Ростислав Амелин

ИВАН КОЩЕЕВ

(Первые 4 главы)

ПРОЛОГ

Я сейчас сижу на инвалидном кресле. 

Нет, не навсегда. Надеемся, поправлюсь!

Время что-то лечит, что-то — отбирает,

Стоит многих средств. И не стоит на месте.

Никогда не знаешь, что конкретно будет. 

Хоть ты предсказатель. Хоть ты экстрасенс, блин!

Нужно с этим жить. И не молить о чуде. 

Чудо происходит там, где не предскажешь.

«Сотню раз подумай, прежде чем ввязаться!»

Говорил мой папа. Я большой, не слушал.

Я бы и сейчас все сделал точно так же,

Если бы Господь вдруг дал туда вернуться.

Я пока без дела, без коммуникаций,

Времени в обрез. И в то же время пропасть.

Можно так сказать: Сезон воспоминаний.

Их сегодня столько, что какой-то ужас.

Хочется спросить: когда все завертелось?

Кажется, недавно, в XXI веке, 

Но по сути дела это лишь поверхность —

Все уходит в древность. В местные легенды. 

Я такое видел, что представить трудно!

Был рационален, был здоровый скептик!

Но теперь надеюсь, что случится чудо. 

Расскажу лишь правду. Не поверят — пофиг.

МЕРТВАЯ ЗМЕЯ

Как бы мне хотелось все начать сначала.

Но проблема вот в чем: я всего не помню.

Это не специально — как сказала мама,

Я почти что в норме, раз уже не в коме.

Есть такие вещи, в них поверить страшно.

Чтобы объяснить их, нужно много текста.

Чтобы он шел легче, нужно больше шуток.

Шутки я шучу, но не всегда удачно. 

В общем, я начну, а вы себе представьте:

Метры паутины, пот из каждой щели,

Голова в огне, вообще не помню, кто я!

Непонятно где я — я в какой-то шахте!

Документов нет. Рука покрыта сранью,

Что за срань, не знаю. Ни часов, ни денег.

Странно, что в тоннеле не было обвалов,

Как и явных трещин, как и битых балок. 

Выглядел он новым. Что и для чего он,

Так и не узнаю — это вам не телик. 

Снова странно: гвозди. Путь был заколочен.

Дверь не поддавалась. Молоток был рядом.

Наконец, я вскрыл ее. За ней была землянка:

Все истлело в прах, но антураж был ОЧЕНЬ.

То, что я увидел, выбравшись наружу

Через пуд земли, корней, червей и листьев,

Этот мокрый воздух, голубая высь —

Я был в густом лесу. Но лес был очень светлый. 

Сосны и березы поднимались в небо

И качались в такт, как будто друг для друга.  

Птицы сладко пели, словно звали сверху.

Лес был полон жизни тайной и послушной. 

Я мечтал поесть. Нашелся сыроежек,

Делать было нечего, пришлось вот так и скушать.

Я был убежден, что скоро выйду к краю:

Лес не бесконечен. Значит, скоро поле?

Или, может, речка. Я не помню, сколько

Я не пил с тех пор, как убежал из… Да уж!

Я искал росинки, слизывал их с листьев,

Был готов лизать блестящий лист КРАПИВЫ,

Но блестящих листьев было больше к низу.

Я пошел за ними, любящими влагу, 

И нашел ручей — он вел меня к тропинке. 

Кто-то явно был здесь. И совсем недавно!

Я пошел по ней и вышел на опушку. 

Терн и зверобой росли по краю леса,

А вдали — о счастье — я увидел баки, 

Где обычно в селах водные запасы.

Я нарвал цветов. Букет Иван-да-марьи.

Я решил, что если встречу человека,

Вид меня с цветами, даже очень скверный,

Будет не пугающим, и мне помогут чем-то.

Я дошел до баков и увидел стены.

Сосны и забор. Над ним торчали крыши. 

Бил из них дымок, как на рисунке детства.

Я решил, что прежде стоит вымыть руки!

И вообще умыться. Отраженье в бочке

 Выглядело дико: волосы как палки,

Нос казался больше от налипшей грязи,

Я бы испугался, если б был старушка!

Высох, постучался. Взял букет для вида,

Было мало шансов, что меня не вышлют,

Если что, решил я, стоит попытаться

Сделать вид, что я когда-то жил здесь где-то.

И сказать мол вот, приехал повидаться!

Уж не помню с кем. Давным-давно уехал!

Дверь открыла бабка. Смуглая, в косынке.

Первый ряд зубов был заменен железом, 

Руки были в саже, ноги были в тапках,

А в глазах читался интерес по-женски.

Я аж застеснялся! А потом подумал: 

Я стою с цветами. Протянуть их бабке? 

Голос мой дрожал, но я сказал ей: — Здрасьте!

Я давно не местный, но когда-то в прошлом

Жили здесь мои троюродные братья! 

Я сюда приехал из Нефтеюганска,

Ни черта не ел, не знаю никого тут,

Не гоните сразу! Как у вас дела здесь?

Протянул цветы и отошел от входа.

Бабка посмотрела, как на идиота,

Повела бровями, выстрелила в глаз мне

Очень строгим взглядом, развернулась к саду

И вошла в него, оставив дверь открытой:

— Застегни калитку, молодойчек. Сверху!

Я, готов от счастья прыгать и смеяться,

Понял, что сейчас не нужно портить образ:

Я балбес из города. Мне нечем там заняться,

Вот я и пришел, сентиментальный олух. 

Я закрыл калитку на крючок из стали,

Дверь казалась хлипкой, но зато стабильной!

Бабка шла к беседке, убранной цветами. 

Те росли в горшках, висящих на перилах. 

Я послушно сел на лавку с кучей хлама:

Ленточки, веревки, ножницы, косынки.

— Как зовут тя? — Бабка вынула из вазы

Флоксы — и поставила букет Иван-да-Марьи.

Я сказал: «Иван». Опять была неправда. 

Я не помнил имя. Столько вспоминал его!

— Ну че, Иван, дела идут довольно плохо!

Я пойду за чаем. Подожди минутку?

Папиросы куришь? Я курю! Махорку.

Их не очень много, но гостям не жалко!

И швырнула мне цветную упаковку. 

Я достал одну, другую папиросу,

Третью и четвертую. Я вытряхнул всю пачку.

Вот же странно: всех их кто-то понадкуривал.

Но так хотелось сделать хоть одну затяжку.

Да, хоть это вредно, но зато приятно. 

Можно рефлексировать за чашкой чая, кофе,

А потом, конечно, умереть от рака. 

Но когда он будет, нас уже не вспомнят.

В голову ударил вертолет и холод.

Уши заложило. Господи, как сильно!

Бабка возвращалась с чайником на блюде,

Рядом возвышалась горка белых сушек. 

— Надо же, спасибо… тетенька! — Марина!

Я уж и забыла, как тебя там звать-то?

Я схватил две сушки и разгрыз их тут же,

Даже не запил, настолько есть хотелось!

Бабка налила нам чай и села рядом. 

— Как те папироски? Крепкие? — Спросила.

— Тетенька… Марина! Почему вся пачка,

Только не считайте, что я вдруг брезгливый,

Кем-то понадкурена? У нас в Нефтеюганске

Был один философ. У него так было!

Бабка поглядела на меня, на пачку,

Села, принахмурилась. Взяла с подноса чашку,

Сделала глоток, немного призадумалась

И говорит: — Не суйся в их дела, сынок!

— ПОБЕРЕГИСЬ! Не спрашивай на улицах!

Ходи как будто жил здесь с самых ранних пор!

И не гуляй к болотам. Там скрывают жмуриков!

— Кого? — Переспросил я, — Тех, кто был как ты!

Приехал, а потом внезапно умер! 

Я хотел спросить — слюна застряла в горле.

Бросился запить — передо мной был чай. 

— Че в чае? — Зверобой. Мелисса, Ноготки.

Казалось, что Марина сильно беспокоилась.

Я выпил чай, решив, что нужно сделать образ. 

Чай был очень вкусный, терпкий как глоток земли.

— А че в основе? — Чага! На березках, помнишь?

Бабка рассказала: в их селе есть место,

Глубоко в низине, через пару улиц,

Холмик, а на нем — дворец бандита.

Там, за ним — болота, и туда никто не ходит.

Но ее пускают. За морошкой, клюквой.

Капельку себе, а остальное — в дань им.

Так вот там она порой их и находит.

Жмуриков. Не знаю. Я не то, что в шоке.

— Я прошу вас, дайте мне пожить здесь! — Ой ты!

— Скажете, что я… ваш зять, приехал в гости!

Сделаю вам крышу, починю вам стены,

Принесу воды с того ручья из леса,

Наберу вам чаги, накошу соломы,

Иногда кормите! Есть тут с вами кто-то?

— Умерли! — Давно? — Давно, хотя не знаю.

Сделала мне ведьма предсказанье в детстве:

«Будешь жить одна — и смерть тебя не встретит».

Вот я и болтаюсь по лесам, болотам,

Собираю травки. Уж сама как ведьма!

Бабка поднялась, достала парусину, 

— Вот, смотри внимательно! — Взяла какой-то уголь,

Начала водить им, вдруг я вижу карту:

— Вот, сходи сюда, сюда сходи, тут можно,

Здесь вот — магазин «Аврора». Тут — колонка.

Ты из рук не пей! Нальют еще воды с болота!

Вот — наш Дом Собраний. Выглядит как церковь,

Токо без попов. Попов давно уж нету!

Кладбище увидишь. Может, там найдешь их.

Походи! Поищешь заодно и предков. 

Я подумал: вот как, бабка — просто чудо. 

Наколол ей дров. Сосна-береза-слива.

Грядку прополол, на ней росла картошка. 

Накосил ей сена, постелил в сарае,

Лег и задремал. Мне снится дом Марины:

Захожу туда я — там одни реторты, 

Колбы и мензурки, ампулы и склянки.

В каждой — что-то мерзкое, и я беру бутылку,

И смотрю вовнутрь — там Мертвая змея.

СЕЛО НОВОБОЛОТСКОЕ

Село Новоболотское. Построено на месте, 

Где огромный холм, покрытый старым лесом,

Медленно течет к широкой серой топи,

Словно эта топь была когда-то речкой. 

Жить перед болотом? Сверху столько поля!

Чем внизу так лучше? Крыши там богаче! 

Вижу, как ремонтник: здесь дома похуже. 

— Эй, скажите, тетя! Вам не нужен дворник?

Тетя посмотрела сквозь меня на землю,

Словно я был призрак, и при этом чмошный:

— Кто ты? — Ваня. — Чей ты? — Зять я у Мариши!

Жонка попросила, делаю ремонт ей!

Дальше вдруг игнор, ни взгляда, ни ответа.

Словно я был глюком, да еще и легким.

Я подумал ладно. Повернул налево,

Там стоит пьянчуга, выглядит неплохо. 

— Здравствуйте, скажите, где тут есть работа? 

Я вообще ремонтник, но могу и грузчик,

В принципе уборщик, сторож, если надо!

Он так посмотрел, как будто очень скоро,

Может, не сейчас — но я уже был мертвый. 

Я решил, что ладно. А потом подумал:

Мы живем в России, в XXI веке.

Может, не в столице. Ну, пускай в овраге,

Но, по крайней мере, не в могильной яме!

Я же парень смелый и, надеюсь, светлый, 

Я ж не успокоюсь, не узнав всей правды!

Если есть вопросы, я найду ответы.

Я был словно создан для такой работы!

Если верить карте, я дошел до центра.

Вывеска над дверью: МАГАЗИН «Аврора». 

Коридор был узким, упирался в стену.

На стене виднелись мелкие слова:

Продам траву. Дом 9. Константинович.

КонстантинОвич? Это что, поляк?

Решил не мешкать, было б подозрительно,

Начни я изучать все надписи сейчас.

Внутри горела лампа, окон не было.

Витрины заполняли крупы и консервы.

Продавец — мужик, едва его заметил:

Он сидел в подсобке и храпел как бык.

Я крикнул: — Эй, простите! — Продавец не дрогнул.

Я решил, что, значит, здесь у всех все есть:

Иначе магазин давно бы был разгромлен.

Повторил еще раз «Эй простите!» громче.

В этот раз мужик очнулся и затих.

Ему, казалось, было лет под 40. В прочем,

Выглядел он плохо, очевидно, пил,

Усы под Лукашенко, голова обросшая,

Поднялся и прищурился: — Наш магазин закрыт!

Я: — Как закрыт? — Вот так! — Но дверь была открыта!

— Значит, ты не местный. Дверь была закрыта.

Я: прости, мужик! Какой у вас режим?

Он: — Мы открыты с 2-х до 4-х утра.

Но только для своих! — Я свой, когда-то жил здесь!

— Я тебя не помню! — Я приехал к теще!

— К теще, говоришь? — Еще искал тут предков,

Прадеда. На кладбище. Открыто или нет?

Мужик смотрел насквозь, но ничего не видел.

Помолчав минуту, вынул из кармана

Пачку сигарет, зажег об стену спичку,

Задымил, и я.… готов был пасть пред ним,

Но выждал миг, чтоб выглядеть прилично.

Говорю: — Мужик! С утра блин не курил!

Твой магазин единственный. Но я не взял наличку!

Дашь мне сигарет? Могу помыть полы!

Усатый вновь завис. Не ожидал, наверное.

Опять меня сканировал, потом пошел в подсобку,

Вышел, положил на стол коробку ПРИМА

И сказал: — Идет! Одну сейчас кури,

Потом полы помой, надрай витрины 

И бери весь блок. — Я взял коробку, вскрыл

Достал одну, смотрю, а папироса пыльная:

Их все как будто кто-то надкурил. 

Ведро стояло возле туалета. Тряпка

Выглядела так, как будто ей весь год

Втирали гуталин. Я снял с витрины швабру,

Обернул, промыл. В сортире ждал восторг.

Мытье полов! Вот, для чего я создан был!

Вся остальная жизнь с успехами и прочим

Выглядела блекло по сравненью с ним. 

Я вспомнил, как на Зоне рисовал цветочек:

Тряпкой водишь по полу овалы и круги,

Потом отходишь и недолго смотришь. 

Я прошел весь зал два раза. Даже три.

Мужик следил как будто Шерлок Холмс блин!

Может, ждал, что я сопру мешок крупы?

Нет, мне был нужен идеальный облик:

Я — рукастый ЛОХ, способный услужить другим. 

Пока я тер витрины, он лежал в подсобке.

Кажется, в руках держал смартфон.

Я вспомнил, что отвык: прожил три года в общем

Без любимых игр и видеозвонков. 

Наверно, он снимал, что показать своим:

Смотрите, кто у нас, услужливый работник!

Так гораздо проще сохранить инкогнито,

Когда тебя не видно, ты ничтожный чел. 

Уборщику открыты все дома и комнаты —

Я это точно знал. Одно не знал: зачем?

Я перемыл все тряпки и забрал свой блок.

Мужик под самый выход тихо мне сказал:

— У нас тут тара. Надо разгрузить.

Перенести часть бочек в Дом Собраний,

Часть — отправить в погреб, часть — в сарай. 

Я справлюсь и один. Но, раз уж ты такой,

То приходи под ночь. Работа есть всегда.

— Плачу консервами. Возьмешь одну с собой?

Всучил мне банку шпротов «5 Морей».

Я вышел. Оказался как на площади. 

Уже давно был день. Все были во дворе.

Я чувствовал все взгляды. Я был чем-то новым:

Чем-то непонятным, чем-то уголовным.

Может быть, маньяком, вышедшим досрочно.

Или террористом. Или просто мелким вором!

   На лице написано, что я не помню, кто я!

Так я шел, стараясь не смотреть на местных,

Взгляд ведь вещь опасная, он ничего не скроет.

Я почти освоился, но было как-то тесно.

 В фляге че-то было. Бежевого цвета! 

Хорошо, я вылил набранную воду.

Че в ней было раньше? Может, ядовито!

Ладно, разберемся. Флягу я промыл,

Набрал воды по полной, снова вылил. Вот же!

Прямо паранойя! Но боюсь чего я?

Что меня отравят? Так уже могли бы!

Если бы хотели, так уже давно бы

Просто б отравили! Через сигареты.

Я опять подумал о табачном дыме. 

Терпком аромате, нам не разрешенном.

Там, где я служил, все типа не курили.

Но курили все. С начальниками. В темную!

Я вынул пачку Примы, Закурил. Смотрю:

Хороший крепкий дом, два этажа — высокий.

Дверь полуоткрыта, а из щели — головы:

Мальчишка и девчонка. Я смотрю на них, 

Встречаемся глазами, я курю как прежде, 

Он ей что-то шепчет и идет навстречу.

Смотрит недоверчиво. Я говорю: — Привет!

Не знаешь, где Марина, молодойчек?

Бабушка-знахарка. Мать моей жены.

Приехал к ней из города, здесь никого не знаю,

Вот, пришел набрать себе воды, тут — вы!

Мальчишка подошел и спрашивает: — Ведьма? 

Хочешь, отведем тебя, а ты нам дашь две штуки?

Я: — Прости, чего? — Он тянет руки к Приме:

— Нам не продают, мы ж типа дети!

Мы пошли втроем. Но на моих условиях:

Курить, во-первых, ВРЕДНО! Во-вторых — ОПАСНО!

Если их заметят, полетят вопросы — 

Кто им дал табак? Тогда меня утопят!

— Вас не отругают, что ушли из дома?

Да еще с каким-то непонятным челом?

— Нас всегда ругают. Иногда и больно.

Что бы мы ни делали. Не парься, просто верь нам. 

Отвечала Таня очень тихим голосом.

Девчонку звали Таня, а мальчишку Владик.

— Владислав? — Владимир! — Извини, приятель!

Я узнал, что в целом здесь довольно кисло:

Что-то происходит, мало что меняется.

Отец на подработке, мать — училка. 

Дед парализован. В их семье не курят.

А еще легенда есть, им дед ее рассказывал:

Под церковью, той самой, похоронен демон.

Всем здесь заправляет, но при этом сам он

Ничего не делает — не ходит, не летает,

Вроде этот демон как какой-то призрак,

Отравляет жизнь тут, но лежит как Ленин!

Только Ленин мертвый, а вот демон реальный. 

Я подумал ладно. Я же парень тертый!

Люди по дороге попадались редко.

Может, выходной? Хотя уже был полдень.

Тетка с коромыслом. В XXI веке!

Неужели в доме нет водопровода?

Как так, демон в церкви? Я проверю утром. 

Это просто сказки! Или дед — безумный?

Может, он сошел с ума и выдумал все это?

Рассказал ребятам, а потом — инсульт?

Я смог себя заставить думать не об этом.

Просто паранойя! Вместе с амнезией.

Владик иногда поглядывал на Таню

Словно телепат — она ему хихикала.

Дорога шла наверх, обратно из низины. 

Так и не взглянул на местные болота. 

Захотел поесть — в кармане были шпроты,

Но испачкать руки не хотел, спасибо!

— Вон он, Дом Собраний. Ты туда не суйся!

Подсказал мне Владик, указав на церковь.

Заинтриговал. Ну, я рискну блин!

— Че там? Почему? Все дело в этом демоне?

— Ну, если ты пойдешь, вернешься как наш дед.

А он парализован! Мы не знаем, что там!

— Он же не чужак? — Он хуже: диссидент.

Откуда Таня знала это слово? Боже!

Я решил смолчать. Навстречу шли ребята. 

Явно для чего-то, аж мороз по коже. 

Я подумал ладно. Будет неприятно. 

Но уже не важно, я ж не помню, кто я.

Крепкие ребята, явно жесткие. 

Я чувствовал их взгляды у себя внутри. 

Адреналин ударил прямо в мозг мне.

Я с трудом дышал, но образ сохранил:

Я — дурачок из города, мне ПАЛЬЧИК покажи —

Уже смешно. Наивный, беззаботный. 

Вот они проходят, я смотрю на птиц,

А Таня с Владом будто просекли все.

Влад ей говорит, мол, вот наш брат — дебил. 

— Весь в деда! — Отвечает Таня тихо. 

Я их в тот момент внутри благодарю,

Но якобы обиделся: — Не говори про деда!

— Ты нас здесь оставил! Так зачем приехал?

Я им и ответил: — Я же вас люблю!

Те пацаны поржали, но не прицепились.

Мы зашли на холм по улице Победы,

Я все думал странно, может, амнезия?

В чем еще причина? Вижу столько бреда!

Почему все сиги кто-то надкурил?

И главное — зачем? И почему Марина

Так забеспокоилась, когда я лишь спросил ее?

Я снова достаю коробку ссаной Примы,

Дети смотрят так, как будто я достал

Какие-то конфеты, выглядит все дико,

Я и говорю: — Всю пачку вам отдам.

Но мне нужна инфа: кто портит сигареты?

Таня обернулась, словно кто-то сзади

Вдруг ее окликнул — никого там не было.

Толпа ребят свернула и пошла в магаз, 

Чуть дальше мега-баба выбивала плед,

Как будто это способ срыва гнева.

— Я тебе скажу, но обещай нам, Ваня!

Таня посмотрела, как не смотрят дети:

— Если встретишь демона, убей его за нас.

Мы сами вряд ли сможем отомстить за деда.

Я опешил: — Здрасьте! Ладно, обещаю!

Только чем? Мечом? Искать иглу в яйце?

 — Он говорил, что демон хочет власти.

Чтобы мы навечно оставались в ней.

— Но есть источник правды. Дед искал его!

Ребята явно верили во все его рассказы.

— Хорошо, идет! Найду источник «правды»!

 Наберу (вот фляга). И увижусь с демоном!

Мы шли среди заброшек прямо возле леса.

Это же тот самый, где я был вчера,

Другой его конец! Как повезло мне выйти

Не сюда, а к бакам. Может быть, судьба?

Какая-то собака за забором гавкнула,

Я испугался так, что чуть не оступился,

Таня прошептала что-то брату, отошла,

Он подбежал ко мне, я наклонился —

И едва услышал: — Темный ритуал!

Дом у болот, вон там! И указал куда-то.

Да уж, вероятно, дед им так сказал!

Но, может, в сказке есть источник правды?

Там, в той стороне, лежал густой туман,

Хотя еще был день. Казалось странно.

ЧЕРСТВАЯ РОССИЯ

Село Новоболотское. Построено на месте

Старого села Болотского. Осталось

Несколько домов, включая эту церковь:

Странная. Готичная. Без круглых куполов.

Часовня не работает, колокола не ходят,

Правда дверь закрыта на стальной замок.

Довольно новый. Значит кто-то бегает.

На кладбище давно никто не расчищал забор:

Весь в повилике, вьющихся растениях,

Репей с крапивой густо преграждают вход.

Никто не ходит? Почему так зелено?

Марина выдала мне штуку для зажима трав:

Железный прут, приваренный по центру,

Словно это крест, к железке — с ней в руках

Я смог дойти до памятников. Тексты были стерты.

Вздувшиеся мхи ползли по старым плитам.

Каждой лет под сто, а может больше ста.

Нашел плиту с Иваном Савичем Никитиным:

Родился в 23, умер 40 лет спустя,

Скорбят жена, сестра, соседи, мать и дети.

Я запомнил место, где лежит плита.

Представьте, как бывает: потеряешь память,

И потом не знаешь, как ее вернуть блин!

Но наш мозг, он видит, он ведь точно знает!

И зачем-то хочет, чтобы ты не вспомнил.

Я как будто умер. Но переродился.

Вышел из земли. Поднялся через корни,

Стал совсем другим, но в сущности остался

Тем же уголовником, которого не помню.

Вот оно, то место. лес не бесконечен.

Вот передо мной те сосны и березы,

Я пошел за чагой. Для чаев Марины,

Заодно смотрю: поганки, мухоморы.

Да, на самом деле я искал землянку.

Просто убедиться, что я реально был там!

Может быть, я — призрак, и все это — Ад мой?

Я как кость и кожа. Слабый, беззащитный.

Глаз почти привык. Я снова что-то вижу:

Что же там случилось? Почему сбежал я? 

Выломал ту дверь, и вот, она открыта. 

Значит, не приснилось. Ну, хоть это факт!

Вернулся лишь под вечер. День гулял по лесу.

Думал, думал, думал. В голове крутилось:

Может, мне пойти обратно по тому тоннелю

И узнать всю правду? что бы там ни вскрылось.

Нафиг! Есть причины! Вдруг я их узнаю,

И потом опять захочется забыть все?

Двигаться куда мне? Тут без документов 

Можно только спиться — это же родная,

Черствая Россия, что тут можно сделать?

В храм пойти? Возможно. Дом Собраний этот

Так далек от храмов, где поют вечерни,

Да и не сказать, чтоб я во что-то верил.

Чтобы тут не сдохнуть, нужно что-то делать. 

Продолжать исследовать? Марина заварила

Очень крепкий чай: на этот раз из корня.

 Корень был похож по форме на имбирь,

Но пах совсем не так — в нем чувствовалась горечь.

Мы играли в карты. Долго, на погоны,

Что-то вспоминалось. Кажется, носил их.

Ночь настала быстро. Я пошел к сараю,

Лег, но не заснул: решил пойти к «Авроре». 

Выждав где-то час, я вышел за калитку.

Ночь была нежна, как Баренцево море.

Обратил внимание: соседний дом с Мариной

Отворен весь настежь: никому не холодно!

Зеленый свет мерцал на вывеске «Аврора».

Очень креативно, даже не позорно. 

Дверь была открыта. Слева спал вонючка,

В поворот к помойке поскакала псина.

Я стою у входа. Думаю, мой выбор:

Вдруг сейчас убьют, а я пришел к ним сам?

Но если бы хотели, так уже убили бы!

А я еще ведь жив! Вдруг слышу голоса:

Один другому: — Кто же он? Откуда он?

— А я откуда знаю ***! За че купил, за то,

За то и продаю! (Я затаился в панике).

Один другому: — Че теперь! Отмытый пол зато?

В *** твой пол! А вдруг он — журналист?

А вдруг он присланный? Сейчас таких полно!

— Да ладно те! — «Да ладно» позже повторишь!

Где спит он? — У Марины! — Ведьмы что ль?

Я просто сделал шаг по коридору к свету.

Желтый свет залил мой очень глупый вид,

Я говорю всем: — Здрасьте! Я за сигаретами!

Тот блок оставил теще! Докурил свои.

Окинув взглядом зал, увидев пару пятен,

Я зашел в сортир, я «ничего не слышал»,

Вынул тряпку с тазом, подошел поближе

И затер пятно с невозмутимым видом.

Кажется, сработало, по продавцу понятно:

Я не облажался — тот мне улыбнулся, 

Протянул ладонь, зажег мне папиросу,

Посмотрел в глаза — я опустил их вниз

И ковырнул козюлю. Осмотрев мизинец,

Облизнул. Осекся, будто устыдился,

В общем, сделал все, что было в моих силах,

Чтобы передать, что я не мог быть в курсе.

— Славно, что пришел! Как звать тебя? — Иваном.

— Что ж, Ванек, пойдем! Петрович будет с нами.

Выглядел Петрович как медведь с Сибири.

Вышли мы пустые, ничего не взяли.

Всю дорогу к месту я молчал как рыба, 

Изучал дорогу, мысленно вращал ее:

Мы шли другим путем, но неуклонно в гору.

Ждал каких-то слов, но все шагали молча.

Правильно, не стоит доверять рабочим:

Может оказаться, что они — шпионы!

Что они прикинулись — и всадят пулю в спину,

Стоит только сделать добрый шаг в их сторону.

Под кромкой леса, где весь день провел я,

Очень неприметно затесалась будка.

Чем-то отличить от сельского сортира

Было невозможно. Я бы точно спутал!

Продавец с усами как у Лукашенко

Показал нам ждать, достал из брюк колечко,

На кольце был ключ, а на ключе — задвижка.

Он ее убрал (Вот это да, система!)

Подошел к сортиру. Лишь спустя минуту,

Помахав нам светом своего смартфона,

Пригласил зайти. Я заглянул вовнутрь. 

Там был спуск под землю. Выгребная яма? 

Впрочем, не воняло. Это что, ловушка?

В абсолютной тьме я двигался на ощупь. 

Вдруг увидел свет. Он бил в конце туннеля. 

Там стояли двое — кажется, усатый

И какой-то новый, в темном капюшоне.

Может, тайный орден? После амнезии

Я уже готов уверовать и в черта!

Может, он — ученый. Может, физик или

Или ассасин? Не важно. Он ушел.

Фигура растворилась в темном коридоре

Сзади Лукашенки. Я, немного в ужасе,

Но все-таки креплюсь, иду навстречу правде,

Говорю: — Где тара? Он мне: — Вот, бери одну!

Фонариком указывает на пол, я смотрю туда,

А там — они, о, Боже, там они, я вспомнил! 

Может быть, два года, точно не скажу вам,

Я тогда приехал в Зону наблюдателем. 

Задачи были четкие: контроль над процедурой.

Без каких то ни было вмешательств. Ну а че мне? 

Без проблем, я — тертый! Я тогда так думал. 

А потом увидел доктора Софию.

Просто превосходна. Никогда подобных

Не встречал ученых я во всей России.

Голос, полный мысли, красоты и злобы,

Чувственный азарт в подсчете нужных формул,

Волосы как сталь, глаза как перламутры

С зеленью по контурам, но серые в основе.

Я был очарован, наблюдая месяцы

За каждым нежным шагом. Каждым тайным жестом. 

Чтобы не дай бог никто блин не повесился

От мыслей, что попал в то проклятое место.

Наша разработка. Вроде как вакцина.

От чего — загадка. Нас не посвящали.

Я не знал ни формул. Ни ингредиентов. 

Просто видел вещи, как они казались:

 Звезды медицины за говно-проектом.

Все, хотя публично говорят «лекарство»,

Но по лицам видно, по нюансам ясно,

Что в пробирках дрянь — поэтому секрет.

А я как тайный мент. Приставленный агент.

Шептун и информатор. Стало дико гадко,

Я ведь понимал: назад дороги нет.

Отсюда выход — только умерев для всех, 

А как потом ожить — пока загадка.

Мы с Софией мысленно общались. Молча.

Фразы очень сложно подбирать корректно,

Все-таки прослушка. А когда есть чувства,

Просто невозможно вдруг не стать поэтом.

Мы встречались ночью, чтобы попрощаться. 

Если получалось, говорили дольше.

Я желал успехов, а она мне — счастья.

Утром каждый завтрак я сидел напротив

За другим столом и глупо улыбался,

Слушая их сплетни про других рабочих.

 Я совсем влюбился, и она все знала.

Делала мне знаки, чтобы я заметил. 

Например, смотрела сквозь меня сериал.

 На Зоне часто гнали «Битву экстрасенсов». 

И она смотрела сквозь меня так нежно,

Как никто вообще. А улыбалась так,

Как никогда никто не улыбался прежде.

— Что стоишь как хер? Ванек! Бери контейнер!

Лукашенко ткнул меня. Я понял, что завис. 

Придя в себя, нагнулся, поднял груз на спину.

— Нет, Ванек, нельзя так! — Почему?  — Там спирт!

А вдруг уронишь?! Разобьешь всю тару?

Ты пойдешь вперед. Петрович, обожди!

— Так я ж пути не знаю!  — Я тебя направлю! 

— Как?  — Да очень просто! Ты иди, иди!

А, пофиг! Я пошел, куда не знаю.

Выбрались. Поставили на землю. Закурили.

— Сколько там? — Петрович вынул портсигар,

Я глянул: ни одной нормальной сиги блин!

Вы издеваетесь? Зачем весь этот ад?

И Лукашенко сзади: — 37 еще!

Спускаемся. Выносим. Ставим в ряд.

Кирпич за кирпичом. Контейнер за контейнером. 

Вот только я блин ПОМНЮ этот чертов знак:

Змея в бутылке. Он везде наклеен!

Но зачем с той Зоны, обходя законность,

Проносить ВАКЦИНЫ в мелкое селенье?

Почему мы носим, несмотря на нормы,

Столь бесценный груз как ящик с водкой?

Почему без мер, без нужных инструментов?

И при этом тайно, под покровом ночи?

Лукашенко вывез со двора тележку,

Словно мы зашли в какой-то супермаркет,

Погрузил в нее насколько смог доверху,

Приказал мне взять. Я взял, повез вперед.

— Теперь куда? — Петрович указал на церковь.

— В Дом Собраний! Помнишь, что сказали утром?

Часть поставить в погреб, Часть — в сарай!

Все было дико просто. Я не мог поверить:

Может, это — реально контрабанда спирта?

Почему так поздно? Почему в контейнерах?

Кому он нужен там, под старой церквой?

Есть в народе мудрость: чем святее место,

Тем удобней скрыть в нем что-нибудь дурное.

Например, убийство. Мы дошли до церкви. 

Столько символизма, я вообще не понял!

Подошли к забору. Я перекрестился,

Низко поклонился и потупил голову. 

Петрович усмехнулся, не сказав ни слова,

Лукашенко словно не придал значения —

Велел остановиться перед колокольней,

Там достал колечко, поместил задвижку

Так, как было до — и отворил замок.

Дверь скрипнула. Он ткнул куда-то влево —

Загорелся свет.  Я въехал сквозь него.

Там явно был какой-то склад хранения:

Стояло много стоек и таких контейнеров. 

На каждом — знак, знакомый мне с лихвой.

Мы выгрузили ящики, сложили их на стойки.

 — Все! В сарае хватит! — Крикнул нам Петрович.

Протянул мне руку, я пожал уверенно.

Все вышли. Закурили он и Лукашенко.

Мне хотелось там же блевануть, тихонько.

Я решил, не время. Проглотил. Взял сигу, 

Вытер пот со лба. Спросил у них: — где погреб?

— Да вон там, в подклете! Щас пойдем туда!

Я посмотрел в ту сторону и обмер.

ТАЙНОЕ ПОДПОЛЬЕ

Возвращаясь, память создает видения:

Ты вроде как не спишь — и в то же время грезишь:

Некая история разыгрывает действие,

Пока лежишь и смотришь в потолок, к примеру.

Смотришь в потолок — и видишь детство,

Где бежишь по травке к маме через чудный сад.

Потом вдруг раз — и ты уже давно не здесь,

Ты поступаешь в школу, в первый класс,

Несешь цветы, снимаешь свой портфель.

Я так лежал все утро. Я пытался спать.

Солома скисла и воняла сыростью.

В глазах застыла ночь и колокольня. Ад. 

Потом был в «погребе». Подклет меня потряс:

В нем было реально холодно, как в морге.

Столько стоек, боже. Столько стоек, мать их!

Большинство набито до краев блин!

Нет, не только этим — там табак был,

Вроде, не надкуренный, не пробовал.

По крайней мере, Танин дед был прав:

Уж если в церкви «демон» похоронен,

То «источник правды» тоже там.

Заснуть не получилось. Выглянул на улицу,

Нигде Марины не было, ну что ж, ее дела.

Стараясь не смотреть на то, что рядом с церковью, 

Спустился вниз к колонке. Где же Таня, Влад?

А вон стоят, друзья. Совсем еще блин дети,

А нахально курят. Дал табак им я.

Выходит мать. Кричит: — хотите моей смерти?

Я прошел к колонке и наполнил флягу. 

Стал в траве, смотрю ей сквозь лицо:

Хорошая. Что ангел, не поверите,

Но явно вот, где совесть вся осталась — мама. 

Прокричалась. В дом ушла. Я остаюсь и жду. 

Нет, впредь не подойдут, оно и правильно.

Пойду тогда к болотам, утолю нужду. 

Дорога вниз. Вдоль башен и заборов.

Вдоль густых деревьев. С кучей поворотов. 

Видно только крыши, но без вида стен

И так понятно, что дома — гораздо выше.

Как же испарения, опасные для легких?

Куча комаров. Под зиму влага — жесть.

Как можно жить в таких домах вот здесь? 

Да ладно, пофиг. Я пойду как есть. 

В отставку ужас: до сих пор ведь жив.

Хотя могли убить, но не убили же,

Возможно, и теперь позволят так пройти

Хотя бы посмотреть на топь поближе.

В путь! Навстречу вывернул огромный кач.

Я вспомнил годы в армии. Решил кивнуть,

Кивнул ему как будто в 910-й раз,

И он кивнул в ответ. Прием рабочий:

«Ты и я — мы знаем нечто общее».

Послать такое взглядом трудно сразу.

Торф ударил в ноздри. Заблестела грязь.

Асфальт кончался. Дальше шли болотца:

Три колесных лужи, где цвела вода.

Вот как по ним проехать? И на чем блин!

Как здесь можно строить блин дома!

Еще какие — с пышными воротами,

С мансардами по западным стандартам.

Это странно? Больше. Неразумно? Да!

Все окна были заперты, зашторены

Среди садовых сосенок, березок и ракит,
Которых я вообще не видел, чтоб росли

Вот так в участках, рядом с частным домом!

Влажность им нужна весьма высокая.

 В чем выгода? Ответьте, господа!

Какой престиж жить в роскоши В БОЛОТЕ?

Поворот налево — и ответ мне дан:

Он был так очевиден, что я не был в шоке:

Вот он, дом бандита! Это ж целый храм

Василия Блаженного. Невидимый с холма

Такой почти дворец царя Гороха.

Окружен решеткой из резных витушек,

Но прекрасно виден, хоть и не высокий.

В древнерусском стиле. Просто анекдот блин:

С множеством окошек. Чудные узоры.

Вот она, охрана местного Кремля:

Ребята явно сельские, дворовые,

Но честные. И точно не грабители,

А как бы полицейские, но частные.

Не доходя до будки КПП, стоят 12, курят. 

Я иду туда — я просто лох, Ванёк,

Блондин, голубоглазый, все как в фильмах,

На меня нацелен тайный взгляд с ворот,

Его не видишь, но его блин видно!

Говорю: — Ребят! У вас найдется сижка?

Я свои скурил, у магазина очередь,

Ну прям невмоготу. Прошу вас! — Поклонился.

Те переглянулись — я был чем-то новым:

Чем-то непонятным, но не уголовным.

Может быть, ботаном — например, юристом,

Или инженером, или агрономом,

Но вообще никак не террористом. — Кто ты?

Обратился самый низкий из весьма высоких.

Я ответил: — Частник. Я приехал к теще.

Ожидал купить здесь — магазин закрыт был,

А сейчас пошел, а там блин очередь!

Ребята в одинаковых рубахах цвета хаки

Вновь переглянулись, не без интереса.

— Ты откуда, малый? — Я? С Нефтеюганска.

Лишь позавчера сюда приехал ранним рейсом!

— Здесь мы не гуляем. — Вставил самый низкий,

Но его толкнул в плечо высокий крепкий

Веснушчатый тип. Огромный, мускулистый,

Явно здесь пахан — и говорит мне: сколько?

Я: Всего одну! Пойду обратно в очередь.

Сейчас бы покурить, а там куплю свои!

Ребята прыснули. Им стало вдруг прикольно.

— Ну а че, держи! — Огромный вынул пачку,

Вытащил одну, она была чистейшей,

А он раз — и в рот ее: поджег и задымил.

Одну затяжку сделал, затушил об бочку,

Снова протянул и говорит: Кури.

Я взял, невозмутимо произнес: “Дай Бог вам!”

Вытер пот со лба и закурил. Пошел.

Иду назад к дорожке. Тошнота у горла.

Я ее глотаю из последних сил,

А небо над болотами — кристально-голубое,

Сказочно красивое. Предательски огромное.

Зайдя во двор, я рухнул. Блеванул в кусты.

Нащупал флягу, захлебнул по полной.

Ободрил холодный, добрый вкус воды.

Часть выплеснул в лицо, а часть — на рвоту. 

Я прекрасно понял. Разгадал их план,

Сложив одно с другим за 5 минут позора.

Нет. Не план ребят, которых кто-то взял,

А действуют они, конечно, строго образцово!

Все они — актеры. Это — их подмостки.

 Занимая место, дополняют образ,

Но при этом сами абсолютно слепы.

Не способны что-то охранять вообще блин!

Есть над ними Некто. Связан с этим домом.

Дом построен где-то, как-то и за что-то —

Вероятно, то, что я увидел в церкви,

Если не источник тайного дохода,

То по крайней мере их гарант свободы

Делать что угодно с абсолютно всеми,

Например, с тем дедом. Или с кем-то новым,

Кем-то непонятным, кем-то уголовным,

Кто дает табак несовершеннолетним.

Я увидел схему. Я как будто знал ее!

Но память не давала мне ответа, кто я,

Как меня зовут на самом деле, в реале!

В сердце этой схемы — тайное подполье.

Если б я не вспомнил ту змею в бутылке, 

А она как выжгла у меня глаза блин,

Я б тогда поверил в контрабанду спирта,

Но на сельском спирте не построишь замки!

Очевидно, банда с кем-то в синдикате:

Поставляет тару — получает бабки.

В селах барин — тот, кто держит все поставки,

Ведь без них не выжить, не в таком Багдаде!

Здесь витает ужас. Им отравлен воздух.

Даже дети шепчут только по секрету,

Что табак надкурен, говорить нельзя им?

Словно этот факт никем здесь не осознан?

Словно здесь за каждым наблюдает призрак

Без каких-то криков или белых тряпок,

Не давая честно и спокойно мыслить. 

Я внезапно вспомнил: я и сам когда-то

Жил довольно долго с этим тихим ядом

На секретной Зоне — нет, не заключенным,

Я был добровольцем. Был, как те ребята!

Но не над дворцом, а над одним ученым. 

Есть слепое место на обычной карте. 

Если вдруг проедешь мимо на машине, 

Быстро остановят, развернут обратно, 

Ничего не скажут. «Вон!» без объяснений

Если пролетишь над ней на вертолете, 

Скажут, что нарушил летное пространство. 

Если вдруг зайдешь как будто по ошибке,

Спросят про бумаги, почему не взял их.

Если навести на это место спутник,

Он покажет Зону — серенький квадратик,

Ничего такого в нем не обнаружишь,

Дело ведь не в форме, дело — в содержании.

Содержат там особых, эксклюзивных кадров.

Лучше не найдешь сейчас во всей России.

Все они способны что-то уникально

Делать, как никто среди подобных в мире!

В каждой группе есть связной сотрудник — “призрак”.

Этакий охранник, но при этом тайный:

Вроде как работник — например, уборщик,

Или консультант там, или секретарь.

Зачем все это нужно? Я и сам не знаю,

Очевидно, слежка. Для чего секретность?

Всюду иностранцы, всюду эти змеи,

А змея в бутылке — безопасней всех.

Моя башка гудела, словно перегрелась.

В ней как пелена сошла с воспоминаний

О далекой жизни. Может, мне приснилось?

Может, я придумал? Все это — случайность?

Я пошел дорогой мимо магазина.

Очередь сошла, но рядом были люди.

Баба и мужик отчаянно ругались:

Он кричал “Убью”, “отдай”, “куда пошла”,

Она кричала “сволочь”, “негодяй”, “мерзавец”,

Угрожала сбегать в Дом Собраний утром,

Мол его накажут, перевоспитают,

А она вернется к прежнему супругу.

Я хотел вмешаться, постоял у входа,

Но они вообще меня не замечали,

Словно это был их маленький спектакль,

Для самих себя, а я был просто “кто-то”.

Я решил, что ладно. Я уже держался

Из последних сил от голода и боли

Где-то между глаз — Я не поспал же.

Может, стоит тоже просто выпить водки?