Он сказал, что все ремушцы должны писать про ремушские горы, ремушскую речушку и красоту ремушской природы.

На поминках Первого Прокурора не было Байдуш. Бабушка Гера сильно беспокоилась весь день, что Байдуш нет на поминках и что ей не достанется положенный на поминках пакет. Так было положено у ремушцев еще со времен первых горожан. Всем, кто приходил на поминки, давали домой пакет с мясом и зерном. Собрав продукты в пакет, Гер с бабушкой отправились навестить Байдуш. Земфира так неслась в сторону дома Байдуш, что Гер еле поспевал за ней. А когда он поспевал за ней, то видел, что Земфира плачет на ходу.

— Почему ты плачешь? — спрашивал Гер.

— А вдруг она умерла? — плакала уже навзрыд Земфира.

В одноэтажном деревянном домике, что находился на самом краю Ремуша, где заканчивались Большая и Малая улицы, в самом углу их конца, в проулке, не имевшем названия,   жила Байдуш. Домик ее был очень ветхим и серым — стоял косо, крыша его прохудилась, а местами и вовсе была дырявой от времени. Окна не все были застеклены, а некоторые были забиты картоном, двери висели на одной петле, замка тоже не было. В комнате, где, издавая тяжелый храп и сложив костлявые руки на животе, в старушечьем халатике спала Байдуш, повсюду была паутина. В жилище ее были расставлены тазики для сбора воды, что капала из дырявой крыши во время дождя.

Услышав, что кто-то вошел, Байдуш вскочила с кровати и, свесив костлявые ножки, уставилась на непрошенных гостей.

Земфира и Байдуш начали громко говорить, смеяться и причитать. Земфира рассказывала, что она всю дрогу к ней плакала, думая, что та уже умерла, а Байдуш смеялась, что она уснула и даже бы не удивилась, если бы умерла во время сна, ведь она уже такая старая.

Бабушка Гера протянула пакет с вареным мясом и зерном Байдуш.

Та встала посреди комнаты, вздев руки к дырявому потолку:

— Аллаху, умма, синна аннабаа, садакка, — молилась Байдуш, поглядывая одним бойким глазком на своих гостей.

Дело в том, что той молитвы, которую читала Байдуш, не существовало вовсе. В Ремуше все знали, что Байдуш никогда не брала в руки молитвенник, потому что ей было лениво. А лишь повторяла знакомые слова, которыми молились другие, знающие молитвы, люди.

Байдуш стояла, устремив кривые костлявые ручки к потолку, выпрямившись, насколько ей позволяло сутулое тельце, потом приложила руки к лицу в ознаменование завершения молитвы, известной только ей, и принялась жевать беззубым треугольным ртом вареное мясо.

Как дядя Гурам гладил детей, и почему он умер

В самой середине Малой улицы в Ремуше располагалась детская библиотека. Дядя Гурам, который работал там и который был ремушским поэтом, часто собирал детишек и устраивал вечера поэтического чтения. Вся ремушская детвора ходила к нему, за исключением детей с черными и длинными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами. Те не ходили в библиотеку никогда. Однажды дядю Гурама сильно поругали ремушские мужчины за то, что он постоянно гладил детей, и дядя Гурам, обидевшись, ушел из библиотеки и больше в ней не работал. Дядя Гурам потом сильно заболел. Он сидел на бордюре возле своего дома и постоянно вздыхал, смотря вдаль. Его глаза были как истлевшие угольки. Каждый раз, когда Гер проходил мимо дяди Гурама и здоровался с ним, тот ему запрещал садиться рядом с ним. Но однажды Гер набрался смелости и сел рядом с дядей Гурамом.

— Добрый вечер, дядя Гурам, — сказал он

— Здравствуй, Гер. Не садись на бордюр, он холодный.

— А куда вы смотрите? — спросил Гер.

— На Лысую гору, — ответил Гурам.

— Я тоже люблю на нее смотреть, — продолжал Гер.

— И что ты там видишь?

— Бога. Мне кажется, он плывёт по небу в виде облаков.

— Ты где это вычитал?

— Это в моей голове, дядя Гурам.

— Ты думаешь, что бог просто плывет по небу в виде облаков, и ему нет до нас дела? — спросил Гурам.

— Он иногда улыбается, а иногда хмурится. Нужно просто следить за облаками.

В тот вечер дядя Гурам вернулся домой и больше на улицу не выходил. Через несколько дней тетя Римма принесла во двор новость о его кончине. Гер слышал, как она громко кричала во дворе, обсуждая эту новость.

— Сердце, говорят, остановилось, — сообщала она соседке со второго этажа.

Во дворе никто не плакал. Даже Баблина, выбежав на улицу, чтобы обсудить эту новость, вела себя тихо. В моменты, когда сообщалось о чем-то интересном, ремушские женщины сбивались в круг и говорили, сузив по-лисьи глаза, наигранным шепотом. Так было положено. Кончину дяди Гурама они обсуждали именно так. Когда его хоронили, тоже никто не плакал. Гер постоянно смотрел на свою маму, ожидая, что она сейчас упадет перед его кроватью и запричитает, как она любила это делать. И бабушка Гера тоже не плакала. Но когда после того, как дядю Гурама похоронили, и вся семья вернулась домой, бабушка Гера закрылась в своей комнате и заголосила так, что Геру стало не по себе. Бабушка Гера плакала без слов. Она ничего не причитала и не рассказывала о том, что дядя Гурам не видел ни дня и ни солнца, как обычно она причитала во время плача. Все лето Гер ходил мимо библиотеки, заглядывая в ее невысокие окна. На стеллажах покоились книги, а на столе, за которым сидел дядя Гурам, желтела стопка «Полуденной газеты», в которой были его стихи.

Как Сенамиз вернулась за Гером в тот вечер, когда умер дядя Гурам

В ту же ночь Геру снова приснилась Сенамиз. Но в этот раз она не искала ключи, а просто висела под потолком, и у нее вместо нижней части тела свисали разноцветные провода, как будто она была механической куклой, и кто-то разорвал ее на части. Сенамиз висела под потолком и внимательно смотрела на Гера. В следующее мгновение она с ужасающим криком понеслась на него, разинув огромную, словно у зверя, пасть. Гер пробудил весь дом своим криком.

На следующий день Баблина решила забрать Гера и уехать в свою родную деревню. Перед тем, как сесть в автобус, Гер заметил, как его папа ущипнул Далкан за зад, но мама Гера этого не видела. Чтобы доехать до деревни мамы, сначала нужно было ехать на автобусе до большого города, затем пересесть на другой, плохой и старый автобус, который шел до деревни мамы Гера. Тут жили его тети и дяди, братья и сестры со стороны мамы. Гер любил свою тетю — младшую сестру мамы, потому что она всегда смеялась и была очень красивая. Все говорили, что она похожа на певиц, которых показывают на концертах, и что, если бы не эта деревня и не родители, то она бы была известной певицей или женой богатого человека.

Пока Гер был в деревне своей второй бабушки, Ремуш потрясла еще одна новость. На следующее утро в дверях их квартиры появилась Лилиана Камраевна и сообщила, что умерла старушка Байдуш. Земфира и Лилиана Камраевна бежали, обгоняя друг друга к ее дому, плакали по дороге. Бездыханную Байдуш обнаружила Лилиана Камраевна, которая приходила ставить ей укол. Когда она пришла рано утром, то обнаружила Байдуш сидящей на стуле. Старушка сильно склонила голову и будто неудобно спала, но Лилиана Камраевна сразу поняла, в чем дело. Лицо Байдуш было светлым и чистым. Ее морщины будто разгладились, она будто спала из удовольствия и ей снились какие-то хорошие сны.

Байдуш была очень старой, никто не знал сколько ей лет, даже она сама. В Ремуше все говорили, что она всю жизнь была ленивой, и что даже за долгие годы, пока жила в этом городе,  не удосужилась зарегистрировать свой дом в городском кадастровом отделе. Она даже была замужем, и у нее были дети. Старший сын Байдуш уехал, когда вырос, и потом его видели по телевизору. Он выступал на каком-то митинге в большом городе, в который мечтали уехать все молодые ремущцы. Младший сын утонул в реке, его недолго искали, а потом забыли. Муж ее заболел после потери сына, но Байдуш ленилась за ним ухаживать. Так он и умер, лежа на соседней кровати. А когда пришли соседи на соболезнование, Байдуш посидела с ними, устала и ушла спать. Все, на что её хватало, — это городские похороны, на которые она всегда успевала.

Земфира после смерти Байдуш слегла с сердцем. Она жаловалась, что ее сердце не дышит. В комнате ее пахло корвалолом и нафталином. Лилиана Камраевна приходила ставить уколы. В Ремуше наступала осень.

Как выглядела деревня второй бабушки Гера

Деревня бабушки Гера, Назифы, была пустынной и бескрайней. Вдоль всей деревни шла одна длинная, не имеющая ни конца ни края улица. Деревня называлась Шахар, а улица, на которой жили все шахарцы, называлась Шахарской. Здесь не было ни гор, ни студеных рек, облака, плывущие по шахарскому небу, не напоминали Геру о боге. Облака в Шахаре были совсем другими. В Ремуше облака можно было сравнить с лицом человека. Горы — это овал лица, облака — это глаза, губы и нос. А в Шахаре кругом были поля и лесополосы. И облака, которые плыли по небу, совсем не напоминали Геру улыбающихся или грустных лиц. Это были просто облака. И люди здесь были другие. Кроме его тети Алины, которая его любила и постоянно ласкала. Каждый вечер шахарские дети собирались вместе у единственной беседки и вели свои разговоры. Они все интересовались тем, как взрослые спят друг с другом. Соседский мальчик рассказывал, как однажды подсматривал за своими родителями, которые целовались и прыгали друг на друге. Вся детвора смеялась, не веря в эти россказни. А однажды соседские мальчишки заставили Гера раздеться и показать писюн. Гер очень боялся, что ему отрежут писюн, но все равно показал. Тогда они взяли его с собой в разбойники и много дней подряд Гер бегал с ними по полям, спускался к деревенской речке, плутал в кукурузе и даже играл в зарослях подсолнечника. Однажды вечером Гер и его шахарские друзья заметили низко висящий над землей, похожий на тусклое солнце, предмет. Он был так близко, что можно было перейти через огород и большую дорогу и притронуться к нему. Дети рассматривали это ночное солнце. Кто-то сказал, что это энлэо. В ту ночь Геру приснился сон про его бабушку, которая осталась в городе.

Куда улетала Земфира и что она рассказала Геру о боге

Во сне соседская девочка из Ремуша Инна раскручивала скакалку, а Гер прыгал и говорил известную всем считалочку:

«Опа, опа,

Америка, Европа,

Азия, Евразия.

Что за безобразие?

Опа, опа,

Америка, Европа,

Индия, Китай —

Из круга вылетай»

Инна раскручивала скакалку, а Гер прыгал. По правилам этой игры, если скакалка прикасалась к нему, то Гер проигрывал. И поэтому Гер прыгал все выше и выше, а когда он понял, что это сон, начал прыгать выше лысой горы, выше ремушских гор и в следующий раз прыгнул так высоко, что обнаружил над облаками самолет, в котором летели старики. Там были и Первый Прокурор, и Светлана Шогаибовна, и его бабушка Земфира. Он смотрел в маленькое и плотное окно самолета, а Земфира, не обращая на него внимания, заговорила:

 «Сначала людей сажают в специальные автобусы. На небольшом куске картона, приклеенном к лобовому стеклу, написано «на рай». Автобусы очень удобные, в них есть свежий воздух, сердце дышит. Туда не сажают детей, чтобы они не плакали и не мешали отдыхать. Автобусы подъезжают к большому фиолетовому аэропорту. Там люди выходят и направляются к самолетам. Летят. Милые девушки поют людям любимые песни. В этом самолете можно не пристегиваться. Можно даже танцевать под музыку, но для этого места недостаточно. Первая остановка — после выхода из атмосферы. Там людей встречает Посредник и выдает им специальную одежду, в которой они могут уже лететь самостоятельно».

— А Бог есть? — спросил Гер

— А Бог есть, — ответила его бабушка.

Гер проснулся, и ему было очень тяжело на душе.

Лето, когда должен был случиться конец света, незаметно подходило к концу, и все разговоры о нем прекратились, как будто вовсе и не было страшного предзнаменования. Гер удивлялся тому, как взрослые умеют напугать детей до полусмерти всякими страшилками, а потом взять и забыть. Гер не забыл о конце света. Он все лето переживал из-за этого, представляя, как будет тонуть в рассвирепевшей воде, и никто не сможет ему помочь, потому что все тоже будут тонуть. Весь город утонет, а может, и весь мир. Он представлял, как будет кричать Баблина, хватаясь за голову и моля бога о помощи, как бабушка Земфира будет убегать, зияя пятками в шерстяных носках, и ее в одночасье поглотят огромные потоки воды. Этот эпизод Гер воспроизводил в своей голове чаще других, потому что он был самый жалостливый. Бабушка Земфира любила Гера, а Гер любил бабушку Земфиру, и представлять, как ей страшно, и как она пытается спастись, Геру было мучительно, но он все равно думал об этом, и ему хотелось плакать. Как-то Гер даже спросил у своей мамы:

— А конца света точно не случиться?

— Не морочь голову! — ответила Баблина.

В Шахаре не было людей с черными и длинными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами. Меж тем в Ремуше их становилось все больше и больше.

Гер с мамой вернулись в Ремуш

Когда Гер и Баблина вернулись в Ремуш, весь город обсуждал страшное известие — куда-то пропала бабушка Аклима, которая еще в молодости сошла с ума. Говорят, поздно ночью, когда спала ее племянница, которая ухаживала за ней, она каким-то образом смогла открыть дверь и уйти из дома. Весь двор успокаивал ее племянницу, которая круглыми сутками рыдала и проклинала себя за то, что спала в эту ночь. Бабушка Аклима сошла с ума после того, как увидела, как заживо сгорел в огне дядя Валера, упав с крыши на горящий сарай. Она никогда ни была замужем, и детей у нее не было. Перед тем, как уйти и дома, Аклима говорила, что ей нужно в школу.

— Мама купила мне белый бант, — говорила она племяннице, — у меня есть белый бант, — повторяла она целый день.

Приехав домой, Гер обнаружил свою бабушку в постели. Она заболела недостатком воздуха в сердце и постоянно жаловалась, что ей нечем дышать. А когда она узнала, что пропала Аклима, то и вовсе перестала вставать с кровати. Она как будто на кого-то обиделась. Почти ни с кем не разговаривала и только иногда вздыхала: «Ох, Аклима, Аклима». Однажды поутру Гер увидел, как его бабушка с грохотом упала с кровати и не могла подняться. На его громкий крик сбежались все, а папа Гера даже начал плакать. Гер впервые видел своего отца плачущим. Чаще всего он пил и путался с пьющими женщинами и старался всегда сделать Геру плохо. Однажды Гер отомстил своему отцу за всего его деяния в отношении Гера. Когда отец в очередной раз пришел пьяным и свалился посреди дома, Гер взял бутылку воды и облил отца, а сам сказал маме, что их отец настолько много выпил водки, что описался под себя. Долго потом Лагаш ходил понурый и стыдился посмотреть своей семье в глаза. Ему казалось, что он, действительно, описался. Геру было жалко отца, но если бы он рассказал правду, то отец убил бы его. Поэтому Гер молчал. И, чтобы наказать себя за этот проступок, однажды Гер сильно ущипнул себя, чтобы было больно.

Как Гер знакомился с людьми, у которых были черные и длинные, как у лошадей, лица и короткие горбатые носы

Семья Далкан вообще ни с кем не общалась, кроме Маруа. Маруа была тоже из их племени и переехала в Ремуш чуть позже, чем Далкан со своей семьей. Откуда именно приезжали люди этого племени, никто не знал. Далкан рассказывала про какое-то село, которое было высоко-высоко в горах, где не было ни электричества, ни газа. Маруа каждый день ходила на базар и покупала там картошку. У нее были белесые ведьмовские зрачки, черное и длинное, как у лошади, лицо и короткий горбатый нос, а еще кожаная хозяйственная сумка, с которой Маруа всегда выходила на улицу и шла на базар за картошкой… Из окон Маруа постоянно доносился запах приготовляемого картофеля — то жареного, то вареного, то запеченного… Изредка Маруа выходила во двор, и, сидя в беседке, вязала носки. Гер, когда видел, как Маруа располагается в беседке, сразу спешил к ней, поскольку ребенком был очень любознательным, хоть иногда и любил висеть на дереве, высунув язык и недвижно смотреть в землю.

«А кущить надо? Надо», — говорила Маруа.

«Земли у меня две сотки. Каждый сантиметр идет в дело», — делилась Маруа.

«Кинзу рощу, укроп рощу, огурцы рощу. Не покупаю огурцы на рынке, только картощку покупаю», — рассказывала Маруа Геру.

— А правда, что вы можете совокупляться с джинами? — спросил как-то Гер.

— Откуда такие слова знаещ? — белесые зрачки Маруа расширились.

— Это Далкан говорила.

— Язык ей вырвать!

Диалога с Маруа не получалось. Чаще всего она говорила про базар, картошку и свой огород. Она жила одна, и Гера раздирало любопытство узнать, как она живет. Но каждый раз, когда он ходил к ней в гости, чтобы попить чай, она вставала у двери и спрашивала:

— Ты зубы почистиль?

— Да.

— А руки миль?

— Да.

— Хорощо! — отвечала Маруа и стояла у дверей своей квартиры.

Однажды Гер попросился:

— А можно я зайду к вам чай попить?

— Нет! — ответила Маруа.

Геру было обидно, что она не приглашает его на чай. На чай его приглашали все старики в их доме. И Светлана Шогаибовна, когда была жива, приглашала его и Бабнюра, любила разговаривать с Гером и пить с ним чай, а Маруа даже не пустила за порог. С каждым днем людей с черными и длинными, как у лошадей, лицами и короткими горбатыми носами становилось все больше и больше. Они селились на Большой и Малой улицах, и даже дом бедной Байдуш достался таким людям. С их участием в Ремуше часто возникали драки. Они все ходили с острыми ножами. Даже дети.

Почему мама Гера любила разговаривать по телефону?

Мама Гера, Баблина, очень любила говорить по телефону. Весь день, пока она сидела дома, Баблина обзванивала соседок и ссорила их между собой. Гер много раз замечал, что если тетя Римма сказала, что она вечером не выйдет во двор, то Баблина звонила Лииане Камраевне и передавала ей, что тетя Римма вечером не выйдет во двор, потому что не хочет сидеть с Лилианой Камраевной в одной беседке. А однажды бабушка Гера, Земфира поругала Баблину при Гере, и Гер запомнил, что она сказала так: «Ты стала сплетницей и интриганкой, потому что мой сын перестал тебя любить». Баблина после этого долго плакала, а когда Земфира выходила из своей комнаты, она начинала еще громче плакать и говорила: «видишь, что ты наделала».

— Сама ты все наделала, — отвечала ей Земфира.

— Нет, это из-за тебя, — говорила Баблина.

Баблина и Лагаш, его родители, познакомились в институте. Баблина рассказывала, что она была порядочной студенткой, а Лагаш часто взбирался к ней в общежитие и ложился рядом. Он был настолько смел, что Баблина в него влюбилась.

— Как тупая дура в него влюбилась, — рассказывала она кому-то по телефону.

Баблина говорила, что папа Гера был красивый, и у него были бешеные глаза, и что она смотрела на него как зайчиха на волка и боялась его. Вообще-то папа Гера не был красивым, он был постоянно пьяным и красным. Однажды Лагаш ругался с Баблиной, и когда она ему сказала, что он взбирался к ней в окно общежития, когда они учились в институте, он крикнул, что к ней другие тоже взбирались.

Поздней ночью, выйдя из дома, миновав обе улицы и дойдя до деревянного моста, который свисал над бурной рекой, Аклима обернулась в сторону Ремуша. Она искала улицу Привокзальную, на которую уехал жить дядя Валера после своей смерти. Но улицы Привокзальной в Ремуше не было. Были только Большая и Малая. По правому берегу реки извивалась тропа, которая вела на лысую гору, но в темноте этой тропы видно не было. Аклима не чувствовала ни прохлады, ни звуков, ни времени года. Сделав еще несколько шагов, Аклима снова остановилась. Лунный свет освещал ее лицо. Она была похожа на труп, которому вовремя не перевязали челюсть и поэтому она беспомощно повисла на лице. Это придавало старушке глупый вид. Кожа ее была бледна и морщиниста, а глаза — будто удивлены чему-то. Аклима постояла так с минуту и побрела по тропе, ведущей в сторону лысой горы.