Евфросиния Капустина

И ПОКУДА В ДОМУ ТЕПЛО (сборник стихов)

***

В этом году я всем говорю «прощай».
Просто на всякий случай, кто знает, что там.
Птицы топорщат перья перед отлётом,
Листья буреют, липнут к цветным плащам.

Вроде бы, штатно. Вроде живём, живём.
Чей-то Алёшка в лужу поставил ранец,
Чей-то Олежка в лужу залез, засранец,
Кто-то на дверь наклеил «ищу жильё».

В этом году мне хочется всех прощать.
Бабушка смотрит сводки распухшим глазом.
Смерть, если будешь, ты там давай, чтоб разом.
Впрочем, пока ты где-то, сварю борща.

Вроде, порядок. Пёс приволок лишай.
Всё, как и прежде. Птицы летят южнее.
Только сейчас мне хочется быть нежнее.
Всё, обнимаю. Будь. Берегись. Прощай.

* * *

По большой воде, по небесной глади
Приплывёт, поможет тут всё наладить.
Привезёт семян, здоровей, чем наши.
Пепельным туманом на поле ляжет.

По весне как будто б и жить терпимо.
Разразится тёплым коровье вымя,
Разродится рожью сухое поле.
Будет хорошо. И светло. Без боли.

* * *

И было светло. И будет ещё светлей.
Весна распласталась и падает, опадает
белым грушевым, белым яблочным.
Белым краем
идём, да и сами станем чуток белей.

И будем живыми. Будет живой вода.
Располощется да по лету, да разольётся
голубиковой синью, ливнем войдёт в оконца
и, если любовь случится, то вот тогда.

И будет Покров. И будет почти зима.
Брусничным узваром закат обольёт пролесок.
Мы будем глядеть, да сквозь кружево занавесок,
и это поможет нам не сойти с ума.

* * *

Как паданки, прилипшие к земле,
Как дряблые и лопнувшие жерди,
Мы непременно выползем из смерти,
И больше не умрём, вообще нигде.

Ни я, ни ты, ни он, совсем никто.
Как зарево, как яблочная поросль,
Мы будем повторяться, вместе, порознь
И это нам не будет велико.

И это будет впору. По весне,
Нам: лопнувшим, продрогшим и усталым
Случится захлебнуться снегом талым,
Как детям разболевшимся, во сне.

* * *

За новый год. За самый новый снег.
За новый страх (такой же, как и старый).
За колобков, упрятанных в сусек.
За тех, кого тащили санитары.

Давай же, выпьем. Вот за это всё.
Под кошкин мяв и сдавленное «будем».
Мы непременно будем. И ещё,
Бабуля говорит, чтоб съели студень.

За окнами балует закрутень.
Змеится снег по выжившим озимым.
За новый год. За новый белый день.
Молись, Россия.

* * *

Над оттаявшим полем гомонит вороньё.
Перестало быть ясным, где твоё, где моё.
Перекатистый ветер старый лист ворошит,
Поле пахнет рассветом бесконечно большим.

Поле пухнет следами и пахнет кирзой,
Вороньё с борозды обдирает мозоль.
Это я. Это ты. Погляди же, глазёнки разинь.
Как становятся наши это поле и жизнь.

* * *

Спи, моя радость. Расти, росток.
Ночь хороша на вкус.
Тянется с запада на восток
Снежный большой убрус.

Спи, моя радость. Расти, боец.
Волк, не моги волочь.
Может быть миру придёт звездец,
Пусть же не в эту ночь.

Спи, моя радость. Расти, пророк.
Снегу-то намелось!
Где-то ложатся Христу под бок:
Лошадь, медведь и лось.

* * *

Я могу приехать сюда печальным.
Я могу прибыть совершенно мёртвым.
По стерне, по жухлому иван-чаю
Дымка тащит хвост, золотой и тёплый.

Я почти Болконский, в ядро смотрящий.
Я почти Платон, заглянувший в дуло.
Тонет поле в солнце животворящем.
Шаг сапожий твёрд, отчеканен, гулок.

Это здесь. Вот здесь я живу и верю.
Заживут незримые ножевые.
Август отворяет златые двери,
А за ними лето. И все живые.

* * *

Господи Боже, слышишь? Приди, скажи.
Ты же не деял малого человека, а от души.
Чтобы по образу и подобию, чтобы вволь
Помещалась в него земля вон оттоль до толь.

Чтоб от леса до самой тундры, чтоб в нём любви –
разливанное море, прыгай в него, плыви.
Чтоб от рук его не чурались кошак да ёж.
Это твой человек. Твой, Господи. Узнаёшь?

В кулаках зажимает клюкву, жуёт живицу,
Да боится глотнуть заката. Стоит, боится.
Человек-человечек, топчет болото, топнет.
Он не помнит, какой огромный. Придёшь напомнить?

***

и покуда в дому тепло
береги нас, Мать
в новом годе белым-бело,
да шаги слыхать

и текает, да в полымя,
напужавшись, снег
в красных клюковках простыня,
чей-то да ночлег

и пущай поглядит во сны,
ты не плачь, не вой
поваляется до весны
и придёт живой

со щитом али на щите
воин, муж, сынок
пробудится да в животе
красных ягод сок

в новом годе белым-бело
смерти неимать
и покуда в дому тепло,
не рыдай мне, Мать

***

Захочешь убежать – беги сюды:
в брусничью россыпь,
в синь большой воды.
Простоволосым.

Захочешь убежать – так тутось ждут:
ночная морось,
хижина из шкур.
Иди на голос.

Захочешь убежать – беги на вой:
сквозь суховершник
рвись пока живой.
Беги, тут легше.

***

я не знаю почему
я не знаю, как так вышло
что желтеющая вишня
сыпет листья на бетон

почему по кочену
лето, уходя, всё выжгло
листья корчаться на крышах
да сползают на балкон

по веленью ничьему
мы волочимся мы дышим
дымом затхлостью да вишней
и болтаем чепуху

***

Мы были. Прям живые, очень-оч.
И снег в июле сыпался жасминий,
И воробьи засевшие в малине
Моргали на рябиновую ночь.

Мы были. Глаз драконий, словно отч,
Глядел на нас, глядел сквозь наши лица.
Июль в окно воробушками бился
И с рамы облезал оконный скотч.

Мы были. Непохожие точь-в-точь.
Драконий хвост разбрызгивал сполохи
И шла гроза, и мы под ней, как лохи
промокшие.
Счастливые, корочь.

***

Иди, милок, иди, иди, смотри,
как бабушка бредёт повдоль реки и
бормочет «гуси-гуси». Раз, два, три…
Снаряд летит под пенье ектинии.

Иди, милок, послушай, погляди,
как пахнут ряской, гарью, зверобоем:
платок бабулин, палка, бигуди
и гусьи туши на тягучем зное.

Иди, милок, иди давай, живи:
за бабушку, за гусиков, за выжить.
Ох, Боже, сохрани да отжени.
Крадётся котья маленькая рыжесть…

…а гусиков несут, несут, несут,
июньский ветер пух сдирает с тушек.
Пусть бабушка в раю сварганит суп,
и внучикам наделает подушек.

***

Мы просрали вместе одну весну,
Ну, прости нас Господи, Боже, ну.
Мы весну вот эту, в двадцать втором
Вместо сада яблонь свели в содом.
Но весна по плану, цветёт и пахнет.
Думали подохнет, не сможет, ан нет
отварным жасмином парит асфальт
Да, зарплату может быть сократят,
Но весна-то здесь, ей вообще неважно.
Видит Бог, мы люди, бывает страшно.
Ярославна плакает, Игорь скачет.
Сколь живёт Россия, никак иначе.