Дарья Месропова

МАМА, Я СЪЕЛА СЛОНА (повесть)

I

Из заляпанного мылом зеркала на Веру смотрел наливной прыщ. Мама много раз говорила, чтобы она не трогала лицо грязными руками. Вера вроде и не трогала, но после каждой поездки всё равно возвращалась обсыпанная. Пробежала лицо глазами — так хозяйка прикидывает, сколько времени займет уборка грязной кухни. Отметила, что волосы над губой к завтрашнему утру уже заметно отрастут, а в районе переносицы у прыща скоро появятся собратья. За дверью туалета усиленно шаркал следующий посетитель. Вере пришлось прервать изучение лица и быстро закончить свои дела, не касаясь испачканных поверхностей. В южных поездах shit happens чаще, чем в северных.
Поезд ехал к морю. Поезд вёз Веру на шахматное первенство в Сочи. Все саратовские попутчики были ей знакомы: мальчик Сеня очень многообещающий, Мирослава в этом сезоне начала сдуваться, а Владик только набирает. Было еще много других ребят, Вера знала их имена и рейтинги, но кроме выходных данных больше ничего. Интересоваться ими всерьез не было смысла, это просто масса, питательный субстрат для откорма чемпионов.
За окном волновалась и подрагивала темнота. Изредка мелькали желто-фонарные полустанки со смазанными от скорости названиями. Вера закрывала глаза и вспоминала варианты. С тренером они заранее проработали стратегию игры против Оли Мохиной – ее основной соперницы. В дебюте вряд ли стоит ждать неожиданностей, а вот в миттельшпиле начнется быстрая атака на короля. Оля едет из Ростова. Оля с аппетитом поедает бутерброды с колбасой и листает ленту жирными пальцами. Нельзя проиграть Оле. Оле с жирными колбасными пальцами.
Пальцы лежат на макушке фигуры. Развитие коней, позволить занять центр, а затем подорвать его пешками. В Москве шахматный робот сломал мальчику палец. Рука-манипулятор сделала ход и съела фигуру, поставив на освободившееся место свою фигуру, а мальчик немного поторопился ходить. У него имя еще такое странное – Кристофер. Роботу спешка не понравилась. Он ухватил пацана за указательный палец и сильно сдавил. Как в фильме про восстание машин. Не повезло Кристоферу, гипс наложили.
Повезло. Везение вообще самое главное в жизни. Но не все согласны с этим. Когда они с Артемом Николаевичем разбирали ошибки после партии и Вера говорила, что ей просто повезло, губы тренера брезгливо поджимались. Проигрыши Вера считала закономерностью, а удачные партии везением. Артем Николаевич же ненавидел разговоры о везении и настаивал, что у Веры есть способности. «Несомненные способности» — даже так он говорил. Но можно ли до конца верить человеку, который получает деньги за утешение ученика. Способности – да, может быть, но этого недостаточно. Способности — это не талант. Вера часто сожалела, что у нее нет таланта. Такого, чтобы и друзья, и соперники просто не могли не признать его очевидность. Она видела, как играют по-настоящему талантливые шахматисты: задорно, смело, почти невнимательно. Вера себе такого позволить не могла.
Она играла с большим усилием, надвигаясь всем телом на шахматное поле и наваливаясь мягкой грудью на кромку стола. После турниров в соцсетях появлялся фотоотчет, где девочка-тетя, держась за подбородок, направляет на доску тяжелый взгляд. Вера пыталась выглядеть легче, улыбаться фотографу, втягивать живот и выгибать спину, но так она отвлекалась от партии и начинала косячить, поэтому приняла решение думать только о вариантах.
На турнирах Вера вообще выпадала из жизни: не листала инсту, не писала в твиттер, ела мало и разговаривала только по необходимости. Она с неприязненной завистью смотрела на тех, кто накануне партии мог с интересом обсуждать последний сезон «Игры престолов». Не было легкости в Вере, не было. Артем Николаевич хвалил ее за основательность, но не понимал, что эта мера вынужденная. Вере просто не хватало беглости мышления, чтобы вести несколько активностей одинаково успешно.
Ставку на шахматы Веру заставил сделать случай. Пару лет назад родители подарили ей на день рождения щенка таксы. За высокие требования к качеству собачьих консервов папа остроумно назвал его Бобби – в честь Фишера, конечно. Папа в школе посещал шахматный кружок, потом довольно быстро бросил и пошел на хоккей, но в разговоре о любом предмете находил повод ввернуть шахматный анекдот или занимательный факт из биографии такого-то чемпиона мира. Страсть к трескучим шахматным словам раздражала Веру, но нравилась всем папиным друзьям. Кажется, маме тоже нравилась.
Так вот щенок оказался невероятно умным, антрацитовые глаза смотрели на мир как будто с пониманием. Бобби прекрасно слушался Веру, выполнял все команды, гулял без поводка – достаточно было позвать его по имени. В одну из прогулок они, как обычно, пересекли дорогу по направлению к парку, как вдруг откуда-то сбоку вынырнула женщина и радостно выбросила руки по направлению Бобби: «Щеночек!». От неожиданности он отскочил назад на дорогу, прямо под колеса взвизгнувшей Газели. Любительница щеночков закрыла лицо руками и медленно пошла прочь. Спустя несколько часов наблюдений за движением машин по влажному пятну Вера решила, что шахматы ей подойдут. Они не приносят боли.
Со временем стало ясно, что она обманулась. Боли может быть и не было, но был страх. Страх прогрызал кожу и проникал в самые мелкие сосудики, как машины-осьминоги в «Матрице». Восемь щупалец вцепляются намертво. Страшно ошибиться на ровном месте, упустить преимущество или, того хуже, его не заметить. Фантомные ошибки болели у Веры как отрубленные конечности, удушливый ужас наползал на тело посреди прогулки, мытья посуды или урока. Вот прямо сейчас, совершенно без повода, в стекле вагона отразилось испуганное лицо.
Вера отвернулась от себя и захотела посмотреть на более приятные лица. Перед долгим турнирным воздержанием надо насмотреться на красоту впрок. Вера открыла инстаграм и приготовилась к длительной сессии на верхней полке. Она делала так перед каждой игрой – смотрела-смотрела-смотрела в экран, пока не затошнит от пестрых квадратиков и радужных кружочков. Пролистала ленту с морскими закатами, открытыми платьями и длинными ногами – Вера была подписана на всех моделей. Тонкость струящихся модельных тел завораживала ее. Много часов она провела, воображая себя на пятнадцать килограммов легче.
Вера даже пробовала не есть, и это даже удавалось, пока однажды не застала себя за уничтожением старых запасов варенья, хлопьев и просроченных конфет, сладко прилипших к полке. Приступ странного интереса к невкусной еде хорошенько взбодрил, и Вера решила всё-таки есть. Пробовала она и вызывать рвоту, но не понравилось. Слишком не эстетично. А потом пошли бесконечные турнирные этапы. После пятичасовой партии обойтись одним салатным листом невозможно, хочется съесть слона. Вся надежда теперь на столовую для участников турнира, где традиционно кормят плохо и мало, а значит можно будет немного скинуть.
Каждый раз, когда Вера почти была готова принять себя без правок, какой-нибудь раздражающий прыщ, или волос, или складка отделяли ее от цели. Казалось, что до приемлемого уровня не хватает совсем немного и стоит лишь не поужинать, выщипать брови или сделать еще что-то маленькое и вполне посильное, как станет даже не так уж плохо. Но заветная черта, за которой начиналось совершенство, всё ускользала.
Мама как-то обратила внимание на содержимое помойного ведра – Вера выбросила ужин с тарелки и неплотно присыпала очистками сверху. Пришлось сказать, что мясо не понравилось, но расстраивать не захотела, поэтому избавилась по-тихому. Кажется, мама не поверила, но не стала выспрашивать. После этого случая Вера всегда выносила ведро сама, чем очень радовала родителей.
Вера пробовала поговорить с мамой на тему питания и фигуры, но та не могла ответить ничего вразумительного. Мама считала, что Вера пошла в породу отца кряжистостью, высоким ростом и крупными конечностями, и ничего тут не поделаешь. Сама же мама, как назло, в свои почти сорок походила на старшеклассницу. Так говорили знакомые при встрече. Иногда они еще вопросительно оглядывали Веру, словно удивляясь, как такой неприятный случай мог произойти с такой симпатичной женщиной. Вера уже смирилась, что красоту проиграла и утешала себя только тем, что этот талант скоротечный – мама начинала стареть и даже немного полнеть. Они обе видели, как уходит красота: по капле, почти незаметно, но верно.
Возможно, именно поэтому маме нравится инстаграм. Если знать свои ракурсы, можно не стареть вообще, а лайки и сердечки всегда действуют утешительно. Недавно мама заделалась коучем по удаче. На своих прямых эфирах она рассказывала, что успех приходит к тем, кто готов его принять, что нужно бороться с установками на бедность и выполнять простые практики для привлечения удачи. Двенадцать тысяч подписчиков уже были согласны впустить удачу в свою жизнь, но места на менторинг раскупали неохотно.
И вот Вера смотрит мамины сторис, которых так много, что полоски превратились в точки. Вера закрывает глаза. Почему-то всё это страшно её раздражает. Может, потому что сейчас ее судьба решается, а мама живет как ни в чем не бывало. Этот турнир покажет, может ли она претендовать на нечто большее, чем нормальная жизнь. В пятнадцать лет уже поздно подавать надежды, пора показывать результат.
А Вера страшно устала. Последние три года она не видела ничего, кроме доски и внутренностей поезда, автобуса, реже самолета. Она даже школу толком не посещала. Вместо классов были сборы и соревнования, обшарпанные студии, шахматные клубы и дома офицеров. Везде, где только давали стул и часы, Вера билась, выгрызая себе место в этом поезде. Без победы она ничто. Толстая девочка без красоты и таланта. Это самый сильный ее сезон и единственный шанс на серьезный успех. Если чудо и может произойти, то вот как раз сейчас. Пора.
Вера открывает глаза, а там море. Поезд лениво ползет вдоль побережья. Настолько медленно, что можно рассмотреть, как мокрые волосы на спине пожилого мужчины образуют волновой узор. Пути неприлично близко к пляжу, с волнорезов редкие апрельские купальщики неодобрительно провожают глазами пробегающие вагоны. Одеяла уже свернулись улитками на полках, снежные горы белья выросли в служебном купе проводницы — до конечной станции чуть больше часа. Вера стояла в очереди на переодевание и смотрела, как расслабленные люди в тапочках и мягких спортивных штанах заходят в туалет, чтобы выйти из него универсальными солдатами. Она не хотела в бой, она хотела бы и дальше ехать, положив подбородок на грязную раму верхней полки. Но пришлось натянуть тугую одежду и приготовиться ко всему.
Санаторий для шахматистов сильно отличался от привычных Вере провинциальных гостиниц блеском полированных поверхностей и отсутствием на входе дежурной фотографии персонала с Пугачевой. Может это только начало, и пора привыкать к тому, что теперь ее всегда будут приглашать в красивые места и лучшие отели. То ли еще будет.
Спустя двадцать минут после заселения Света из Долгопрудного – соседка по двухместному номеру с кондиционером – наполняла уши Веры звуками.
– Жанка очень неудачно разыграла дебют и сразу получила плохую позицию. Такая халява досталась. Повезло!
– Повезло. – подтвердила Вера, раскладывая вещи в пустом шкафу, так как разноцветная куча вещей Светы занимала стол и стул.
– Ты знаешь, что тут играем сначала блиц, потом рапид и в конце классику?
– Ага, читала. А кормят тут как? – поинтересовалась Вера.
– Да нормально. Кстати, пошли на обед, а то съедят всё. Вчера мне не достался десерт.
Света подошла поближе, чтобы беззастенчиво заглянуть в ее чемодан, наполненный однотипными футболками свободного кроя.
– Блин, что это у тебя такое? – Вера тронула соседку за рукав, приподняв немного его край, и обнажила переливающийся всеми цветами боли синяк.
– Ой, да это я в балконную дверь не вписалась. – отмахнулась Света и криво хмыкнула.
Вера растерянно улыбнулась в ответ. Она прекрасно рассмотрела следы пальцев по кайме синяка, но решила, что спрашивать об этом спустя двадцать минут после знакомства рановато.
Когда они пришли на обед, ребята уже сидели за столиками кучками. Распределение по фракциям завершено. Вера обычно садилась одна, принципиально сторонясь любых объединений, чтобы никто, не дай бог, не подумал, что она лезет в компанию. А Света, похоже, наоборот. Едва вошла в ресторан, как кому-то помахала и убежала здороваться. Вера на секунду зависла — бежать за Светой, типа они вместе, или сделать вид, что не заметила, как она отошла? Второе. Вера замедлилась до своего обычного темпа и пошла искать чистую тарелку. Даже разозлилась на себя. Надо же, чуть действительно не побежала. Жалкое зрелище.
Шведский стол был ровно таким, как она ожидала. Разве что ошметки еды, упавшие с неуправляемых лопаток на белую скатерть, быстро убирали. Еда выглядела прилично на вид, но на вкус оказалась несъедобной. Каждый раз в гостиницах ее мучил вопрос: что нужно сделать, чтобы так испортить обычные продукты? Одно утешало — план похудения в силе. Вера как раз изучала вилкой овощи в греческом салате, как рядом с подносом уселась Света. Сказала, что встретила девочку, с которой тусовалась на прошлом турнире и решила поздороваться. Вера в ответ только кивнула, но, опустив голову почти в тарелку, не могла не улыбнуться. Сама пришла. Правильно, что не побежала за ней.
Вечером состоялось открытие турнира. Сорок минут со сцены бубнили в микрофон про юное поколение и традиции, а дальше непременные танцы детских кружков и инструктаж по правилам безопасности. Вера терпела утомительные церемонии, она ждала жеребьевку. До ее группы «девушки до 16» дошли уже затемно. Вера вытащила из пестрой стопки открыток карточку с видом Сочинского морского вокзала. Неожиданно милый формат жеребьевки, обычно делают сухую электронную табличку с фамилиями и рейтингами. Перевернула открытку — Косицына, белые. Ничего, не страшно. Косицына ей по зубам.
Первым делом Вера побежала искать Артема Николаевича, он уже должен был прилететь вместе с Яриком – еще одним своим учеником. Ярик Просолов на турнире выступает в группе до двенадцати, но уже получил кандидата в мастера. Артем Николаевич прочит ему место в высшей лиге и всегда двигает занятия с Верой под его расписание. Хотя Артем Николаевич очень старается это скрывать, но Ярик его фаворит. С Верой тренер разговаривал как старший наставник, Ярик же как будто занимал место сына, который, кстати, у Артема Николаевича тоже был. И сын, и дочка. Вера часто размышляла, чем вызвана такая любовь. Как-то давно они обсуждали это с папой, и он предположил, что Артему Николаевичу просто хорошо платит отец Ярика – какой-то там депутат, но Вере это предположение показалось грубым и несправедливым. Вряд ли Артем Николаевич такой. Он всегда говорил, что любит талантливых ребят. Ярик талантливый, а Вера середнячок, вот и внимания ей меньше.
Артем Николаевич нашелся в баре под экраном с трансляцией футбольного матча. Они договорились завтра утром в семь тридцать встретиться для обсуждения тактики на предстоящую партию, а сейчас разойтись спать. За ночь тренер пообещал проанализировать Косицыну и подготовить для нее что-нибудь неожиданное. План работы вполне обычный, необычно только, что при разговоре Артем Николаевич продолжал коситься в сторону экрана. Казалось, что тренер хотел спровадить Веру побыстрее. В любом случае, рекомендацию хорошенько выспаться она получила и отправилась исполнять. Обычно она подолгу возилась в кровати, но заговаривающая болтовня соседки убаюкала, как аудиосказка.
Когда-то давно, еще до школы и шахмат, дедушка натянул на турник в коридоре веревочные качели и поставил магнитофон — Вера обожала ритмично раскачиваться под «Снежную королеву», или «Конек-горбунок», или самое любимое — «Пеппи Длинный чулок». Потом дедушка умер, квартиру продали, а коллекцию кассетных сказок стало не на чем слушать.
Блиц никогда не был сильной стороной Веры, молниеносные решения давались ей тяжело, а легкость и искрометная фантазия не значились в списке талантов. Вера тайно комплексовала, что ее рейтинг в блице был ниже классического, но утренняя партия обещала быть легкой. С Косицыной она встречалась уже трижды на других турнирах и всегда выигрывала. Однако в этот раз всё не задалось еще в дебюте. Вера в самом начале попала в неприятное положение, долго искала, как выбраться из него, попала в жесткий цейтнот, в спешке уронила фигуру – плохой знак, и в итоге даже просрочила время.
Поражение от Косицыной. Начало турнира — хуже не придумаешь. Настроение и самоуверенность упали до уровня плинтуса и валялись там в пыли, а играть надо дальше. «Проклятые шахматы. Занимаются же люди рисованием, музыкой, танцами! Так нет же, надо посложнее» — сокрушалась про себя Вера.
Этап турнира был явно провален, все последующие партии были немногим лучше. Какие-то партии блица Вера даже выигрывала, какие-то проигрывала, но шла в хвосте турнирной таблицы. Недавние претензии на лидерство и мечты о чемпионстве казались ей теперь совершенно нелепыми. С такой игрой ловить нечего.
Как будто ее надежды когда-то сбывались. В школе Вера уже пробовала надеяться. Тогда на важную контрольную по математике – ее результат определял оценку за четверть – принесла из дома карманную иконку и поставила рядом с собой на парту. Так посоветовала бабуля, когда Вера сходила с ума накануне вечером. Пацаны на соседнем ряду заметили и, тыкая друг друга локтями, стали закатывать глаза и складывать руки в молитве. Вера сделала вид, что не видит кривляний и иконку не убрала, и даже наоборот, нежно погладила пальцем. Понадеялась на силу веры. За контрольную она получила тройбан, позорную тираду от математички перед всем классом, а потом еще нагоняй дома за оценку в четверти. С тех пор на чудеса Вера особо не рассчитывала. Не опозориться бы снова прилюдно, и это будет уже достойный результат турнира.
После разгромного первого дня утешительно действовала мысль, что завтра будет новый день. В шахматах так: сегодня ты умер — завтра ты снова живой. В итоговой таблице результатов блица ее фамилия значилась четвертой снизу. Но это ничего, в рапиде еще будет шанс отыграться. Результат в шесть очков и место в первой десятке ее бы устроили. Если настроиться играть сухо и плотно – так обычно играют мужчины, то можно взять партию терпением. Только как мужчины не получится, о чем они постоянно напоминают. «Учите эндшпиль» – стандартный комментарий шахматного сексиста под любым постом о женском турнире.
Но на следующий день после катастрофы случился выходной. Вера хотела бы провести его в номере, поедая себя по кусочку, но Света уговорила ее поехать на экскурсию. Она настаивала, что надо отвлечься и сменить обстановку. По шахматному поверью после неудачной партии обязательно нужно что-то изменить – взять другую ручку для записи ходов, переодеть футболку, хоть трусы сменить. Можно подумать, так невезение не узнает тебя и уйдет к другому. Света предлагала сменить привычный уклад подготовки накануне рапида. Вера бы отговорилась от поездки, но Артем Николаевич тоже куда-то укатил с обещанием вернуться к вечерней жеребьевке. Из всех аргументов “за” поездку самым убедительным Вере показался довод, что для участников турнира экскурсия бесплатная. Пришлось согласиться.
Автобус ехал в горы. Автобус вёз Веру к древним городам и горным водопадам. Панельный иконостас обещал полную безопасность поездки, хотя водитель-кавказец не выглядел как человек, который нуждается в божьей помощи. Света заняла козырное место у окна и смотрела в него неотрывно. Что еще более странно — она всю дорогу молчала. Вера настолько привыкла к исходящим от нее звукам, что в тишине чувствовала себя неуютно. Можно было подумать, что они в ссоре. Вера как раз раздумывала что бы такое сказать невзначай, как ребята в соседнем ряду разлили колу на сидение. Водитель отреагировал протяжным блятем, остановил автобус на площадке серпантина и заставил пацанов протирать сладкий пол футболкой-тряпкой. Света отвернулась от окна и, наблюдая за неуклюжей уборкой, наконец подала голос:
— Отец убил бы меня за такое.
— Ага, и мой. — поддержала Вера.
— Нет, не убил бы. — равнодушно ответила Света и вернула взгляд к окну.
Вера резко повернулась к соседке, даже шее стало больно. В мятом пучке на затылке Светы и сутулой позе читалось то, что она уже услышала в звуке голоса – болезненная правда.
— Свет. Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Честно, я никому больше не скажу. — предложила вполголоса.
Света пошевелила ртом, словно прикидывая, хорошо ли там укладываются слова. Судя по длинной паузе, слова укладывались плохо. Но она рассказала. Рассказала, что папа с восьми лет выращивал из нее чемпионку мира. Программа тренировок включала в себя ранний подъем, гимнастику и десятичасовые занятия. В обед перерыв, после обеда – снова за доску. И так каждый день, кроме коротких передышек по болезни. Пока она была маленькая, папа был требователен, но не жесток. А потом он решил, что повзрослевшая Света стала лениться, а скоро и вовсе похерит результаты их совместных усилий. Этого никак нельзя было допустить. Папа подумал, что нужна дополнительная мотивация. В качестве стимула он использовал шкалик для себя и кулак для нее. После нескольких месяцев занятий по новой методике шахматные успехи Светы пошли в гору – она выиграла первый региональный турнир. Папа был чрезвычайно доволен и увеличил интенсивность упражнений настолько, что Света сбежала к бабушке, но ее быстро вернули. Спортивный сезон не мог ждать, пока сойдут синяки. Особенно сильно отец усердствовал после проигрышей. Он считал, что Света ему назло играет невнимательно и вяло, что ей просто не хватает воли, в укреплении которой отец и видел свою главную задачу. Мама Светы не любила жестокость, но считала, что вмешиваться в воспитательный процесс нельзя. Золотое правило педагогики: если один родитель воспитывает, другой поддерживает. Так родители, поддерживая друг друга, довели Свету до первенства в Сочи.
— Если выиграю турнир, возьму призовые и уеду в Москву. — твердо сказала Света. Можно было бы усомниться в реальности такого плана, но кто бы посмел.
В ответ на откровения соседки Вере хотелось сказать что-то жизнеутверждающее, но на ее язык слова тоже не укладывались, и она оставила попытки. Вместо этого она подумала о своих родителях. Отцу Светы хотя бы не все равно. Нет, так нельзя думать, никак нельзя сравнивать. Страх хуже всего, уж ей ли не знать. Вера решила, что обязательно проиграет Свете, когда они встретятся за шахматной доской. Хотя едва ли будет выбор, Вера играет плохо и без поддавков. Может надо было, чтобы ее тоже били. Так бы и выбили чемпионский результат.
Автобус продолжил свой путь вдоль русла горной реки. Сейчас высохшая и бессильная, она как будто скалила зубы-камни, обещая дать отпор при первой возможности. Водитель высадил пассажиров на стоянке с рахитичными деревцами, при выходе еще раз неодобрительно глянув на пацанов с колой. Дальше пошли пешком в лесок. Он был разительно не похож на привычный Вере лес средней полосы. Покрытые тысячелетним мхом валуны, гигантские деревья и заросшая папоротниками земля навевали мысли о динозаврах. Влажная тропинка и подгнивший мостик через ручей привели группу к дольмену — каменному ящику с дыркой, спрятанному между скал. Выстроив идеальный полукруг из людей, экскурсовод нудно рассказывала, какие бывают виды дольменов, сколько метров между стенами и какие инструменты применялись для строительства. А начать ей стоило с того, что прямо на этом ящике богам приносили жертвы и, возможно, даже человеческие. Вера была немного разочарована, что внутрь залезть нельзя, но дольмен ей понравился. Похож на скворечник для очень большого скворца или стол, за которым боги обедают жертвами. Она шепотом поделилась придуманными сравнениями со Светой, но ей они не показались забавным. Света откровенно скучала и жалела, что не дали время рассмотреть магнитики у торговок. Пообещали, что возможность купить сувениры будет после обеда, который как раз планировался на следующей остановке у водопадов.
Экскурсовод сказала, что у дольмена можно попросить удачи. Нужно сунуть руку в окошко, продержать там три секунды и загадать желание. Больше в лесу не было ничего интересного, поэтому народ повалил выполнять обязательную программу: загадывать желание и фотографироваться. Дождавшись своей очереди, Вера недоверчиво потрогала каменные рытвины. Ерунда, конечно, какая-то, но совать руку страшновато. Очереди уже ждал следующий проситель, поэтому решать пришлось быстро. Вера втиснула руку в дырку – кисть обдало прохладой – и загадала: стать знаменитой шахматисткой, хотя бы на один день. Добавку пришлось сделать из соображений приличия, ведь она прекрасно знала, что с такой игрой ей даже в десятку не попасть. Вся надежда теперь на замшелый дольмен. Смешно и глупо, очень в ее стиле. А вдруг повезет. Везение вообще самое главное в жизни.

II
В зеркале гостиничного санузла Вера отражалась по пояс. Мясистые полоски на белой коже живота — следы от джинсовых швов. Он, живот, рвался на свободу из тесного пояса, сколько бы Вера ни вздергивала джинсы наверх. Это беспрестанное выкатывание за пределы поля страшно раздражало. После совершеннолетия Вера планировала сделать липосакцию живота. Чтобы морально подготовиться и в целом представлять себе процесс, посмотрела несколько записей операций на ютубе и осталась под впечатлением. Бело-желтый жир отсосут через проколы, а лишнюю кожу отрежут. Хоть на видео и не было слышно, кожный отрез коснется стерильного хирургического тазика со звонким чпоком. Когда мама режет мясо и отрезает особо жирные куски – она же следит за фигурой – именно с таким звуком отсеченные части ударяются о кухонный стол. Чпок.
На операцию можно скопить с призовых. Вот только для этого нужно выигрывать, ведь никто не платит за проигрыши. В блице уже пролет, а в рапиде и классике еще можно побороться за призовые места – за первое место дают сто тысяч. Неплохо, но и не супер. Как раз на липосакцию. Вот на чемпионате Европы первой тройке платят несколько тысяч евро. Вера плохо себе представляла, сколько это в рублях, но точно хватит на все хотелки, даже если не борзеть и большую часть отдать родителям. А еще можно будет сделать профессиональную фотосессию, чтобы в статьях о ней были симпатичные фотографии. И в соцсети тоже давно пора обновить профиль.
Тут Вера спохватилась, что занимает ванну слишком давно. Бережно уложила мягкий живот в трусы, повыше натянула джинсы и намочила понарошку руки. А то Света еще подумает, что она свинья: сидела долго на туалете и даже руки не помыла.
Когда она вышла из ванной, руки Свету не интересовали. Она как раз заканчивала красить глаза голубой подводкой, стоя у окна с карманным зеркальцем, в котором попеременно отражался то один, то другой глаз. Видимо, она была недовольна симметричностью, потому что ватных палочек-стрел с голубыми наконечниками на подоконнике скопилась целая горка. Каждое утро Света делала новый безумный макияж с блестками, розовой помадой или яркими стрелками, и не терпела никакой критики по качеству исполнения. Вера не красилась вообще, так как не могла сделать идеально, а никак по-другому ее не устраивало. Света в этом плане была явно либеральнее. Ежедневно она наполняла их общую комнату ароматами отдушек дешевой косметики из перехода. Так пахло в бабушкином ящике трюмо. Пудрой, лавандовым мешочком от моли и чем-то еще неуловимым. Старостью? Если она пахнет. В любом случае, Веру запах раздражал, а вспоминать бабушку всуе было неприятно.
Света готовилась к выходу в свет не просто так. После завтрака открытие этапа по рапиду, а значит между рядами будет сновать неуловимый фотограф. В основном он делает общие кадры столов, запруженных разноцветными детьми, чтобы спонсоры видели – мероприятие проходит, деньги украдены не все. Индивидуально снимают только лидеров дня и Света твердо была намерена оказаться в их числе. Вера же терпеть не могла скопления народных масс. От гама болела голова, а от духоты она начинала потеть и стесняться мокрых пятен на одежде, естественно, потея от этого еще больше.
В толпе хорошо делать только одно — наблюдать. Так Вера обычно коротала время в дороге или в очереди. Ее интересовало как люди двигаются, как отвечают на приветствия, открывают рот широко или наоборот еле-еле, когда разговаривают. По выражению лица она пыталась понять характер, чем занимается человек, он рад или расстроен. В основном ответа ни на один вопрос найти не удавалось, но от этого процесс наблюдения не терял очков. Особенно интересно было наблюдать за девочками своего возраста или старше. Когда такая девочка заходила в маршрутку, Вера вся как-то подтягивалась, пытаясь показать себя с лучшей стороны на случай, если объект наблюдения тоже захочет стать наблюдателем. Вера пыталась понять, как живется этим девочкам с самими собою, также ли ненавистно сложно? Но девочки не подавали ответных знаков отчаяния. Может, потому что Вера не подавала их первая.
Из интересного о девочках — они постоянно что-то в себе поправляют: разглаживают челку, одергивают одежду, собирают или распускают волосы. Один раз в школе Вера так долго смотрела, как одноклассница Лера то задирает, то опускает рукава своей кофты, что тоже стала так делать. Только для Леры это имело смысл, ведь внезапно задирая рукав, она демонстрировала миру тонкое запястье и предплечье в белом пухе волос. В случае Веры появлялась просто рука в черных длинных волосах. Тогда она попробовала брить их, но стало только хуже — на месте тонких волосков появились черные пеньки. В общем фокус не удался, а привычка осталась.
На открытии рапида людей было даже больше, чем на блице, подтянулись опоздавшие. Рапид рассчитан на два дня, завтра всё уже решится. Зал похож на спортивный, только вместо волейбола тут как будто проходят групповые поминки. Белые скатерти на длинных столах противно ерзают под локтями, лежат блокноты, ручки, тонюсенький рулон шахматного поля с фигурами, стоят косыми домиками карточки с фамилиями игроков. От всех этих шахматных атрибутов веет неприятной пластиковой одноразовостью. Только фигуры выглядят более-менее внушительно — в них специально добавляют утяжелитель, чтобы сложнее было сбить неосторожным движением, ведь тогда виновник падения должен восстановить позицию за счет своего игрового времени.
Вера любила только деревянные шахматы, подбитые мягким зеленым сукном. В детстве ей казалось, что фигуры — слон, конь, король, королева — остановились на зеленой полянке и ждут, когда с ними поиграют. Правда, войлочные накладки спустя несколько лет использования начинают отклеиваться, набор становится потрепанным и его меняют на новый. Но всё равно деревянные лучше, живее. Приятно пахнут опилками и сотнями ладоней, что, конечно, идет не в плюс гигиеничности.
Первая партия тура игралась с Альбиной из Башкирии. Вера представила, как нелепо их пара будет смотреться на фотографиях. Обе они казались попавшими не в свою возрастную категорию, только Вера тянула на старшую группу, а соперница на детскую. Альбина была такая девочка-девочка, вся тонкая и хрупкая. Мысль об этом заставила голову Веры сбежать в плечи. Такой маневр она применяла, когда пыталась сойти за человека меньше размером.
По поводу партии на этот раз Вера особо не переживала, ведь несмотря на неудачи в блице, играла она сильнее соперницы. За свою недолгую шахматную карьеру Альбина редко показывала хороший результат, хотя стабильно участвовала во всех возможных соревнованиях. Судя по всему, надеялась однажды выстрелить, но Вера знала: никогда этого не будет. Не было в Альбине искристого таланта, только усидчивость хорошей башкирской девочки. С таким набором качеств можно только школу с золотой медалью окончить, а чемпионство не взять. Ходы Альбины были как ожившая схема из учебника по дебютам, мало творчества и мало мысли, только отличная память. Запоминая варианты, она играла то как Ботвинник, то как Крамник, но никогда как Альбина.
Альбина осторожно опустилась на стул напротив. Ей, бедной, еще и черные выпали. Пожали друг другу руки. Ну поехали. Разыграли испанскую партию. Естественно, как по учебнику. Красиво, но белые Веры ничего не добились в дебюте, Альбина методично гасила все атаки. Надо ускориться. Вера отдала качество за две пешки, правда, сдвоенные, и вышла на линию атаки на черного короля. Альбина почти без паузы на решение отражала все угрозы и даже попыталась реализовать небольшой перевес. Надо же, какая хватка в этом малюсеньком теле. Неожиданно и неприятно. Еще не хватало опять проиграть. Нет, нельзя думать об этом сейчас. Тын-тын… Мальчик едет на девятке… Что там дальше? Мысли отправились на поиск пропущенных слов в песне. Этот ход с музыкальной паузой Вера придумала недавно, и была очень собой довольна. Любая мелодия со словами, главное, чтобы прилипчивыми, прогоняла посторонние мысли и помогала очистить голову. Опа-па. Если заставить ее взять коня — а взять его сопернице очень захочется, — то черные в ловушке. Да, она это съела. И это конец, дамы и господа. У белых лишняя пешка и подавляющая позиция.
Снова пожали друг другу руки. Альбина записала в свой бланк результат, сдала в руки судье и, не подавая признаков разочарования, пошла на перерыв. В своем листе Вера отметила хорошие ходы восклицательным знаком, а комбинацию с конем отметила двумя восклицательными знаками, как очень хороший ход. Интересно, что пометила Альбина.
Вот так да, вот так разыгралась девочка-припевочка. Не ожидала. Первая партия, а уже такой жесткач. Спасибо папе, который приучил принимать любое решение на счет три. Раньше он приводил ее в Макдональдс, спрашивал, что она будет и начинал считать, а когда доходил до трех требовал ответа. Вера заранее готовилась, пока шли от парковки до терминала, чтобы не мотать задумчиво по экрану варианты комбо. Он бесился, когда люди долго раскачиваются и не могут принять решение. Только с чужими он сдерживался, а в семье говорил, как есть. Интересно, как там папа.
Папа и везение всегда шли в сознании Веры рука об руку. В каких бы конкурсах, лотереях, спорах не участвовал папа – он всегда выигрывал. Это было полное читерство, но, черт возьми, читерство удачное. В молодости папа вел небольшой бизнес «под крышей» у криминального авторитета, небезызвестного в Саратове девяностых Земца. В числе прочего «земцовские» занимались крадеными автомобилями. Папа работал на приемке: принимал без документов запчасти, рассчитывал стоимость замены, накидывая, конечно, фиксированную долю Земца, в общем был начальником административно-хозяйственного управления. В одну из вечерних смен случилось непредвиденное — на стоянку пришла кошка. Опрометчивость кошки оказалось крайне невыгодной для всех сторон: от нахлынувших чувств охранные собаки погрызли крылья и исцарапали капоты сразу нескольких машин, сторож был уволен, псов потравили, а на папу повесили долг за ремонт испорченных автомобилей. О судьбе кошки неизвестно, но вряд ли ей удалось пережить эту катавасию без последствий.
Чтобы вернуть долг, папа пошел на авантюру. В сейфе стоянки хранились деньги на операционные расходы: для расчетов с поставщиками и проверяющими органами. Никому ничего не сказав, папа взял бандитские деньги и понес их в единственное в Саратове казино «Звёздное небо». Деньги тогда удалось выиграть и покрыть ущерб бандитам, даже с добавкой за беспокойство. С тех пор пошла удача: когда папа был на мели, он просто направлялся прямиков к игровому автомату и получал наличность. Со временем на мели его видели всё реже. Оно и понятно, женился, остепенился.
Но в последнее время в папе что-то изменилось. Он стал замкнутым, настороженным и подозрительным. Это было так непохоже на его привычное самодовольство, практически приросшее к лицу. Всё началось, когда папа узнал, что умер его старый знакомый Егор. В старших классах они посещали один шахматный кружок и жили в одном доме. Когда Егору было семнадцать, они со старшим братом поехали на турнир и попали в аварию. Брат скончался на месте, а Егор получил сильную травму головы. После травмы у Егора, по его словам, «открылись способности». Папа во всю эту ерунду не верил, но часто забегал к Егору в гости, чтобы поболтать и поиграть в шахматы – кружок они оба уже бросили. В один из таких визитов Егор предложил папе погадать, папа из любопытства согласился. Прорицатель предупредил, что всегда гадает только тем, кому хочет, а не тем, кто просит, а если его заставить, погадает, но соврет. Гадал без всякого антуража — ни карт, ни свечек, просто пристально в лицо смотрел. Сказал папе, что с деньгами и женщинами у него будет всё прекрасно, что его ждет удача во всем, но только до сорока лет. Папу это не слишком впечатлило: «Ага, предстоит тебе дорога – от сортира до порога. У меня так бабушка соседкам гадала. А с тобой что произойдет, Ванга с хреном?». Тот вполне серьезно ответил, что он погибнет точно так же, как его брат – в автокатастрофе. Папа осторожно заметил, что тогда Егору не стоит водить машину и перевел разговор на другую тему. Больше они к пророчеству не возвращались, со временем стали общаться реже, а через пару лет папа съехал от родителей на съемную квартиру.
Всю эту историю в семье знали и пересказывали как иллюстрацию несостоятельности гаданий, но совсем недавно папа навещал родителей и, встретив у подъезда маму Егора, спросил, как тот поживает. Мать ответила, что Егор погиб. Он ждал автобус, когда в остановку врезалась машина: водитель потерял сознание за рулем. А в папу врезался этот короткий разговор у подъезда. Он посчитал, что если Егор так точно увидел свое будущее, то и его будущее предрешено. Тем более, что остальные пункты совпадали.
Скоро первый испуг перешел у папы в навязчивый страх. Он ничего не мог с собой поделать и проводил вечера, воображая сценарии трагедии со своим участием. Один вариант был нелепее другого, и все кончались, конечно же, смертью. Вера папе сочувствовала, а мама злилась. Цельнометаллическим тоном она пыталась втолковать ему, что это глупость, что только в деревнях люди в гадания верят, а ты-то куда. Кризис среднего возраста жестко бьет по мозгам, конечно, но гадание – это уж совсем ерунда какая-то. Папа кивал, но завещание всё-таки составил — при таком количестве родни это, впрочем, неудивительно — и приготовился умирать в ближайший год.
Уезжая на турнир, Вера оставила папу с этими мыслями и теперь тревожилась, как он там справляется один. Когда от чувства вины становилось не продохнуть, она напоминала себе, что победа и прилагающиеся к ней призовые принесут в их дом, может быть и временное, но облегчение.
На обеденном перерыве Вера много ела и много болтала, против своего обыкновения. Даже спросила у Светы, как ей пришло в голову сделать такую необычную стрелку с двумя углами: вверх и вниз. Не то чтобы получилось красиво, но Веру восхищало, как смело Света показывает публике что-то не совершенное. И Света только начала рассказывать, как стрелки не получились, но она решила не теряться, как позвали в зал.
В пару на послеобеденную партию ей досталась Мохина. Это не то, чтобы странно, они в одной группе, но всё-таки удивительное совпадение, что из двадцати возможных соперниц по распределению выпала именно она. И если раньше Вера думала об их встрече с давящим на горло ужасом, то теперь в подушечках пальцев приятно зудело. С телом вообще творилось странное. Вера чувствовала себя в нем больше не гостьей, но хозяйкой. Правда, не все органы оказались готовы к внезапному преображению. Спина быстро устала держаться прямо, ведь раньше она только горбилась. При новой осанке Вере казалось, что голова слишком задрана вверх, и это выглядит дико. Она даже сходила в туалет проверить — в зеркале смотрелось нормально.
Потерпи, спина, с новой силой нужно жить по-новому. Сила катится по жилам, кровь переносит силу в сердце, голову и руки. Теперь она вся была сила, помноженная на скорость. Скорости Вере всегда не хватало, поэтому игра в блице так сильно посыпалась. А теперь было ясно, что пятнадцать минут с добавленными секундами на каждый ход по условиям быстрых шахмат — это очень много. Впервые она могла думать о предстоящей партии как о шутке, приключении, пропало напряжение и тоскливое ожидание неудачи. На волне новых ощущений Вера выиграла все партии дня.
Колбасная Оля ходила белыми. Она играла сдержанно и старалась не рисковать понапрасну. Интересно, а еще медленнее она шевелиться может? Вере нелегко давалось удержание новой силы в пределах тела, она ерзала на твердой подушке стула и раздражалась медлительным движениям соперницы. Оля сделала ход и нажала кнопку часов. Сосуды в Вериной голове истерически дернулись. Ошибка! Она ошиблась. Форсированный мат белым в центре доски в три хода. Вот и всё, победное очко в копилку. А разговоров-то было. Проходя мимо стола, главный судья турнира одобрительно покивал плешивой макушкой. Внимательные глаза с голубыми стрелками из дальнего угла зала наблюдали, как они с Мохиной пожали друг другу руки.
Всё изменилось. Впервые Вера не угадывала варианты, но чувствовала, куда идут фигуры, хаос на доске стал для нее стройным и логичным. Она играла ровно, мощно, с вдохновением и остротой, как всегда и представляла себе талантливую игру. Вера не сразу поняла, что произошло, а когда поняла – растерялась. Кажется, это чертов дольмен работает. Желание начало сбываться!
Вечером, высосанная до дна игровой серией, Вера пыталась вернуться в номер. Столы для пинг-понга в фойе уже опустели, только в креслах кое-где сидел народ, втыкая в телефоны – в номере был дрянной вай-фай. Вера молча прошла мимо знакомых и посчитала себя в безопасной зоне без разговоров, как ее окликнул Артем Николаевич из открытой двери бара. Она поплелась назад, цепляя носками ковровую дорожку.
Тренер почти выбежал ей навстречу, сказал, что видел все партии и даже немного выпил за ее блестящую игру. Вера наблюдала, как тренер захлебывается эмоциями, и размышляла, как сильно он изменился к ней всего за несколько дней. Раньше на лице Артема Николаевича лишь изредка появлялось сладко-сливочное одобрение, обычно перед родителями, но слова «блестящая игра» он никогда при ней не произносил.
– Видела жеребьевку на завтра? Играешь с Лазаревой. Готова? – вопрос тренера сдернул с Веры усталость. Лазарева. Это же Света!
Вера от растерянности по-рыбьи открывала рот, но тренера ничего не смутило, и он продолжил наставление:
– Это последние туры, постарайся сохранить настрой. С Лазаревой нужна хотя бы ничья, но лучше, конечно, победа. Справишься, даже не сомневаюсь в тебе. Утром обсудим дебют, а сейчас не буду тебя держать, иди отдыхать. Завтра в семь! – сказал и убежал на свое место за барной стойкой. Зачем звал-то? И как он вывозит такой ритм. Ночью пить и анализировать партии соперников, а утром торчать на турах. Когда он спит вообще непонятно.
Пока Вера во второй раз пересекала пространство холла, пытаясь добраться до лифта, мысль не могла сосредоточиться на главном, а глаза выхватывали случайные предметы. Под картиной фальш-лепнина – ковырни и посыплется белая пыль, шторы-жалюзи как будто украдены из ближайшего офиса, земля в горшке с фикусом служит урной для мелкого мусора. Придется играть со Светой уже завтра. Интересно, а она уже знает. Да наверняка знает. Может она поэтому и рассказала в автобусе слезливую историю про папочку, а Вера и повелась. Да нет, не похоже, она не хотела рассказывать. А ведь она пообещала себе проиграть Свете. Но тогда речь не шла о борьбе за первое место. О призовых. Об ожиданиях тренера. И своих собственных ожиданиях. К тому же, поддаться не так и просто. Даже не очень понятно, как это сделать. Увидеть ход и закрыть на него глаза? Но это ведь тупо. Просто не атаковать? Тогда она будет атаковать. Нет, нельзя вестись на такое. Она спортсменка, в конце концов, или кто? Мама всегда говорит, что жалко есть только у пчелки. Нашла себе подружку на соревнованиях, дурочка.
Когда в прошлый раз Вера пыталась дружить с девочками вышло плохо. Одноклассницы позвали ее с собой в Бургер Кинг, а потом на ровном месте начали гнать и закончили тем, что плюнули ей в чизбургер. В отместку она вылила колу на телефон одной суке, но разве жалкий стакан колы может смыть такое оскорбление. После этого случая они как будто бы даже общались с одноклассницами, но Вера уже не велась на сладкие девичьи голоса.
Когда она вернулась в номер, соседки еще не было. Вера максимально быстро разделась, умылась и легла спать, чтобы никакие разговоры не могли испортить ей боевой настрой. Утром они всё-таки увиделись, но времени на болтовню не оставалось, и Света первая убежала на завтрак. Вера же спустилась вниз и нашла тренера, они по-быстрому обсудили, какой сыграть дебют, и на этом разошлись. Артем Николаевич сказал, что на партию придет, так как Ярик уже выбыл из борьбы за призовые места. Когда Вера пришла в столовую, Света доедала свой завтрак. Они поулыбались друг другу, и Вера почувствовала, что играет свою роль из рук вон плохо, но зрители проявляют снисхождение. Сегодня стрелки Светы отливали красным, и Вера даже на секунду подумала, что эффект заплаканных глаз — издевка над ней.
За вытянутым кишкой игровым столом уже рассаживались дети разных возрастов. В группе “девочки до 14” была одна участница, которая постоянно носила с собой на игры плюшевого истрепанного кота. Все знали, что его зовут Розочка — как звали саму девочку Вера не помнила — и что он обязательно посещает все игры хозяйки. Один раз забытого дома Розочку высылали поездом со знакомыми, потому что без него она играть отказывалась. Сейчас Розочка благополучно восседал на стуле, что действовало успокаивающе на всех. Шахматный мир уверенно покоился на трех слонах и Розочке.
Судя по табличкам, за соседним столом должна была состояться эпическая битва Носовой и Носач. Это надо записать. Вера так развлекалась — выискивала смешные фамилии игроков на турнирах и записывала в заметки телефона. Так просто, для поднятия настроения. Пока в архиве числились пары Майский-Жук, Волкова-Волкодавова и Сержант-Смирнов. Конечно, находки Веры не шли ни в какое сравнение с легендарной встречей претендента на звание чемпиона мира Яна Непомнящего и китайского гроссмейстера Ни Хуа. Пара Ни Хуа-Непомнящий — уже шахматная классика. В этом плане они со Светой едва могли бы представлять интерес. Лазарева и Зайцева – банальность в квадрате. Вере только один раз удалось сыграть с Лисиной, что было хоть немного забавно. Кстати, она победила тогда.
Пожатие тонкой руки, красные стрелки, как кровавые царапины. Время! По жеребьевке Вере достались белые и она сразу же начала атаковать чёрного короля. И ни следа сомнения. Северный гамбит с быстрым развитием белых слонов стал для Светы неприятным сюрпризом. Она вцепилась в пожертвованные пешки, но осталась без рокировки. Вера зачастила. Так Артем Николаевич говорит, когда она торопится. Надо быть внимательнее и следить, как бы поблизости не оказалось шахматного робота. Спокойствие, только спокойствие! Свете не удалось закончить развитие фигур и надёжно спрятать короля. Появился активный ход в центре и возможность для прорыва к черному королю. Света запаниковала и стала отдавать лишние пешки, спасая своего короля. Но Вере было уже мало. Целый каскад жертв: центральная пешка, конь, и даже целая ладья. Никогда в жизни Вера не жертвовала столько всего в одной партии. Белых фигур на доске становилось всё меньше, но король черных был уже почти при смерти.
Вера хорошо видела свой следующий ход и уже напрягла мышцы плечевого сустава, чтобы протянуть руку к фигуре, как остановилась. Время в запасе есть, целых восемь минут, можно спокойно подумать. Добить сейчас Свету или отдать ей победу? А вместе с ней и возможность освобождения. Вот в чем вопрос. Конечно, она размышляла над этим вопросом не с начала игры, а весь вчерашний вечер, и ночь, и утро. Света будет наказана за проигрыш. А Вера не будет наказана на всю оставшуюся жизнь? Остаться посредственностью, вернуться в Саратов на новые круги ада районных соревнований? Сказать маме, что она не смогла дотянуть до победы полшага? О нет, если бы она могла отделаться от всего этого только синяками, она бы так и сделала. Вера спустила напряжение выдохом и в оставшиеся минуты нашла жертву слонов. Похожую идею показывал ей Артём Николаевич, и вот нашлась возможность применить красивый ход в важной партии. Чёрные вынуждены были принять дарованных слонов, а дальше классическая матовая атака ферзя и ладьи.
Снова тонкая рука потянулась для рукопожатия. Вера захотела сжать ее крепко, но получилось едва коснуться кожи. Поднять глаза на Свету — невозможно. Благо, обстановка вокруг стала суетной, и они быстро разделились. Подошел Артем Николаевич, поздравил и встал за ее спину, как будто на защиту тыла. Вера плохо понимала, что происходит, но видела, что всё внимание приковано к ней.
— Вера, поздравляю с победой! – это подскочил парень, которого наняли освещать чемпионат. – Как тебе игра? Расскажи о своих впечатлениях, а я буду записывать на диктофон, если не возражаешь. Это для статьи на наш сайт.
Вера попыталась что-то сказать, но получилось только промямлить что-то невнятное про хорошую игру и приятные впечатления. Видя ее сложности, корреспондент предложил прислать вопросы на почту, она с облегчением согласилась. Но на этом всё не кончилось, заставили делать фотографию с сусальным кубком, медалью и планшетом. Что ж, планшет это не так плохо, можно продать, он еще запакованный. Фото наверняка будет смешным и нелепым из-за того, что она пытается удержать все это добро в руках. Вера не к месту вспомнила о мультике про пластилиновую ворону, который однажды показывал ей папа. Тогда она мультик совершенно не поняла, а сейчас вспомнился смешной кадр, где счастливая корова пытается удержать седло большое, ковер и телевизор, который может врУчат, а может быть вручАт. Только корова счастливая, а она нет.

III
Сидя на кровати с полотенцем-чалмой на голове, Вера рассматривала упаковку айпада и воровато поглядывала на дверь. Не хотела оказаться застигнутой врасплох, чтобы не пришлось неловко прятать большую коробку под одеяло. Она уже прошерстила Авито и узнала, что даже бэушный планшет такой модели стоит шестьдесят с чем-то тысяч. Можно нормально так разжиться. И канцелярку новую купить, и вещи, и родителям домой что-нибудь, а еще отложить на коррекцию фигуру, как и хотела. А можно не продавать, оставить себе и снять красивую распаковку в инсту. Например, на пляже. Тем более всё равно сегодня нет планов, кроме вечерней жеребьевки по классике. Хотя при чем тут море и айпад. Ни при чем, просто хочется, чтобы в ленте наконец было хоть что-то красивое.
Подушечки пальцев беспокоил зуд. Пальцы тянулись гладить экранную ленту. Вера подумала секундочку и решила, что раз она победила, можно снять вето на инстаграм. Кивнула себе для подтверждения и полезла смотреть примеры рилз с распаковкой, но по дороге задержалась и посмотрела свою ленту, ленту мамы, ленту турнира, где последний пост сообщал о ее победе в этапе по рапиду. В списке лайкнувших попалось знакомое лицо.
И снова здравствуйте, Светлана. Ой, какой захолустный профиль. Вроде бы соседка не из не такого уж глубокого Подмосковья. Долгопрудный, что ли, или что-то другое на Д. Судя по ленте, в городке было много дворовых кошек и заброшек, а еще деревьев, рельсов и граффити. Самой Светы в пейзажах Долгопрудного или чего-то другого на Д почти не было. На редких четких фото в рост лицо было закрыто телефоном или затерто в редакторе. Странная нелюбовь к лицу, которое она так ярко красит. Может поэтому и красит. Вера отлистала ленту к самому низу и увидела старые фото времен, когда запостить размытое фото ног в кроссовках было высшим шиком. С одной слишком контрастной картинки, по моде трехлетней давности, ей улыбалась маленькая Света в обнимку с мамой, а позади их светлых голов маячил рисунок мужской футболки и часть предплечья. Подпись под фото гласила: «Моя семья».
Вера вздрогнула всем телом, как от холодного касания руки парикмахера к волосам. Крепкая волосатая рука с треском опускается на светлую голову и хрупкие кости, крепкая волосатая рука оставляет черные синяки на прозрачной девичьей коже, крепкая волосатая рука лежит на спинке кресла как клешня морского чудовища.
Вера по-боксерски отбросила телефон и, пока не передумала, закинула коробку с айпадом на кровать Светы. Чтобы не отвечать на неудобные вопросы, она быстро оделась и, как была, с мокрой головой выскочила из номера. Страшновато было наткнуться на соседку или Артема Николаевича, или еще кого-то, кто захочет сбить с нее решительность бежать, но холл оказался пустым и тихим. Раздвижные двери лениво разъехались, как будто в санаторий их тоже отправили отдыхать, а не работать. На улице сладковато пахло апрельскими цветами и канализацией.
Едва поставив ногу на первую плитку дорожки, Вера уже передумала отдавать приз. Хоть бы Света ничего не поняла и коробка вернулась обратно. Но тогда придется объяснять, что она имела в виду. А она и сама не знала что именно, только понимала, что победа досталась ей не по заслугам, не по правде. Пока это известно ей одной, но скоро станет ясно всем. Наверное, это откроется уже на завтрашнем туре по классике. Или она сознается, или отвратительно проиграет, или еще что-то произойдет.
Вере хотелось уйти от санатория подальше, подняться в горы и пропасть там, но листик формата “а четыре”, засунутый в прозрачный файлик перед будкой охранника гласил, что участники турнира покидают территорию только с разрешения куратора. Вера читала несколько раз, но доходило медленно — мир заслонял упакованный в свежую хрустящую пленку айпад. Когда смысл объявления наконец достиг мозга, Вера вспомнила, что на собрании им несколько раз говорили об этом. Просто до этого она ни разу не пыталась покинуть территорию санатория. Пошатавшись вокруг будки пару минут, она всё-таки отважилась набрать номер Артема Николаевича и попросила заказать ей пропуск в город, чтобы купить кое-какие гигиенические принадлежности. Кажется, он решил, что речь идет о прокладках и быстро согласился.
Когда металлическая калитка щелкнула позади, Вера сразу почувствовала себя как будто легче на пару килограммов. Как говорится в статусах ВКонтакте, в любой непонятной ситуации нужно просто двигаться вперед. Новый город звал взглянуть на него и на себя. Дома Вера тоже часто шаталась по улицам без цели, гуляя мимо зеркальных витрин магазинов первых этажей — в Саратове такие были только в самом центре, приходилось ходить туда. Скосив глаза в сторону окон, она рассматривала себя и пыталась представить, какое впечатление производит со стороны, что видят люди, когда видят эту девочку. Одно неудобство: от постоянного втягивания живота быстро уставала спина.
Вера ощутила, что собрала достаточно энергии для звонка домой, когда санаторий остался далеко позади. Вдохнула поглубже и решительно тапнула на вызов номера: “Алё, мам. Привет. Я выиграла!” — радостный шелест в трубке. “Ага, вчера вечером было награждение, призы сто тысяч и айпад. Деньги на карточку пришлют.” — Вера сообщила маме сразу всю полезную информацию, без деталей. Ей этого будет достаточно, чтобы мысленно поставить галочку напротив пятерки. Такая новость, пожалуй, даже потянет на пятерку с плюсом.
“Спасибо, да, спасибо. А папа там далеко? Пап, привет!” — Вера резко остановилась посреди улицы, чтобы шарканье собственных ног не заглушало папин голос. — “Ты как? Да, выиграла. Рада, конечно. Помнишь, как Ласкер пожертвовал двух слонов, потом шах ферзем и ладья ставит мат? У меня тоже вышло! Але, пап!”. То ли папа бросил трубку, то ли связь прервалась.
Папа никогда бы не прервал разговор на пересказе выигрышной комбинации. Она набирала номер еще несколько раз, но на том конце не отвечали. На четвертый звонок мама наконец ответила.
— О, ура! Мам, привет еще раз. Не могла дозвониться. С папой всё хорошо? Мне показалось, что он странно отвечал.
— Да с папой что-то не очень, дочь. Но ты не волнуйся, думаю, это сейчас период такой. Твои новости его очень порадовали, ты молодец!
— А что случилось-то?
— Да ничего не случилось. Просто папа болеет. Беспокоится, плохо спит, мало ест. Такая глупость, конечно, все эти навязчивые фантазии, а плохо ему в действительности. Но я слежу, врачу докладываю, так что всё под контролем. Еще у нас какие-то сложности с числами начались, но всё потом.
— Ну расскажи, пожалуйста. — Из частного сектора доносился весенний шашлычный дух и Вера подумала, что после разговора с мамой непременно купит себе на бульваре большую шаурму.
— Да там такое дело. — Пауза, выдох, пауза. Мама как будто боролась с дыханием. — Он стал побаиваться чисел. Постоянно складывает номера телефонов, квартир, этажей. Проценты высчитывает с рекламных буклетов и вывесок. Когда пультом от телевизора щелкает, выбирает только четные каналы. Говорит, от нечетных как-то не по себе. Некоторые песни по радио слушать не может. Например, про тридцать три коровы. Только ты уж особо не распространяйся, пожалуйста. Стали давать препараты от тревожности, они помогают, но не всегда. От волнения или усталости опять начинается эта атлетика.
— Что?
— Арифметика, говорю. Только ты не волнуйся, дочь, врач сказал это не беда, просто особенность. Ну я побегу, у меня там плов на плите. Не вешай нос, играй спокойно, папа у меня на контроле. Целую!
После того, как мама положила трубку Вера еще несколько секунд смотрела в потухший экран. Папе хуже. А не потому ли ему хуже, что ей лучше. Во всех книжках и фильмах сказано: чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Вера выпросила у дольмена удачу, но разве не должна она была предложить что-то взамен? А что, если дольмен выбрал папу в качестве компенсации?
Экран моргнул сообщением от группы «Семейный чат». Раньше она проматывала сообщения в группе поскорее, кто бы мог подумать, что теперь здесь будет самый важный для нее контент. Мама: «Поздравляю с победой! Ты просто супер!». Сообщение заканчивалось смайликом взрывающегося конуса-хлопушки. Вера пробила «супер» через поиск по чату и убедилась, что это слово впервые встречается в их с мамой переписке.
Рассматривая кривенькие дома и заборы этого другого города, Вера перебирала расползающиеся во все стороны мысли. Итак, задача: помочь папе. Дано: сто тысяч призовых и непонятные договоренности с дольменом. Может нужно отдать деньги? А зачем дольмену деньги? Может отдать их Свете? А чем это поможет папе? Ничем. Разве что чувство вины поубавится. А может это просто дичь какая-то. С чего бы делиться выигрышем со Светой, если она проиграла. Всё чисто, никто не узнает, если она сама не растрындит. Нет, надо брать выигрыш и везти домой. Папе будет приятнее считать собственные деньги, чем проценты с рекламных буклетов. А если Света уже по-тихому забрала планшет, то что уж поделать. Но второго предложения не будет. Остановившись на этой успокоительной мысли, Вера еще немного побродила по улицам не нашла ничего примечательно, кроме того, что в отличие от саратовских они интригующе уходили вверх или вниз.
Недалеко от железнодорожного вокзала на пешеходной улице она заприметила сувенирный магазинчик под названием “Звенящий кедр”. При входе музыкально звякнул колокольчик. Продавщица повернулась, но, рассмотрев клиента, вернулась к своим делам. Внутри было даже слишком темно для солнечного дня, удушливо пахло благовониями, а полки тесно населяли будды, камни и каменные фигурки с наклеенными поверх зелеными ценниками. Вере так понравилась мистическая атмосфера, что захотелось что-нибудь купить на память. Она попросила продавщицу посоветовать талисман на удачу. Та нехотя вышла из своей каморки, отчего товары на полках издали звяк, и показала амулет на красной нитке с кисточкой и иероглифами в каменном центре. Продавщица сказала, что камень это сердолик — очень мощный оберег, защищает и притягивает удачу. К тому же, в подарок к амулету идут ароматические палочки. Всё вместе за тысячу рублей. Вере показалось это странным, ведь зеленые ценники кругом моргали ценами в двести-триста рублей, но она решила, что лучше потратит деньги на амулет, чем на шаурму. И для кармы, и для фигуры полезнее.
Когда она голодная и посвежевшая вернулась в номер, коробка с айпадом лежала на том же месте, соседка не появлялась. Вера распаковала коробку и демонстративно выбросила разорванную пленку в урну под зеркалом. Наконец-то удалось обменять свой труд на что-то ценное, и она совершенно не должна этого стыдиться.
Планшет приятно подрагивал при нажатии на боковые кнопки, удобно ложился в руку и вообще его хотелось облизать, чтобы проверить такая ли гладкая поверхность, как кажется. Вера хотела сфоткать номер на память, а заодно проверить камеру, но сразу после включения планшет начал задавать слишком много вопросов про учетные записи и пароли, которых у нее никогда не было, ведь это первый ее гаджет от Эппл. Вере сейчас совсем не хотелось на вопросы отвечать, поэтому она решила, что разберется с этим в поезде, а пока убрала блестящий экранчик в чемодан.
О папе она больше не думала. Этот защитный механизм Вера выработала для себя давно: пускать мысль по самому краешку разума, как малознакомую, и вообще не про тебя, позволяя ей проникать в сознание в безопасной дозировке. Авторская методика защиты от взрывов. Как-то она читала про пожар в кемеровском торговом центре «Зимняя вишня», как одна женщина прямо посреди дыма и паники остановилась, чтобы надеть дочери туфли. Она делала это сосредоточенно и внимательно, как будто это важно, когда вокруг кричат горящие люди. Статья заканчивалась сообщением, что женщина с дочерью скоро пропали в дыму в своих надежно надетых туфлях. Вера подумала, как бы и в ее системе безопасности тоже не случился такой трагический баг.
После ужина, за который Вера дважды подходила к столу раздачи, и хотела бы подойти в третий, но застеснялась — жеребьевка состоялась в третий раз. Стартовал заключительный и самый престижный этап турнира — классика.
По жребию Вере досталась сильная соперница с рейтингом за две тысячи — Лея Гусева. Дуэт Зайцева — Гусева напоминает басню Крылова. Почему так много животных фамилий, если в старину имена образовывали от занятий человека? Что праотец Леи делал с гусями, а праотец Веры с зайцами? Разводил, истреблял? Интересно. Но вряд ли они были веганами, так что ничего хорошего.
Лея только вчера приехала вместе с мамой, специально, чтобы сыграть классику. Артем Николаевич предлагал своим ученикам бить по всем точкам, а тренер Леи считал, что шахматист определяется классикой, когда время партии не ограничивается и противостояние может длиться часами. У некоторых шахматистов на четвертый час прекращается подача кислорода, а у некоторых открывается второе дыхание. Тут бы папа непременно вспомнил любимую карикатуру Бидструпа под названием “Подготовка к чемпионату”, где спортсмен бегает, прыгает, фехтует, в общем готовится к эпичной битве похлеще, чем Рокки, а потом сидит совершенно неподвижно за шахматной доской и играет в шахматы.
Отправляясь после жеребьевки спать, Вера заглянула в бар к Артему Николаевичу. Теперь этот темный закуток стал его базой, и Вера почти всегда находила его там. Только раз она заходила к нему в номер, но это было еще при заезде. Артем Николаевич сказал, что утреннего разбора Гусевой не будет, так как он завтра с самого утра на игре с Яриком. Прошлая радость с лица тренера испарилась, и оно приняло свое обычное серьезное выражение. Вере так нравилось больше, она предпочитала предсказуемого тренера счастливому.
Звериная партия с Гусевой планировалась на шестнадцать часов. Делать с утра было особо нечего, поэтому после завтрака Вера отправилась в зал посмотреть на чужие победы. Привычные турнирные звуки: шум отодвигаемых стульев, шелест бланков и короткие приветы. Вера встала у задней стеночки, чтобы никого не смущать и не смущаться самой, ведь после победы в рапиде внимания ей уделяли больше обычного. Возле игровых столов уже мялись Артем Николаевич с Яриком. Ярик выглядел неважно: осунулся, мешки под глазами, выдохся от блица и рапида. Турниры они такие. Сильных игроков не так уж мало, а вот сильных и выносливых — единицы.
Вера наблюдала за осунувшимся Яриком, осунувшийся Ярик наблюдал за Артемом Николаевичем. Жадными глазами он следил за наставником, как будто хотел задать важный вопрос и ждал момента. Сам Артем Николаевич не замечал рыскающий взгляд ученика и не спеша бродил по игровому пространству, останавливаясь за спиной то одного, то другого игрока, оценивал позицию и возможности развития. Кажется, игроков это нервировало, они оборачивались и недовольно оглядывали чужого тренера. Зато Ярик словно приободрился и возобновил игру, посматривая за Артемом Николаевичем, а спустя час даже вывел партию вничью. Неплохо, с такими ошибками в самом начале шансов мало, но он сумел. Отыграв партию, радостный Ярик и довольный Артем Николаевич ретировались из зала, а Вера осталась стоять у своей стеночки в раздумьях.
А вот это вот всё — точно то, чего она хотела? Вот она уже чемпионка, вот ей заплатили сто тысяч, вот ее все хвалят и поздравляют — казалось бы, мечты сбылись. Но что дальше? В лучшем случае светит пара хороших турниров за границей с большими призовым фондов, потом на спаде рейтинга замужество и спортивная смерть. Женский век короток и в шахматах. Можно, конечно, развивать карьеру тренера, как Артем Николаевич. Преподавать в какой-нибудь СДЮШ, перелопачивать тысячи детей ежегодно в надежде заполучить достойного ученика, который может хоть на что-то претендовать, и наблюдать, как собственные способности угасают. Поэтому Артем Николаевич и пьет, наверное, иначе никак. Он ведь тоже был перспективным, один раз даже выиграл у чемпиона мира, рейтинг скакнул на две пятьсот, ну и на этом всё.
Вера знала Артема Николаевича с самого своего детства. Он часто бывал у них дома, тренер и папа учились в одном классе в средней школе. Была у них еще какая-то романтическая история с мамой. Она тоже училась в этой школе, сначала вроде в нее влюбился Артем Николаевич, а потом папа, но мама выбрала папу, почти сразу забеременела и вышла замуж. Вере не особо нравилось, что на месте ее любимого папы мог быть какой-то другой чужой мужчина, пусть даже Артем Николаевич, поэтому детали этой любовной истории пропускала мимо ушей. Главное, что всё получилось хорошо: мама и папа вместе, у Артема Николаевича есть своя семья, а у Веры есть папа.
Вечернюю партию она отыграла вничью, но с Гусевой это можно считать хорошим результатом. Заработанные пол-очка пойдут в копилку общего результата. Вернувшись в номер, она застала там развалившуюся на кровати Свету в наушниках, и поняла, что не может больше делать вид, что у нее нет соседки. Ведь вот же она, кивает подбородком в такт неслышной музыке. Вера плюхнулась на край Светиной кровати. Та открыла глаза, вынула из уха наушник и молча предложила его. Вера также молча его приняла и улеглась рядом. Так и они пролежали в тишине комнаты, тыкая локтями друг друга в ребра из-за тесноты односпальной кровати, пока плейлист не проигрался до последнего трека.
Наутро новый невкусный завтрак и новая тяжелая партия. Второй день тура Вера играла уже на характере. Спустя несколько турнирных дней она видела доску как будто яснее, дебюты разыгрывала на автомате, но на творческий прорыв уже не приходилось рассчитывать на низкой батарейке. Она очень устала и заметно подсохла. Известно, что во время партии у шахматиста подскакивает пульс и держится стабильно высоко, жир сжигается как на пробежке. Жалко только, что потом зверский аппетит всё возвращает назад.
Пока соперница из Краснодара Лида искала выход из патовой ситуации, Вера как раз размышляла, что бы такое съесть на обед, может все-таки сгонять за шаурмой, и наблюдала как Ярик страдает за соседней доской. Страдание выдавало каждое его движение: он держался руками за голову, топтался ногами под игровым столом и напряженно водил глазами по залу, как будто искал решение варианта на шторах. Как в раз в этот отчаянный момент появился Артем Николаевич и, видимо, почувствовав в фигуре тренера поддержку, Ярик расслабленно опал на доску и продолжил игру. Спустя десять минут Лида из Краснодара наконец сдалась и предложила ничью. Вера согласилась принять ничью, хотя могла бы и дожать партию, но решила, что раз она теперь чемпион, надо проявлять великодушие. По крайней мере, такое “спортивное” поведение всегда отмечают на шахматных форумах.
Закончив партию, Вера поспешила на обед. Галдеж сопровождал игроков все приемы пищи, но сегодня был сильнее обычного. Вера села за стол с подносом и написала Свете в мессенджере: “Придешь на обед?”. Напротив текста появились две галочки, значит она сообщение прочитала, но ответа не последовало. Пока она ела и прикидывала, с кем предстоит играть завтра, подсели девочки из соседнего номера с вопросом, знает ли она, что на турнире завелись читеры. Вера почувствовала, как только что съеденная картофельная запеканка проваливается куда-то вниз, в недра живота. Ответила, что нет, еще ничего не слышала, и попросила рассказать подробности.
Девочки рассказали, что продвинутые читеры придумали простую, но эффективную схему. Перед матчем они узнавали состав игроков и договаривались, что каждый игрок условно обозначает номер шахматного поля. К примеру, шахматист Иванов обозначал поле G по горизонтали, а шахматист Петров нумеровался как поле 7 по вертикали. Один из читеров — наверное, тренер, ведь только тренеры и судьи беспрепятственно ходят туда-сюда — выбирал лучший ход с помощью шахматной программы на телефоне, который заранее прятал в баре. Затем возвращался в игровой зал и там делал вид, что гуляет между столами, останавливаясь возле игроков под нужными номерами. Так сообщник понимал: остановка сначала за спиной Иванова, а затем перемещение к Петрову означает ход на g7. Система настолько простая, что понять ее смогли не только читеры, но и просто внимательные участники. Девочки сказали, что возможно турнир остановят, уже приехала какая-то комиссия из Российской шахматной федерации.
Выслушав занимательный рассказ и поохав вместе с девочками, Вера, не торопясь доела свой обед и стараясь улыбаться широко всем, кто попадался на пути, отправилась к Артему Николаевичу. В баре его не обнаружилось, поэтому она пошла искать в комнате. Вера не помнила номер комнаты, вроде там были восьмерки, но помнила примерное расположение — от поворота коридора третья дверь. Вера постучалась, но никто не открывал. Она уже хотела уйти, но напоследок еще раз стукнула и сказала вполголоса: “Артем Николаевич, это Вера”. Дверь зашелестела и беззвучно открылась. Когда она вошла, то первым делом удивилась, насколько чище в его мужском номере, чем в их девичьем. Хотя тут скорее Света виновата, ведь она никогда не клала вещи в шкаф, а фантики и пустые пакеты бросала прямо на палас.
А может всё дело в том, что тренер в номере толком и не жил, всё свободное время зависая в баре. Артем Николаевич заметно нервничал. Беспокойство словно гуляло по телу, находя выход в разных его частях. Он то запускал руки в волосы, то тер шею, то бегал пальцами по коленке. Телефон на прикроватной тумбочке тоже беспокоился — вибрировал от звонка, моргал и бзыкал от сообщений.
— Зачем пришла? — Артем Николаевич вперился глазами в Веру.
— Пришла спросить. Вы слышали про читерство? — она сама испугалась как обвинительно звучит этот вопрос.
— Ну.
— Хотела спросить. — Вера замялась и смутилась, что замялась.
— Ну. Спрашивай уже, раз пришла.
— Вы знаете кто? — от волнения она произносила звуки глухо, и вышло “хто”.
— Знаю, — теперь тренер смотрел на нее злобно. Вера никогда его таким не видела и даже не представляла.
— Это вы?
Кивнул.
— Ярик?
Кивнул.
— Они уже знают про вас?
Кивнул.
— И что теперь будет?
— Не знаю. — потрогал носком тапочки ковровый ворс. — Играй спокойно, тебя не потревожат. Сегодня как сыграла?
— Ничья.
— Молодец. Иди. И не болтай, поняла?
— Да.
— Всё, иди.
Вера вышла за дверь и неожиданно для себя расплакалась. Она вспомнила, как читала, что спортивные фотографы всегда встают со стороны тренера или возлюбленного спортсмена, потому что после победного выступления чемпион первым делом повернется к самому близкому человеку лицом и фотограф сделает хороший кадр. Вера всегда поворачивалась лицом к Артему Николаевичу. Неужели из-за этого мелкого и тупого придурка Ярика у нее его больше не будет. А что они с ним сделают? Дисквалифицируют? А если его дисквалифицируют, как же она будет готовиться к следующим партиям.
Пришлось простоять пару минут на общем балконе этажа, чтобы подсушить глаза. Сначала просто смотрела вдаль, потом достала телефон, чтобы полистать фотки в галерее. Пожалуй, вот эту фотку с молочной от тумана речкой можно и выложить в профиль. Стало скучно, глаза высохли, и Вера решила, что уже можно спуститься в холл. Как назло, именно сейчас там было невероятно многолюдно. Она попыталась пройти к лестнице, которая вела в ее крыло, но поняла, что народ чего-то или кого-то ждет. В кучке столпившихся возле стойки регистрации заметила саратовскую знакомую.
— Маш, привет. А что тут?
— Привет! А вон объявление, всем участникам собраться в актовом зале. Ты заходи, уже можно. Я только карточку от номера поменяю, а то моя размагнитилась, и тоже пойду. Займешь мне место?
— Ага.
Конечно, сейчас самое время для собрания, чтобы шмыгать сопливым после плача носом на всю Ивановскую. Но вдруг объявят что-то важное, надо идти. В зале Вера села поближе к выходу, чтобы незаметно уйти, когда будет можно, а на соседнее кресло положила руку, вроде как заняла место. Маша скоро пришла и с размаху плюхнулась на и без того полуживое сидение. Пришла в зал и Света, ее светлая голова маячила в проходе, но кричать ей вслед и привлекать к себе внимание Вера не захотела. Пока все собирались и шумели, ей было как-то даже легче, не так одиноко, но, когда на сцену вышел маленький пузатенький человек в костюме и взял микрофон, от его официального вида стало не только грустно, но и тревожно.
— Дорогие друзья… Потише, пожалуйста. Дорогие друзья, спасибо, что собрались так быстро. Кто меня еще не знает, представлюсь. Арсений Палыч, председатель детской комиссии нашей федерации. Меня попросили сообщить, что, к моему огромному сожалению, на нашем турнире подтвердился случай мошенничества. — По залу прокатились сдавленные охи. — Разделяю ваше негодование, друзья. При чем нам известно, что действует организованная группа читеров. Я также вынужден сообщить, что турнир приостанавливается до выяснения обстоятельств случившегося. — Охи стали громкими и неодобрительными. — Тише, пожалуйста, коллеги. Если у вас есть информация, которая поможет расследованию, пожалуйста, сообщите ее комиссии. Комиссия расположилась в малом конференц-зале на первом этаже за столовой и готова выслушать всех желающих. Чем быстрее во всем разберемся, тем быстрее продолжим турнир. Пожалуйста, ваши вопросы. Да, слушаю.
— Если вы говорите, что случай подтвержден, то зачем расследование? — детский тренер из третьего ряда поднял руку.
— Мы убедились, что мошенничество было, но знаем не всех участников.
— А кто уже известен?
— Эта информация не раскрывается до завершения расследования. Следующий вопрос. Да, пожалуйста, Дима.
— А домой ехать можно? — раздраженно поинтересовался шестнадцатилетний чемпион Европы, который уже готов был послать этот турнир подальше.
— Нет, мы просим всех участников турнира задержаться до конца расследования. Надеюсь, одного дня нам хватит. У вас вопрос? Слушаю вас.
Следующий вопрос Вера не дослушала.
Когда она постучалась в малый конференц-зал на первом этаже за столовой, там был только один лысый человечек, но тоже в костюме. Он спросил, что вам. Она сказала, что должна сообщить кое-что важное про читеров. Он сказал — слушаю вас очень внимательно. Вера сжала в заднем кармане джинсов кисточку амулета, но его поддержка совсем не ощущалась. Такая же бесполезная побрякушка, как и иконка. Лучше бы шаурму купила.

IV
Упираясь коленками в санаторный коврик, Вера пыталась и не могла отвести взгляд от застарелых разводов на основании унитаза. Местной уборщице стоит мыть туалет тщательнее — только успело пролететь в голове, как блев уже поднялся по горлу. Выпотрошила себя в фаянсовую чашу с водой, утерла слезы и прилегла отдохнуть на тот же коврик. Не в тему оптимистичный зеленый коврик. Надо бы им постелить что-то менее оптимистичное, туалет всё-таки не место для радости. Зажмурилась, под веками разошлись серые сюрреалистические круги. Коврик мягкий, дышать всё легче. Почти хорошо. Плохо только то, что унитаз ей все-таки придется помыть.
Вера всегда всё делала по инструкции, и в этом случае тоже. Старалась остановиться до того, как горло сжигал желудочный сок, зубы чистила тщательно, чтобы эмаль не портилась, восполняла баланс жидкости стаканом теплой воды с растворенными в ней двумя ложками соли. С солью, правда, в комнате была напряженка, поэтому пришлось обойтись водой из-под крана. Рекомендации Вера вычитала в группе вк для худеющих, там же почерпнула и формулу идеального расчета веса: рост минус сто десять. Когда она поделилась этой находкой с мамой, та сказала, что это ерунда, столько весить никто не может. Но девочки в той же группе вк идеально укладывались в эту формулу. Почему же и ей не уложиться, пусть и с некоторыми ухищрениями.
Вера вернулась к туалетной теме на следующий день после того, как призналась в читерстве комиссии по расследованию. Тогда в малом конференц-зале перед лицом лысого заседателя она на одном дыхании и почти без остановок выпалила, что вместе с тренером они договорились выиграть этот турнир нечестно. Каждый вечер перед игрой они собирались в баре и договаривались об условных жестах и номерах игроков на схеме, воспользовавшись правом тренера ходить по залу. Когда лысый спросил, с какой целью они всё это затеяли, Вера сама удивилась, как быстро она нашлась и ответила, что всё из-за денег. Заседатель не удержался и покивал, мол, так я и думал, деточка, так и думал.
Через несколько минут после начала беседы по одному стали подтягиваться другие участники комиссии. Тихонечко заползая в зал, они делали вид, что занимаются своими делами и совершенно не интересуются Вериным рассказам. Один копался в портфеле, другой принялся поливать цветы, третий писал в телефоне. Вере было забавно наблюдать за тем, как кольцо смыкается, но страха не было. Всю недолгую жизнь она провела в страхе, а вот сейчас он совершенно пропал. Может это значит, что она всё делает правильно. А может и нет, просто шок.
Комиссия еще попросила Веру перечислить те партии классики, где они читерили, назвать соперниц и подсказанные ходы. Она кое-где замешкалась, но объяснила это тем, что волнуется. В ответ получила одобрительные кивки. Ее также попросили подтвердить, что никто из участников или организаторов не участвовал в сговоре. Вера легко подтвердила.
Дяди в костюмах выслушали ее очень внимательно, поблагодарили за честность и сказали, что пока ей нельзя ехать домой, не стоит общаться с журналистами и участниками, и уж тем более видеться с Артемом Николаевичем до решения комиссии, которое планировалось огласить сегодня вечером. Еще они сказали, что новости обязательно нужно сообщить родителям, чтобы они не узнали их от посторонних людей или, не дай бог, соцсетей. Рассказать родителям Вера может сама или председатель комиссии, если она затрудняется. Она затруднялась, и ей домой звонил самый главный дядя в костюме.
Перезванивать Вере мама не стала. Вместо этого она набросала ей в мессенджер горсть гневных сообщений. Написала, что так и знала, что ее дочь полная дура, только не знала, что и Артем Николаевич болван. Посетовала, что Вера призналась заранее, ведь иначе это надо было бы доказать, а так она сама себя подставила. Успокоила, что купит ей билет до Саратова при первой же возможности, как только сообщат, что можно ехать домой. Сообщения сыпались как горошины, каждый раз больно ударяя по оболочке, в которую Вера старательно упаковала свою хрупкость. Мама закончила тем, что посоветовала держаться, ведь скоро всё забудется, и она снова сможет играть. На этом моменте Вере почувствовала, как проваливается в щели пола.
Что значит “снова”? Ей что, больше нельзя играть? Когда она шла сознаваться, думала, что речь идет только о конкретном турнире, а не о всей жизни. Да нет, такого быть не может, это мама опять драматизирует. Она ведь призналась в читерстве на партиях даже не во всем турнире, а только в классике. Не могут они ее отстранить от шахмат вообще.
Члены комиссии ее много спрашивала, как она это сделала, но мало спрашивали, почему. Зато этот вопрос интересовал Ярика, который пришел к Вере в номер спустя час после признания в малом конференц-зале. Видимо, столько времени понадобилась, чтобы весть разнеслась по вечернему санаторию. В эту их встречу Ярик не выглядел затравленным и потерянным, как на игре, а скорее радостно-удивленным. Похоже, он не мог поверить в свою удачу и зашел проверить своими глазами, что она на его стороне.
— Ну ты это… как? — Ярик без спроса уселся на Светину кровать и нелепо поболтал ногами.
— Да ничего. А ты как? — поддержала неловкий разговор Вера.
— Да я-то хорошо… — замялся от того, как неприятно прозвучало. — Вер, ты зачем так сказала, а?
Вера помолчала. Она и сама до конца не знала, зачем взяла на себя чужую вину. На мысль договориться с судьбой натолкнул ее папа. После собрания в актовом зале, разогнавшего скуку на лицах завсегдатаев турнира, Вера звонила ему. Синяя закатная тень наползала на двор санатория и клумбу с пушистым растением, названия которого она никогда не знала, но мама звала его “заячьи уши”. Правда похожи. Мягкие ушки так и хотелось потрогать, но Вера опасалась охранника или камеры. Она всегда чего-то опасалась. Не то что папа.
Он-то не пасовал перед трудностями и не боялся брать свое. Как же не похож он теперешний на себя прежнего. В движениях появилась не идущая к крупному телу неуверенность, широко открытые глаза смотрели на мир испуганно, а беспокойные руки без конца чесали, трогали, теребили воздух вокруг лица. Папа старался без особой необходимости не выходить из дома, всё время проводя в интернете за просмотром тревожных новостей или чтением научно-популярных заметок.
В одной из таких заметок он встретил упоминание совершенного числа, о котором в школе, возможно, и рассказывали, но как обычно походя. Заметка рассказывала, что совершенное число равняется сумме своих делителей и за всю историю человечества таких чисел нашли всего несколько штук. Больше всего чётных совершенных чисел удалось обнаружить с появлением компьютера, а нечётных не удалось найти вовсе. Однако никто не может утверждать наверняка, что их не существует. Почему-то папе показалось, что найти до сих пор не известное науке совершенное число ему вполне под силу.
Эта новая идея появилась у него как раз перед турниром. Первое время мама и Вера даже радовались, папа был заинтересован, собран и не так встревожен. Он читал всё, что попадалось в интернете на эту тему, заказывал в онлайн-библиотеке исследования и статьи, но плохо понимал язык ученых изысканий. Научная новизна оказалась неподъемной даже для заинтересованного читателя и в итоге библиотеки папа забросил, переметнувшись на приятную сторону популярных мнений и мистических предположений. Он списался со своим бывшим одноклассником, который недавно стал преподавателем какого-то подвида математики в институте. Тот сначала обрадовался папе и его многочисленным вопросам, развернуто отвечал на письма и запросы, но, когда увидел качество материала, на который папа ссылается — быстренько свернул общение, сославшись на занятость на кафедре. Папа заметил, но не обиделся. Он уже привык, что люди пропадают.
Не обиделся он еще и потому что перешел на новый этап. Любознательный интерес трансформировался в навязчивую манию. Чётные числа — гладкие, круглые казались ему знакомыми и безопасным. Нечётные пугали угловатой непредсказуемостью, таили хаос, угрожающий гармоническому миру. Опасность встречи с нечетным уродливым числом заставляла папу ездить до двенадцатого этажа, а затем спускаться пешком по лестнице на свой одиннадцатый. Он не мог заставить себя нажать на металлический глаз с двумя единицами. Два воина — одинаковых как бойцы спецназа — две крючковатые палки, два заряженных ружья. То ли дело мягкая округлость десятки или успокаивающее кружение восьмерки, предсказуемой в любом положении. Мама принципиально отказывалась поддерживать блажь мужа и заставляла его зажмуриваться, решительно нажимая на кнопку нужного этажа.
Папа чувствовал, что всех беспокоит, но не мог справиться с собой. Бабушка уже несколько раз говорила: “В монастырь тебе надо! И всё пройдет”. За что получала от мамы взгляд, полный презрения к деревенским методам лечения. Папа отмахивался, но на какой-то раз втайне от жены всё-таки пошел в церковь. Там ему стало не то, чтобы лучше, но как-то спокойнее. На вопрос, как справиться с тревожными мыслями, батюшка уточнил крещен ли папа и, получив утвердительный ответ, сообщил, что это никто иной как бес мытарит его за грехи. Рекомендовано было молиться и поститься. Папе ответ батюшки не понравился. Он показался ему заготовленным на все случаи жизни, никакого индивидуального подхода. Но папа всё-таки решил, что нет ничего сложного читать на ночь “Отче наш”, а по вторникам и четвергам есть рыбу. Так он и начал делать под наблюдением матери, которая жила в соседнем подъезде, но бывала в гостях так часто, что как будто бы жила с ними в одной квартире. Так их семья внезапно обратилась в православие.
И вот этому новому малознакомому, но в то же время такому родному папе звонила Вера из вечернего санатория. Она сама не знала, что надеялась от него услышать. Наверное, что ему лучше, что числа отступили, а еще что победит она или проиграет не так важно, и она всё равно останется его любимой девочкой.
— Дочь, привет!
— Привет, папуля! Так рада тебя слышать.
— И я тебя, доча. Извини, что не звонил, дел много.
— Да ничего. Ты там как?
— Я очень хорошо. Много сил, просыпаюсь в четыре часа утра и сна ни в одном глазу, много успеваю за день. Начал ходить на спортивную площадку заниматься. Вот. А еще разобрал балкон, старые вещи в шкафах перебрал, почти всё на помойку отнес, кстати.
— Ого, сколько всего. Здорово!
— Ага. Хочу еще английский начать учить, а то все кругом знают, а я как чукча. Да, кстати, дочь всё хотел тебя спросить, ты не помнишь, у меня был жилет такой джинсовый? Хотел его перешить, но найти не могу.
— Не знаю, па…
— А, ну ладно, я у мамы спрошу, когда она придет. Хочу гардероб обновить, уже кое-что прикупил. Такой полушубок себе заказал, закачаешься. Привезти в понедельник должны. Или не в понедельник?
— А?
— На понедельник, говорю, заказал. Ой. Ладно. Дочь, мне некогда, ты давай, не скучай, веди себя хорошо. Целую!
Вера только хотела ответить, что тоже целует и скучает, но папа даже не дождался ответа. Пошли гудки и захотелось плакать. Он еле успевал досказать фразу, как волнуясь и шумя набегала волной следующая. Даже не спросил, как у нее дела. Он точно болен. Чертов дольмен отыгрывается на папе.
Вера знала, что ей никогда ничего не сходило с рук. В школе ее не раз ловили на списывании, хотя списывали и другие — просто Вера не могла одновременно читать подсказку и следить за безопасностью прикрытия. Когда во дворе вместе с соседкой сорвали цветы с клумбы, чтобы подарить мамам, консьержка поверила той девочке, что это было не она, а вот Вере устроили публичную взбучку. Но все это было по мелочи, не страшно. А на турнире ей было по-настоящему страшно и внезапный порыв подсказал, как избавиться от страха.
Показалось, что, если опередить удар, дольмен получит свое и успокоится. Показалось, что папе сразу станет лучше. Показалось, что ей самое станет легче и перестанет хотеться всё время плакать и прятаться. Но в этом пункте она уже точно прогадала.
А Ярик всё еще ждал ответа, и Вера выбрала наиболее убедительный на ее взгляд вариант:
— Папа заболел. Я хотела… хотела всё это прекратить. А иначе меня бы не отпустили домой.
Ярик помолчал. Он делал видимое усилие, чтобы представить себе выгоду такого решения. Кажется, ему вариант убедительным не показался. Хорошо, что комиссия таких вопросов не задавала. Судей больше интересовали вопросы организационные: проносила ли она электронные устройства на площадку, был ли у нее наушник, посещала ли она туалет во время партии — одно время был популярен туалетный метод, когда читеры прятали телефон в бачке унитаза. На все вопросы Вера отвечала отрицательно. Чтобы польстить комиссии она даже сказала, что система безопасности настолько хороша, что не позволяет рассчитывать на помощь электронного гаджета, поэтому им пришлось изобрести человеческий метод. И ведь почти всё удалось. Просто им не повезло.
— Вер. Ты ведь знаешь, что Артем Николаевич подсказывал мне? — Ярик наконец спросил о том, зачем пришел.
Вера кивнула, точь-в-точь как тренер кивал ей недавно.
— Я не хотел, чтобы так всё вышло. Это папа попросил Артема Николаевича придумать что-нибудь, чтобы я наконец выиграл какой-нибудь турнир. Он был недоволен, что результатов до сих пор нет, а за занятия мы платим регулярно. Папа часто говорит: “Нет такой профессии — хороший парень”. Честно говоря, не понимаю к чему он это говорит. — Ярик задумчиво посмотрел на свой кроссовок. — А я думаю, что шахматы это не мое. Но не знаю, как сказать об этом сейчас. Через три года. В общем зря ты так. Меня бы вышибли, а я и рад. На паркур бы пошел, давно хочу. — мечтательно посмотрел в окно. — А ты чем думаешь заняться?
От последнего вопроса Вера снова провалилась в пол, но на этот раз не так глубоко. Второй раз мысль о том, что шахмат в ее жизни больше нет, ударяла чуть послабее.
— К учебе вернусь, наверное. Еще не думала, честно говоря.
— Мм, — протянул Ярик. Похоже, он посчитал, что она глупая или сумасшедшая, и пытался придумать, как бы закруглить разговор к финалу. Вера хотела бы его разуверить, но всё большое и больше казалась себе именно такой: глупой или сумасшедшей. — Ну я это, пойду. Решил зайти перед комиссией, они меня тоже вызывали, но я тогда скажу всё как ты сказала. Если что-то будет нужно — пиши мне вконтакте. Чем смогу, помогу.
Вера не смогла выдавить ничего другого, кроме идиотского “спасибо”.
Этот день хотелось забыть поскорее, закопать далеко на задворках памяти, и она попыталась лечь спать пораньше. Но как только Вера улеглась в кровать, чтобы позалипать в ютуб перед сном, в комнату вернулась Света.
— Эй, писюш, это правда? Про читерство.
Вера кивнула в очередной раз.
— Во блин. Ну ты даешь. А я всем говорила, что не может быть.
— Свет, я…
— Думала, что ты тихая, милая девочка, а вон оно чё, Михалыч. — Света еще и шутить умудрялась в такой момент.
— Ты не…
— Знаешь, а ты хороша! Я ведь ничего не заподозрила тогда на рапиде.
— Света, на рапиде не было…
— Да ладно тебе ломаться. Уже всё. Говорят, ты сама призналась. Это правда?
Вера кивнула.
— А че так плохо? Так срок скостят? — спросила едко и как бы между прочим.
Вера мотнула головой.
— Ну ладно, мне по фигу. Главное, что я переезжаю. Ты у нас теперь знаменитость, тебе отдельная комната положена. Прости, но мне всё это не ок. Без обид, ладно?
Вере снова пришлось кивать.
Света охапкой собрала вещи со стула и запихала в рюкзак вместе с косметикой и зубной щеткой. Вера смотрела, лежа на боку, как она двигается из комнаты в туалет, и просто ждала. Наконец Света закончила сборы и напоследок хлопнула дверью, видимо, выражая таким образом свой протест. После отъезда соседки Вера смогла беспрепятственно блевать, а потом рыдать от злобы и бессилия на полу. Очень удобно все-таки в такие моменты жить одному, меньше проблем.
Однако на следующее утро напомнила о себе проблема другая проблема — проблема пропитания. Вера не находила в себе сил посещать столовую и пригибать плечи под взглядами интересующихся, поэтому первую половину дня не ела вообще. А потом случайно вспомнила, что видела на цокольном этаже автомат с шоколадками. По иронии местного начальства, шоколадный автомат установили как раз возле входа в спортзал. Там было довольно пустынно в любое время дня, и Вера решила устроить себе маленький крестовый поход до автомата. Главное, избежать встречи с неприятелями, количество которых равнялось населению санатория. Пока одевалась, даже почувствовала прилив сил. Для настроения поставила на телефоне музыку из “Миссия невыполнима”. Агент под прикрытием отправляется на задание, держитесь там, шоколадки.
Вера высунула голову из двери, в коридоре было пусто. Она вышла полностью, стараясь не шуметь, мягко прикрыла за собой дверь. В коридоре и на лестнице останавливалась, чтобы прислушаться. Всё было тихо. Так, продвигаясь перебежками, она добралась до лестницы, которая вела в холл. Чтобы попасть на цокольный этаж, сначала нужно пройти площадку холла. Постояв там минуту и набравшись смелости, Вера перестала прислушиваться, выпрямилась и попыталась просто очень быстро пройти кусок площадки. К несчастью, ресепшн прижимался почти к самой лестнице, а возле ресепшн мялась саратовская Маша с тем самым ключом, который постоянно размагничивается. Вера сделала вид, что не заметила ее, но Машу такая малость остановить не могла.
— Ой, привет! А ты не уехала что ли? Я тебя не видела, думала, ты уже дома. Слушай, расскажи, что было? Тебя полиция допрашивала? — Маша была на взводе интереса, даже бросила свой ключ на стойке и спустилась по лестнице вместе с Верой.
— У нас тут по-разному говорят. Кто говорит, что виноват только тренер, все-таки он взрослый, а детей наказывать нельзя, а кто говорит, что надо дисквалифицировать навсегда всех. Типа с самого детства чтобы привыкали играть честно. — Вера стремилась к автомату, а Маша все никак не отставала.
— Ой, ты знала, что “чес ком” про вас написали? Да и все новости местные, там даже фото есть. Ты видела? Нет? Посмотри обязательно! Слушай, а как вы до этого додумались? Или это тренер твой придумал? Алло, ты слышишь?
— Извини, мне нельзя ни с кем разговаривать про это.
— Реально? Ну вот, а я надеялась, ты расскажешь, как всё было. Ой, блин, мама звонит, наверное, потеряла меня. Побегу! Если что, я в двадцать пятом номере, заходи поболтать.
Когда Маша наконец отцепилась и ушла наверх, Вера с удовольствием постояла в темном коридоре спортзала, слушая мелодичный шелест вендингового автомата. Потом забрала из ящика купленные шоколадки и, уже не прячась, пошла на свой этаж. В конце коридора приоткрытая дверь вела на общий балкон, а за дверью светил кусок неба. Вера вышла полюбоваться на южные кипарисы, цветочные клумбы и асфальтовые дорожки, покрытые татуировками детских рисунков. Когда стоять просто так надоело, она оторвала блестящую ленту упаковки и откусила ореховую шоколадку. Задумчиво пожевала, но умиротворение, ради которого она обычно и ела, не приходило. Вытянула руку за парапет и разжала ладонь. Шелестя и сверкая на солнце, шоколадки полетели вниз, а надкусанная долетела до земли самая первая. Пора избавляться от вредных привычек есть сладкое и надеяться, что всё быстро пройдет и забудется. Не забудется. Этот позор теперь с ней навсегда.
Решение комиссии, как все сказали, оказалось мягким. Это потому, как все сказали, что она призналась добровольно. Веру отстранили на полтора года и лишили победы. Чемпионкой по рапиду стала Оля Мохина, автоматически переместившись со второго на первое место. Призы комиссия постановила вернуть. Перечислить призовые сто тысяч ей всё равно не успели, а вот с айпадом вышла загвоздка. Его тоже попросили вернуть, но поскольку Вера уже успела его распаковать, а не новый планшет дарить новому чемпиону не очень прилично, родителям сделали щедрое предложение купить за свой счет такой же планшет или вернуть в призовой фонд сумму, эквивалентную его стоимости. У Артема Николаевича забирать было нечего, поэтому его дисквалифицировали пожизненно.
Вера попыталась сделать вид, что ей всё равно. Не стыдно, не обидно, не жжется внутри. Да и вообще, она так и хотела. Хотя по-честному за планшет было обидно. Да и Мохина эта еще. Представлять, как дурацкой Оле сообщают радостную новость, и та не может поверить свалившемуся на нее счастью, было удушливо неприятно, и Вера вышла пройтись.
Теперь ничего ее не ограничивало, даже правилам турнира она могла больше не подчиняться. На проходной ее, конечно, всё равно спросили про пропуск, но Вера теперь ничего не боялась и позвонила знакомому саратовскому тренеру. Он очень удивился, но пропуск заказал. Нечего бояться, нечего терять. Вот она и стала свободной, спасибо проклятому дольмену. Всё как загадала. Вера остановилась от этой мысли прямо посреди улицы. Сзади ее слегка пнула по ноге женщина с коляской. Показала, что она своими остановками мешает приличным людям ходить. Вера отошла с прохода, но двинуться не смогла. Выпученными глазами она смотрела вслед крутящимся колесикам коляски и ей казалось, что шарниры в голове тоже крутятся в такт.
А ведь ее желание исполнилось! Она стала знаменитой шахматисткой на один день. Всё сбылось. Всё как он хотела. Но она ведь не этого хотела. Так же нечестно. Всё не так сбылось. Она этого не хотела.
Мысли бились об голову изнутри. Она не могла одновременно думать их и идти. Но с улицы надо уйти, забиться куда-нибудь и подумать в тишине. С места своей остановки Вера оглянулась и увидела калитку в толстом бетонном заборе. Подходящее место, чтобы спокойно подумать. Бетонный забор и густые заросли спрячут ее от любопытных взглядов прохожих.
Калитка висела на одной петле и была до половины съедена плющом. Вера, даже не касаясь створок, пролезла на пустую заброшенную площадку. Похоже, здесь собирались что-то строить, но сейчас работы не велись. Между сваленными в кучу у забора бетонными блоками уже проросли зеленые побеги, а сваи покрылась белым лишайником. Заброшка бы наверняка понравилось Свете. На звание некогда жилого сооружения претендовал кунг — кузов военного автомобиля без колесного шасси. У дедушки на участке такой был переоборудован под баню, поэтому Вера его без труда опознала. Дедушка говорил: “кунгх”, смягчая окончание на ростовский манер. Отсутствие людей выдавали выбитые окна и заросшая приставная ржавая лесенка. Вера искала глазами, где бы присесть. Можно было бы на бетонные блоки, но она боялась ящериц — опыт дачной жизни подсказывал, что они там обязательно будут — в итоге выбрала приставную лесенку кунга. Когда Вера подошла поближе, увидела, что под сваями кунга возятся в пыли щенки. Крупные, пушистые и, похоже, недавно увидевшие мир своими глазами, они толкались щенячьими боками, жалобно поскуливали и потявкивали.
Вера не приближалась к собакам после Бобби. Раньше это казалось ей предательством, но теперь как будто все преграды рухнули. И вот она плакала и сюсюкала, щупая мохнатые головы и шелковые ушки. Обеспокоенные щенки растявкались еще больше. И хотя она уверяла, что ничего плохого не сделает, щенки, кажется, не верили. Вера поняла, что разубедить их могут только вкусняшки. Сказала щенкам, что сейчас вернется и пролезла через висящую калитку назад на улицу.
Ближайший магазин “Продукты” нашелся недалеко. Продавщица, похожая на ленивую муху, спросила какую колбасу она желает попробовать. Вера ответила, что колбаса не для нее, а там на заброшке щенки, это для них. Продавщица вздохнула и цыкнула. Вера не совсем поняла, что это значит, но вроде бы что-то в духе: “У богатых свои причуды”. Потом продавщица вроде как сжалилась и посоветовала взять сосиски — их по весу больше, дешевле и без приправ. Вера благодарна согласилась, отдала почти триста рублей. Но вот о чем она не подумала, так это о том, чем вскрывать вакуумную упаковку. Жаль, что эта мысль пришла с опозданием, когда возвращаться в магазин уже не хотелось.
Вера шла к калитке вдоль знакомого бетонного забора и ощущала прилив сил. Ерунда всё, что с ней случилось. Плевать на шахматы, она их, точно, как и Ярик, совсем не любила. Она любила прикрываться шахматами, отгораживаться от всего прочего, непонятного и незнакомого. Наконец она может заниматься чем захочет, не подчиняться ограничениям спортивных соревнований, перестать волноваться из-за ошибок. Да это же настоящая жизнь! А еще, можно завести собаку и гулять с ней на специальной собачьей площадке, там с кем-нибудь познакомиться и подружиться. Или просто ходить с ребятами в кино и “Бургер Кинг”, снимать тик-токи, сидеть в инсте, когда захочется. Но это по мелочи, а по-крупному хочется помогать другим. Можно записаться в приют для животных и гулять там с собаками, от которых отказались хозяева, можно собирать им одеяла для подстилок или покупать корм. Хочется делать что-то полезное и всегда ощущать то, что она почувствовала, говоря с продавщицей. Она молодец! И это невозможно отрицать, даже если цокать.
Щенки не отреагировали на гордое появление сосисок. Некоторые тихонько спали, некоторые продолжали вялое поскуливание. Вере не терпелось накормить голодных малышей, но вакуумная упаковка не поддавалась ковырянию ногтями. Она пыталась пилить сосиски картой от номера и пожалела, что не дали металлический ключ. Пока Вера увлеченно возилась с упаковкой, она не заметила, как взволнованная щенячья мать вернулась домой. Успела только вскрикнуть от касания зубов и почувствовать, как струйка крови скользит по ноге.

V
Вера очнулась в больнице. Очнулась наполовину. Сначала забледнел розовый свет под веками, потом проявилась мутная, как на полароиде, картинка. На картинке скакали серые и желтые пятна света, двери, стены и комнатные проемы. Каждый скачок сопровождал рассыпающийся грохот каталки. Похоже, она случайно приняла участие в соревнованиях на гоночных каталках, иначе почему ее протащили по коридорам и этажам в таком бешеном темпе. Наконец достигли контрольной точки — палаты, перенесли на кровать, накрыли простыней и ушли. Еще несколько секунд было слышно, как в коридоре каталка оплакивает потери металлического тела и жалуется на разболтанные суставы.
В тихой палате Вера убедилась, что скачки продолжаются, но уже внутри. Непредсказуемое тело требовало то срочно в туалет по-маленькому, то попить, то вскочить и убежать из этого места со сбитыми настройками. Пришла медсестра и закопошилась возле вытянутой руки с воткнутым в нее катетером-бабочкой:
— Мнь-э на-да в ту-а-ле-ет. — прозвучали пожеванные слова, в которых Вера с трудом узнала свои.
— Нельзя пока, надо лежать. — подняла голову от копошения медсестра.
— Но я ха-чу писать! — от возмутительного равнодушия к потребностям пациента Вера даже заговорила внятнее.
— Нет, не хочешь. — не съела ее возмущение медсестра.
— Да точно хочу! — злость начала изливаться в полость палаты. — Сейчас описаюсь!
— Не хочешь, это наркоз. Скоро пройдет. Лежи смирно, вставать нельзя. — закончила копошение в руке сестра и пошла к другой койке.
Похоже, эта женщина знает больше, чем положено человеку.
Наркоз, медсестра, больница. Мелькнула картинка с упаковкой сосисок. Черная голова с рыжими подпалинами. Щенячья мать вернулась домой. Но она же видела сосиски? Как же она могла не понять, что щенков кормят, а не обижают? Тупая псина.
Ноющее тело не подавало адекватных сигналов боли, поэтому места поражений выдавали повязки, белеющие поверх простыни. Их плотное кольцо Вера увидела на руке, и, кажется, что-то было возле шеи, так как голова плохо поворачивалась налево. Вот собака! Дальше полезли картинки кровавых тряпок, бетонных блоков стройплощадки и почему-то шведского стола из санатория. Вере стало плохо и ее стошнило желчью в как нельзя кстати поставленное рядом с кроватью голубое ведро. Эта медсестра определенно что-то знает.
После приступа рвоты к Вере подошла соседка по палате и спросила стоит ли позвать врача. Вера ответила, что нет, прикрыла глаза и отключилась от слабости. Когда она очнулась в следующий раз, день догорал на стене палаты. Катетер пропал из руки, а вместо голубого ведра появилось металлическое с кровавой буквой «Т». Тупица тошнит? Не иначе.
Вера наконец смогла сфокусировать взгляд дальше кровати. Палата на пять мест, ее койка в самом углу, все окна распахнуты в апрель. На своих нарах женщины сидели и лежали в сумраке, освещая лица экранами телефонов. Женщина, которая спрашивала не стоит ли позвать врача, внимательно смотрела на нее с соседней койки.
— Очнулась? Ты как? — заботливо спросила соседка. Речь звучала тоже пожевано от того, что ладонь подпирала щеку, но Вере показалось, что они тут всей палатой отходят от наркоза, и это их фишка. Вроде как в шестой палате говорят на наркозном языке, а в третьей чистят апельсины ложкой — у каждого свои причуды.
Судя по наполнению тумбочки, соседка была женщиной основательной и лежала в больнице со знанием дела. Из дома были доставлены тарелка, чашка, с воткнутой в нее вилкой и ложкой, упаковка влажных салфеток, губка и средство для мытья посуды. Позади этого роскошества тесными рядами толпились бутылки с водой. Владелица богатств наблюдала за ней, ждала ответа. Вера скривила рот, выражая одновременно сомнение, боль и отношение в целом к больничному пребыванию.
— Что случилось с тобой? — соседка решила, что пора переходит к главному.
Вере пришлось подумать, как ответить. Мысленно она прокручивала варианты и мысленно же слушала, как они звучат в тишине палаты.
— Собака напала. — выбрала самый драматичный.
— Ой! Бедная. — прижала руки к груди соседка. Эффект достигнут. — Ну ничего, уже всё позади, тут подштопают, будешь как новенькая. Хочешь попить? Не знаю, правда, можно ли уже.
Вера поблагодарила и ответила, что пока не хочет. С других коек за ними наблюдали, надо быть вежливой. Чтобы лучше разглядеть палату в дальних ее уголках, надо подняться выше на подушке. Вере пришлось немного поелозить ногами под одеялом и во время этих движений обнаружилось, что на ней нет трусов. Только длинная футболка, ее футболка! Вера снова повернулась к соседке:
— Простите… Как вас зовут?
— Можно на ты. Аня.
— Аня, а меня так и привезли без трусов?
Аня кивнула.
— Вот прямо так? Без простыни, без одеяла, неприкрытую?
Аня снова сочувственно кивнула.
— Прекрасно. — отвернулась к стене Вера. Она ответила так, как будто справилась с этой информацией, а на самом деле нет. Просто худший кошмар, ей такое иногда снилось. Как пришла в школу, вызвали к доске, она начинает что-то писать и тут всем становится видно, что на ней нет юбки. Одноклассники смеются, открывая шарнирный рот, как уродский Щелкунчик из советского мультика. Сознание даже не шло дальше фантазии остаться прилюдно без юбки, не то что кататься по коридорам больницы наружу всем.
Так, а зачем они сняли с нее трусы? И, кстати, где они? Но важнее, конечно, зачем. Господи, а они были чистые? Какой кошмар, если нет. Но может они там не рассматривают.
Вера еще повозилась, обжигая кожу шершавой простынью, и теперь почувствовала между ногами что-то инородное. Она отвернулась к стене и подняла покрывало. Рассматривать себя ей никогда не приносило удовольствия, а сейчас так и подавно захотелось обновить металлическое ведро. Желтая синь синяков вперемешку с кровавыми обрывками ран и совершенно чистыми участками кожи. Какая же красивая нога без ран. Какая же она была красивая до этого. Посторонним предметом оказался компресс из бинтов, налепленный на ногу высоко, почти у промежности. Вот и ответ, зачем сняли трусы. Компресс был такой объемный, что под ним было не разглядеть, задевает рана половые органы или нет.
Первая мысль — как ходить теперь в туалет. Писать на компресс что ли? Или его будут снимать, когда она попроситься в туалет. Ух и собака эта собака, выбрала самое мягкое и уязвимое место.
Похоже, ногам досталось сильнее всего. На надутой, как водяной матрас, икре отпечатался круговой след зубов. Каждый собачий зубчик был на месте и каждый работал на поражение, никакого кариеса. На руках тоже были покусы, но только правое запястье туго обмотано бинтами. Левой рукой Вера приоткрыла край бинта — в кровавой яме маячило что-то белое, то ли кость, то ли жир. Вере снова стало нехорошо, и она залепила бинт обратно. Попыталась пошевелить травмированной рукой — пальцы подрагивали, как на слабом ветру, но не слушались сигнала, который отправила голова. Значит, рука отказала. Собака откусила от нее кусочек. Кусок мяса отделился и пропал в собачьей пасти. Правая рука. Самая нужная.
Вера почти не помнила нападение, перед глазами только маячил серый бетонный забор, а потом сразу резкая боль. Кажется, на стройплощадке был кто-то еще. Мальчик, мальчик, ну что же ты стоишь, ага. Кажется, мелькал какой-то мальчик. Или это ей приснилось в наркозе. Тут бы порадоваться, что осталась жива, но радости не было.
Пока Вера силилась вспомнить обстоятельства происшествия, в палате стемнело окончательно, окна закрыли, включился тусклый верхний свет. К длинным и скучным вечерам местные обитатели подготовились — у одной соседки была настольная лампа для чтения, у другой вязание, у остальных телефоны с наушниками. Одна только Вера оказалось не только укушенной, но и брошенной без средств увеселения. Вот бы сейчас пригодился ее айпад. Хорошо все-таки, что они его не отобрали. Интересно, а в гостинице уже знают, что она в больнице. Наверное нет, иначе бы пришли. А может они ей звонили. Вера потянулась к телефону, он оказался выключен. Вера с трудом включила его левой рукой, зарядки было совсем мало, но на полчасика хватит. Экран уведомлений краснел неотвеченными вызовами и сообщениями в мессенджерах, ее искали. Она не была готова возвращаться, она хочет остаться в темной палате с уютным светом телефонов, освещающим расслабленные лица. Никто не хмурил брови, не кривил рот, народ мирно потреблял контент. Может они тут так давно, что забыли, как уйти домой.
Вера осмелела настолько, что повернулась к соседке и спросила шепотом:
— Аня, подскажите… подскажи, а в каком отделении мы лежим?
Аня, которая по возрасту ей годилась в матери отложила телефон с мелькающим экраном и ответила, что в травматологии. Вот что означала буква Т на ведре. Вера стала оглядывать палату в поисках травм, но на первый взгляд все выглядели целыми. Аня заметила ее недоумение и сказала, что лежит здесь из-за проблем с бедренным суставом и похлопала себя по основанию ноги. Вера кивнула и хотела повернуться к стенке, но Аня решила иначе.
— А как же так вышло, что тебя собака укусила? Твоя или чужая? И родители твои где?
— Чужая. Родители в Саратове. Я сюда одна приехала на турнир по шахматам.
— Ого! Ты шахматистка? Ничего себе! Наверное, ты очень умная. — народ с других коек заинтересовался, лица повернулись в их угол.
— Ум не очень-то при чем в шахматах. Гораздо важнее память, чтобы варианты запоминать. — Вера чувствовала, что палатная публика ждет шахматных историй. Папа бы тут развернулся, а она тушуется.
— Ой, а я думала, что все шахматисты математику отлично знают.
— Была парочка гроссмейстеров-математиков, но это скорее миф. У меня, например, по алгебре тройка. — заискивающе поулыбалась Вера. Зачем про тройку вспомнила. Дурацкая привычка преуменьшать себя перед другими.
— Интересно как! А ты что-то выигрывала уже? — продолжала задавать неудобные вопросы любопытная соседка.
— Да. В родном городе соревнования. Здесь выиграла турнир, но… меня дисквалифицировали. — Вере никак не удавалось похоронить эту историю, она всё время всплывала. Неужели до конца жизни придётся оправдываться.
— Почему? — не поняла соседка.
— Ну… правила турнира нарушила. Там мальчик меня один подставил. Не хочу вспоминать, честно говоря. — Вера нагло проглотила ответ и состроила улыбку. Как тебе такое, Анюта?
Соседка замолчала, видимо прикидывая, какие такие правила вообще могут быть на шахматных турнирах, но фантазии не хватало.
— Я тоже в шахматы люблю! — встряла в разговор темноволосая девушка из угла напротив кровати Веры. — Меня дедушка играть научил. Сыграем потом? Попрошу своих принести из дома маленький набор.
Вера ответила, что с удовольствием.
— Класс! А то никто со мной не играет после того, как дедушки не стало. Хочешь пахлаву домашнюю?
— Да ей нельзя же, только после наркоза. — напомнила основательная соседка.
— Ну да. Попозже тогда. Мне каждый день свекровь приносит контейнеры, а я столько не ем. Задабривает. Конечно, мне ее сыночек чуть голову не проломил. Во! — девушка показала налепленный на затылок компресс в спутанных черных волосах.
Палата замерла в ожидании подробностей.
— За что? — не выдержала ожидания Вера.
— Да ни за что. Пьяный домой пришел, попалась под горячую руку. У нас уже было так, долбанул меня куском мяса замороженного. Это за то, что я забыла достать из морозилки. Но потом долго всё было тихо-мирно. И вот опять разошелся. Разводиться буду, наверное, только бы детей отдал. Трое у нас.
— Разводись обязательно. Не жди беды. — уверенно сказала основательная Аня. — Мой меня тоже поколачивал, развелись, а теперь я замужем за прекрасным человеком. Он еще и моложе меня, кстати. Так что встретишь получше, не сомневайся.
— Да, правильно! — послышались голоса.
— Вы ее не подбивайте, пусть человек сам решит. А то рассуждать-то легко, а без мужа с тремя детьми тяжело. Кто их кормить будет? Разойтись дело нехитрое, всегда успеешь. А вот всех выучить и поднять. Я на своем опыте знаю. Муж умер, я одна с ребенком осталась, слава Богу справилась, но никому такого не пожелаю. А тут трое! — подала голос женщина с соседней от пострадавшей койки.
На вид она была самая возрастная в палате и говорила, не отрывая глаз и рук от вязания. Вера всегда думала, что вязание выглядит как наискучнейшее занятие в мире, но эта женщина не желала прерываться по собственной воле. Может она тоже участвует в каком-то соревновании и не имеет права на отдых. Как во время марафона даже пьют на бегу, так и она всё делает без отрыва от вязания.
— Но так всё тоже оставлять нельзя, пусть по крайней мере полечится. Бросит пить. Или хотя бы ограничит возлияния. Есть такой шанс? — спросила женщина в выгодном положении у окна.
— Да он уже лежал в больнице, какое-то время не пьет, потом опять начинает. — печально отозвалась черноволосая.
Ее жизненная ситуация ухудшалось на глазах, в воздухе палаты назревало окончательное решение мужниного вопроса. Драматическую паузу прервала медсестра. Похоже, эта женщина всегда приходит вовремя и всё делает правильно. Уж она-то наверняка знает, стоит ли черноволосой разводиться с мужем или нет. Но ведь не скажет же.
Всезнающая медсестра вернулась с дарами. В белой и прекрасно гнущейся руке она несла металлический подносик с шприцом и ватками. Сказала, что после укуса собаки положено делать уколы от бешенства, но пусть Вера не пугается, это профилактика. И ни в какой ни в живот, как раньше кололи, а в плечо, и не сорок уколов, а всего лишь пять. С таким сравнительным анализом новости показались как будто даже приятными. Поморщившись от передвижения по подушке, Вера подставила плечо и воспользовалась возможностью задать вопросы.
— Скажите, пожалуйста, а уколы мне делают для руки?
— Нет, это чтобы ты не заболела бешенством. Про лечение тебе завтра доктор расскажет, ручку тоже вылечим, не волнуйся.
— Где мои вещи? Вот что мне одеться?
— Принесу сейчас, сиди ровно.
— А мне только уколы будут делать или еще что-то? Когда домой можно будет поехать?
— Да ты что, голуба, какой домой. Только зашили же. Завтра врач утром зайдет, всё тебе расскажет. А пока давай отдыхай, пить и есть нельзя, вставать нельзя. Если захочешь в туалет, под кроватью судно. — ответила медсестра, собирая свои бренчащие инструменты.
Такой ответ можно засчитать не за укол, а за удар в спину. Еще и писать в судно. Как будто мало унижений для одного дня. Вера решила, что ни за что и никогда пользоваться судном не станет, лучше смерть от разрыва мочевого пузыря. Представляя взрыв пузыря, который в ее воображении выглядел, как мыльный шарик, она уснула.
Проснулась она от толчка медсестры, но уже другой: “Просыпайся, сейчас будет обход, доктор придет”. Вера попыталась размешать кашу в голове, но не успела, он уже был в палате. Зато успела натянуть джинсы, обнаруженные на тумбочке, и лечь в них прямо сверху на постельное белье.
— Так, здравствуйте. Вера, правильно?
— Да.
— Очень хорошо. Вера, вчера тебя к нам привезли по скорой. Пожалуйста, скажи родителям, чтобы нам нужен твой паспорт и снилс для оформления. Это первое. — врач сделал пометку в какой-то бумажной форме на планшете с зажимом. Вера представила, что там чек-лист разговора с пациентом, где первым пунктом идет загадочный снилс.
— Второе. У тебя на правой руке повреждено сухожилие, от этого в пальцах утрачена сгибательно-разгибательная функция. Но ты не волнуйся, это не навсегда. После реабилитации двигательная функция восстановится. Скорее всего. — доктор снова глянул в планшет, как будто в поисках подтверждения. — Надо носить специальную шину и делать упражнения, потом расскажу какие. Ты правша?
Вера расстроено кивнула.
— Значит тебе рекомендация — учись обращаться левой рукой. Пока правая не поправится. Зато от школы освобождение получишь. — врач хитро подмигнул, мол, знаю я, чем вас, школяров, утешить.
— Так, после обеда жду тебя в процедурном кабинете. Вставать потихоньку можешь, на руку не опирайся. Пить и есть можно в обед. Всё, отдыхай. Скажи родителям про документы, не забудь.
Врач отошел к другой пациентке, а Вера не могла пошевелить не только пальцами, но и остальными частями тела. Значит, рука может и не заработать. “Скорее всего” ведь значит это. Ей не повезло, как и мальчику Кристоферу с роботом-любителем хрустящих детских пальцев. Теперь она точно не сможет играть. Конечно, ее отстранили от турниров, но она могла бы играть хотя бы дома с папой. И теперь эти тихие вечера с шахматной доской и чаем на кухонным столе показались ей навсегда пропавшими.
Позвонить маме надо, а телефон разряжен. Вера попросила у черноволосой зарядку. Соседка достала провод и протянула вперед, не глядя. И зря она не глядела. Увидела бы направленный в упор ненавидящий взгляд. Восхитительно-преступная легкость, с которой она протягивала зарядку, кого угодно могла довести до бешенства, но Вера спрятала глаза и начала движение к цели. Со стоном приподнялась, преодолевая головокружение и придерживаясь за кровать левой рукой. Пошатываясь, прошаркала до соседней койки по черному полу в носках без тапок. Под кроватью разноцветной кучкой были свалены кроссовки, но их обувание казалось немыслимой задачей. В этот какой-то особенно жалкий момент в палату, шурша пакетами, вошла мама.
От неожиданности Вера не удержалась и разрыдалась прямо там, где стояла, посреди палаты с зажатой в руке черной змеей зарядки. Мама усадила ее на кровать, потом успокаивала и гладила по голове, как маленькую, вытирала слезы и слюни, стекающие по подбородку на шею. Так они просидели на кровати пару минут, слышались только всхлипы и ласковые междометия “ну-ну”, “ох”, “ну что ты”. Немного подуспокоившись, продолжая шваркать носом, Вера сказала маме, что хотела ей звонить, но телефон сел и показала зажатый в кулаке шнур.
— Так я как как раз привезла тебе и зарядку, и наушники, и водичку и всё, что нужно. А чуть позже и планшет организуем. — Вере снова захотелось зарыдать, на этот раз от облегчения, но она удержалась.
— Там еще врач просил мой паспорт и что-то еще… Я забыла.
— Снилс, знаю. Паспорт твой у куратора в санатории, уже звонила этим козлам… Не хочется ругаться. Я им еще устрою. По судам затаскаю всех, кто там отвечает за детей. И Артема твоего Николаевича тоже убить мило. А собак бездомных давно пора всех переловить и перестрелять.
— Мама, ты что! Не надо, пожалуйста!
— Да ты что, дочь. Эта псина тебя покалечила, а могла бы и убить. Нет уж, я теперь никого жалеть не буду. — мама отвернулась от всхлипывающей Веры, которая минуту назад прижималась к ней щекой, а теперь отстранилась.
— Ладно, это потом. Я тебе тут привезла спортивный костюм, белье чистое, тапочки, зубную щетку. Там вон в пакете всякие вкусняшки, если тебе можно, поешь.
— Нельзя.
— Ну попозже значит. Я пока пойду с врачом поговорю. За тобой тут хорошо ухаживают?
Вера покивала.
— Ну и отлично. С тобой тут побуду, а потом пойду в санаторий разбираться. Узнаю, как они допустили, чтобы ребенок один ходил вечером. Вот и доверяй детей безалаберным людям. — видимо, возмущение клокотало в маме, то сильнее, то слабее, но безостановочно.
— Мам, а как ты узнала, что я здесь? — почему-то раньше этот вопрос в голову Веры не приходил.
— Так мне Артем Николаевич звонил. А ему этот мальчик звонил, Ярик вроде. Сразу как тебя на скорой забрали. Я в поезд прыгнула, утром и приехала.
— А Ярик при чем? — не поняла Вера.
— А ты что, не помнишь? — мама внимательно посмотрела на лоб Веры в поисках следов удара, от которого дочери отшибло память. — Этот мальчик тебя и спас, как я поняла. Он калитку открыл, чтобы ты выбежала, а потом до магазина довел, где уже скорую вызвали. Я туда тоже обязательно зайду, поблагодарю и денежку оставлю. Понять бы только, где это. Неужели не помнишь?
— Смутно помню, что был мальчик какой-то, а про скорую вообще не помню.
— Бедная моя доченька. Какая же ты вся израненная, смотреть больно. Покажи-ка мне, что там.
Мама попыталась заглянуть под компресс на руке, но едва приоткрыла кончик бинта, как увидела белесое дно собачьего укуса и, ойкнув, закрыла обратно. Не для маминых глаз такие раны.
— Хорошо, что всё уже позади. — мама вытерла глаза и нежно поцеловала Веру в макушку. — Я пойду к доктору, подожди меня.
Она вернулась через десять минут бледная и серьезная. Узнала про руку. Сказала, что пойдет в санаторий разбираться, еще зайдет сегодня. Вера попросила принести обещанный айпад и вещи из номера. На лице мамы было написано, что ответственные за случившееся живыми не уйдут.
Вере было жаль и Артема Николаевича, и председателя комиссии — смешного маленького мужичка с пузом — и охранника в грязной будке на входе, но ей хотелось, чтобы мама орала на них, топала ногами, угрожала и материлась. Чтобы им стало плохо и страшно, также как ей сейчас. Этого всё равно мало, ведь их пальцы двигаются, но хотя бы небольшое облегчение. Облегчение продлилось недолго. В следующей стадии Вере стало ужасно стыдно за то, что от нее как будто одни проблемы нормальным людям.
Эти нормальные люди наверняка думали: сначала эта дура читерила, но попалась, потом она полезла на стройку, где ее покусала бродячая собака и теперь ее мать хочет наказать виновных, хотя никто не виноват. Ну не самая ли она большая дура в мире?
Вера покраснела при этой мысли и схватила с тумбочки телефон на зарядке, чтобы отвлечься. На значке трубки по-прежнему краснели девять неотвеченных вызовов, но и в этот раз отвечать на них не было времени. Открыла ВКонтакте, нашла страницу первенства — так и есть. Ее фотография с блица и приписка: Вера Зайцева, участница чемпионата в группе до шестнадцати лет, дисквалифицированная за мошенничество, подверглась нападению бродячей собаки. Запись под значком UPD сообщала, что она в больнице, идет следствие, подробности сообщат позже.
На одну секунду Вера даже пожалела, что Ярик открыл эту чертову калитку. Этот позор когда-нибудь кончится или уже навсегда с ней? Сама не зная зачем, она прочитала комментарии под постом. В основном люди писали, что виноваты городские власти, бродячие собаки и ее мать. При чем тут мать Вера так до конца и не поняла. Ясно было только одно — желание стать знаменитой вышло ей боком.
В одном из комментариев с плачущим смайликом Вера узнала на фотографии профиля Свету и перешла к ней на страницу. Света была онлайн — на аватарке призывно светился зеленый значок телефона. Позвони мне, позвони. Страшно захотелось всё ей рассказать. Объяснить про дольмен и про желание, что соврала про читерство, что больше не сможет играть в шахматы и что только теперь по-настоящему поняла, как ей будет этого не хватать. Вера погладила пальцем синюю плашку “Добавить в друзья”, но нажимать не стала. Какие они на фиг друзья, если Света ясно дала понять, что общаться с ней не хочет. Нет, лучше незаметно заходить посматривать, какие у нее новости.
Пришла та, другая медсестра и позвала ее в процедурный кабинет. Вера дошла с трудом, сил было мало, а расстройств много. На перевязке пришлось снова любоваться на истерзанное зубами тело. Рука выглядела особенно плачевно. Глубина раны не позволяла стянуть края и зашить, мяса и кожи не хватало. Пока врачи совещались, что делать с этим, яму в руке промывали и обрабатывали от ядовитой собачьей слюны.
После перевязки Вера впервые посетила больничный туалет. Дверь была открыта настежь, женщины входили и выходили, чтобы выбросить ошметки мандарина в ведро, причесаться у заляпанного зеркала или помыть руки. Как будто никто в больнице не использовал туалет по его прямому назначению. О возможности спокойно сделать свои дела в тишине и уединении речь и быть не могло. Вера решила, что за этими делами придет ночью, а пока в зеркале с криво обрезанными краями и следами пальцев отражалось больное лицо. Футболка пузырилась из-за свежей повязки на ключице, как будто маленький горбик, на сальных волосах выступили белые крупинки перхоти, на носу созревал белый прыщ. Воображаемый идеал ее собственной красоты отодвинулся в непроглядную даль. Пора признать, что эту битву она тоже проиграла.
Вера смахнула перхотные крупинки, вздохнула и принялась мыть руки. Тут в туалет, звонко отбивая каблуками кафельную плитку, вошла женщина. Вера с трудом узнала в ней всезнающую медсестру из-за уличной одежды. Не в медицинском халате она выглядела молодой, а не вечной. Медсестра заняла раковину рядом и тоже подставила руки под кран. Может быть, она заступала на смену. Вера поздоровалась, женщина удивилась, что ее узнали, и радостно поздоровалась в ответ. Посматривая на Веру в общее зеркало, она вытерла руки о вафельное полотенце на плече и, склонив набок голову, как будто любуясь картиной в музее, сказала:
— Какая же ты хорошенькая! Любо-дорого посмотреть. Ручку вылечим — будешь снова раскрасавица. — подмигнула и была такова.
Вера от неожиданного комплимента забыла за чем пришла. Потом вспомнила, задумчиво прополоскала левую ладонь. На больной руке помыла только кончики пальцев, остальное скрывали бинты. Мокрыми руками отерла щеки, капельки сбежали по подбородку на шею. На шее тонкие позвонки и глубокие синие тени от больничного света. Хрупкая красота в отражении. Ее красота. Всезнающая медсестра дело говорит. Стоило чуть не умереть, чтобы ясно увидеть – она красива.

VI
Вера следила глазами за больничной мухой. Может она была больна, но теперь здорова и отчаянно хочет на волю. Не ко времени ты заболела и выздоровела, муха. Еще вчера было жарко и рамы настежь, а сегодня серый дождь, и духота, и все ходы запечатаны скукой. Вера смотрела в окно, но смотреть было решительно не на что. Задний двор городской больницы, политый дождем и грязью, вход в подвал и кусочек мокрой дорожки. Несколько раз в день Вера подходила к окну в надежде увидеть маму, но маму было не поймать. Она прорастала в палате, как будто и не шла ни по какой дорожке, порывисто обнимала её и доставала из шуршащего пакета съедобные утешительные призы: зефир в шоколаде, пастилу и молочные шоколадки. Всегда не то, что любила Вера, но всегда с улыбкой, от которой по телу пробегала теплая волна.
Мама теперь часто пропадала на консультациях с юристами, на беседах в администрации города и на встречах с “неравнодушными”, как она их называла. На следующий день после происшествия территорию оцепили лентой, повесили табличку “Осторожно!”, а собака вместе с щенками бесследно пропала. А два дня спустя мама и ее группа поддержки из соцсетей развернули кампанию против городских властей. Неравнодушные требовали провести отлов бродячих собак, а заодно отловить коррупционные схемы по продаже земли главы города. Пока полиции удалось выяснить, что стройплощадка арендована у города на долгий срок, но арендатор давно забросил строительство и собачью охрану не держит.
Из всего этого следовало заключить, что никто кроме Веры в случившемся не виноват. Пострадавшую такое положение дел устраивало, ведь она и сама так считала, а вот маму нет. От внутреннего кипения мама даже похудела — да и со всеми этими встречами и забегами до больницы времени поесть не было. Растеряв следы мирной жизни, она очень похорошела: лицо заострилось и разгладилось, тяжесть покинула движения. Все понимали, да и она сама понимала, что эта последняя вспышка красоты предвещает окончательное угасание, как жаркий день в августе.
У мамы даже появился поклонник – лечащий врач Веры – замечательно бровастый мужчина с круглым южным выговором. Они подолгу обсуждали перспективы реабилитации поврежденной руки, он угощал её кофе из кофемашины вприкуску с разноцветными конфетами из подарочных наборов. Мама находила всё это утомительным, но обязательным для достойного ухода за Верой.
На вопросы о состоянии папы она отмалчивалась, выдавая порционно крошки, из которых Вера собрала грустную мозаику папиного сумасшествия. Сказала только, что у папы недавно было сильное обострение, он тоже побывал в больнице, но уже дома под присмотром бабушки. То ли про случай с дочерью ему не рассказали, чтобы не волновать, то ли он был занят другим, но Вере он так и не позвонил.
Пока мама бегала по встречам, а папа не звонил, в больнице была только сводящая зубы скука. Всё те же уколы, перевязки и ласковые глаза врача, сравнивающие маму с Верой, и не в пользу последней. Только поменялась одна соседка — выгодное место у окна заняла древняя бабуля, которая с уже трудом выносила жизнь. К ней каждый день приходил молчаливый сын пенсионного возраста, приносил суп в термосе и чистую одежду, а потом подолгу сидел возле матери. Говорили они или нет из Вериного угла слышно не было, но сидели они так тихо, что остальные жители палаты быстро про них забывали. Все женщины втайне надеялись, что у них будет именно такой сын.
Но великолепный сын приходил всего не несколько часов, а всё остальное время бабушке по очереди помогали соседки. Поднятая вверх слабая рука означала, что бабушка просит помочь дойти до туалета, усесться на него, а потом встать и вернуться на кровать. Даже Вере пришлось один раз сопроводить больную и поддерживать ее за мягкие руки на протяжении всего мероприятия. Она бы ни за что не согласилась на это сама, но отказываться было неудобно, остальные уже много раз помогали, а прямо сейчас в палате была только одна соседка на капельнице. Не повезло, и бабушка сходила при ней по-большому. Когда пришла мама, Вера опять рыдала и просилась домой, но мама сказала, что лечение еще не кончено, надо потерпеть.
Потом мама ушла, а Вера наблюдала за ее уходом из окна. Дождь прошел и оставил на листьях солнечные лужицы. Вера завистливо следила за мельканием маминых ног, легко уходящих из больницы по влажной дорожке. Из окна тянуло свежей краской. Вера не знала, что не одинока — из другого окна за дорожкой следили граненые глаза мухи.
Так одновременно с мухой они увидели, как навстречу маме двигается Артем Николаевич. Мама заметила врага первая и с размаху остановилась. Он почувствовал изменение встречного движения и поднял глаза от своих кроссовок. Их разговора слышно не было, но Вера примерно представляла содержание. В шахматах такая встреча называется патовой ситуацией. Артем Николаевич – белый король, мама – чёрная королева. Должна быть третья фигура. Это она сама. Хотя до чёрного короля Вере как будто расти и расти, но вот она наблюдает из окна, как ее королева запатовала белого короля. Пат традиционно приводит к ничьей, поэтому мама и тренер разошлись на дорожке и направились в разные стороны.
Вера отскочила от окна, как будто с улицы он мог заметить ее замешательство. Схватила из ящика тумбочки расческу, доковыляла до общего туалета с зеркалом, причесалась. Ну вот, так хотя бы аккуратно. Хотя, конечно, голову бы помыть не мешало, но одной рукой ужасно неудобно и компресс на правой мочить нельзя. Только если маму попросить помочь. Вот и он. Вера сделала удивленное лицо при появлении Артема Николаевича, сидя на своей койке в выжидательной позе. Он принес коробку Рафаэлло. При появлении мужчины не пенсионного возраста, соседки завозились, подбираясь и приглаживаясь.
Вера не знала, что ответить на приветствие и рафаэлло. Стоило бы сказать спасибо, но это не то. Какие слова могут выразить, что он был ее кумиром, что он обманул ее и подставил, что он не оценил ее жертвы и, кажется, вообще ничего про нее не понял. Артем Николаевич смотрел внимательно, как будто понимая движение Вериной мысли. Но на самом деле нет, он ничего не понимает. И ей пришлось снова себе это напомнить. Как и то, что пора перестать приписывать людям ясновидение.
— У тебя сейчас нет процедур? Может выйдем на улицу? Там хорошо, свежо после дождя. — тренер поводил глазами по палате, задержавшись у окна на кружащей мухе. Пока он водил глазами, лица соседок расцветали. Только бабуля у окна уже смотрела в вечность.
Вера поняла, что Артем Николаевич смутился от женского внимания. Чужое смущение всегда приносит радость и ей даже на минуту стало весело и легко. На предложение ответила кивком и принялась обуваться, помогая себе левой рукой, а правую держа наотлет.
— Вер, а что с рукой? Подожди, помогу. — тренер присел на коленку и завязал ей шнурки. Женское одобрение в палате потеплело на еще несколько градусов. Всем стало жарко, особенно вспотел Артем Николаевич. Когда они наконец вышли из палаты в коридор, тренер отдувался, как после пробежки. Вере пришлось спрятать улыбку в вороте кофты.
На улице и правда было хорошо. Нашли пустую лавку, к сиденью дождь прибил пустые оболочки семечек. Мусорные скорлупки почему-то напоминали о приятном — лето, закат, посиделки на закате во дворе. Кажется, в ее дошахматной жизни что-то похожее было, но уже не вспомнить.
— Так что с рукой, ты не ответила? — вернулся к прерванному разговору Артем Николаевич, когда они расстелили его куртку на лавку.
— Пальцы не работают. — Вера показала слабое подрагивание пальцев на правой руке. — Собака сухожилие задела.
Повисла пауза на целую траурную минуту.
— Мне очень жаль. — сказал тренер с выдохом, как будто выталкивая наружу сожаление.
— Ты знаешь, мне Ярик позвонил в поезд и весь этот ужас рассказал. Я бы сразу же вернулся, но до Саратова только полустанки, сочинский не останавливается. Пришлось ехать до Саратова, потом несколько часов дома переждать и снова в поезд.
Тренер как будто споткнулся и остановил поток неуместных оправданий.
— Жаль, что меня так долго не было рядом. — подытожил.
Вера кивнула, принимая его сожаление. Ей тоже было очень жаль. Жаль, что никого не было рядом. Жаль, что про нее вспомнили только, когда самое страшное случилось. Жаль, что теперь она им интересна, а себе самой нет. И их интерес тоже скоро пройдет. Когда выяснится, что играть она больше не может и ничего из себя не представляет. Ноль без палочки. Кстати, при чем тут палочка? Ноль с палочкой похож на букву “Р”.
— Я еще тебе должен кое-что рассказать. Всё рассказать, если точнее. — тренер помолчал, настраиваясь на долгий разговор. — Перед турниром меня позвал в кафе отец Ярика и предложил деньги, если мне удастся сделать так, чтобы Ярик выиграл хоть один турнир. А мне деньги были очень нужны. Они, конечно, всегда всем нужны, но тогда мне особенно были нужны. Понимаешь, я лудоман. Знаешь такое слово?
Вера отрицательно помотала головой.
— Ну это значит, что я играю. На деньги. Уже много лет этим занимаюсь, и вначале всё было неплохо, а потом стало очень плохо. — тренер потеребил себя за коленку, потом пригладил волосы на затылке. Нервничает — поняла Вера.
— А во что вы играете? В карты? – кроме шахмат и карт других игр она не знала.
— Ну бывает и в карты, но редко. В основном ставки. На спорт там, да на что угодно. В автоматах еще, когда совсем припекает. В последнее время часто припекает, честно говоря.
Когда говорили про игровые автоматы, Вере представлялся автомат из ближайшего к дому супермаркета, в котором металлическая клешня вылавливает игрушку. Картинка явно была не та, но как могли бы выглядеть те, другие автоматы, засасывающие деньги, она представить не могла.
— В общем долги большие образовались, пришлось квартиру продать. Половину жена забрала, а другой половиной я расплатился. И моим детям теперь негде жить, жена снимает. Она свою половину тоже профукала, машину купила и на море съездила. Я это всё в общем к чему рассказываю. Чтобы ты понимала, в каком я положении был, когда Иван – это отец Ярика – предложил мне эту сделку.
Вера кивнула. Она всё еще плохо понимала, к чему ведет Артем Николаевич, но видела, что ему трудно говорить об этом — слова как будто еле выходили из горла, преодолевая сопротивление голосовых связок, а значит он делится с ней чем-то сокровенным.
— И я долго ничего не мог придумать для Ярика, а потом придумал эту простую схему с номерами. Думал, это ведь детский чемпионат, а не турнир претендентов на звание чемпиона мира, кто там будет придираться. Но ошибся. — он махнул рукой, показывая, насколько всё это теперь не важно.
— И те деньги, что отец Ярика перечислил, я почти в тот же день проиграл. Ты меня тогда в баре видела. Я только, знаешь, чего никак понять не могу, почему ты вызвалась? Ты тоже читерила и подумала, что слухи про тебя?
Вера опять оказалась не готова к этому вопросу. Сложно ответить так, чтобы тебя поняли, если ты сам себя не понимаешь. Она хотела бы придумать благозвучную и весомую причину, но чувствовала, что Артем Николаевич не Ярик, с ним не прокатит. К тому же, тренер с ней откровенен — рассказал про детей и про деньги, значит она тоже должна рассказать правду.
— Я тоже должна вам кое-что рассказать. Понимаете, я загадала желание на победу. Знаю, звучит бредово, но это правда сработало. — Вера заговорила очень быстро, опасаясь, что тренер будет насмешливо перебивать, хотя за ним такой привычки никогда и не водилось.
— Я сначала даже и не думала про это, а потом на рапиде заметила, что играть стала по-другому. И, знаете, так ведь не бывает, чтобы всё легко доставалось. Папа сильно заболел. Я заметила: чем мне играется лучше — тем ему хуже.
Вера поковыряла облупившуюся краску скамейки. Про папу говорить было неприятно. Это только ее, никто другой не поймет.
— И со Светой еще, соседкой моей, тоже плохо вышло. Я хотела дать ей выиграть, и всё делала, чтобы проиграть, но дольмен сработал так, что проиграть не вышло.
— Кто? — удивленно спросил тренер.
— Дольмен. Валун такой. Ну камень жертвенный, знаете?
— Ну.
— Ну и вот. Мы на экскурсию ездили в древний город и там я желание загадала, а он взял и исполнил.
Тренер помолчал, осмысляя древние города, дольмены и желания.
— Вера, ну это же ерунда какая-то. Ты же вроде уже большая, чтобы в такие сказки-то верить.
— Да я тоже сначала не верила. А потом…
— Да нет, точно тебе говорю, что ерунда. Я же твой тренер. Я знаю, как и почему ты стала играть по-другому. Мы ведь готовились, вспомни! — он потряс руками, как будто взбалтывая воспоминания в ее голове. — Сколько ты материалов изучила, сколько вариантов подготовила, сколько тренировочных партий отыграла. Я прекрасно видел, как ты играла, ничего там не было магического, только тренировки. Просто наконец количество перешло в качество. Первый закон диалектики! Еще вы такое, наверное, не проходили…
— Нет. Да и не только из-за побед так думаю. Я себя чувствовала совершенно по-другому во время игры. — упрямо настаивала Вера.
— Ну знаешь, я когда играю, тоже себя необычно чувствую. Ты, по-моему, давно в каком-то трансе, разве нет?
Она пожала плечами, как будто не определилась, но на самом деле она определилась, что это звучит обидно.
— Да нет, папе становилось хуже прямо после побед. То числа эти, то…
Артем Николаевич наблюдал за движением сомнений по лицу Веры и как будто слегка кивал в такт кудрявой головой.
— Я не знаю, что там с твоим папой — надеюсь, что он поправится и всё с ним будет хорошо, но ты тут точно ни при чем, поверь мне.
— Да уж. Верь вам. — огрызнулась Вера.
— Да, ты вправе на меня обижаться. — Артем Николаевич сокрушенно покивал, кудри в районе лба упруго запрыгали. — Я не должен был соглашаться, чтобы ты взяла вину на себя. Я смалодушничал. Но ты сама пошла к комиссии… А я решил не опровергать твое признание, чтобы папа Ярика мне заплатил. Козел я, одним словом.
Вере не нравилось всё, что говорил Артем Николаевич. Его странные признания не приносили ей ни облегчения, ни ясности. Ситуация выглядела хуже и хуже, а кто виноват она понять не могла.
— Вера, я виноват и не рассчитываю, что ты меня простишь. Но я знаю, что ты очень талантливая девочка и никто тебе не помогал. Смотрела мультик про Кунг-фу панду? Помнишь, что там оказалось в свитке дракона? Ничего. Никакого секретного ингредиента нет. Всё в тебе! Ты талантлива сама по себе. И всегда была.
Вера с сомнением посмотрела на Артема Николаевича.
—Да-да, так и есть. Зря я тебе этого раньше не говорил. Просто не хотел, чтобы ты зазвездилась. — продолжил он, отвечая на ее сомнение подтверждающим кивком. — Пожалуйста, не бросай шахматы. Все эти дисквалификации, конечно, очень неприятны, но они закончатся. И если ты будешь тренироваться и перестанешь думать о глупостях, ты вполне можешь претендовать на серьезное спортивное будущее.
— Всё это уже неважно. — горько отозвалась Вера. — Правая рука не двигается, я не могу играть. Может пальцы восстановятся, а может и нет. Никто не знает.
— Я надеюсь, что правая рука восстановится полностью, но при желании можно играть и левой. На это потребуется время, но переучиться можно. Это, кстати, для развития мышления будет очень полезно. Я вечером занесу эспандер, начнешь руку тренировать. Попробуем? — воодушевленно предложил тренер.
Верин рот скривился как от противной кислятины. Тренер вдохновился, потому что почувствовал новый челендж. Поставит деньги, сможет ли эта дурочка играть левой. Вот еще, развлекать этого козла не хватало.
— Артем Николаевич. Не приходите вечером. — Вера встала с лавочки и поплелась в палату, на ходу вытирая злые слезы.
То есть он виноват, что с ней это случилось, он виноват, что она больше не может играть в шахматы и он хочет опять дать ей надежду, что всё поправимо. Да она даже в зубы щеткой попасть не может! Какие уж тут шахматы. И как можно вернуться после такого скандала. Нет, это снова подстава.
Она представила, как грустно сидит на лавочке Артем Николаевич, как ему стыдно и обидно. На секунду стало легче. А потом стыдно стало ей. Нельзя так, он ничего плохого не сделал, всё произошло случайно, он ни в чем не виноват.
А кто виноват? Если он не виноват, дольмен не виноват, значит она виновата? Что же это такое, опять она сама всё испортила.
Весь день Вера провела в отвратительнейшем настроении, с едой опять возникли сложности. В больнице кормили чем-то настолько странным, что они потом всей палатой гадали, что бы это могло быть. На обед, например, давали тертую морковь, смешанную с манной крупой. Размышления вслух о том, кто и как мог придумать такой рецепт, дали им тему для разговора на целый вечер.
Вера хотела бы вернуться к режиму избавления от пищи через рот, но в общественном туалете слишком опасно. Не дай бог, кто-нибудь скажет врачу, а врач маме и пойдет-поедет. Лучше просто не есть. При таком меню плохой аппетит никого не удивит. И Вера есть перестала. Только много пила, чтобы много бегать по-маленькому и избавляться от жидкости. Она прочитала, что от этого здорово худеют. Говорят, еще есть какие-то эффективные таблетки, но они стоили пять тысяч рублей. Без призовых теперь будет туго. Если только на день рождения родители подарят денежку, а она их купит через интернет. Есть такая услуга — купить таблетки через девочек, у которых есть на них рецепт, только им тоже заплатить надо. А без рецепта не продадут.
Перед ужином пришла мама. Возле ее носа залегли глубокие усталые тени. Вера сказала, что заходил Артем Николаевич, принес рафаэлло.
— Что-нибудь сказал-то тебе хоть? — как бы невзначай поинтересовалась мама.
— Извинялся. Предлагал, чтобы я тренировалась играть левой рукой. — также невзначай, как будто это ничего для нее не значило, ответила Вера.
— Ну, а что, кстати, идея неплохая.
— Мам, да меня же отстранили! Я не могу после такого вернуться в серьезные шахматы. Смогу играть только во дворе с дедами.
— Ну будешь делать что-то другое. К тому же, чем тебе помешает уметь всё делать обеими руками? Пока еще правую реабилитируем, как раз займешься.
Веру страшно раздражало, что близкие люди вместо того, чтобы просто пожалеть, постоянно давали ей задания. Ну попробуй сама, мама, потерять ведущую руку и переучиться на другую. Как будто это так просто.
— Я, конечно, не настаиваю, но идея хорошая. Подумай. А Артем Николаевич уехал, он не сказал? — спросила мама, раскладывая выстиранные носки и трусы Веры на батарее.
— Не сказал. Он, наверное, уехал. А что ты ему сказала?
— Ой. Я сказала, что надеюсь, что с его с детьми тоже случится что-то подобное. Ужасно сказала. Потом позвонила извиниться, он вроде бы ничего, простил.
Они помолчали. Этот разговор претендовал на звание самого откровенного в их отношениях. Мама закончила развеску белья и облокотилась руками о подоконник, чтобы потянуть уставшую спину.
— О, а вот и он. — мама указала рукой на окно.
— Кто? — не поняла Вера.
— Да Артем твой Николаевич. Не уехал значит.
Спустя пару минут тренер и правда появился на пороге палаты. Он стеснялся направленных на него взглядов, а женщин в палате стало еще больше, значит глаз тоже. Он смято поздоровался со всеми и достал из кармана какой-то кружок, похожий на собачью игрушку.
— Вер, вот. Это эспандер называется, я тебе говорил. Для тренировки рук. Надо и правой, и левой по пятнадцать раз сжимать до конца. Сделаешь, ладно? — Вера кивнула. — А потом еще потихоньку писать начнем левой, если ты не против.
Вера снова кивнула.
— Ну я, собственно, только за этим. Завтра после завтрака зайду. Принести что-нибудь?
Вера отрицательно помотала головой.
— Хорошо. Тогда до завтра. Дамы, до свидания.
— Подожди, Артем, я тоже пойду. Доченька, пока, тоже завтра зайду, но после обеда. — мама резво собрала свои вещи, чмокнула Веру в висок и вышла вместе с тренером. Женщинам палаты такой финт не понравился, но что они могли поделать.
Ничего не понимающая Вера смотрела из окна, как мама и Артем Николаевич уходят по сухой дорожке в одну сторону. Муху спрашивать что происходит было бесполезно, ее фасеточные глаза уже отражали вечность.

VII
Вера выводила левой рукой строчные и прописные буквы алфавита в прописях для четвертого класса. Занятие утомительное, монотонное и нелепое для людей любого возраста. Вере приходилось пристраиваться на больничный подоконник боком, распластав возле бедра тетрадь с веселенькими картинками на обложке и мучением внутри. От кривой позы и непривычного напряжения быстро уставала спина, после двадцати минут письма хотелось прилечь, но она пыхтела и продолжала, нагружая здоровую руку.
Это еще ничего. Самое сложное опять оказалось в районе рта. Вера могла надежно удерживать столовые приборы левой рукой, только сжав их в кулак, как дошкольник. Если она пыталась немного ослабить хватку и взять вилку по-взрослому изящно — наколотый кусок опасно свешивался вниз и грозил пятном. Вере пришлось стать еще избирательнее в еде: отказаться от сыпучей гречки, взъерошенной капусты и других продуктов сложной формы ради стопроцентного попадания снаряда в рот. Несмотря на ограничения, ела она с удовольствием. Через три недели пребывания в стационаре Вера привыкла к больничной еде. По-прежнему оставались необъяснимо странные блюда, но появились и кандидаты в фавориты. По ее мнению и вкусу, больничной кухне особенно удавались творожная запеканка со сгущенкой, рассольник и тефтели в томатном соусе. Даже было иногда жалко, что блюда на неделе не повторялись.
Оказалось, что в современной жизни совершенно необходимы обе руки. Обе они важны и нужны, чтобы делать вещи, на которые двуручный человек не обращает внимание: застегивать лифчик — одной придерживаешь, другой зацепляешь за петельку, снимать штаны с обеих ног, расстегивать пуговицы на кофте, а еще умываться, тереть глаза и сотни маленьких дел, которые руки делают легко и привычно.
Единственное, с чем Вера научилась более-менее легко обращаться левой рукой и даже без дополнительных упражнений, — это планшет. Большой палец скролил ленту не хуже правого брата, эргономичный корпус как будто сам прыгал в ладонь. Зависая в интернете, Вера специально не интересовалась новостями о турнире и собачьем происшествии. Ей хватило почитать один тред под постом на спортивном новостном портале. С ветки обсуждения свешивались гроздья гневных комментариев в духе: “мать-кукушка не следит за ребенком”, “ей лишь бы мужика поймать на старые сиськи, а на дочку наплевать” и “куда смотрят органы опеки”. Далее прилагалась ссылка на инстаграм мамы, где для разгона желчи было всё необходимое: бизнес-советы, фото в купальнике, рекомендации по отношениям с детьми. Под постом с маленькой Верой, который мама выкладывала в честь дня её рождения, пришлось отключить комментарии. Фото репостили паблики и порталы с припиской: “мать девочки развивает бизнес в инстаграме” и отметкой профиля, что вызвало мощный прилив новых подписчиков. Мама смотрела на растущую популярность с раздражением. Вере же было очевидно, что желание мамы раскрутить инстаграм исполнилась, пусть и не так, как она себе это представляла.
Каждый день в больнице Вера сжимала эспандер, писала прописи и принимала гостей: мама и Артем Николаевич приходили по очереди или одновременно. Мама сменила гнев на милость, перестала трястись при упоминании тренера и всю вину за происшествие возлагала на санаторий и шахматную федерацию. Те, в свою очередь, не упускали шанса сыграть в пинг-понг ответственностью, особенно упирая на то, что всё случилось за пределами санатория и что пострадавшая покинула его по заявке тренера.
Женщины в палате уже привыкли к регулярным визитам Артема Николаевича и суетиться при появлении перестали – поняли, что на раздачу призов опоздали. Тренер приходил обычно после завтрака, приносил вкусняшки по запросу Веры или новые прописи, они беседовали о партиях и играли вслепую — садились рядом на лавочке во дворе, закрывали глаза и называли вслух ходы. Гуляя по больничному двору, ходячие пациенты слышали шифрованные послания: конь на дэ-шесть, ладья бэ-один, неплохо, вариант Маршалла — так было в партии Непомнящий-Карлсен. Иногда кто-нибудь из игроков хмыкал или вздыхал, а сыграв партию, они молча пожимали друг другу руки и тихо улыбались своим особенно удачным ходам.
Почти идиллия в больничном блоке могла бы длиться дольше, если бы Вера не решилась наконец позвонить папе. Она могла бы позвонить и раньше, но не была готова услышать его сумасшествие собственными ушами. А теперь готова. Думала, что готова.
— Алё! Привет, дочь.
На звонок папа ответил почти сразу, после второго гудка. От нежного “привет, дочь” захлебнулись заготовленные слова.
— Привет, пап! Это я. Прости, что не звонила. Я ужасно соскучилась! А почему ты не звонил, а?
— Не мог, дочь, извини. Я в больнице был, а там телефоны отнимают.
— Я тоже в больнице.
— Я знаю. Как рука?
— Правая не работает, тренирую левую.
— Это правильно, пригодится. А как мама?
— Да хорошо. Приходит каждый день. А ты-то как?
— Ничего, дочь, сойдет. После больницы было получше, потом опять похуже. Я сходил в храм, навестил могилку Егора… Помнишь друга моего школьного?
— Да. — как не помнить, подумала Вера. Он во всем и виноват, прорицатель сраный.
— Ну вот. Выпил там сто грамм за упокой души, подумал о своей жизни и понял, что делать дальше. Я маме еще не говорил, скажу пока только тебе. Дочь, я уеду. Поеду в Тверь. — он сделала паузу, подождал реакцию и, не дождавшись, продолжил. — Там есть один знаменитый монастырь, стоит на острове, а вокруг огромное озеро, почти как море. Хочу там за садом ухаживать, ремонтировать мелочь всякую, ходить на службу. То есть помогать трудом. Трудник называется. Понимаешь?
— Нет. Ты что, на совсем уезжаешь?
— Нет, не насовсем. Пока не станет лучше. Если захочу, могу уйти в любой момент.
— А ты захочешь?
— Я не знаю. Но знаю, что остаться не могу. Плохо мне, дочь. Тревожно и страшно. И так каждый день. И даже во сне. Понимаешь?
— Да. — еле слышно прошелестела в трубку Вера.
— Пожалуйста, передай маме. Я когда доеду до места, ей еще обязательно позвоню.
— Хорошо.
— Пожалуйста, не обижайся на меня. Я тебя очень люблю и надеюсь, что ты приедешь меня навестить, когда устроюсь. А рука починится, точно тебе говорю. Не переживай из-за этого. Слава Богу, что обошлось. Правда?
— Да.
— Да. Пора мне, дочь. Позвоню через пару дней.
Вера уже не могла говорить, давилась слезами и просто слушала.
— Не обижайтесь на меня. Люблю и целую! Пока, дочь.
— Пока, пап.
Вера положила трубку и прямиком отправилась в туалет. Больше никаких условностей. Всё дозволено: блевать, плакать, жалеть себя, жалеть папу, жалеть маму, ругать себя, ругать маму. Кто-то из них двоих виноват в этом. С кем-то из них двоих папа не захотел остаться. Выпустив из себя больничный обед, Вера без сил повисла на холодной раковине. С длинными паузами на отдых помыла лицо и прополоскала рот, сплюнув застрявший в зубах кусочек уже не опознать чего. В зеркале отражалось желтое лицо и синие губы. Горло жгло, желудок волновался и прыгал, серая муть наползала на зрение. Плохо, очень плохо. Вера испугалась, заплакала, облокотилась на раковину и стала молиться, что, если сейчас не упадет, больше этого делать не будет. Господь помог, сказал бы папа. Вера устояла. А потом долго дышала в открытую форточку коридора и решила, что это последний раз, когда она делает себе плохо по собственной воле.
Маме она рассказала в тот же день. По примеру Артема Николаевича предложила выйти на улицу и присесть на лавочку для серьезного разговора. Самым спокойным из возможных тонов она передала маме содержание телефонного разговора с папой, дважды повторив, что он ей обязательно позвонит, как только доберется. Кажется, маму больше всего разозлило, что папа сообщил об отъезде через Веру. А Вера находила себя вполне надежным гонцом и обижалась, что мама не доверяет ей передачу важных сведений.
В тот же день после разговора на лавке было решено ехать домой. Мама надеялась застать папу и отговорить его прятаться от болезни за толстыми стенами монастыря. Вера понимала желание папы сбежать, она мечтала о том же и с радостью поддержала идею покинуть больницу. Уколов от бешенства осталось всего два, сделать их можно и в Саратове. Для восстановления пальцев врач рекомендовал продолжать лечебную гимнастику, но никакие процедуры с ней уже не проводили. Рука оставалась безответна ко всем манипуляциям, но все врачи в один голос твердили, что это ничего не значит.
Для прощания с больничными обитателями мама купила три упаковки конфет — две соседкам и одну врачу — и велела Вере подарить. Перед сном накануне отъезда Вера размышляла, как бы половчее это провернуть. Что бы сказать такое милое и приятное, а потом закрепить слова благодарности конфетным презентом. Утром она медленно собирала вещи, которых было всего ничего, и поправляла шуршащий пакет со стопочками конфетных коробок, как бы извещая палату о предстоящей радости. В течение утра повода внезапно достать эти коробки не представилось, Вера протянула до последнего и перед самым уходом сказала в воздух палаты: “Всем до свидания! Выздоравливайте!”, положив две упаковки конфет на свою тумбочку. Вышло нелепо, так что второй раз за день она позориться не захотела и последнюю коробку конфет для врача выбросила в урну при выходе из больницы. Мама заходить прощаться не стала, ждала у калитки, так как опасалась неприятного разговора с бровастым доктором и просьбы дать телефончик. На вопрос о конфетах Вера ответила, что всё сделала, врач благодарил за подарок.
Пока Вера боролась с конфетами, мама боролась за справедливость. Прокуратура продолжала расследование, направляла владельцу стройплощадки вялые запросы о состоянии вверенной ему городом территории и получала такие же вялые ответы. Выходило, что город сдал землю в аренду, а арендатор превратил ее в пустырь, где чуть не погиб ребенок. Но преступную халатность арендатора площадки нужно было еще доказать.
В одной юридической конторе с мраморным полом и сотрудниками в дешевых костюмах, за всего тридцать две тысячи рублей маме гарантировали победу в суде, компенсацию расходов на юридические услуги и компенсацию морального вреда. Мама рассудила, что дело выгодное и стоит вложиться. Перед сном накануне отъезда она представляла, как размещает в инстаграме победный пост, благодарит всех неравнодушных и говорит, что это общая победа над безалаберностью городских властей.
Утром в день отъезда ей выдали под роспись жирную папку документов, вспученную от тяжести юридического языка. Белые листы покрывали росписи ссылок на многочисленные законы, подзаконные акты и подпункты. Маме понравилась основательная тяжесть бумаг. Она поблагодарила юристов, аккуратно уложила бока папки в пакет и поверила, что скоро все обидчики будут наказаны. Подготовленные юристами документы полагалось отправить во всякие ответственные службы и ждать ответа на домашний почтовый адрес.
В вагон загрузились всей честной компанией. Вера и мама ехали в одном купе, Артем Николаевич ехал в соседнем. Между ними как будто действовало негласное правило: не упоминать собак и папу. Вера прорыдала из-за папы всю ночь накануне и поддержала правило, хотя чувствовала себя маленькой предательницей.
Артем Николаевич большую часть поездки проводил в своем купе, но заходил на чай или на обед. Они с мамой тихонечко беседовали, вспоминали общих знакомых и обсуждали, куда еще стоит заявить, чтобы наказать виновных в происшествии с Верой. Артем Николаевич много и по-дурацки шутил. Вера заметила еще в больнице, что тренер много шутит при маме. А при Вере нет.
Значит ли это, что общение с Верой навевает на него тоску? Нет, это значит, что мама вызывает в нем желание шутить. И она смеется. Дома она редко смеялась, почти никогда. Дома почти никто не смеялся. А сейчас по лицу мамы скользили блики от затухающей шутки. Никакого раздражения, никакого упрека, только смешливые глаза. А он смотрел на нее с нежностью.
Только один эпизод в районе Сальска немного разбавил благостную атмосферу в купе. На двадцатиминутной остановке, когда проводница отлучилась по своим проводничным делам, в вагон пробралась цыганка. Ничего такого она не делала, просто предлагала погадать или сыграть в преферанс. Когда темная на фоне окна фигура появилась в проеме купе и сунула почти в самый нос Артему Николаевичу засаленную колоду карт, тренер весь побледнел и ахнул. Мама замахала руками, мол, подите, нам не нужно, но уже было поздно. Цыганка почуяла жертву, уселась на полку возле Артема Николаевича и начала бодро сдавать карты. Тренер смотрел выпученными глазами, растерянная мама вяло протестовала, но такую мирным протестом не возьмешь. Вера сообразила первая.
Она соскользнула с полки и в одних носках добежала до купе проводницы. Вера заглянула в купе, там было пусто, но на столе цветастая клеенка и стакан с разноцветными ручками, на полке микроволновка, на стене календарик. В голове Веры пролетела быстрая мысль стать проводницей и кататься в уютном служебном купе по городам и весям. Но мечтать было некогда, надо было спасать тренера и маму. Проводница обнаружилась в тамбуре, где она помогала грузиться пассажирам, принимая тяжеленные сумки. Желания быть на ее месте сразу поубавилось. Завидев босоногую девочку, она вопросительно взмахнула подбородком, вроде как вопрос, чего тебе. Вера сказала, что у них в купе цыганка играет на деньги. Проводница молча бросила сумку пассажирки на пол и пошла за Верой. Но помощь уже не требовалась, мама справлялась сама. Став в одночасье как-то крупнее, она по капле выдавливала из купе врага. Когда подошла проводница, поле битвы уже перетекло в коридор. Цыганке показали, как пройти к выходу и та без сопротивления направилась туда в сопровождении проводницы.
Когда все чужие ушли, мама повернулась к Артему Николаевичу. Он успел сменить выражение лица с ошарашенного на виноватое и сказала, что должен кое-что рассказать. Вера почувствовала себя лишней на этом моменте откровенности. Она обулась и, захватив с собой телефон со столика, загруженного чайными подстаканниками, вышла прогуляться до туалета.
Снова оказавшись у зеркала в металлической оправе поезда, обнаружила в отражении постапокалиптическую версию себя. Щеки сдулись после больницы, рука болталась на прицепе, в лице появилась графичность. Не только больница сделала ее тоньше и легче. Раньше раздутое от амбиций тело, теперь свободно и бесцельно дышало, джинсовый пояс больше не сдавливал мягкий живот. Вера погладила лицо за шелковые щеки и нежно почесала сама себя за ушами. Не так уж плохо, можно жить. Решила всё-таки воспользоваться туалетом по назначению, раз уж она здесь, и стянула до колен джинсы. Из заднего кармана на грязный пол выкатился забытый амулет из “Звенящего кедра”. Вера осторожно, чтобы не испачкаться, подняла его двумя пальцами, покачала головой и выбросила в открывшееся жерло унитаза. Потом улыбнулась себе в зеркало, помыла руки и вышла из туалета, чуть не столкнув с прохода следующего посетителя. Пришлось извиниться, но ничего, переживет.
Вера не пошла сразу в купе, хотя дверь была открыта и из отсека слышался тихий шелест голосов. Заслышав маму, Вера беззвучно фыркнула. Так вкрадчиво сейчас звучал мамин обычно высокий голос, как будто она убаюкивала котенка, а не разговаривала с мужчиной. Артем Николаевич еще не знает с кем связался. А может быть, с ним она будет другой. А папа пусть возделывает монастырский сад. Почти наверняка ему там станет лучше.
Вера осталась стоять в коридоре, сделала легкую разминку, покачалась на носках туда-сюда. Мимо нее шаром пронеслась маленькая девочка из соседнего купе. Без телефона скучно. Достала телефон, проверила обновления. В инстаграме мамы ничего нового, старые комментарии хейтеров замерли, как насекомые на липкой ленте. Лениво пролистала всю ленту в инстаграме, потом перешла в ВКонтакте. А вот тут было кое-что новенькое. Новенькая Света, о которой из-за волнений по руке и папе она успела позабыть. На фото Света держала в одной руке кубок и подарочный пакет, в другой бумажный диплом, на шее болталась медаль на ленте триколора. Что написано на дипломе прочитать было сложно, но понятно, что за первое место, других дипломов в вк не выкладывают. Надпись под фото гласила “Светлана Лазарева, 16 лет, г. Дмитров Московская обл.”. Значит Дмитров на Д, а не Долгопрудный. Света почему-то не улыбалась. Она стояла по-бойцовски на широко расставленных ногах и крепко держала добычу. Воинственная поза делала ее тело взрослее, но тонкие ручки и ножки выдавали детскую хрупкость. Под постом вереницей однотипных слов тянулись поздравления и взрывающиеся салютики.
Вера убрала телефон в задний карман и повисла на поручне, тыкаясь лбом в прохладное окно. Света выиграла классику и получила большие призовые. Света — чемпионка страны. Всё правильно, так и должно быть, она заслужила это. Теперь она возьмет эти деньги и уедет от родителей в Москву. Она будет снимать квартиру с другими девочками, встречаться с парнем, ходить в уютные московские кофейни и совсем перестанет бояться. А еще, она будет играть. Она будет играть в Америке и в Европе, играть с сильнейшими соперницами, играть за призовые в несколько тысяч евро и долларов, играть так, что за партиями будут следить в Индии и Перу. Это справедливо для Светы, но не справедливо для одной маленькой Веры в поезде.
Что-то дернуло ее снизу за рукав.
— Хочешь поиграть? — маленькая девочка из соседнего купе смотрела на Веру с надеждой.
Вера пожала плечами, мол, всё равно. Девочка восприняла это как согласие и повела её в свое купе. За столиком сидела мама девочки с книжкой в руках, она благосклонно улыбнулась гостье и вернула взгляд в книгу. На застеленной одеялом нижней полке покоилась магнитная шахматная доска. Дорожный набор три в одном: шахматы, нарды и шашки с сильным пластиковым запахом в комплекте.
— Шахматы? — не сдержала бесполезный вопрос Вера.
— Всё что было в ларьке на станции. — извинительно пожала плечами мама девочки, приняв вопрос на свой счет.
Пока Вера пыталась сообразить, если ли в появлении шахматной доски мистический смысл, девочка скучала.
— Давай поиграем! — снова законючила. Мама упорно смотрела в книжку, всячески давая понять, что предложение обращено точно не к ней.
Вера начала аккуратно выставлять начальную позицию левой рукой. Девочка вроде начала повторять расстановку, но отвлеклась на фигуры. Она гладила глянцевые головки пешек, тыкала пальцем в глаз ферзя, скакала лошадкой и прищелкивала языком, изображая цокот копыт. Вере понравилась идея. Она не удержалась, тоже взяла своего коня и начала прыгать по клеткам наискосок туда-обратно. Цок-цок конек. Смешная игра. Это ведь просто игра. Развлечение, удовольствие, радость. Как Вера могла об этом забыть. Попрыгав конями, они поженили короля и королеву, выстроили ворота из ладей и сделали сердечко из пешек. Только слоны остались без дела, и Вера не могла не заметить, что одинокому королю в углу доски некуда бежать. Почти на автомате она выстроила мат белому королю двумя слонами. Попался, голубчик, я тебя съела. А ты меня нет.