Екатерина Какурина
МАРКЕТОЛОГ ОТ БОГА (18+). Фрагмент
*все персонажи вымышлены, все совпадения случайны.
Глава 1
Вообще, я не думала менять работу. Мне нравилось работать дома, вставать без пяти десять утра. Включать компьютер, причёсываться одной рукой, а другой застёгивать все пуговицы на белой рубашке и так садиться за стол: сверху выглаженная рубашка, снизу — розовые пижамные шорты в белый горошек. Так я выходила в скайп на связь с директором и с серьезным лицом обсуждала задачи на день. Мне нравилось оформлять по телефону сделки на двести тысяч, сидя на кухне в носках и трусах. И завтракать с одиннадцати до двенадцати мне тоже нравилось. И потягиваться полчаса. Красить глаза по часу каждый, а потом набрасывать одежду и бежать на склад. Направлять движением руки в зону отгрузки огромные фуры, набитые мебелью, и командовать грузчиками. Я считала на тот момент, что жизнь удалась. На работе меня любили, потому что я ни разу не назвала клиента лохом и не послала в пень. Учитывая уровень сервиса наших конкурентов — других интернет-магазинов — этого было достаточно. И всё было хорошо. Но.
— Знаешь, что я думаю? — спросила Соня.
Я не знала.
— Мне кажется, тебе могли бы платить больше, — и посмотрела на меня с прищуром. Да, это правда. Могли бы. Могли бы как миленькие. Я молодой, безотказный, дико талантливый специалист, которого ещё поискать. В конце концов, именно я подняла на ноги московский филиал питерской мебельной фирмы, и мой интернет-магазин сейчас в топ-пять по оборотам — ну разве не заслужила я аплодисментов или хотя бы удвоения оклада? Заслужила, но, кажется, моему любезному директору всё равно. Кажется, он ответит мне: «Шиш». Я ведь уже спрашивала пару раз. Ладно, семь.
— Пожалуй, ты права. Кину резюме на Хэд Хантер, — ответила я, и это не реклама Хэд Хантера, просто я так ответила.
Итак, я — величайший интернет-маркетолог нашей с вами современности — выхожу на тропу в поисках работы мечты.
— Круто! — сказала Соня и встала с дивана от радости — Я напишу тебе резюме!
Соню недавно отчислили из Российской Экономической Школы, и она судорожно искала себе занятие. В тот день она ходила по комнате взад-вперед, загибала пальцы и быстро говорила: «Так. Это круто. Теперь я могу заняться, чем хочу. Могу прочитать Джойса в оригинале, могу ходить на семинары по Витгенштейну, так, могу записаться в тренажерный зал, могу начать заполнять дневник каждый день, …. Боже мой! Я даже могу пить!» В итоге мы плотно занялись только последним. Ну и в зал она записалась. Это да.
— Желаемая зарплата, — читаю вслух, сидя над резюме. — Сколько?
Соня ответила: «пиши сто писят милионов. Мы же в Москве, ееехоу!» В тот вечер мы уже нормально накидались этим черно-белым ликером, который её брат привёз из Испании. Самого брата с нами не было, он вообще жил в Питере, а мы в Москве, ееехоу, как уже было замечено выше. И в квартире не было никого, кроме серого кота по имени Эрик, который драл наши обои, и мы его за это прозвали Педрилой. Но мы любя. Он нас тоже любил, это выражалось тем, что он никогда не гадил в комнате, а только строго в коридоре. Ну да ладно, кошачий туалет — это не тема данного сочинения.
Короче, написала я резюме, а там, глядишь, и четыре утра, мы с Соней легли в кровать, начали строить планы на будущее, вспоминать прошлое, посмеялись, растрогались, заснули.
Я проснулась от звонка.
— Алло, — бодренько отвечаю, как будто и не засыпала.
— Надежда? Меня зовут Мария.
Мария? Правда? Просто голос мужской.
— Та-ак… — говорю.
— По поводу вашего резюме. Удобно подъехать на собеседование?
И мы с мужиком по имени Мария договорились на завтра, в девять часов утра. Метро Третьяковская. Это центр, совсем рядом со мной. Сто писят миллионов! Ехоуу!
Ну вот, насчёт собеседования договорилась, теперь можно посмотреть в окно. Час смотрела в окно. На улице пурга. Столько снега…
Я думаю, это конец света, хотя календарный конец света обещали два месяца назад, но это же Россия, здесь всегда так. Лето вот в прошлом году тоже на два месяца задержалось.
Я смотрю в окно на небоскребы бизнес-центра «Белая площадь». Через полчаса становится не видно… вообще ничего. Белая площадь такая белая.
Соня проснулась. У нас хорошее настроение, мы ленимся долго. Полчаса играем с котом по очереди. Соня не пошла в универ за приписным, хотя вчера собиралась. День быстро пролетел — за окном было и так темно, а потому не стемнело. Пришло время готовить ужин. Получилось вкусно, я старалась. Я вообще научилась готовить, пока работала дома. Теперь умею все известные супы, мясо, рыбку, гарниры. Раньше моим фирменным блюдом была лажанья. Не путать с лазаньей. Лажанья готовится из любых продуктов, которые вы залажали. Например, я делала её из подгорелого борща с полусырой капустой или из курицы, зажаренной в кастрюле до углей. Но сейчас всё съедобно. Сегодня русский стиль: молодая картошка со сливочным маслом и зеленью, селедочка и салат из свеклы с черносливом и орехами.
Соня пускала слюни и вилась рядом, а я била её по рукам: «погоди, петрушку добавлю».
Готово. Мне казалось, что не хватает соленого огурца.
Соня вышла из душа и сказала, что не хватает водки. Я переспросила:
— Водки?
— Водки.
Не-е. Ну мы же приличные вроде девушки. Водки? Нееет. Мы же не алкоголики. Забавно. Водку мы еще вместе не пили.
Соня говорит:
— Если хочешь, я схожу.
— Да ладно, не смеши меня… А у тебя голова мокрая?
И Соня пошла в магазин и вернулась с бутылкой «Столичной». Со стороны это выглядело так, как будто мы начали спиваться, потому что её отчислили из университета, а мне слишком мало платят. Грустно то, что я не могу сказать «на самом деле всё иначе». Но нам весело в этой снежной крепости под названием Москва, мы есть друг у друга, и впереди что-то новое и интересное.
Начали. Мой тост: «Чтобы те времена, которые мы сейчас переживаем, в будущем стали нашими самыми приятными воспоминаниями». «Одними из самых приятных, — поправила Соня, — я хочу ещё более приятных».
Я согласилась. Мы выпили. Водка теплая и очень мерзкая. Покашляли. Соня отнесла бутылку в морозилку. Сидим и разговариваем. Я смотрю то на её толстые коленки, то в её карие глаза. Она похожа на мою подругу детства: такие же тонкие тёмные волосы, которые никак не растут ниже плеч, секутся и срезаются — терпения не хватает. Ещё у Сони очень бледная кожа. Однажды в Питере я спала у неё в гостях, проснулась ночью и увидела её лицо в свете луны. Это могло быть красиво как поэзия, но я до смерти перепугалась. Мне показалось, что это гипс, что пока я спала, Соня подложила мне в кровать гипсовую куклу, а сама сидит в углу, ждёт и хихикает в кулачок. Но нет. Это Соня такая бледная. Кажется, я сейчас описала какого-то уродца: бледная брюнетка с секущимися волосами и толстыми коленками. Нет, Соня довольно милая, на мой вкус.
Мы навернули ещё водки, но уже холодной и с апельсиновым соком. Соня предложила пойти гулять и валяться в снегу. Я задумалась.
В итоге — какой-то пустой парк! Под снегом спят цветочные клумбы, кованые лавочки. Очень красиво, только не видно. Памятник? Кому? Идем к нему и проваливаемся. По колено в снегу, по пояс в снегу, снежинки за шиворот, хохочем, она всё снимает на телефон (зачем?), валимся в снег, задыхаемся от смеха. Забрасываем друг друга снежными волнами, мы уже совсем охрипли, поднимаемся, я отряхиваю её пальто. Она говорит «не надо, всё нормально», но на самом деле у неё весь задний фронт белый — от воротника до пяток. Идём дальше. Голова кружится. Вокруг очень красиво…
Не думала, что в центре Москвы есть место, где можно поваляться в снегу, но этот парк идеально подходит. Хотя, наверное, после бутылки Столичной найдёшь такое место везде.
Проходим мимо снежных горок. Чёрные дороги с желтыми фонарями и эти сине-белые троллейбусы. Пустые улицы в снегу, и мы тоже все в снегу. Заходим в бар «Дорогая, я перезвоню». Мало людей, все какие-то некрасивые. С «Дорогой» всё понятно, уходим. Садимся в такси, которое Соня ловит криком «Извозчик!» и щелчком пальцев.
Мы дома, и Соня говорит: «А давай позовем Никиту?»
— Давай. Я не против. Никита милый.
— Да, Никита милый… — повторяет Соня.
— Он на щеночка похож.
— Почему? Потому что глаза карие?
— Точнее, он похож на молодую овчарку, знаешь, у которой тело выросло, а глаза ещё щенячьи.
— Да. Он юный… у него даже кожа другая, не такая, как у тебя. И он такой непосредственный.
Так и сказала «не такая, как у тебя», слышали? Кожа ей моя не нравится, видите ли. Стерва. Ладно. Ей повезло, что я отходчивая.
— Прямо наш с тобой любимый типаж, — говорю. — Непосредственный. И кожа. Как у щенка. На животике.
— Ох уж эти щенки с мягкими животиками.
Мы смеемся и переглядываемся горящими глазами. Никита — её новый знакомый, который учиться на втором курсе «собаки». Я недавно узнала это слово, и мне нравится им щеголять. Вот и сейчас. «Собака» — значит «совместный бакалавриат Российской Экономической Школы и Высшей Школы Экономики». То есть, он учится в двух лучших вузах одновременно. Это очень круто, Соня так сказала. Никита, кстати, тоже из Питера, но встретились они с Соней в Москве, в лифте РЭШки. Она спросила, есть ли у него зарядка для айфона. У него не было ни зарядки, ни айфона. Потом они познакомились, потом он пришел к нам в гости, сейчас второй раз придет.
Вот что удивительно: мы втроем жили в Питере на соседних улицах. Я и Соня ходили в бассейн напротив дома Никиты. Никита ездил на Владимирскую играть с одноклассником на гитаре, а я работала в офисе в этом же здании. Наверняка, мы проходили рядом. Возможно, чёрными глазами нас видел Достоевский в камне на площади, но в тот момент мы друг друга не знали. Сейчас мы в Москве, и вот тут-то мы встретились.
Собственно, в первый раз мы только тем и занимались, что перечисляли места, где могли встретиться, но не встретились. А ещё краснели. Первое, что мы сделали, когда познакомились с Никитой, это покраснели. А потом он залез под стол. Ну, не сразу. Я сказала, что стол шатается, и раз уж ты, парень, пришел к нам в комнату, то глянь, чего там. И он мигом залез под стол. Это было удивительно и мило. Он сказал из-под стола, что нужна крестообразная отвертка. Я дала ему такую. Нет, эта отвертка не поможет. Что, недостаточно крестообразная? Нет, дело в том, что у вас полы кривые, а тут мои полномочия всё. К этому моменту мы уже раскраснелись до неприличия.
Забыла сказать: Никита отлично вписывается в нашу компанию неудачников — его недавно бросила девушка.
Хватит про Никиту. Вот он — уже пришел. Сидим втроем под высоким потолком этой квартиры в центре и пьем вино. Приключения петербуржцев в Москве. Каждый привез с собой кусочек меланхолии, интеллигентности, серого дождя. Меня и Соню уже немного отпустило от водки. Говорим про литературу. От Бунина к Толстому, от Толстого к Достоевскому. И был такой спор, который я запомнила, потому что… сами поймёте, почему.
Интересный получился разговор. Мы начали с категории свободы. Что для вас значит «свобода»? Соня говорит: «Ну, смотри. Свобода — это когда тебя ничего не сковывает: ни снаружи, ни внутри. Ты родился на необитаемом острове, и у тебя нет барьеров в голове. Ты никому ничего не должен, всё разрешено, никакой морали. Вот это свобода».
— Нет, — говорит Никита. — Это не так. Свобода — значит любовь.
Соня такая — «обоснуй». А Никита ей: «сейчас объясню, что я имею в виду». И объясняет:
— Всем нужна любовь. Все же любят лайки, так? Лайк мы воспринимаем положительно, дизлайк отрицательно. При этом мы не можем думать лишь о любви к себе самим, потому что мы рождены с сочувствием, сопереживанием. Понимаешь?
— Ага…
— Человек рожден, чтобы любить и получать любовь. Это то, что делает его спокойным и счастливым. Любовь — это путь, по которому нужно идти. Следуя этому пути, ты будешь счастлив. И не только ты, все сразу! И, действуя в этой парадигме, ты абсолютно свободен. Злость, леность, грехи, искушения, какие-то неверно понятые жизненные ситуации сковывают тебя, и мешают тебе следовать истинному пути. Но, если ты избавишься от них, то почувствуешь настоящую свободу.
Никита закончил. А потом добавил:
— Это то, как я воспринимаю христианскую теорию.
Неплохо. Соня не согласна.
Тут наступает моя очередь говорить. Вообще, у меня нет своего мнения по большинству вопросов. Я не думаю впрок. Зачем делать домашнюю работу, которую не задавали? «Надя, что такое свобода?», — окей, сейчас придумаем. А Соня и Никита ещё так пристально смотрят, как будто я должна их рассудить. Я говорю: «Мне ближе точка зрения Никиты».
Отлично. Что дальше? Почему я так считаю? «Ну я согласна с Соней в том, что грех — это искусственная категория. Но в то же время мне кажется, Человек изначально добр. Зло как защитная реакция. Я за мир во всем мире».
Короче, аргументы Никиты мне ближе. К тому же у него очаровательная улыбка. Никита рад. Соня злится: «Ты? Говоришь про мир? Да что ты вообще делаешь для мира?! Продаешь мебель?»
А вот это уже обидно. Я знаю, почему она злится. Не за победу истины она так переживает. Она думает, я клею Никиту: соглашаюсь с ним во всём, говорю про «мир во всем мире» как на конкурсе красоты, в которых я участвовала столько, что впору считать меня глупышкой/сладкой конфеткой. Но Соне не о чем волноваться, она ошибается. Никита мне не нужен. Как она не понимает? Он же ботаник. Зачем мне Никита? Он не подсадит меня ночью на ограду закрытого парка. Он не станет кататься со мной наперегонки на велосипеде зимой по замерзшей Неве на рассвете. Он не поможет мне закинуть на сцену лифчик в солиста группы Yogo-yogo. Он вообще не пойдёт со мной на Yogo-yogo. Он же всё время учится! Зачем он нужен?
Но Соня не умеет читать мысли. Она всё негодует: «Как вы можете говорить про такую вот свободу? Это же надстройка! Это то, чему ты подчинён!» Никита спорит: «Да нет же. Это свободный выбор. Это то, что выше надстроек». Он поворачивается ко мне и говорит: «Именно об этом писал Достоевский в «Братьях Карамазовых». В главе «Великий Инквизитор».
Он милый, этот парень. Из школьной программы я помню только, что там был Иисус, был Инквизитор, и они разговаривали. Всё. Прошу объяснить. Никита всё-таки к школе ближе по временной шкале — ему девятнадцать.
— Не помнишь? Правда? Ладно. Суть в том, что, вот, времена инквизиции. И тут появляется Иисус. Не второе пришествие, а просто пришёл. Он идёт, под его ногами распускаются цветы, слепые прозревают, мертвые оживают. Что делает Великий Инквизитор? Он приказывает его взять и посадить в тюрьму. И тут случается диалог, один из самых крутых в мировой литературе. Вернее, монолог. Инквизитор спрашивает: «Зачем ты пришел нам мешать?»
Тут Никита делает паузу, чтобы прибавить значимости.
— Инквизитор говорит: «Зачем ты пришел? Мы в тебе больше не нуждаемся. Мы сделали людей счастливыми. У нас есть Чудо, Тайна и…» ещё что-то. Что же там было… Ладно, не важно… Авторитет! Да, Чудо, Тайна и Авторитет. «Ты отверг их, когда Злой Дух искушал тебя в пустыне, но мы не побрезговали». Помните момент, когда Дух говорит Иисусу: «Ты идешь к людям с обещанием какой-то свободы, которую они не поймут. Возьми лучше камни и преврати их в хлеба, тогда за тобой пойдут люди». Помните?
Я киваю.
— «Или спрыгни с вершины храма. Люди увидят, что ты остался живым, поверят, что ты сын Божий, и пойдут за тобой». Но Иисус не хотел подкупать людей чудом, он оставил им свободу выбора. Тогда Дух, такой, предложил ему взять меч Кесаря и стать царем, но Иисус отверг и его, потому что хотел равенства, а не преклонения, вот. И потом Инквизитор признается, что все эти дары Церковь взяла себе. Они заставили людей поверить в чудо, они признали свою власть и не спрашивают с голодного человека добродетелей.
Так Никита минут пять вольно пересказывает Достоевского. В пылу беседы он снимает свитер и случайно стягивает футболку, показав симпатичный пресс. Никита застрял в свитере, и мы не спешим ему помогать, смотрим на него, потом друг на друга и улыбаемся, как непойманные извращенки. Как девушки, у которых полгода была лишь безрезультатная учёба и низкооплачиваемая работа. Когда Никита выпутывается и спрашивает, в чём дело, мы обе хихикаем и отводим глаза.
Вернемся к разговору про церковь. Мне мысли Никиты нравятся, я говорю:
— Мне нравятся твои мысли. Что ты скажешь про нашу церковь? Она ведь… совсем не про то.
— РПЦ? Я думаю, это не та церковь, которая нужна людям.
— Почему?
— Зарабатывают на всякой ерунде, занимаются не пойми чем, власть поддерживают, пуси райот сажают. Это если вкратце.
— Понятно. Знаешь, в детстве я читала библию с картинками, такая голубая… у вас, наверное, тоже такая была…
— Ага.
— Я любила её читать, там много классных сюжетов. Ну, так вот, для меня это была книга про волшебного Бога и волшебного парня, который творит чудеса и неясно выражается на устаревшем языке. Постарше я прочла «Евангелие для детей» Льва Толстого и поняла, какие крутые идеи излагал Иисус. И ещё кое-что поняла. Что с нулевого года ничего не изменилось. Всё те же фарисеи совершают свои ритуалы, но уже под крестом Иисуса — великого мыслителя и философа. Такой селебрити-маркетинг. Нельзя было просто так взять и… взять Иисуса себе на вооружение. Как Чебурашку для олимпиады. Я всегда думала, что лучше бы считать Иисуса человеком, чтобы каждый мог требовать от себя того же. Но нет — никто от себя многого не требует, всем нужно чудо и успех. И люди идут в храм за чудом, за огнем с неба. А каждая церковная лавка — это лавка чудес.
Мы с Никитой посмотрели друг на друга, и между нами проскользнуло что-то: может, взаимопонимание, может, Соня. Две бутылки вина, шутка ли. Свобода, Любовь, Достоевский, Церковь, Иисус — угу. Потом мы с Никитой полчаса спорим, оба раскраснелись. Если вы меня спросите, о чём — я не помню. Хорошо, что в конце спора мы понимаем, что мнения-то у нас одинаковые. И такое бывает. Пять часов утра, о чём я думаю?
Потом меняем тему, выходим курить в подъезд и смеемся, уже над чем-то совершенно другим. Спать ложимся все втроем. Руки поверх одеяла. Я не смотрю на часы, чтобы не расстраиваться, что так мало времени осталось поспать. Всегда так делаю.
В итоге на собеседование в восемь утра я встаю с похмелья, но в целом бодро и свежо. В метро пытаюсь вспомнить, чем вообще занимается та фирма, в которую еду. Кажется, подарки. Может, ювелирка? Ювелирные подарки. Посмотрим.
В девять ровно я была только у метро Новокузнецкая, а навигатор говорил, что пешком ещё пятнадцать минут. Я позвонила Марии, сказала, что опоздаю. Она всё тем же мужским голосом ответила, что всё хорошо, я могу не торопиться, а то придётся ждать её — она сама ещё не на работе. Я обрадовалась, свернула не туда, потерялась, запаниковала, два раза обошла какой-то отель, успокоилась. На набережную вышла через полчаса. Там было громко от машин, и Кремль виден как на ладошке, через реку и мост. Я стала под указателем навигатора, позвонила Марии. Она спросила: «Что вы видите?» Я видела золотые купола, они везде. «Вы видите колокольню?». Я видела только строительные леса. «Это и есть колокольня! Проходите внутрь». Я прошла под арку мимо строителей, которые при ближайшем рассмотрении оказывались непривычно русскими. За аркой был двор, сторожевая будка со шлагбаумом, несколько дорогих автомобилей и… церковь? Да, это церковь. Перед ней ледяные фигуры: женский силуэт (высотой с меня), младенец в люльке, несколько зверей и ангелы — рождественский сюжет. Ладно. Мне, видимо, идти дальше. Вдруг я слышу со всех сторон: «Господипомилуй-господипомилуй-господипомилуй» — это ещё что такое? Мария снова звонит: «Я через десять минут освобожусь. Вы можете пока зайти в храм, погреться, там сейчас служба». Теперь я поняла, откуда звук — под крышей храма, снаружи, такие маленькие колонки, через которые служба транслируется наружу. Вот оно как.
Предложение зайти в храм меня сильно смутило. Последний раз я была в Исаакиевском на экскурсии, но это не в счёт. Я не надевала платок. Получается, по-хорошему, последний раз я была в церкви, когда меня крестили. Мне было где-то восемь лет, я ничего не понимала и, понятное дело, не могла сказать «нет, спасибо». Я жила себе дальше со своим крещением — ничего не поделаешь — как ветрянкой переболеть — приятного мало, обратно не вернуть, а в жизни может пригодиться…
Не так уж холодно. Всего минус 11. Пожалуй, здесь постою.
Я стала ждать у доски объявлений. «Приглашаем молодежь на чаепитие с батюшкой, каждый четверг в 19:00» и сверху такая картинка с чайником и чашкой, скачанная из Интернета. «Пфф», — думаю. Это смешно. Кому придет в голову пить чай с батюшкой? Ещё эта рамка от демотиватора. Как-то неловко мне стоять в этом месте. Ладно, успокойся — смотри вокруг. Повертела головой, оценила взглядом машины на парковке, недешёвые такие машины. Одна с буквой «Д» на капоте. «Д», думаю я, «Д — значит «Духовность».
Пока я стояла и слушала бесконечное «господипомилуй», один странный вопрос начал меня мучить. Заходя в церковь, я знаю, нужно креститься. Зачем не знаю, но, говорят, надо. А входя в церковную лавку? Там ведь тоже есть иконы, так? В Питере я видела бабушек, которые крестятся перед входом в метро. Зачем они это делают?
Мария снова позвонила. «Зайдите на внутренний двор. Сейчас спущусь». Я стояла и вертела головой, искала Марию. В дверях была только миловидная девушка, а я ждала плечистую особу с толстой шеей и короткой стрижкой — вот что может идти в комплекте с мужским голосом.
«Надежда», — обратилась ко мне девушка. Меня передернуло. Это была Мария — моей комплекции, средний рост, узкие плечи. Она повела меня за собой, по металлической лестнице наверх, в кабинет. Я ей сразу понравилась, это было видно. Во-первых, потому, что мы похожи друг на друга как двойняшки. У меня большие карие глаза и у неё тоже. Светлая кожа. Красные губы. У неё длинные русые волосы — и у меня. Даже оттенок похож. А, нет, у меня рыжее. Мы зашли в маленький кабинет, узкий, похожий на келью, с компьютерным столом и книжной полкой. Я сняла платок, очки и пальто, заметила в её глазах, как она подчеркнула про себя наше сходство.
Она села за компьютер, а я рядом. Рассказала про компанию: организована десять лет назад, производство, крупная мастерская за МКАДом, коллектив двести человек, ювелирка качественная — не какой-нибудь там Китай, маржа высокая — предметы религиозного культа не облагаются налогом. А потом добавила: «Только не подумайте, что мы тут круглые сутки молимся. Это не так». Я ответила: «угу».
Я думала в этот момент «не пахнет ли от меня водкой? Или джином? Джин тоже вчера имел место быть».
— Вроде всё рассказала, — так она себя проконтролировала вслух, судорожно и лениво одновременно. Мне показалось, она тоже не выспалась.
Мария взяла лист А4 с моим распечатанным резюме и начала читать вслух, неинтересные моменты заменяя на «бла-бла-бла». Она удивилась, что я писала диплом по теме «продвижение бренда в Интернете». Оно и ясно — таких дипломов в те времена было немного — слишком новаторская тема. Ей понравилось.
Мы немного посмотрели друг на друга, поговорили о перспективах и о том, чем мне нужно будет заниматься. Я ничего не поняла, а переспрашивать не хотела, так как тоже не прочь была поспать, и все силы уходили на то, чтобы делать бодрый вид.
В итоге она сказала, что завтра у меня второе собеседование — с коммерческим директором. Нужно будет ехать в Мытищи к двенадцати. Прибавила, что она взяла бы меня прямо сейчас, но должность в компании новая, и директор должен одобрить.
«Ладно. Поеду. Посмотрю», — подумала я и почувствовала смесь подъема настроения, интереса к жизни и восторга.
Мария проводила меня к выходу и начала рассказывать, как идти к метро, чтобы я снова не запетляла.
— Так, мы здесь, — она нарисовала палкой на снегу точку, — сначала нужно повернуть направо, потом ещё раз направо…
Она рисовала палкой по снегу, а когда снег закончился, перешла на дерево, на воздух, на язык жестов. Это очень развеселило её, и я тоже стала улыбаться, чтобы не показаться грубиянкой.