Виталий Михайлов

КОМНАТА (роман)

Прежде чем спать, ты двери сочти,
Хоть девять, хоть восемь, хоть тридцать их три.
Запомни науку дитя наперед:
Выжить поможет простой устный счет.

Поверь скорей, мой милый друг, и в школе подтвердят —
Порою взрослые не лгут, когда тебе твердят:
Вся жизнь зависит от того, сколь будет дважды два.
И это (я тебе клянусь!) не праздные слова.

Пустых молитв не произноси — их шёпот, как зов в темноте.
Хоть раз позабудешь науку мою, и быть непременно беде.
О, сколько напастей, тревог и невзгод, удастся тебе избежать.
Но только дружок, если ты… Прекрасно умеешь считать!

Впереди, среди недвижных остроконечных волн, виднелась железная спина кита-ангара. Воздух дрожал над металлической тушей, и в этом мареве, совершенно не замечая жары, стоял светловолосый мальчик. В глаза бросалась его футболка дикой пятнистой расцветки. Будто на белую ткань выплеснули все пузырьки с краской, что имелись под рукой, немного поводили кисточкой, дали хорошенько просохнуть и теперь с гордостью носили, являя миру нечто вроде клякс, созданных одним знаменитым швейцарским психиатром — только чересчур разноцветных. 

Стиснутый со всех сторон пустыми складами, весь в стигмах ржавчины и с огромным замком на двери, ангар меньше всего годился для прогулок. Кое-где железо совсем прогнило — один неосторожный шаг и неизбежно провалишься. А там, как повезет, бетонный пол или старый грузовик примут тебя в свои объятья.

Он смотрел на мальчика, мальчик смотрел на него.

Пятна расплывались в беспокойном знойном мареве и вроде как двигались. Он прошел немало тестов, но что сулит это движение, сказать бы не взялся.

Мальчика звали . Кто ж знал, что у него есть чертовски охрененная футболка? 

Внезапный порыв ветра разорвал сонное оцепенение. Ударил в глаза пылью, точно морскими брызгами, всколыхнул недвижные кроны тополей на другой стороне улицы. Пестрая футболка затрепетала как парус. Захлопало белье на веревках. Еще немного и кит с мальчиком на спине, раздвигая скрипучие доски крыш, устремится к шоссе, прочь из города, чтобы влиться в поток машин — отсюда, просто расплавленный солнцем ручеек стекла и хрома, — и отправится дальше на юг, к синевшим на горизонте холмам. 

Он уже хотел крикнуть, чтобы мальчик спускался и проваливал куда подальше, пока цел, когда паренек и в самом деле того, провалился. На спине «кита» образовалась дыра с рваными краями, и в центре этой дыры возились, чертыхались и звали на помощь. 

Он не стал подходить слишком близко, остался на крыше склада. Оттуда, словно тонущему, бросил конец веревки. ухватился за него, пусть и не с первого раза. Его словно что-то держало там, внизу, не давая выбраться. Но вот из дыры показались кляксы, потом, отфыркиваясь и отряхиваясь, вылезло всё остальное. Спустя пару минут паренёк стоял перед ним, обняв себя за худые плечи, и только икал, словно и впрямь наглотался морской воды.

— Дай руки посмотрю.

  послушно вытянул белые грабли. Ну как белые… С локтя вон клочок кожи свисает, словно на ниточке, исполосовано все, кровит и в грязище, где он нашел её столько. Мальчонка пару раз всхлипнул, но обошлось без сырости. 

Он порылся в рюкзаке, достал йод, бинты, бутылку с водой. Стер грязь, обработал порезы. только хлопал белесыми ресницами и терпел. Даже когда он закончил и сложил вещи в рюкзак, не проронил ни слова. Он помог пареньку спуститься и уже полез обратно, когда тот обрел дар речи.

— Там дом, — сказал .

Постоял немного, словно хотел добавить еще то-то, но так и не решился. Отвернулся и зашагал прочь. Скоро он скрылся за углом почты — мальчик с разноцветными кляксами и белоснежными марлевыми рукавами. 

Осторожно, шаг за шагом, он приблизился к дыре. Идти пришлось зигзагом, обходя опасные места, изъеденные ржавчиной. Солнце пекло, а ведь нет и десяти. Что будет к полудню? Спина взмокла, футболка прилипла к коже. А всё рюкзак. Но без него далеко не уйдешь. 

Он заглянул в дыру. Внизу, в самом деле, был дом. Он увидел сложенную из красного кирпича печную трубу и покатый бок крыши. Словно кит проглотил коттедж. Он постоял, коснулся раскалённого железа ангара. Всё казалось нереальным. И ангар, и , даже он сам словно превратился в призрак, который был способен только потеть. Ну и дом, конечно. Особенно дом. 

Свет лился сквозь дыру, но края крыши тонули в темноте. Он включил фонарик. Луч наткнулся на ржавый флюгер. Стрела указывала на север. Он заглянул в печную трубу и увидел железные скобы. По ним можно было забраться внутрь, как делал один фольклорный персонаж. Только подарков нет. Но сначала стоит поискать дверь. 

Он скинул рюкзак, достал верёвку. Обвязал верёвкой трубу и стал спускаться. Было душно и пыльно. Ещё немного и его ноги коснулись бетонного пола. Луч фонарика выхватил из темноты номер: 14. И название улицы: Зелёная. Был даже водосток. Не было только дверей. Ни одной.

Он провёл ладонью по шершавым доскам. Дом был красный. Аккуратное крылечко на три ступени, что вели к глухой стене. Окон тоже не нашлось. Дом казался слепым и мёртвым. Он заметил провода, что паучьими нитями уходили черноту. Больше в ангаре не было ничего. 

Он вскарабкался на крышу, заглянул в дымоход. Скобы казались прочными. Он встал на одну, держась за края трубы. Скоба держала. Тогда он начал спускаться.

Он исходил почти три десятка чердаков, но всё что удалось найти, это самодельный алтарь, сложенный из пивных банок и голубиных костей. Кто-то оставил на алтаре дохлую крысу и губную гармошку. 

В другой день он наткнулся на удавленника. Кто знает, сколько он там провисел. И вот теперь дом. Третья говорила, что не стоит гоняться за химерами. Все ответы в голове и следует только подобрать ключ. Не стоит доверять снам — неизвестно, куда они могут завести. 

Интересно, что она скажет теперь?

Было темно и тесно. Фонарик лежал в рюкзаке, а рюкзак он держал в зубах — иначе было не протиснуться. Ещё немного и он выбрался из камина. Первым, что он увидел, был круглый стол, за которым сидели дети. На белой скатерти керосиновая лампа. Свет лампы превратил детей в деревянных кукол. Они напомнили ему того висельника. Дети смотрели, не мигая, а потом один, с черными, как смоль волосами, сказал:

— Ты принёс железную дорогу?

На столе лежала книжка, про ведьму из Пряничного домика. Ведьма сажала детей в клетку и кормила сладостями, чтобы те как следует разжирели, а потом запекала в печи. 

Он сразу вспомнил о похищениях. О странных объявлениях в газетах. О разговорах, что дети терялись в собственных домах. Месяц всем городом искали девочку, которая, по словам матери, не покидала детскую.

Дети поднялись со своих мест. В углу что-то завозилось, зашелестело, но потом всё смолкло. Дети окружили его. Они были бледные и болезненные. Сколько времени они провели в этом доме? И где ведьма?

У одной девочки в переднем кармане платья была фляжка. На левой руке компас вместо часов. 

Ещё он заметил ключи. У девочки, что держала в руке комок фантиков, на шее висел хрупкий серебряный ключик. У той, с компасом, тоже был ключ. Медный и начищенный до блеска. А ещё повязка на левой руке.

— Так что ты принёс нам? — спросила Девочка-С-Фантиками. — У меня кончились раскраски. И конфеты.

— Всегда ты про конфеты, — сказала Девочка-С-Фляжкой. — От сладкого зубы гниют. 

Дети теснее обступили его и засыпали вопросами. На ум пришёл «Повелитель мух». Только остров сжался до размеров дома, и бежать некуда. И нет головы свиньи на палке. 

Он расстегнул рюкзак. Может что-нибудь и сгодится. Он брал только необходимое. Лекарства. Запасные батарейки. Нож. Ещё — жестяная банка, для барахла с чердаков. На полу, под тем удавленником, распустился необычный цветок. Он сорвал его и положил между страниц книги. Книга называлась «Шахматный мальчик». 

В книге шла речь о шахматных автоматах, механических куклах, которые умели играть в шахматы. Все они были фальшивками, внутри которых сидел человек — ребёнок или карлик — он и двигал фигуры.

В главе «Шахматный мальчик» — рассказывалась история о парне, который мог бы стать шахматным гением, но вместо этого оказался в ящике размером метр на полтора, где провёл всю свою жизнь.

Ещё — самодельный кастет. Ничего такого, что заинтересует детей. Разве что…

— Вот, держи, — он достал из жестянки со всякой всячиной губную гармошку.

Девочка взяла её и протянула фантик. Обмен. Он, не глядя, сунул фантик в карман.

— Можешь передать, что у нас всё в порядке, — сказал бледный тощий парень, смахивавший на поганку. Ключ носил и он — захватанный пальцами и отмеченный ржавчиной. — И нечего так часто лезть сюда. Я не хочу снова переезжать.

Ему оставалось только кивнуть.

— Что это у тебя? — спросил Поганка. — Хлоргексидин? В самый раз, у нас почти кончился. Бинты и остальное тоже давай. Явился, глазами хлопает, все выпрашивать приходится, — ворчал Поганка.  

— Как тебя зовут? — спросила Девочка-С-Фантиками.

Знакомиться было сложнее всего. Вместо имён — провал, сплошная чернота. Вот так: . Он даже не мог прочесть имя с листа бумаги. И, разумеется, понятия не имел, как зовут его самого. Всегда приходилось отмалчиваться, словно не расслышал вопроса. Но Девочка-С-Фантиками была до ужаса приставуча. Здорово помогали клички, но такое мало кому приходилось по нраву. В свою первую зиму в интернате он назвал Дохляка Дохляком и схлопотал в челюсть. Хорошо удар бы несильный.

Пришлось выдавить из себя нечто невразумительное, похожее то ли на имя, толи на марку стирального порошка.

— Пора на Обход. — сказала Девочка-С-Фантиками. — Хочешь с нами?

 Поганка взял со стола керосиновую лампу и двинулся в темноту дома. Остальные потянулись следом. Только в углу опять что-то заворочалось, потом щелкнуло, и наступила тишина.

Дверей в доме не было. Только ширмы. Они отделяли кровати, отчего дом стал похож на больничную палату. Разве что стоек с капельницами нет. Над каждой кроватью — светильник. Он словно рос из стены подобно ещё одному цветку. 

Телевизор с видаком и кучей кассет. Ещё в доме № 14 на Зелёной улице были душ, раковина и туалет — тоже разделенные ширмами и никаких тебе дверей

— Что мы делаем? — спросил он Девочку-С-Фантиками.

— Считаем двери.

— Но здесь нет дверей.

— Вот именно! Здорово, правда?

Они обошли весь дом и вернулись в большую комнату. После чего Поганка включил свет.

Он заметил на полу фантики. Они вытянулись в неровную цепочку. Он понял, зачем это. Всё как в книге о ведьме из Пряничного домика. Только там дети кидали на тропинку сначала камешки, а потом хлеб.

В углу стоял приличных размеров сундук. Крышка была откинута, и оттуда глядел ещё ребёнок. Девочка в полосатом платье и улыбкой до ушей.

Ему не понравилось это место. Если дети пленники, почему нет ни дверей, ни, что важнее — замков? Если детей похитили, зачем оставлять лаз открытым? Они могли выбраться в любую минуту. Позвать на помощь. И они совсем не напуганы. Кроме той, в сундуке. Её он прозвал Улитка.

— Можешь вылезать, — сказал Поганка. — Всё кончилось.

Он ещё раз осмотрелся. Детей он видел. Где же ведьма?

Из ящика вылезла худенькая девочка в длинном платье. Он заметил, что стенки ящика обклеены рисунками, а на шее Улитки тоже болтается ключ на цепочке.

Сверху донёсся  стук. Он оглянулся на зев камина. Сунул руку в карман, нащупал кастет. Кастет он сделал сам, набрав свинцовых аккумуляторных пластин, после того, как четверо бывших интернатовских приятелей избили его и бросили на игровой площадке едва живого.

Девочка-С-Фантиками подошла к Поганке и стала просить его сделать перевязку. Он сказал, что не прошло ещё и часа, но она так просила, что пришлось уступить.

— Тогда и мне, — сказала Девочка-С-Фляжкой.

Улитка пропищала, что тоже хочет перевязку.

Поганка положил на стол докторский саквояж. Раскрыл. Девочка-С-Фантиками уже разматывала бинт. Он только сейчас заметил, что у каждого перевязана ладонь, шея или предплечье.

Поганка достал из шкафа склянку с прозрачной жидкостью. Дети выстроились в очередь. Поганка осторожно макал ватную палочку в раствор и экономно мазал болячки. Язвы напоминали формой замочные скважины и сочились черным, похожим на гной экстрактом.

Поганка заметил его удивление.

— Эй. — сказал вдруг Поганка. — Постой. Кто тебя прислал? Нам говорили, что до вечера никого не будет. Как там тебя зовут? 

Он, не раздумывая, бросился к камину, не забыв про рюкзак. Отовсюду к нему потянулись тонкие руки с черными отметинами.

— Он не из наших! — крикнул Поганка. — Не дайте ему сбежать! 

Он обернулся — всего на секунду — и увидел детей, что ползли следом. Он с трудом протискивался и пропихивался, держа путь наверх, к провалу в крыше, к солнцу, ветру, и удушающей жаре, которой теперь был так рад.

Когда он вылез из трубы, посмотрел вниз. Он ожидал увидеть, как оттуда лезут дети с язвами на руках и ключами на шеях, но увидел только темноту. За ним никто не гнался. И на крыше ангара никого не было. Он сунул руку в карман, проверить, не выронил ли кастет, но вместо кастета пальцы нащупали кое-что другое. Он извлёк смятый фантик, на котором значилось: дом 14, Зелёная улица. Тот самый дом внутри огромного ангара. Он, щурясь, глядел на солнце. И что теперь?  

В хорошие времена Развалину окружал сад. Теперь сада не было, вместо него — прямоугольник идеально скошенной травы, огороженной железной сеткой. Снаружи Развалина походила на церковь. Острые фронтоны, на каждом флюгер, вроде креста. Огромные окна. Зато внутри царили разруха и запустение. Обои, отстающие от стен, истертые полы, скрипучие лестницы с расшатанными перилами. 

Внутри Развалина казалась ветхой, сотрясаемая порывами ветра, дребезжащая всеми окнами, когда лил дождь, скрипящая многими дверями — постоянно, она целиком и полностью была верна своему прозванию.

Но снаружи здание было другим. Развалина казалась высеченной из камня, может быть из целого утёса. Она выглядела прочной, незыблемой и вечной, словно всегда стояла на пересечении трёх улиц, толком не принадлежа ни одной, окружённая железной сеткой, лужайкой и нелепыми слухами. 

Развалина заключала в себе болезненный, бледно-тревожный мир, неспособный породить ничего нормального — всё как с настоящим камнем; если его перевернуть, то увидишь, что под ним ничего не растёт, только белесая трава и земля, в которой копошатся мокрицы и личинки жуков.

Самое дешёвое жильё в городе. Каким ещё оно могло быть? Когда он встречал соседей, они тотчас ускоряли шаг и стремились побыстрее скрыться в своих убогих квартирках. За годы, что он прожил в Развалине, он не смог свести ни с кем даже шапочного знакомства. Жильцы избегали смотреть ему в глаза и ответом на приветствие всегда была тишина.

Развалина со всеми её жителями считалась необитаемым островом, оторванным от остального мира. Здание планировали снести, но у городской администрации всё не доходили руки. Здесь он и поселился с . Денег на другое жильё не было. 

Сестра обижалась, что он никак не может выдумать ей кличку и всё зовёт сестра или сестрёнка.

— Придумай, чёрт возьми, мне какое-нибудь классное прозвище! — говорила сестра. — Например, там, Бритва, Акула-убийца, Бестия, Мисс-Очаровательные-Сиськи или Та-Что-Работает-По Шестнадцать-Часов-В-День-И-Никак-Не-Может-Выспаться.

Сестра забрала его из приюта год назад. Было много бумажной возни, но «Мисс-Очаровательные-Сиськи» сражалась до последнего и добилась, чтобы ей доверили опеку. И почти сразу они перебрались из уютной, но совсем крошечной квартиры на окраину города.

Та-Что-Работает-По Шестнадцать-Часов-В-День-И-Никак-Не-Может-Выспаться приходилась ему двоюродной сестрой. Когда она уехала с родителями в другой город, ей едва исполнилось девять. Ему — четыре. После долгой разлуки Бритве взбрело в голову найти родных. Нашёлся только он. был нужен ребёнок, который знает сто два знака после запятой числа Пи. Выбор был невелик. 

Что случилось с его отцом и матерью он не знал. Все его близкие — двоюродная сестра. Родителей сестры, которые в свое время отказались принимать его в семью, в расчёт можно было не брать.

Мисс-Очаровательные-Сиськи вставала ни свет ни заря и тащилась через весь город на работу. Являлась она только к вечеру насмерть уставшая. Он готовил еду и делал всё, что было в его силах. 

Сестра строила планы, что он станет знаменитым на весь мир человеком — учёным, доктором каких-нибудь наук и тогда прощай замороженная еда и полуфабрикаты. Она была единственной кто верил в него, чёрт его знает почему.

Он сидел в классе и маялся от жары. Класс был коррекционным. Туда директриса и педагоги ссылали совсем безнадёжных учеников.

Вроде него. 

На окнах густая сетка. Сегодня погожий денёк и у всех соты на лицах. Пугало бубнил себе под нос и водил мелом по доске. Ему было безразлично, слушают его или нет. Пугалом Пугало звал не только он, а вся школа. Одежда, которую носил Пугало, всегда оказывалась ему либо велика и болталась как на швабре, либо мала: из рукавов рубашки торчали длинные тощие руки, воротник намертво сдавливал шею. Словно у Пугала не было своей одежды, и он донашивал какую придётся.

Он думал о них всю неделю. О детях из Дома-Без-Дверей. Спустившись с ангара на землю, он явился в отделение и рассказал, о доме номер четырнадцать. 

Когда детей освободили, журналисты набросились на него с вопросами точно свора бешеных псов. Его фото даже напечатали в газете. Словно целой книги было мало. 

Непросто завести друзей, когда ты постоянно оказываешься в центре внимания. Люди начинают думать, что ты слишком высокого мнения о себе. 

Полиция забрала Улитку и всех прочих Из Дома-Без-Дверей и отправила в социально-реабилитационный центр, где было полно этих самых дверей и ещё больше замков. Дети пропадали и раньше. Их искали. Привлекали полицию с собаками и волонтеров с листовками. 

Дети пробыли в центре двое суток. Всё это время они не уставали повторять, что жили в доме номер четырнадцать на «Зелёной улице». Когда приехала полиция, ангар и ещё несколько строений полыхали вовсю.

Их поселили в одну комнату. Даже вернули Улитке её ящик — только тогда истерики прекратились.

Улитка и прочие не любили выходить из комнаты. Нужно, чтобы кто-то непременно шёл впереди и открывал двери. Всякий раз, как надо идти на обед, ужин или в уборную, кто-нибудь из воспитателей превращался в швейцара. Это он узнал от Третьей.

Он перевёл взгляд на доску. Пугало всё бубнил. Вот ведь какая штука, учителей всегда интересуют имена. Например, имя человека, который изобрёл паровой котёл. Он мог бы рассказать о принципах работы котла, нарисовать его, если надо, но учителей интересовало лишь имя. Остальное оставим на потом. С литературой было сложнее всего. Имена героев, имена писателей, имена критиков и чёрт его знает кого ещё. Нет предмета кошмарней.

Он встал и пошёл к двери. Пугало осоловело моргал ему вслед. Ученики не подняли голов. Он вышел в прохладный коридор и стал подниматься на второй этаж.

Третья ела яблоко и что-то писала в блокноте.

— На сегодня отучился? — спросила она с набитым ртом.

— Может, начнём с того места, где остановились в прошлый раз? 

Ему нравилась Третья потому, что она правда хотела помочь, а не опубликовать очередную статью в научном журнале. Какой, интересно, окажется Четвёртая?

— Не получится, — сказала Третья, доедая яблоко. — На меня столько всего повесили. А у меня компьютер сломался. — Она бросила огрызок в корзину для мусора. 

— Узнала что-нибудь про детей?

— Ну, они всё ещё сильно напуганы. Психологи пытаются с ними разговаривать, но без толку. Сейчас покажу. 

Третья положила на стол пачку рисунков.

— Запросила факсом. Всё ради тебя. 

Он взял рисунки.

— Детей попросили визуализировать страх, — сказала Третья. — Иногда это помогает. На контакт пошла только одна девочка, самая младшая. Та, что из ящика.

— Улитка? 

Третья кивнула. Теперь она накручивала прядь волос на карандаш, которым пять секунд назад размешивала сахар в кофейной чашке.

Он просмотрел рисунки. На каждом была изображена дверь.

— И что страшного в дверях? — спросил он.

— Ты мне скажи. 

О дверях он, и, правда, кое-что знал.

Один журналист сравнил мозг с домом, а его с домовладельцем, у которого на связке не хватает ключей. Комнат прорва и связка неподъемная. Есть комната, где хранится, к примеру, воспоминание о поездке на озеро всей семьёй. В другой, как впервые поцеловал девушку. Напился. 

Только в доме есть запертая комната, где спрятаны все имена. Туда никак не попасть и причин тому может быть сколько угодно.  

Сравнение было совершенно неверным, но чем-то ему нравилось. Об этом можно почитать в книге «Загадки мозга », после которой его все так полюбили.

В книге говорилось о том, что подобная избирательность, когда человек не может назвать ни одного имени, включая собственное, но при этом награждён феноменальной памятью — единственный зарегистрированный случай в мировой психиатрии. Кроме того, он мог давать людям прозвища, что заводило врачей в тупик, в котором они пребывали до сего дня.

В газетах его ставили в один ряд с человеком, который принял жену за шляпу и , в голове у которого уживались сразу двадцать четыре личности. 

Также в книге шла речь о возможном медицинском вмешательстве, в частности психохирургии. Подробнее об этом можно было прочитать в пятой главе.

— Я потратила уйму времени и нашла информацию об одной пациентке с похожей проблемой.

— Она тоже рисует двери?

— Не двери, дверь. Всегда одну и ту же.

— И что это значит?

— Говорю — без понятия. 

— И что теперь? — спросил он. — Что будет с детьми?

— Они уже дома. забрал их в родовое гнездо и окружил сонмом психиатров и психотерапевтов. Думаю, за них волноваться не стоит.

вместе с детьми закрылись в особняке, куда прессе было не дотянуться. 

Зато он был у всех на виду. О нём написала каждая газета в городе, даже о язве в форме замочной скважине пронюхали: заметили повязку и давай расспрашивать.

Язву он обнаружил на второй день после визита в Дом-Без-Дверей. Язва распустилась на предплечье, очертаниями похожая на замочную скважину. Из неё сочилось чёрное. Такие язвы были у Поганки и прочих. Вероятно, он заразился, другого объяснения быть не могло. Только этого не хватало.

Сестра сразу потащила его к врачу, хотя денег было в обрез. Врач осмотрел руку, выписал мазь и посоветовал пить больше витаминов. Он сказал, что это обычная язва, хоть и странной формы и волноваться не о чем.

Отец Поганки и прочих обитателей Дома-Без-Дверей сказал, что детей украли три недели назад и что похитители требовали не обращаться в полицию. Они назначили выкуп — миллион за каждого ребёнка. хотел заплатить, но детей чудом удалось найти. 

был очень влиятельным человеком в городе. Местные газеты только и писали о чудесном спасении детей. Лицо было бесцветным и напоминало лицо манекена, который слишком долго простоял на солнце. Впрочем, это было неудивительно: потерять сразу четырёх детей, наверное, он места себе не находил от горя. В интервью Человек-С-Лицом-Манекена назвал его персональным ангелом хранителем.

Ему даже пообещали награду за храбрость или что-то типа того — он не хотел вникать. Интереса к его скромной персоне и так хватало.

…Он хотел разбить Боксёру челюсть кастетом, но промазал и попал по шее. Боксёр отступил к раковинам, его одолел приступ кашля. 

Сам он едва стоял на ногах. Всюду капельки крови. Ни разу после замеса он ещё не уходил на своих двоих. Чуда не произошло и теперь. Его немного попинали, но больше для вида и увели Боксёра который держался за шею и надсадно хрипел.

Вот что бывает с известными, но не слишком популярными людьми. А он частенько оказывался в центре внимания. Пусть и не по своей воле. Но когда все местные газеты хвалят, называют героем и на все лады превозносят твою скромную персону, это ли не повод избить тебя в туалете?

…Человек, что сидел напротив, был до жути уставшим, с почерневшим от горя лицом. Несмотря на жару, его руки были затянуты в перчатки. Назвался Сказал, что пару лет назад у него пропали две дочери. Принёс их фотографии и отдал ему. Чтобы он не забыл, как они выглядят. 

Забыл. Если бы это было так просто. У одной имелась особая примета — родинка в форме полумесяца на мочке уха. Мужчина продиктовал адрес, на случай если произойдёт что-нибудь странное.

— Всё, что угодно, — сказал Особенно, если дело касается комнат. И дверей. И, пожалуйста, не звоните мне домой. Это очень важно. Прошу вас.

Но были и другие имена. Имена, которые он не мог забыть, даже если б захотел. 

Анна, Виолетта, Кристина.

Он хранил их, как скряга хранит золотые монеты. Лишь иногда произносил вслух, чтобы почувствовать, как они звучат. Настоящие имена. Анна, Кристина, Виолетта. Тогда монеты вспыхивали на солнце и роняли в траву тяжелый медовый отблеск. Он любовался ими украдкой и, спохватившись, прятал в карман, чтобы кто-нибудь ненароком не позарился на его сокровище. 

Было странно, что он помнил эти имена, но не мог выучить своего. Иногда они ему снились. Анна. Виолетта. Кристина. Не люди — имена. У каждого был свой цвет и что-то еще, что отличало Анну от Кристины, а Кристину от Виолетты, перепутать их было невозможно. Словно имена годились не для всякой девушки или женщины. Чем была вызвана подобная избирательность? 

…— Тебе письмо, сказала и бросила конверт на стол. — Ну и жара!

Он никогда не получал писем. Не от кого было получать. Он глядел на Первое-В-Своей-Жизни-Письмо, не решаясь вскрыть конверт.

направилась в ванную.

— Сегодня День рождения Куклы, твоей третьей лучшей подруги, — сказал он.

— Вот чёрт!

— Я отправил открытку от нас обоих. 

— А подарок? 

— Коврик для йоги. Продаётся в магазинчике рядом с домом. В прошлый раз Кукла говорила, что врач посоветовал ей заняться йогой, из-за болей в спине.

— Разве? Может лучше коробку конфет? Денег — в обрез.

— Она пытается сократить потребление сахара. Врач…

— Ладно-ладно. Что ещё?

— Завтра у тебя собеседования в книжном, библиотеке и магазине подержанных пластинок. В двенадцать, четырнадцать, и пятнадцать часов. И очередное свидание. 

— Это я помню.

— В шесть вечера в «Шоколаднице». 

— А не в семь?

— Хочешь поспорить?

— Чёрт возьми, может хоть этот парень не окажется конченным засранцем? — сказала , выходя из ванной. — Напомни, сколько раз я так говорила?

— Считая этот? Двенадцать.

— Вот чёрт! — нахмурила брови и пошла переодеваться в свою комнату. 

Он всё крутил в руках конверт, гадая, кто мог ему написать — обратного адреса не было.

— Как тебе платье? — спросила десять минут спустя.

— Это платье, туфли и брошь ты надевала восемь раз за этот месяц. Первого, третьего, пятого, девятого, тринадцатого, пятнадцатого, семнадцатого и двадцатого мая. Три свидания и пять собеседований. Третьего мая брошь была другой — стрекоза, вместо вишенок. А первого ты надела кулон. Серьги были разные, кроме третьего, девятого, пятнадцатого и семнадцатого. А туфель у тебя две пары, так что считай сама. И чёртова прорва шорт, блузок и топиков.

— Хорошо, пусть будет зелёное платье с кедами.

— Не стоит.

— Это ещё почему?

— У твоего нового кандидата в бойфренды стойкое отвращение к зелёному цвету. Ты сама мне об этом сказала неделю назад, после телефонного разговора с Рыжей. Зелёный напоминает ему о смерти матери.

— Серьёзно? Тогда футболка и джинсы, плевать. Это всё?

— Пока тебя не было, звонили Толстый, Кролик и Герцог. Ты должна заплатить за разбитую тарелку и суп, который вылила на голову клиенту, что шлёпнул тебя по заднице. А ещё ты уволена. За расчётом можешь приходить в любое время. 

Кролик сказал, что его новая лотерейная схема исключает числа девять, пятнадцать, двадцать семь, восемь, тридцать три, сорок девять и пятьдесят. Будешь покупать билет, смотри, чтобы их не было, а у «Барахолки» теперь новый счет для пожертвований — 43432228990075. И Герцог от души надеется, что ты нарисуешь новый плакат. Что-нибудь на тему «Мать и дитя».

— Ты так и будешь любоваться на марки? — спросила Бестия, — без сил упав на диван.

Он вскрыл конверт. В конверте лежал фантик. Он развернул его и прочёл: «Предатель».

Больше в конверте не было ничего.

…Среди ночи его разбудил шум. Он открыл глаза и увидел мужчину в маске мультяшного героя: с большим жёлтым клювом. В руке мужчина держал шприц.

Он было рыпнулся, но его схватили и повалили на пол. Сдавили так, что не шевельнуться. В рот затолкали кляп. Потом в шею вонзилось острое. Он почти сразу вырубился, а когда очнулся, понял, что лежит на кровати. Слева и справа стояли дети.

Он никогда их раньше не видел. Бледный, чахоточного вида парень, девочка с компасом вместо часов на руке, и ещё одна — совсем кроха с измазанным в шоколаде ртом. У каждого на шее висел ключ. 

— Очнулся, наконец, — сказал Чахоточный.

Я , — сказала Девочка-С-Компасом. — А это и , — представила она Чахоточного и малютку. — Вон там в углу, — девочка указала на деревянный ящик, — . 

— Приятно познакомиться, — сказал он, попытался сесть и тотчас пожалел об этом. 

Голова закружилась, в глазах потемнело, виски немедленно сдавила боль. Он лёг обратно на кровать и услышал, как что-то звякнуло. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как потолок меняется с полом местами.

  Он помнил, как проверял фонарик и гадал, сколько ещё протянут батарейки. Он куда-то собирался, скорее всего, бродить по чердакам. А после очнулся на кровати в незнакомом месте в окружении детей — с ключами на тонких шеях.

Его шея тоже была чем-то перехвачена. Он коснулся рукой металла, потом нащупал цепь. Он был прикован к стене или спинке кровати. Ужас захлестнул его. В этот раз он влип, как надо.

— Где я? — спросил он, осторожно открывая глаза. 

— В доме номер пятнадцать на Зелёной улице, — сказала Девочка-С-Компасом и достала из переднего кармана платья фляжку. Отвинтила пробку, сделала глоток и убрала фляжку обратно.

В памяти что-то шевельнулось, словно некто приоткрыл дверь чулана, впустив немного света, и в серой тьме мелькнула тень, едва различимая среди других, точно таких же. Это чувство пропало так же быстро, как и появилось. 

Он читал о похищениях и вот, стал новой жертвой. Он ещё раз оглядел детей. Повязки — на руках, шее. И тот ящик в углу наверняка обитаем.

пропала три месяца назад. Ей было пять. Мать уверяла, что дочь не покидала квартиры. Поиски продолжались несколько недель, но ничего не дали. В похищении (или убийстве) подозревали мать, но доказательств этому не нашлось.

— Как давно вы здесь? — спросил он.

Девочка-С-Компасом пожала плечами.

   Дети не были напуганы. Что бы с ними здесь ни творили, они не сломались. И «Дом номер пятнадцать на Зелёной улице», где это, чёрт возьми? Улиц с такими названиями он не помнил. Впрочем, он много чего теперь не помнил.

— Ты голоден? — спросила Девочка-С-Компасом. — У нас есть ветчина и сыр. И ещё кола — хоть запейся. Ты можешь написать, что тебе нравится, и они принесут.

— Кто принесёт?

Чахоточный одёрнул Девочку-С-Компасом.

— Не рассказывай ему, — буркнул он. — Забыла, почему мы переехали?

— Да ладно, тебе, , он ведь свой.

— Нам такие «свои» даром не нужны, — сказал Чахоточный. 

Крышка ящика, что стоял в углу, приоткрылась, и он увидел девочку с улыбкой до ушей. 

Когда он понял, что может встать с кровати и не облевать всё вокруг, то решил осмотреться. Цепь надёжно крепилась к стене. Без инструментов освободиться не получится. Ощупал ошейник. Замка нет. Вместо него — пара болтов, закрученных намертво.

В доме не имелось ни окон, ни дверей. Непонятно, как он попал сюда. И как в дом приходят «они». В карманах пусто, не считая фантика — он выбросил его в мусорное ведро под раковиной.

Пять кроватей, разделённых деревянными ширмами. Множество светильников. Раковина, душ и туалет. Холодильник, набитый продуктами. Телевизор. Шкаф с книгами. Камин. Он нескоро понадобится: на улице настоящее пекло. Ещё немного и асфальт начнёт прилипать к кроссовкам. От этих мыслей скрутило живот. Сколько он здесь пробудет? До холодов? Если повезёт.

Цепь была метров трёх. Хватало добраться до холодильника и туалета. 

Ключи на шеях у детей, зачем они? И почему прикован только он? 

Больше всего он боялся увидеть камеру на штативе, матрас в бурых пятнах и цепи. Ничего подобного. Впрочем, «они» могли забирать детей из дома по одному, творить с ними бог знает что, а потом приводить обратно. 

Может, есть потайная дверь? Он представил, что дом номер пятнадцать стоит себе на Зелёной улице, мимо проходят люди, едут машины, и никто не догадывается, что делается внутри. 

Хотя нет: со стороны дом, пожалуй, выглядит необычно — ни дверей, ни окон. Но что если он обнесен высоким забором? Или замаскирован под сарай, а дом, настоящий дом, в котором происходило всё самое ужасное, стоит неподалёку. С окнами и дверями, весь из себя приличный и правильный?

На стене висели почтовый ящик и часы. Сейчас было три пополудни. Дети смотрели мультфильмы. Даже Улитка вылезла из своего убежища. Хотелось есть, но в еду могли что-то подмешать. Например, такое, от чего тебе станет всё равно, где ты находишься и почему. 

  В четыре дети сгрудились вокруг склянки с белесой жидкостью и принялись разматывать бинты. Он взглянул — из чистого любопытства. Чёрные язвы странной формы. У него была такая же. Он не помнил, когда появилась язва. Может поэтому их прячут от мира? Он снова лёг на кровать. Его била дрожь.

Дети выключили свет и столпились вокруг него. Все, кроме Улитки: она залезла в ящик и захлопнула крышку. Чахоточный держал в руке лампу.

— Пойдёшь с нами? — спросила Девочка-С-Компасом. 

— Куда? — спросил он и не узнал своего голоса.

— Считать двери, разумеется.

Это было безумием, потому что никаких дверей в Доме-Без-Этих-Самых-Дверей быть не могло. Он закрыл глаза. Пусть всё это окажется сном. Пусть он проснётся на своей кровати в приюте, а в глаза ему светит лампой не ребёнок с ключом на шее, а воспитатель, задумавший свалить на него уборку туалета.

Он открыл глаза. Чуда не произошло.

— Отвалите, — сказал он.    

Так прошёл первый день.

Когда он проснулся, то увидел на полу ежедневник. На обложке детской рукой было криво выведено: «Книга снов». Открыл, полистал. 

Некто с угловатым почерком и буквами, теснившими одна другую, поведал книге о том, что ему приснилось, как в дом привели собаку — грязную и вонючую. Посадили на цепь, накормили объедками и оставили ночевать. 

Это наверняка писал Чахоточный. Тоже мне, собаку нашёл. Потом был сон о песочных часах и ногтях, что падали полумесяцами на столешницу тёмного дерева. Наверняка ногти и часы приснились Девочке-С-Компасом. Только она могла написать «столешница тёмного дерева», для прочих обитателей Дома-Без-Дверей это пока что был недостижимый уровень писательского мастерства. 

Почерк Девочки-С-Компасом был летящим, он словно парил над линиями, что разделяли строки, в то время как буквы Чахоточного старались утвердиться как можно прочнее, то и дело проваливались и цеплялись к строчке, словно боялись, что их вырвут с корнем.

Округлые буквы, полное отсутствие запятых и парочка орфографических ошибок с головой выдали девочку, чей рот постоянно был измазан шоколадом. Странно, он всё не мог придумать ей прозвища. У девочки была губная гармошка, и она временами пыталась сыграть что-нибудь, чем жутко бесила Чахоточного. Но Девочкой-С-Губной гармошкой она почему-то становиться отказывалась. И эта гармошка. Что-то с ней было не так. 

Ещё имелись рисунки. Улитка видимо, не умела писать, и рисовала цветными карандашами всё, что ей приснилось или взбрело в голову. Иногда она вторгалась в чужие сны и украшала их цветочками, человечками и завитушками.

Он полистал «Книгу снов» выискивая сны Девочки-С-Компасом. Ей снились странные сочетания, вроде гниющих пионов и шахматной доски без фигур. А ещё она написала про девочку со светлыми волосами, у которой на мочке уха было родимое пятно в форме полумесяца.

Он взял ручку, которая была привязана к «Книге» и написал, что ему приснилось, как пёс сорвался с цепи и дал по морде бледной немочи, отчего у той под глазом появился здоровенный синяк. Стоит ли говорить, что некоторые сны бывают вещими?

Самая первая страница «Книги снов» оказалась вырвана. Остался клочок бумаги, на котором отчётливо можно было прочитать одно словно: дом.

Почерк был совершенно новый.  

Он решил поесть. Начал с плавленых сырков — в них отраву напихать сложнее — так он решил. Затем настал черед колбасы и хлеба. Колы, в самом деле, было полно, он взял одну бутылку, подумал и прихватил вторую. Стекло, железные крышки — так просто внутрь ничего не накачать. Хотя если постараться, то можно. Наверное.

Дети смотрели мультфильмы. Рядом с телевизором гора видеокассет. Девочка-С-Компасом сидела на полу и читала.

— Привет, — сказала она. — Любишь книги?

Он покачал головой. 

Как можно читать, если не способен отличить одного персонажа от другого? Все сливается, диалоги превращаются в монолог и только картинки способны помочь.

— Не может быть, — сказала Девочка-С-Компасом. — Я по взгляду могу понять, кто любит книги, а кто — нет. Ты любишь.

— У меня проблемы с именами, — начал он старую песню. Хоть бы раз помогло. — Понимаешь, не могу запомнить ни одного. Есть такой синдром. Очень редкий.

Лучше перевести разговор на другую тему — пока не поздно.

— Та девочка, — сказал он, — часто тебе снится?

— Какая девочка?

—  У которой родинка на мочке уха. Кажется, я где-то слышал о ней.

— Ты читал мои сны? — Нахмурилась Девочка-С-Компасом. — Нельзя лезть в чужие сны, это очень личное, совсем как письма.

Она снова взялась за книгу. Необязательно видеть дверь, дабы понять, что та захлопнулась.

— Умеешь играть в шахматы? — раздался за спиной недружелюбный голос Чахоточного. — Могу научить.

Он обернулся. Чахоточный стоял с шахматной доской под мышкой. Повязка на плече немного съехала; виден край язвы и слизь.

— Играю, — сказал он.

Больше заняться всё равно было нечем.

Иногда он поддавался, чтобы у Чахоточного загорелись глаза, а то после десятой партии он совсем скис. К ним подошли Улитка и та вторая, Безымянная. Похоже, Чахоточный был местным гроссмейстером, хотя с такими соперниками это неудивительно. Разве что Девочка-С-Компасом могла с ним потягаться, но она сидела у шкафа с книгой и даже не поднимала головы, пропуская мимо ушей все восклицания Безымянной и злобное бормотание Чахоточного.

Когда-то ему в самом деле нравились шахматы. Он прочёл колоссальное количество учебников и задачников, которые помнил наизусть и теперь. 

Его память хранила невероятное количество партий и комбинаций. Он знал какой ход ведёт к выигрышу, какой к поражению и почти не глядя на доску, переставлял фигуры. Его память была не в силах сохранить имена великих шахматистов, чьи ходы он безукоризненно копировал и ловушки, которые он расставлял для Чахоточного, порой не имели названий, но игра от этого хуже не становилась. 

Потом были карты, головоломки и пазлы. В конечном счёте, даже Чахоточный признал его превосходство. Это было совсем как в интернате, когда-то очень, очень давно. Восторги, аплодисменты, а потом люди отказывались садиться с ним за один стол. 

Он всё делал механически, с точностью автомата. Никаких промашек или зевков. Каким-то образом он лишал игру смысла, внезапности, незавершённости. Души, чёрт возьми. Он начал поддаваться интернатовским, но стало только хуже. Потом был покер со старшими, в память о котором у него остался шрам на виске.

— Добрый вечер, — сказал голос из камина. — , , , , вы знаете, что делать. Новичок — пока отдохни.

Он совсем забыл, где находится. Вместо того, чтобы думать, как выбраться, весь день играл в настолки с детьми.

Девочка-С-Компасом отложила книгу. На её лице ни намёка на испуг. Остальные тоже не волновались, а у него тряслись поджилки, и в животе всё переворачивалось от мысли, что сейчас будет.

Первой в камине скрылась Безымянная. Спустя минут пять она вылезла оттуда с увесистым кульком в руках. Он не понимал, что происходит. Дети один за другим забирались в камин и вылезали кто с чем. Перед тем, как скрыться в камине, Чахоточный достал из почтового ящика письма и прихватил «Книгу снов». Вернулся он с железной дорогой в огромной коробке и ещё одним ежедневником — «Книгой снов» номер два.

— Наконец-то, — сказал Чахоточный. — А то некоторые уже достали со своими шахматами.

 Оставив железную дорогу, Чахоточный вновь полез в камин. Выбрался с рюкзаком. Очень знакомым рюкзаком. 

Все разошлись по кроватям. Улитка пыталась втиснуть в ящик огромную куклу. Чахоточный отрывал липкую ленту от коробки с железной дорогой. Девочка-С-Компасом разглядывала новые книги. Безымянная набила рот конфетами.

Он осмотрел рюкзак. Всё на месте, кроме ножа. Он ждал, что раздастся голос, некто вызовет к себе Безымянную или Чахоточного, а может, спустится сам. Ничего подобного. Дети поужинали, смазали язвы и поменяли повязки. Выключили свет и начали считать двери.

Озарение пришло три дня спустя. Он проснулся и сел на кровати. Он вспомнил. Было темно, дети давно спали, горел только ночник справа. Свет пробивался из-за ширмы, чуть разгоняя мрак. Казалось, голова сейчас взорвётся. Его накачали какой-то дрянью и запихнули в дом без единой двери, но с четырьмя детьми, которых, наверное, сейчас ищет весь город. И его заодно. 

Если детей похитили, то зачем? Может быть, это эксперимент? Как ведут себя дети, предоставленные сами себе, в замкнутом пространстве, изолированные от мира. У них был телевизор, но смотреть они могли только видеокассеты. Ни газет, ни журналов, никакой связи с родными. И за всем этим стоял Человек-С-Лицом-Манекена.

Чахоточный сказал, они здесь около года. Сколько же ещё будет длиться эксперимент? И какие ответы «они» хотят получить? На ум приходил только тюремный эксперимент. Он был рассчитан на две недели, но прекращён раньше. Припомнить эксперимент длиной в год он не мог. Как дети ещё не сошли с ума в четырёх стенах? Их определённо пичкают препаратами. И зачем было травить его дрянью, которая стёрла из памяти целых три недели?  

 Он смотрел в пустоту перед собой, пока не услышал тихий плач. Плакали за ширмой справа. На той кровати спала Девочка-С-Компасом, она же Девочка-С-Фляжкой, она же просто девочка, запертая в странном доме, которая, должно быть очень скучает по родителям и нормальной жизни.

Девочка-С-Фляжкой сидела на кровати и читала «Книгу снов». Только она совсем не плакала, а смеялась.

— И чего такого смешного ты нашла? — спросил он.

— Читаю твои сны.

— Ты же говорила, так нельзя.

— Око за око, — лукаво ответила Девочка-С-Фляжкой.

Словно почувствовав интересное, дети просыпались один за другим и шли на свет.

Улитка крепко прижимала к груди куклу, которая в полумраке выглядела неестественно живой. Ещё один пленник дома номер пятнадцать.

Он понял, если хочет узнать, что происходит, самое время спросить.

— Почему вас здесь держат? — спросил он Поганку.

— Ответь ему, , — всё также лукаво сказала Девочка-С-Фляжкой.

— Обойдётся, — косясь на «Книгу снов» сказал Поганка — Про неё ему знать необязательно.

— Необязательно знать про кого?

Улитка пискнула и закрыла уши руками. Кукла с глухим стуком упала на пол.

— Мы не говорим о ней, — сказал Поганка — Таковы правила. 

— Правила? Что ещё за правила?

Поганка не ответил. Вместо этого он сказал совсем другое:

— Пора на Обход.

Выключил свет, зажёг керосиновую лампу и все, кроме Девочки-С-Фляжкой двинулись в темноту. Ему казалось, он сходит с ума. Считать двери? Здесь? Сейчас? 

Он услышал шорох в камине. Скоро оттуда выбрался человек в сером костюме и в маске. Маска была яркой и красочной — физиономия мультяшного героя с клювом. Он такую уже видел. Следом второй. У этого были огромные уши. 

— Что происходит? — спросил он.

— Похоже, мы переезжаем, — равнодушно ответила Девочка-С-Фляжкой, и перевернула страницу.

Ушастый притащил небольшой ящик с инструментами. Достал гаечный ключ и стал откручивать болты, крепившие ошейник. Его напарник одевал детям на головы чёрные мешки. Улитка протянула куклу, чтобы ей тоже достался мешок.

Чахоточный подошёл к холодильнику и принялся набивать пакет едой. В его движениях появились деловитость, которой раньше не было и в помине. 

Дети один за другим исчезали в каминном портале. Настал его черёд. Он полз вперёд в кромешной темноте. Перед собой толкал рюкзак. Когда выбрался из трубы, ему помогли спуститься на землю. Некто стиснул его запястье и повёл за собой. 

Было холодно, дул лёгкий ветер. Он услышал стрекотание кузнечиков. Ноги утопали в высокой траве. Они за городом.  

Он прижался плечом к проводнику, будто случайно. Хотел понять, куда бить. Теперь их перевезут в дом номер шестнадцать на Зелёной улице, а его снова посадят на цепь. Надо сваливать. Неизвестно, когда ещё подвернётся случай. 

Он ударил наугад, со всей силы, и рванулся вперёд, бросив рюкзак и на ходу сдёргивая мешок. Он почувствовал, как под костяшками пальцев что-то хрустнуло. Кажется, это были очки.

После кромешной тьмы мешка глазам не нужно было привыкать к сумраку, и он увидел всё необычайно отчётливо. Высокий человек, с невероятно длинными руками уводил детей к машине, что стояла на просёлке у самого края поля. Человек сутулился и потому его руки казались длиннее чем были на самом деле. Он обернулся на шум, так что получилось разглядеть лицо: ничем непримечательное, словно у манекена, который слишком долго простоял на солнце, отчего его черты выцвели и теперь мало походили на человеческие. 

Больше смотреть по сторонам было некогда. Просёлок стелился по левую руку, по правую чернел лес. Туда он и кинулся. Вбежал под чахлые кроны деревьев и не останавливался, пока мог дышать. 

Он прислонился к сосне, хватая ртом воздух, как загнанная лошадь. Лёгкие жгло огнём, на лице и руках царапины от веток. Он хотел понять, как далеко преследователи, но ничего не услышал. За ним никто не гнался. Ничего. Ни звука. 

Он бродил по лесу несколько часов. Наконец, в просветах между деревьями показалась насыпь. Он вскарабкался по ней, хватаясь за ветки кустарника, и вышел на дорогу. Это была не грунтовая дорога, в ямах и рытвинах, по которой ездили разве что грибники и охотники, а добротная, асфальтовая, которую от радости хотелось расцеловать. 

В Развалину его привезли на полицейской машине три дня спустя. Только что сирену не включили, и на том спасибо. На все вопросы он отвечал, что жил в доме номер пятнадцать на Зелёной улице. И даже показал, как до него добраться. Толку-то? 

Дом полицейские не нашли. Он сам побывал на том месте. Дома-Без-Дверей и след простыл. И, конечно, он рассказал кто, стоит за похищениями. 

Манекеноголовый  явил детей миру и непрозрачно намекнул, что с его персональным ангелом-хранителем от всего пережитого случилось нервное потрясение и ему следует обратиться к специалисту. Все расходы Человек-С-Лицом-Манекена обещал взять на себя.       

Сестра жутко перепугалась, и он как мог её успокаивал. Ещё она провалила все собеседования и пришла на свидание в зелёном платье. Куда хуже?

Он позвонил из кабинета Третьей. Номер телефона отыскал в телефонной книге. Он решил, что так безопаснее. 

Трубку взяли почти сразу. Знакомый голос сказал:

— Слушаю.

Это был отец девочки с полумесяцем на мочке уха.

Голос прорвался сквозь треск и шипение помех, словно собеседник был на другой планете. Он торопливо стал рассказывать о Развалине, похищении, Доме-Без-Дверей, снах и девочке с необычной родинкой. Ему казалось, что связь вот-вот оборвётся, и придётся звонить по новой, а так хотелось разделаться со всем поскорее, залечь на дно и не высовываться до самого Рождества.

— Это всё, что мне известно.

Он хотел повесить трубку на рычаг, вернуться в Развалину или куда угодно, где никто не будет задавать вопросы и не верить каждому ответу, но куда там.

— Нам нужно встретиться, — сказал мужчина.

Он прижал холодный пластик трубки ко лбу. В кабинете Третьей душно, но телефон был ледяным — Третья держала его в морозильнике. Его, ручки, листы бумаги, степлер, скрепки, яблоко и чашку кофе. Третья по-своему боролась с жарой и имела некоторый успех. Вот и гадай теперь, кто на самом деле ненормальный.

— Послушайте, — он снова приложил трубку к уху и закрыл глаза; пластик стал нагреваться. — Мне больше нечего вам сказать.

— Я прочитал о вашем случае в книге «Загадки мозга ». Очень занятно.

— Какое отношение это имеет к нашему разговору?

— Прямое. Имена Кристина, Виолетта и Анна, кажутся вам знакомыми?

Его пробил холодный пот. Он сильнее прижал трубку к уху, словно хотел расслышать эхо. Треск и шум. Ничего больше. Он не был уверен, что это не галлюцинация.

— Повторите, что вы только что сказали?

— Жду вас сегодня у меня. Адрес вы, надо думать, помните.

— Как вы…

— Это не телефонный разговор.

Помехи и треск смолкли. Коротких гудков не было, одна тишина. Он повесил трубку.

Третья пыталась засунуть в морозилку компактную электрическую печатную машинку. Она даже не заметила, как он ушёл.

Его трясло. Запертая дверь в комнату с именами, похороненная в глубинах мозга, выгибалась и была готова вот-вот слететь с петель. Все поиски, тесты, вопросы, гипноз, психотерапия, нейролептики не дали ничего. Дверь была заперта надёжнее некуда. А теперь у него есть ключ.

Он не помнил, как оказался в интернате.

Провал, сплошная чернота, а потом он сидит на кровати и пялится на коробку, завернутую в красочную бумагу. Вокруг ещё шесть или семь кроватей и на каждой сидит мальчишка. Обрывки бумаги валяются на полу. У кого-то всё лицо измазано в шоколаде, кто-то шелестит фантиками. Парень на соседней кровати уставился на его коробку. 

Он посмотрел на свои руки. Они казались настоящими. Дети и кровати вокруг тоже были настоящими. Его коробка с подарками, чистая и нетронутая, всё больше притягивала взгляды. 

В книге «Загадки мозга » имена «Кристина», «Анна» и «Виолетта» упоминались, но, когда их произносил вслух профессор или кто угодно ещё, они превращались в белый шум. Но в телефонной трубке он разобрал их совершенно отчётливо. А ещё он впервые услышал, как имена произнёс кто-то другой. Словно некто залез ему в голову, вырвал с корнем три цветка, росших среди сорняков и поганок, а потом швырнул в лицо.

Он сел на диван, втиснутый между шкафом и газовой плитой и смотрел на двери. В квартире их было три и с дивана он прекрасно видел каждую. Чтобы пересчитать много труда не надо. За одной туалет и душ, за другой комната сестры, в которой она отсыпалась после ночной смены. Третья — выход, она же вход. 

Он встал и открыл дверь в туалет. Убедиться, что там всё по-прежнему. Потом с помощью маркера измерил расстояние от двери до стены. Он сам толком не знал, зачем ему это надо.

Он сидел, уставившись на белый прямоугольник. Как будто если смотреть на неё, дверь останется там, где была. Потом вытащил из кармана маркер и провёл тонкую линию чуть выше дверной ручки. Убрал маркер, лег. Затем поднялся, снова вынул маркер и оставил метки на унитазе и раковине. Чтобы наверняка. 

В конце концов он распахнул дверь. Так он будет знать, что в комнате ничего не поменялось, пока дверь закрыта. А раковина и унитаз не стали… чем-то ещё.

Он думал, стоит ли отвечать на приглашение и отправляться на встречу. Его похитили из собственной кровати среди ночи, так что даже сестра не проснулась, а после посадили на цепь. Неизвестно, что с ним собирались сделать. Немного предосторожности не повредит. Может обратиться в полицию? Что если они найдут в доме у , вещи пропавших детей или что-нибудь в этом роде? С другой стороны, это мог быть единственный способ пролить свет на историю с именами.

Он оставил записку, рассказал, куда отправился и зачем. Если что случится, полицейские будут знать кто главный подозреваемый. 

Он вспомнил белый, с синеватыми прожилками, цветок. Увидев его впервые, он решил, что подобный цветок мог бы появиться и в Развалине. Прорасти, скажем, на чердаке, куда ветер или вентиляция случайно занесли семечко, а после питаться подобно раковой опухоли соками дома, наливаясь ядовитой белизной. 

Он любил сказку о Маленьком принце, потому что никто не знал настоящего имени принца. Во всяком случае в книге оно не упоминалось. Да что там, во всей повести не было ни одного грёбаного имени. Девочка-С-Фляжкой в чём-то оказалась права.

Маленький Принц оберегал единственный цветок — розу — что росла на его планете, точнее, астероиде Б-612. «Шахматный мальчик» прятал другой цветок — распустившийся на досках под удавленником. 

На полу была земля и осколки глиняных горшков. Наверное, при жизни висельник любил ухаживать за растениями. Из рассыпавшейся земли поднял голову цветок, который не стал бы есть ни один барашек. Цветок, который не нуждался ни в шипах, ни в стеклянном колпаке. А для хорошего роста ему был необходим лишь мертвец.

Дом, в котором жил оказался хуже Развалины. Совсем шаткое строение. Дом наклонился вперёд, как смертельно уставший человек, которому приходится идти против сильного ветра. В окошках кое-где горел свет; за каскадом перекошенных крыш вздымались печные трубы.

Он пропускал вечер телевикторины. Кролик и Герцог уже собрались на кухне с пачками билетов в кулаках. Сестра играла редко, зато чаще выигрывала, несмотря на распрекрасные схемы Кролика и талисманы Герцога. Пятница была их днём. Они занимали места перед телевизором размером с морозилку и сверяли числа. 

Герцог работал в благотворительном фонде, а где работал Кролик не знал никто. Они до полуночи пили пиво, размышляя, кто что себе купит, когда сорвёт джек-пот. За этой болтовнёй они могли просидеть до двенадцати ночи, пока сестра не выгоняла всех, потому что завтра ей было рано вставать на работу. Ей всегда было нужно на работу и всегда рано. А ещё она постоянно была в поисках лучшего места, чтобы больше платили и меньше требовали, но получалось только наоборот. 

Герцог с Кроликом, немного поворчав, сваливали, по пути выкинув лотерейные билеты в мусорное ведро. Кролик хотел использовать его память, просил запоминать выигрышные комбинации, чтобы знать наверняка: не совпадают ли они время от времени, но комбинации всякий раз были другими, а ещё он посоветовал Кролику завести ручку с блокнотом и самому заняться вычислениями, чем немного его обидел.

Нужный дом нависал над улицей; он смотрел на него, пересчитывая этажи. Четыре. Высоко под крышей горел свет. Анна, Кристина, Виолетта. Как удалось осветить чёрные провалы, в которых таились имена и вытащить их наружу? Скоро он это узнает.

Он открыл дверь подъезда и сразу ощутил невыносимый дух испарений, которые пропитали дом насквозь. Какие цветы могли вырасти в таком месте? И кто служил пищей для них? Он начал подъём по узким ступеням на самый верх шаткой лестницы. Некоторые двери были заколочены, похоже, там давно никто не жил. Развалина в сравнении с этим местом — настоящий дворец. 

Он оказался на верхнем этаже. На лестничную площадку падал свет из настежь распахнутой двери. То есть это ему сначала так показалось, а потом он понял, что никакой двери нет. Он подошёл ближе. Не переступая порога, заглянул в квартиру. Там на полу валялись обрывки газет, пустые бутылки, упаковки от замороженных обедов. Он не был уверен, что это нужная ему квартира, потому как номер обычно пишется на двери, а она куда-то подевалась. 

Прочие двери были пыльными, в застарелых пятнах плесени. Номера извещали: «двадцать четыре» и «двадцать три». Ему была нужна двадцать вторая квартира. Он заглянул в залитую тусклым светом прихожую. Без сомнения, он пришёл по адресу. На стене сбоку висел звонок. Чувствуя себя человеком, который пытается есть песок, чтобы утолить жажду, он позвонил. Резкий звук и тишина. 

— Эй, есть кто дома?  

Ему никто не ответил. Он переступил порог, решив, что ещё пожалеет об этом. Свет горел во всех комнатах. Сразу бросалось в глаза, что в квартире нет ни одной двери. Кто-то снял их с петель, выбросил или сжёг, один бог знает почему. Ещё были надписи на стенах. Одна и та же фраза, что повторялась из раза в раз:

считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери

Он заглянул на кухню. Дверца холодильника выломана. Внутри бутылки водки. Много бутылок. Пустые валялись на столе и полу. Здесь же баночки со снотворным. Выпотрошенные. Полно грязных тарелок.

В ванной он обнаружил кровь. Кровью была забрызгана раковина, рядом скальпель и шприцы. Кровь была необычной, с примесью черной дряни, похожей на гной. Бутылки с водкой и снотворное были даже здесь. 

В гостиной погром, шкафы перевернуты, у некоторых выломаны дверцы. На стенах вырезанные ножом надписи с призывом считать двери. Он заглянул в спальню. Бутылки с водкой у кровати, на столике снотворное. Он бы не удивился, обнаружив хозяина мертвым, но комната была пуста. Под подушкой лежал револьвер — он заметил ребристую рукоять и часть барабана, торчавшие наружу. Рядом ключ на цепочке. Ключ был весьма вычурным. На одной стороне было выгравировано «Санрайз» на другой — «14». Он взял ключ и положил в карман, сам не зная для чего. Дверей здесь всё равно нет. 

Последняя комната служила кабинетом. Там стояла пустая доска для записей и царил ещё больший беспорядок. Обгоревшие клочки газет и фотографий валялись под ногами. Надписи: «Считай двери» в изрядном количестве имелись и тут. Два года искал дочерей, надеялся, тратил последние деньги, переезжал с места на место, пока не оказался в этой дыре и окончательно не слетел с катушек.

В «кабинете» была собрана вся информация, что удалось накопать отцу девочки с необычной родинкой на мочке уха. Большая часть уничтожена. Чтобы во всём разобраться нормальному человеку понадобилась бы уйма времени. Вот только нормальных в этой квартире не осталось. Он начал приклеивать к доске обрывки фотографий и разорванные в клочья газетные вырезки, с пометками от руки. Одна заметка называлась «Прятки». 

Прятки

Семнадцатого июля пятилетняя играла с мамой в прятки. Когда настала очередь водить маме она не торопясь обошла все излюбленные места дочери для пряток, но её нигде не было. 

Выйти из квартиры дочь не могла — замок на двери располагался слишком высоко, окна были плотно заперты.

Спустя три часа растерянная и напуганная мать обратилась в полицию. Полицейские осмотрели квартиру, после чего допросили мать девочки придя к выводу, что она могла быть причастна к исчезновению дочери. 

Были проведены необходимые следственные действия. Масштабные поиски в и его окрестностях, результата не дали. 

Если вы располагаете какими-либо сведениями о пропавшей девочке позвоните в полицию или свяжитесь по одному из указанных номеров телефонов.

И ещё двадцать статей подобного содержания. Родители не могли дозваться своих чад к обеду или ужину, а когда заходили к ним в комнату, та всякий раз оказывалась пуста. 

Больше пятидесяти детей числились пропавшими.

Никто из них не покидал свой дом. 

Многим похищенным детям было по два-три года. Они физически не могли сбежать. Кто-то забирался в дом и крал детей. И он прекрасно знал, кто. Тот человек с невыразительным лицом манекена и его подручные. Только попробуй докажи. 

В двух заметках речь шла о детях из Дома-Без-Дверей. 

Его фотографий на доске не было или хозяин номера их уничтожил. И этот револьвер под подушкой? Кого боялся ?

От одной заметки к другой вела красная линия, начерченная маркером. Заметки были размещены в хаотичном порядке. На каждой прямоугольник бумаги с адресом дома. Все это напоминало паутину сумасшедшего паука. Никакой системы в похищениях. Дети не знали друг друга и жили в разных частях города. Общая картинка не складывалась. 

До тех пор, пока одних и тех же детей похитили дважды. 

И его в придачу.

Видно совсем рехнулся от горя. Сидел здесь, совершенно один, запивал снотворное водкой и глазел на заметки о пропавших детях. 

Только каким образом он сумел произнести имена Анна, Виолетта и Кристина так, что он смог их услышать? Он намекал, что знает такое, о чём лучше не трепаться по телефону. Может имена связаны с похищениями? Ведь он не помнил ничего из детства и не знал, как оказался в приюте. Долго не мог поверить, что Мисс-Очаровательные-Сиськи его сестра. Даже теперь она иногда казалась ему совершенно чужой.   

На полу валялась телефонная трубка. Он думал, провод окажется оборван, но ошибся — из динамика неслись короткие гудки. Телефон был оснащён электронной записной книжкой. Он просмотрел номера. Последний звонок — в час сорок. Сразу после того, как они поговорили и пригласил его в гости. Он набрал номер, слабо веря в успех. мог звонить кому угодно. Может это телефон горячей поддержки для любителей срывать двери.

— Слушаю, — раздалось на другом конце провода.

Он растерялся.

— Мне бы… я…я хотел спросить, не знаете ли вы мужчину, что звонил по этому номеру? Около двух часов дня?

— Разумеется знаю, молодой человек.

Отлично. Может ещё не всё потеряно?

— Как его найти? Мне нужно с ним поговорить.

— Тогда вам придётся немного прогуляться.

— Куда мне ехать?

— Садитесь на седьмой автобус и выходите на предпоследней остановке. Рядом будет просёлочная дорога. Идите по ней, никуда не сворачивая и скоро вы окажетесь на месте.

— А номер дома?

— Не волнуйтесь, вы его ни за что не пропустите.

В самом деле пройти мимо этакой громадины было сложно. Имелся даже указатель:

Дом 1000 дверей

Это была гостиница, знававшая лучшие времена. Три ряда пыльных окон и ни огонька внутри. Он поднялся по скрипучим ступеням крыльца к главной двери. Здесь его поджидала пара табличек:

Мест нет

и

Требуется помощник

Звонка не имелось, и он воспользовался дверным молотком. Скоро раздались шаги и дверь распахнулась. На пороге стояла высокая женщина в синем платье. Платье было таким длинным, что едва ли не полностью скрывало носки старомодных туфель. У платья был сколотый брошью высокий воротник, который туго облегал шею хозяйки. Волосы собраны в пучок на затылке и закреплены костяными заколками-спицами. 

Лицо женщины было словно вылеплено из воска. Не сразу он понял, что дело в огромном количестве косметики. Ладони затянуты в перчатки из тонкой кожи. В правой руке женщина держала керосиновую лампу, в левой — большую связку ключей. От женщины исходил странный цветочный запах, не похожий на аромат обычных духов. 

— У нас часто отключается электричество, а блуждать в потёмках неблагоразумно, — сказала она. — Меня зовут , а как величать вас, молодой человек?

Он закашлялся и выдавил из горла название одной микстуры, иногда это работало.

— ? — переспросила женщина.

Ему оставалось только кивнуть и сказать, что это он звонил по телефону сорок минут назад.

— Не припомню такого, — сказала женщина. — Никаких звонков не было. Гостиница переполнена, и я не представляю, чем ещё могу вам помочь. 

— Мне нужно поговорить с одним человеком, он остановился у вас.

— Как его зовут?

Он замешкался и не отвечал так долго, что женщина уже собиралась закрыть дверь, но потом вдруг спросила:

— Что у вас на руке, молодой человек?

Бинт был пропитан красно-чёрной дрянью. Чёртова язва опять потекла. 

— Так, ничего особенного. Это не заразно, не беспокойтесь.

— Думаю, пора сменить повязку. Проходите в дом, сегодня прохладно. Согреть для вас чаю?

— Спасибо, но мне бы хотелось поговорить с мужчиной, он искал дочь. Девочку с полумесяцем на мочке уха. Разве он не приходил к вам? 

— Кажется, я поняла, о ком вы.

— Он ещё здесь?

— Вы разминулись буквально на пять минут. Он очень спешил, должно быть что-то срочное.

Только этого не хватало.

— Давайте я осмотрю руку, — сказала Ветхая Леди.

Вот так, и пяти минут не прошло. И откуда только берутся все эти прозвища?

Ветхая Леди осторожно срезала бинт. Язва выглядела скверно. Крови и гноя стало ещё больше. Но Ветхую Леди это ничуть не смутило. Она обработала язву и наложила повязку.

Он поблагодарил хозяйку гостиницы. Зуд и боль утихли. Надо обязательно спросить у неё название мази. 

— Так он не сказал, куда направляется? Тот мужчина?

— Боюсь, что нет. Но он оставил вещи здесь, так что непременно вернётся. Его комната расположена дальше по коридору, номер одиннадцать «б».

Если вправду остановился в гостинице «1000 дверей» и скоро придёт, не лучше ли подождать его? Только денег, чтобы снять номер не хватит, придётся торчать на улице. Тут ему вспомнилась вывеска «Требуется помощник».

— Вам ещё нужен рабочий? — спросил он Ветхую Леди.

Та подняла керосиновую лампу повыше, чтобы лучше рассмотреть его, хотя света в холле гостиницы было предостаточно.

— Вы хотите подождать своего друга здесь, но у вас не хватает денег снять номер, верно? Просить меня об одолжении вы считаете недостойным и предлагаете вместо платы за номер, услуги в качестве подсобного рабочего. Что ж, на свете ещё остались достойные юноши. Я нанимаю вас на работу, молодой человек. Детали обговорим завтра. Вы, должно быть, голодны? Идёмте на кухню, надеюсь у меня найдётся что-нибудь. Считайте это авансом за хорошую службу.

Ветхая Леди поставила перед ним тарелку гречневой каши с куском бекона и двумя яйцами всмятку.

— Ешьте, набирайтесь сил, они вам пригодятся.

Когда он расправился с ужином — на десерт был крепкий травяной чай и кусок пирога, — Ветхая Леди проводила его в комнату. Щёлкнула выключателем, и он увидел небольшой, но уютный номер с огромной кроватью и древним камином, за номером одиннадцать «а». В комнате была ещё одна дверь.

— За ней ванная и туалет. Зубную щётку, мыло и туалетную бумагу вы найдёте там же. И постарайтесь не выходить из комнаты после десяти вечера, это небезопасно. Свет может внезапно выключиться — всему виной старая проводка и вы рискуете заблудиться. Доброй ночи.

Ветхая Леди вышла, закрыв за собой дверь.

Наверное, стены были очень толстыми, потому как он не слышал других жильцов. Если верить вывеске, гостиница была забита до отказа. Но ни бормотания, ни скрипа половиц, кашля, звука спускаемой воды — ничего.

Он проснулся в восемь, нашарил выключатель и зажёг ночник. Пока вёл ладонью по старомодным, чуть влажным обоям, ему показалось, что он коснулся чьих-то пальцев, но, когда вспыхнул свет, в комнате никого не оказалось. Он умылся, почистил зубы и вышел в коридор. 

Он рассчитывал встретить кого-нибудь из жильцов, спешащих бог знает куда; услышать крики и смех детей, топот, хлопанье дверей, но ничего этого не было и в помине.

Может ещё слишком рано, жильцы валяются в постелях, и не спешат начинать день? Сомнительно. Если в этой гостинице тысяча дверей, и она забита до отказа, постояльцев должна быть прорва. И где они все?

— Уже проснулись? — по лестнице с керосиновой лампой в руках и связкой ключей спускалась Ветхая Леди. — Идите на кухню, я подам завтрак. А потом — за работу. Признаться, её накопилось изрядно.

Ветхая Леди поставила перед ним тарелку с яичницей и положила два куска хлеба, после чего села пить чай. Руки у неё были всё также затянуты в перчатки, на лице толстый слой косметики.

— Тот мужчина из номера одиннадцать «б» не приходил?

— Боюсь, что нет. Налить ещё чаю?

Ему хотелось спросить про других жильцов, но он удержался. Он никогда не жил в гостинице, и не знал, как там всё устроено. Но внутренний голос настойчиво нашёптывал, что не так.

— Можно мне позвонить? — спросил он. 

Сестра ненавидела, когда он звонил ей на работу, но ещё больше она не любила, когда он пропадал на сутки или двое без веских причин. Во всяком случае — на её взгляд.

Телефон висел в комнатке, похожей на чулан. Он снял трубку, набрал номер и скоро услышал знакомый голос.

— Ладно, — сказала Акула-убийца. — Только возвращайся поскорее, а то тебя чего доброго отчислят. И ты станешь первым, кого удостоят такой чести в этом вашем Хогвартсе. Пока!

Шипение и треск. Коротких гудков не было, и он подумал, что сестра скажет что-нибудь ещё, но кроме помех ничего не смог разобрать. Он вернул трубку на рычаг. Видно у Акулы-убийцы хорошее настроение. С другой стороны, сегодня суббота и он пропускает дополнительный урок истории, на который кроме него всё равно никто не ходил.

Ветхая Леди открыла дверь, что вела во двор. Он увидел большой сарай, котельную и сад, что примыкали к дому.

— Как видите, сарай нуждается в покраске, — сказала Ветхая Леди.

Тут она угодила в точку. Краска крошилась от одного прикосновения. В сарае хранились садовые инструменты, шланги, бочки, лейки, цепная пила, испорченная газонокосилка и много чего ещё.

— Сначала нужно соскоблить всю старую краску, потом обработать доски от гнили. Затем можно красить. Впрочем, к чему это занудство, вы и так всё знаете. Инструменты найдёте в сарае. А я пока приготовлю для вас вкусный обед. С этими словами, Ветхая Леди оставила его в одиночестве. 

Фасад гостиницы пестрел от окон; задняя стена была глухой, не считая единственного окошка над дверью, через которую они с Ветхой Леди вышли во двор. Ему показалось, что он видит, как Ветхая Леди следит за ним из окна, чуть наклонив голову. Наверное, боится, что он украдёт инструменты. Пожилые люди всегда такие подозрительные.

Стараясь не обращать внимания на силуэт в окне, он принялся за дело. Скребком сдирал с досок старую краску, и она тонкими лепестками падала вниз. Очень скоро футболка была в пыли, досталось и джинсам. К полудню он весь взмок, солнце палило нещадно. 

Обернувшись, он кинул быстрый взгляд на дверное окошко. Ветхая Леди стояла на прежнем месте, всё так же склонив голову. Он стер ладонью пот со лба и вернулся к работе. Может это игра света или вроде того? Не могла же она три часа стоять без движения и пялиться на то, как он орудует скребком? 

К полудню Ветхая Леди явилась с кувшином воды и стаканом.

 — Наверное, следовало позаботиться об этом раньше, но сегодня столько дел навалилось, — сказала она.

  Он осторожно спустился с лестницы. Пот заливал глаза. Футболку он снял и повесил на железный штырь садовой ограды. Он выпил два стакана, чувствуя, как от ледяной воды немеет лоб. Третий стакан он вылил на голову. Ветхая Леди стояла под палящим солнцем в своём длинном синем платье с высоким воротом и затянутыми в перчатки руками. Солнцепёк был ей нипочём. 

Он хотел спросить про мужчину из номера одиннадцать «б», но не знал, как лучше подступиться. Он ведь ни разу не назвал его по имени. Это могло показаться странным. И всё же он задал вопрос, выкручиваясь, как только можно, но всё было зря потому как не объявлялся.

Спустя час Ветхая Леди пригласила его на обед. Он снова сидел на кухне, и прислушивался к звукам, которые издавал дом. Его интересовало, где едят остальные жильцы. Не на кухне ведь. Она совсем крошечная. Людям пришлось бы долго ждать своей очереди. И завтрак, обед и ужин стали бы тем ещё приключением. А может, все постояльцы едят в номерах? Сомнительно. Должна быть большая столовая. Может, стоит её поискать?

После обеда он принялся за работу. Кувшин с водой поставил в тень. Раз или два в час он прикладывался к нему, не утруждаясь пользоваться стаканом. На дверное окошко старался не смотреть. К тому же стекло изукрасили солнечные зайчики и понять следит за ним Ветхая Леди или нет, было нельзя.

К вечеру он зверски устал, но не выполнил и половины работы. Сарай был огромный, а краска кое-где пристала намертво, и он понятия не имел, стоит её соскабливать или оставить как есть.

За ужином, когда Ветхая Леди, не снимая перчаток, резала стейк, он вспомнил, что по второму этажу ночью кто-то бродил. Он готов был поспорить, что это хозяйка гостиницы обходит владения с керосиновой лампой в одной руке и связкой ключей в другой. 

После ужина он ушёл к себе в номер — сказал, что вымотался и хочет лечь спать пораньше. Но сначала решил позвонить сестре. Ветхая Леди стояла рядом, словно боялась, что он наговорит лишнего; он специально ещё раз упомянул, в какой гостинице остановился. Осторожность не повредит. 

— За работой вы испачкались, — сказала Ветхая Леди, входя к нему в номер. — У меня есть одежда — постояльцы иногда бывают до ужаса рассеянными. Не волнуйтесь, все вещи тщательно выстираны и выглажены. Может вам что-нибудь да подойдёт.

Он принял душ и вытерся большим махровым полотенцем, которое предусмотрительно дала ему Ветхая Леди. Потом осмотрел язву на предплечье. Она выглядела скверно; с чёрными краями, слизью и кровью. Хотелось взять бритву и вырезать её под корень. Он завязал предплечье носовым платком и решил ещё раз показаться доктору. Когда свалит отсюда.

Натягивать чужие вещи было неприятно, но не разгуливать же по дому в трусах? Он выбрал футболку и джинсы. Они были велики, но надевать клетчатые фланелевые рубашки и серые шерстяные брюки, также любезно предложенные Ветхой Леди, хотелось ещё меньше.

Он подумал о том, что у Ветхой Леди есть ключ от каждого номера. Что если среди ночи она заглянет к нему? И будет, чуть склонив голову, смотреть за тем, как он спит. 

В десять часов свет погас. Он пощёлкал выключателем, но лампочка не загоралась. Ветхая Леди предупреждала, что с электричеством бывают проблемы. Повинуясь необъяснимому порыву, он заблокировал дверь стулом, поскольку задвижки в номере не имелось. 

Ночью он слышал странный шорох за стеной. Может быть крысы? Ещё — он был уверен — среди ночи Ветхая Леди пыталась залезть в номер. Поворот ручки, но стул не дал двери открыться. А утром он обнаружил на предтопочном листе сажу, принесённую ветром. 

С девяти утра зарядил дождь, и он весь день безвылазно просидел в гостинице читая старые журналы. Он пожалел, что снял вчера футболку. Кожа на спине сильно обгорела и чесалась. В двенадцать курьер привёз продукты и свежую газету.

Потом были два дня удушающей жары, которые он провёл, возясь с сараем. Иногда он оглядывался, но больше Ветхая Леди в окошке не появлялась.

так и не пришёл. Давно было пора сваливать, но так он потеряет единственную зацепку. Он должен выяснить, что постояльцу номера одиннадцать «б» известно об именах Анна, Кристина и Виолетта. Если он сейчас уедет, всё пойдёт прахом.

звонила в гостиницу каждый день и спрашивала, когда он вернётся. Он не знал, что ответить. 

Он решил устроить небольшую экспедицию. Стало совершенно ясно, что в гостинице они с Ветхой Леди совершенно одни.   

Он вышел в черноту коридора, как только вырубился свет — словно по мановению волшебной палочки. Сначала наощупь добрался до кухни. Там в ящиках должны быть спички. 

Ему повезло, он нашёл не только коробок спичек, но и несколько свечей. В доме, в котором случаются перебои с электричеством, такой запас не повредит. 

Первым делом он направился к номеру одиннадцать «б». Дверь была заперта, как ей и полагалось. 

В комнате двенадцать «а» было две двери, не считая входной. За одной ванная и унитаз, а куда ведёт вторая? Может, это кладовка? Он повернул ручку и оказался в другом номере. Здесь тоже было пыльно, а от воздуха запершило в горле. Плохая вентиляция. Наверное, дело в этом. 

В стене справа имелась дверь, а слева обнаружились ещё две. Он прислушался. Шорох. Едва различимый. Он смотрел на новые двери, выкрашенные белой краской и не знал какую выбрать. Похоже, огромный дом перекроили на свой лад, сделав из больших, просторных комнат, анфиладу каморок, увеличив таким образом количество номеров, которые можно сдать.

Некогда, здесь всегда царила жуткая путаница. В поисках выхода люди врывались к другим постояльцам, то и дело ошибались дверьми и вместо туалета попадали чёрт знает куда. Побродив с час, обязательно заблудишься. Он бы не удивился, встретив «дорожные указатели» со стрелками, куда идти в поисках столовой. Но указателей не было. Тут пригодились бы камешки, чтобы отмечать пройденный путь. Или хлебные крошки. Или фантики.

Двери были пронумеровано хаотично, по одной лишь понятной Ветхой Леди методе.

Он представил, как по комнаткам бродит давно одичавшее племя жильцов, что когда-то сбились с пути, ошиблись дверью или поворотом, и теперь рыскали в поисках тех, кто не сдаёт ключи вовремя или устраивает беспорядок в номерах.

В одной комнате он обнаружил камин — этакая махина, которая занимала изрядную часть номера. Он опустился на корточки и заглянул в дымоход, чтобы проверить, нет ли там скоб, за которые можно ухватиться и выбраться наружу. Скоб не было. Зато на пепле обнаружился отпечаток — след узкой туфли. 

Каминами давно не пользовались — в каждом номере змеились трубы отопления, выкрашенные в уродливый зелёный цвет. На стенах и потолке он заметил лепнину. Когда-то это был красивый особняк, который доживал свой век изуродованным и перекроенным под странные прихоти новой хозяйки. 

Дом слишком велик для Ветхой Леди и одной ей со всем не управиться. Где же прислуга? И неужели здесь в самом деле тысяча дверей? Он насчитал девяносто восемь. Некоторые были заперты. И ни одной живой души. 

В сорок шестом номере он обнаружил кукольный домик и ящик с игрушками. Ещё там имелась цепь с кожаным ошейником и деревянное кресло. С подлокотников кресла свисали ремни. Вне всяких сомнений, в этой комнате держали детей. Сразу вспомнились Поганка и Девочка-С-Фляжкой. 

От одного вида цепи ему сделалось плохо. Зачем Ветхой Леди понадобилось красть детей? И что она с ними делала?

Свеча почти догорела, и он решил за лучшее вернуться. На сегодня хватит. А завтра ночью он устроит экспедицию номер два.

Ветхая Леди приготовила на завтрак тосты с мёдом. На улице стояло пекло. Ночью он долго не мог уснуть, всё прислушиваясь к бормотанию дома и теперь клевал носом.

Ветхая Леди намазала мёдом груду тостов и принесла целый кофейник. Он почти ничего не съел, только выпил две чашки кофе и принялся за работу. К полудню Ветхая Леди пришла с кувшином апельсинового сока. Он поблагодарил и залпом осушил стакан. 

Как бы между делом он осмотрел сарай. В ящике под верстаком нашёлся фонарик. Стекла не было, зато лампочка осталась цела. Лучше сегодня воспользоваться им — пропажа свечей могла насторожить хозяйку гостиницы.

Вечером всё повторилось. Звонок сестре, сытный ужин и никаких вестей о человеке из номера одиннадцать «б». Он зашёл к себе в комнату и не раздеваясь лёг на постель. Ровно в десять электричество вырубилось.

Комнаты, что встречались на пути были обжиты ещё меньше. На стенах плесень, штукатурка отваливалась, а в одном номере он увидел, как полупрозрачные грибы на тонких ножках заключили кровать в ведьмино кольцо. 

Он пересёк комнату и оказался у двери, затянутой чем-то мерзким, вроде слизи. Он взял со стула полотенце, чтобы не касаться ручки. За дверью была лестница. Ступени уводили на второй этаж. 

Наверху были всё те же крохотные номера и двери, двери, двери. Он насчитал сто пятьдесят семь. Не похоже, чтобы название гостиницы себя оправдывало. Кое-где в полу были прорезаны квадратные люки, непонятного предназначения. Открыть хотя бы один он не смог.

Спустя полчаса бесплодных скитаний он обнаружил на ковре тонкую, полупрозрачную перчатку. Перчатка была длинная — хватило бы скрыть руку до плеча. Она была разорвана и напоминала сброшенную змеиную кожу. К «перчатке» он решил не прикасаться.

В соседнем номере раздались шаги. 

Он залез под кровать и выключил фонарик. Секунд десять спустя дверь отворилась. Комнату озарил свет керосиновой лампы. Стук каблуков. Ветхая Леди обошла комнату, наклонилась и подобрала «перчатку». Положила в карман платья. Он старался не дышать. Ему казалось, что Ветхая Леди сейчас заглянет под кровать, увидит его и… 

Что? Что она с ним сделает? Может быть то же, что и с постояльцем номера одиннадцать «б», который до сих пор не вернулся за чемоданами? То же, что делала с туристами, имевшими несчастье остановиться здесь на ночлег?

Ветхая Леди пересекла комнату и скрылась за дверью. Он вылез из-под кровати и посмотрел в замочную скважину. Он увидел свет лампы, затем свет погас — Ветхая Леди зашла в другую комнату. Кажется, ту, что была справа. 

Он выбрал левую. Скоро он нашёл дверь на третий этаж. Он ходил из комнаты в комнату, то и дело замирая и прислушиваясь. Комнаты здесь казались совсем заброшенными. Если постояльцы выбирали для ночлега третий этаж, то это было очень давно. 

В двести третьем номере было три двери, неотличимых друг от друга. В двести девятом имелось одна. В двести восьмом номере было четыре двери, у каждой большая стеклянная ручка. В двести четвертом три двери, все разных цветов: зелёная, красная и синяя.

В двести шестом номере было три двери. Одна коричневая, с до блеска отполированной ручкой. Другая тёмно-красная, а на месте ручки морская раковина. Третья — сиреневая, с глазком и цепочкой. 

В двести седьмом — две. Красная и желтая. Красная подходила к скатерти, а жёлтая не подходила ни к чему. Три двери в двести восьмом. В двести втором три двери, одна украшена цветами — высохшими, безжизненными, роняющими лепестки на старый паркет. В двести двенадцатом три двери.

Двести двадцать второй номер — три двери. Двести двадцать пятый — три. Двести двадцать седьмой — одна. Двести девятнадцатый — сразу четыре, по обеим сторонам света. Все двери были белыми. В двести двадцать четвёртом все четыре двери были синими. В двести тридцатом пять дверей. Каждая вела в отдельный номер. Ни раковины, ни туалета, ни душа. В двести сорок седьмом три двери, причём одна заколочена досками. Двести сорок восьмой — три. Двести сорок девятый — четыре.

Двести пятидесятый — три двери. Одна заколочена. Двести семьдесят пятый «а» — четыре. Двести шестидесятый — две. Двести шестьдесят второй «а» — три. Двести шестьдесят первый — одна. Потёки краски. Дверь несколько раз перекрашивали. Если как следует поскрести ножом обязательно обнаружится зелень иль белизна. Двести семьдесят первый номер — три двери. На обеих узор — спираль.

В двести шестьдесят пятом «б» три двери. Медные пластины замков, дверные молоточки. В двести шестидесятом — оказалось три двери; обе коричневые, с дверными ручками в форме львиных голов, что держали в пастях кольца. Двести семьдесят пятый «а» — две двери. В двести семьдесят втором дверь имелась всего одна, ярко зелёная, с замысловатым узором. В двести тридцать четвёртом — три, обе с дверными молотками. На одной висел почтовый ящик. 

Двести сороковой номер — пара дверей, ничего особенного, ни орнамента, ни дверного молотка. Двести пятьдесят второй «б» — одна дверь. Двести пятьдесят четвёртый — две. В двести шестидесятом — четыре. Столько же в двести семидесятом, двести семидесятом «а» и двести семидесятом «б». 

Двести семьдесят девятый номер порадовал двумя дверьми. Двести восьмидесятый — тремя. 

Далее были двести пятьдесят первый, двести пятьдесят четвёртый и двести пятидесятый номера. В каждом по две двери. Кроме двести пятидесятого. В этом номере имелась одна дверь. 

Он подумал, что неплохо бы обзавестись блокнотом, для записей и лишь тогда понял, что сам того не желая пересчитывал все двери, что оказывались на пути. 

Он решал, не повернуть ли назад, когда распахнул дверь двести восемьдесят седьмого номера. Это была спальня Ветхой Леди. 

Перед зеркалом столик, на нём косметика и пузырьки с мазью. Пучки сухих трав, баночки и флаконы. Он почувствовал, как ожила язва на предплечье. Хотелось закатать рукав и скрести язву ногтями до тех пор, пока она не превратится в кровавое месиво.

Он осмотрел бюро. Квитанции, счета за электричество. Пачка кремовой бумаги, стопка конвертов. Журнал регистрации постояльцев — огромная книга, распухшая от имён и фамилий, совершенно бесполезных. Во всяком случае, для него.

Медицинская карта больного, результаты анализов, заключения врачей. Судя по записям Ветхая Леди была больна и очень серьёзно. Если верить врачам, у Ветхой Леди был рак желудка третьей степени. Он взглянул на дату. Диагноз поставлен семь лет назад. Осмотрел бумаги ещё раз, но никаких сведений об операциях не нашёл. 

Он принялся один за другим открывать маленькие ящички. В одном обнаружил стопку фотографий. На каждой изображены двери номеров.

В самом нижнем ящике лежал конверт. Внутри фото светловолосой девочки, снятой в профиль. На мочке уха родинка, что напоминала серп растущей луны. 

Он посмотрел обратный адрес — престижный район, самый центр. Зачем кому-то отправлять снимок пропавшей два года назад девочки в паршивую гостиницу? Но как бы там ни было, девочка стояла между ним и дверью в комнату с именами. Её отец что-то узнал. Имена были как-то связаны с похищениями. Возможно, если удастся поговорить с отправителем письма, он узнает больше.

За дверью раздались шаги. Вне всяких сомнений, это была Ветхая Леди. Он осмотрел комнату в поисках укрытия. На глаза попался шкаф — огромный, и как только рабочие сумели его сюда втащить? Он открыл дверцу и забрался поглубже. В нос ударил запах трав — им была пропитана вся одежда Ветхой Леди.

Он не стал плотно закрывать дверцы шкафа. Не только потому, что боялся скрипа давно несмазанных петель: ему было важно узнать, куда Ветхая Леди спрячет ключи.

Хозяйка гостиницы поставила керосиновую лампу на бюро и стала разглядывать себя в зеркале.

Из шкатулки на столе она достала кусок ваты и медленно, слой за слоем принялась стирать с лица косметику. Скоро он увидел на лице Ветхой Леди чёрные пятна и был готов поспорить, что это язвы, похожие очертаниями на замочные скважины. Затем Ветхая Леди принялась расстёгивать многочисленные пуговицы и крючки платья. 

На шее Ветхой Леди висела цепочка с ключом, на теле россыпь язв. Она принялась обрабатывать язвы одну за другой и накладывать марлевые повязки. При этом её руки обладали незаурядной гибкостью и словно могли удлиняться. Закончив, Ветхая Леди вытащила из кармана платья странного вида перчатку и аккуратно убрала её в ящик бюро. Положила на стол блокнот. Она не стала вешать платье в шкаф, а бросила его в плетёную корзину — несмотря на повязки, оно наверняка было пропитано гноем. 

Ключи, как и перчатку она положила в ящик — он не успел заметить, в какой именно. Потом Ветхая Леди выключила свет, и комната погрузилась во тьму. 

Он дождался, когда спокойное, размеренное дыхание наполнит комнату. Потом включил фонарик, прикрыв и без того тусклую лампочку ладонью. Осторожно вылез из шкафа и направился к бюро. Какой же это был ящик?

Он стал открывать все ящики подряд, пытаясь на ощупь определить их содержимое. Скоро пальцы коснулись чего-то сухого и тонкого. Он чуть не чертыхнулся, поняв, что это та самая «перчатка», которую Ветхая Леди подобрала с пола. Ключи обнаружились в самом нижнем ящике. Теперь блокнот. Блокнот его тоже заинтересовал. 

Он покинул спальню Ветхой Леди. Страницы блокнота были испещрены цифрами и пометками. На последней странице стояло сегодняшнее число и указано количество дверей: двести восемьдесят восемь.

Он спустился вниз к номеру одиннадцать «б», но прежде заглянул на кухню за свечами: фонарик светил слабо, а волноваться, что Ветхая Леди обнаружит пропажу, теперь не имело смысла. Сегодня ночью он покинет гостиницу. 

Все ключи на связке были пронумерованы, хоть надписи и поистёрлись. Он выбрал нужный и открыл дверь. За исключением мебели номер одиннадцать «б» оказался пуст. Никаких вещей, чемоданов, одежды и прочего. Было похоже, что он первый, кто проник сюда за несколько недель. Ветхая Леди всё это время лгала ему.

В номере имелось ещё две двери. Одна вела в туалет, а другая была заперта. Он выбрал нужный ключ. Пустая ваза на столе, давно остановившиеся часы на каминной полке. Он снова заглянул в дымоход: никаких скоб или штырей, зато в изобилии отпечатки туфель.

Он быстрым шагом обошёл весь первый этаж, не забыв проверить каждый камин, что попадался на пути. Каминов было чересчур уж много, но больше его волновало, что не встретилось ни единого окна. 

Пора было сваливать. И, кстати, Ветхая Леди ошиблась. Дверей было не двести восемьдесят восемь, а двести девяносто. Одну она пропустила.

Стоя у выхода, он перебирал ключи. Ни один не подходил. Больше двухсот ключей, которые отпирали больше двухсот замков оказались абсолютно бесполезными. 

Он направился к чёрному входу. Та же история. С отчаяньем он взглянул на узкое окошко, сквозь которое за ним наблюдала Ветхая Леди в первый день. В такое ни за что не протиснуться. Разве что голова пролезет. 

Вспомнился ключ на шее Ветхой Леди. Наверняка он отпирал главную дверь. Или дверь чёрного хода. Оставался телефон. Можно позвонить и вызвать помощь. Наплести что-нибудь полиции, пусть приедут и вызволят его. 

Телефон висел на стене в маленькой комнатке, на первом этаже. Поворот ключа, щелчок, дверь открылась.  

На столике телефонный справочник и кипа газет. Он мельком взглянул на газеты, и уже собирался снять телефонную трубку, но кое-что заставило его присмотреться внимательнее. Сначала он решил, что ему померещилось, и поднёс язычок пламени к газетному листу совсем близко, рискуя устроить пожар. 

Никаких сомнений — с третьей полосы глядел парень, которого он каждый день видел в зеркале. Номер телефона, по которому нужно звонить и короткая заметка о том, что сестра ищет брата, пропавшего около недели назад.

С кем же он тогда разговаривал? Он смотрел на чёрный бок телефона. На диск с цифрами. Если он снимет трубку и позвонит домой. Кто ему ответит?

Этот раунд за Ветхой Леди. Ничего, матч выиграет он. Только… только для начала придётся вернуться на третий этаж, и положить ключи на место, чтобы хозяйка гостиницы ничего не заподозрила. 

Он взглянул на часы: четыре утра. Вряд ли Ветхая Леди просыпалась так рано. С другой стороны, она могла встать, чтобы выпить воды или пойти в туалет. Обнаружила, что связки с ключами нет на месте и сразу обо всём догадалась. 

Ветхая Леди знала, что из дома ему не выбраться. И рано или поздно он вернётся с ключами. И она будет ждать его. Возможно, притворится спящей или… или что? Он сильнее, быстрее и даже если она его схватит, он легко сможет отбиться. Она всего лишь старуха с навязчивой идеей считать двери и древней керосиновой лампой.

А ? Здоровый крепкий мужчина. Как насчёт него? Что стало с ним?

— Может, тот тип и не приезжал в гостиницу, — сказал он себе. — Может, она просто хотела заманить меня. Чтобы… чтобы я бесплатно покрасил чёртов сарай!

Это его развеселило и даже заставило улыбнуться. Он улыбался до тех пор, пока не понял, что произнёс последние три фразы вслух.

Он отправился на третий этаж. Батарейки в фонарике сели окончательно, и он снова зажёг свечу. Пламени не хватало, чтобы осмотреть всю комнату разом. Спит Ветхая Леди или нет? Он поднял свечу повыше. Может, кровать пуста и хозяйка гостиницы бродит по коридорам и комнатам? 

Или стоит в тёмном углу и ждёт, когда он повернётся спиной?

Он сделал ещё шаг. Ветхая Леди спала, укрытая простынёй. Он убрал ключи в ящик бюро, вернул на место записную книжку.

Остаток ночи он глаз не сомкнул и всё смотрел на часы. 

Наутро Ветхая Леди как ни в чём ни бывало приготовила ему завтрак — французские тосты и кофе. Он пытался понять, известно ли хозяйке гостиницы о его ночных похождениях, но та вела себя совершенно обычно.

Чтобы не вызвать подозрений он съел всё до крошки, пусть кусок и не лез в горло. Встал из-за стола и сказал, что самое время приняться за дело. Осталось совсем чуть-чуть и сарай будет как новенький. 

И только Ветхая Леди откроет дверь, он тут же смоется. Главное, выбраться из дома.

Хозяйка гостиницы сказала, что с покраской ничего не выйдет. На улице льёт дождь, небо затянули тучи и работу лучше отложить.

— Может я тогда наведу порядок в сарае? — спросил он.

— Не стоит. Вы так славно потрудились, что заслужили денёк отдыха.

Раздосадованный он вернулся в свой номер. А когда Ветхая Леди вымыла посуду и ушла наверх, направился к чёрному ходу. В единственное окошко «Дома 1000» дверей весело светило солнце.

Около трёх часов дня раздался телефонный звонок. Телефон не умолкал, пока Ветхая Леди не спустилась вниз и не сняла трубку. 

— Это твоя сестра, — постучав в дверь номера, сказала Ветхая Леди. — Хочет поговорить.

На негнущихся ногах он направился к чулану. Ветхая Леди, улыбаясь, протянула трубку. 

— Слушаю, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал буднично. 

Взгляд упал на пачку газет и журналов. Вчерашней заметки с его портретом не было.

— Я ужасно соскучилась, — донёсся из динамика знакомый голос. — Когда ты вернёшься?

— Думаю, через пару дней, — он сам поразился, как фальшиво это прозвучало.

— Я испеку в честь твоего возвращения пирог. Какой ты хочешь?

— Вишнёвый, пожалуй.

— Ты ведь ненавидишь вишню, забыл?

— Да, ты права. Из головы вылетело.

Голос в трубке был неотличим от голоса сестры. И он в самом деле терпеть не мог вишню.

— Тогда прощаемся до завтра, братик! Веди себя хорошо, ладно?

— Само-собой, сестрёнка.

Ночь он провёл, прислушиваясь к звукам, что доносились из камина. Он решил, что дождётся, когда придёт разносчик еды или кто-нибудь ещё и сбежит. Главное, вести себя как обычно. Почему-то казалось, что, если Ветхая Леди догадается, как много он успел узнать, она его убьёт. Абсурд, но эта мысль не давала ему покоя.

Прежде чем идти на завтрак, он внимательно изучил отражение в зеркале. Вид был усталый, сказывалась вторая бессонная ночь. Он умылся ледяной водой, надеясь немного прийти в себя.

На завтрак была яичница. Ветхая Леди суетилась у плиты и была необычайно разговорчива. Он заметил, что сегодня она нанесла тональный крем второпях, и на щеке проступил черный гной. Ветхую Леди это совсем не волновало. Он подумал, что это очень плохо, раз она больше не притворяется, что с её кожей всё в порядке. Но потом Ветхая Леди сказала, что на улице прекрасная погода, и, если его боевой настрой ещё сохранился, самое время закончить начатое. 

Это была прекрасная новость.

Он с аппетитом съел яичницу, залпом выпил чай и сказал, что готов приступать. Ветхая Леди кивнула и пошла открывать дверь. 

В маленькое окошко били капли дождя. Ветхая Леди стояла рядом и смотрела на него. По её щеке текла чёрная слизь. 

Он понял, что лежит на полу, но вовсе не на истёртом ковролине, что устилал коридор, а на паркете. Было темно, наверное, уже больше десяти вечера и свет в гостинице отключен. 

Для начала он решил выяснить, в каком номере оказался. Он водил руками в темноте, пока не нащупал стол. Бахрома скатерти, уродливая, даже на ощупь, гипсовая ваза с цветами. Цветы были из воска; один лепесток упал, словно в номере наступала осень. Всё так. Значит это двести второй номер. 

Как он помнил, в двести втором номере было ещё три двери. И камин. Придётся пройти весь третий этаж, к номеру сто девяносто три. Там будет ход вниз.

Или можно заглянуть в номер Ветхой Леди и потребовать объяснений. До него куда ближе. Он вспомнил чёрную слизь на щеке, множество язв, что покрывали её тело. То, как она лгала о постояльце из номера одиннадцать «б». Не выпускала на улицу. Она догадалась, что он хочет сбежать. Подмешала в чай какой-то дряни, а потом притащила наверх. И как ей только это удалось? Он весил около семидесяти килограммов. Не многовато, для женщины в возрасте, страдающей прорвой недугов?

Пожалуй, с ней лучше не встречаться. Нужно спуститься вниз, найти спички и устроить пожар. И когда приедут тушить огонь, у него появится шанс на спасение.

Но кое-что не давало ему покоя. Зачем подмешивать в чай снотворное? Почему не сыпануть чего похуже? Выходило, он нужен ей живым. 

Он осторожно вёл ладонью по стене, пока не коснулся двери. Нашарил ручку, повернул, дверь открылась. Во всяком случае Ветхая Леди не хотела замуровать его в гостинице заживо. За это «Дом 1000 дверей» заслуживал одну звёздочку.

Номер двести три был точной копией двести второго. И тоже обесточен. Общий распределительный шкаф был снаружи. Он видел его, когда сдирал краску. Вне всяких сомнений Ветхая Леди добралась до шкафа и вырубила свет во всей гостинице.

Комнаты мало чем отличались. Кровать, шкаф для одежды. Стулья или кресло. Телевизор. Они и при свете казались совершенно безликими. Но он помнил не только внутреннее убранство номеров. Он помнил маршрут, по которому шёл. Нужно всего лишь повторить его в точности. 

Он коснулся очередной ручки. Она была холодной и липкой. Как он помнил, за дверью его поджидал номер с двумя кроватями, журнальным столиком и картиной на стене. На полотне были изображены лес и ручей. Открывая дверь, ведущую на лестницу, он услышал шорох за стеной. Крысы? Может быть. Только какие-то уж слишком большие. 

В номере на втором этаже он едва не уронил напольные часы. Все из-за спешки. Ему не терпелось выбраться из гостиницы. Надо быть осторожнее. 

Чтобы пройти весь второй этаж ему понадобилось где-то полчаса. Зато по дороге он больше ничего не уронил. Ещё он старался передвигаться потише и не хлопать дверьми. Вряд ли Ветхая Леди обрадуется тому, что он хочет превратить в груду обгоревших обломков её детище.

На первом этаже он почувствовал себя увереннее. Самое главное позади. Теперь нужно попасть на кухню и взять спички. Он открыл дверь и увидел Ветхую Леди. Она сидела на стуле; рядом зажжённая керосиновая лампа. Платье Ветхой Леди было сильно испачкано.

 — Признаться, я поражена, — сказала Ветхая Леди. — Исключительное везение. Наверное, в карты с тобой лучше не играть.

Сам того не замечая, он прикоснулся к шраму на виске.

— Я не могу тебя отпустить, но знай — ты первый, кто прошёл весь путь до конца. Вот ключ от главного входа, — Ветхая Леди указала на подставку для цветов. 

В горшке, до краёв наполненном землёй, железным цветком рос ключ. 

— Можешь забрать его, ты заслужил. Всё по-честному.

Так просто? Он сделал шаг, чтобы взять ключ.

Ветхая Леди с фантастической быстротой, не поднимаясь со стула, выбросила вперёд правую руку. Он отступил на шаг, но слишком поздно: ладонь обожгло огнём. В правой руке Ветхая Леди сжимала длинный разделочный нож.

Он бросился бежать. Коснулся окровавленной ладонью первой попавшейся дверной ручки, чтобы сбить Ветхую Леди с толку и скрылся за дверью номера четырнадцать «б». Пусть попробует его поймать, здесь, в темноте, в лабиринте комнат. Он хотел увести Ветхую Леди вглубь номеров, сделать круг, а потом вернутся на кухню. Забрать ключ из цветочного горшка и убраться из этого места куда подальше.

Он разорвал футболку, чтобы перевязать ладонь и тут по глазам ударил свет. Ветхая Леди не хотела играть в прятки в темноте. Ладно, правила устанавливает не он. Но это не значит, что выиграть нельзя. 

Он миновал шесть номеров, когда понял, что за ним никто не гонится. Он прислушался — ни звука. Ветхая Леди что-то задумала. И скоро он понял, что именно. 

Он вернулся в номер двенадцать и отчётливо услышал, как поворачивается в замке ключ. Ветхая Леди одну за другой закрывала двери, отрезая пути к спасению. Она загонит его в угол и прикончит.

Дверь, что вела к лестнице на второй этаж, уже была предусмотрительно заперта. Он повернул назад. Места для игры в догонялки оставалось всё меньше. Он кружил по номерам, не зная, что предпринять. Попасть к главному входу невозможно, все двери, что вели к нему, заперты.

Он принялся вытаскивать ящики столов и комодов. Ему нужно что-нибудь, чем можно вскрыть замок. Или проломить Ветхой Леди череп. Большинство ящиков были пусты, в других ничего дельного. 

На столе в сорок шестом номере он заметил детские ножницы с тонкими лезвиями и синими пластиковыми кольцами для пальцев. Положил в карман, не представляя, на что они могут сгодиться.

Он вбежал в очередной номер, когда дверь напротив отворилась. На пороге стояла Ветхая Леди, в синем платье, со связкой ключей и керосиновой лампой в левой руке и ножом в правой. Он повернул назад. Пройдя три номера, оказался в комнате с древним пианино. Камин. Пара дверей. Одна заперта. А вторая… он не помнил, чтобы она была здесь раньше.

Дверь выглядела обычнее некуда. Белый прямоугольник, с захватанной пальцами ручкой. Наверное, её открыть тоже не получится. Но проверять так ли это не хотелось. Не хотелось, потому что раньше её здесь не было, и он твёрдо это знал. 

Что теперь? Возвращаться обратно? Ветхая Леди, сумасшедшая старуха с мясницким ножом, совсем близко. Он попытался открыть замок детскими ножницами. Замок хрустнул и не поддался.

Нужно забаррикадировать двери. Может ему удастся выбраться из западни, но для начала нужно выиграть немного времени. К двери, через которую он попал в номер было решено прислонить шкаф и трюмо. Посмотрим, как она с ними справится. 

Затем он попытался сдвинуть пианино с места, налёг всем телом и пианино медленно, оставляя царапины на паркете, поползло к двери. Ветхая Леди вставила ключ в замочную скважину. Ещё секунда и она откроет дверь.

Он всё толкал пианино, хотя знал, что было слишком поздно, что время игры подошло к концу и победителем ему не выйти.

Но дверь не открывалась. Ключ бессильно скрежетал в замке. Наверно, пытаясь вскрыть замок он что-то повредил. Каким-то чудом ключ все же повернулся, но пианино благополучно достигло двери, намертво её заблокировав. Победа!

Дверь сотряс чудовищный удар. Удар был такой силы, какой Ветхая Леди не могла обладать. Он отступил на шаг. Осталась последняя дверь, заблокировать которую было нечем. 

Он стиснул в кулаке детские ножницы.

Ветхая Леди вот-вот должна была открыть дверь, но почему-то медлила. Потом он услышал шорох, какой могло издавать целое крысиное семейство если закрыть его в коробке, полной газетных обрезков — только писка неслышно.

Ему представилась разветвлённая сеть дымоходов, которая соединяла фальшивые камины и пронизывала всю гостиницу, подобно кровеносной системе. Наверно, можно было создать нечто подобное, хоть и пришлось бы изрядно повозиться. И раскошелится. 

Ветхая Леди была в праве перестраивать «Дом 1000 дверей», как угодно. Понаделать из просторных номеров тесные комнатки. Но ей ни за что не пролезть по каминной трубе. Понадобились бы невероятные сила и ловкость, а суставы должны и вовсе иметь сверхъестественную гибкость.

Сначала он увидел руку в перчатке. В руке была зажата связка ключей и лампа. Тут же появилась вторая, с ножом. Ещё пара секунд и Ветхая Леди стояла на предтопочном листе во весь рост.

Больше бежать некуда. Он оказался в ловушке, которую создал собственными руками. Двери надёжно заблокированы. Он отступил в дальний угол. Там стояла хлипкая тумбочка и висел на стене ночник. Времени на раздумья не было. Он выдернул вилку ночника и сунул в розетку тонкие лезвия детских ножниц, держа их за пластмассовые кольца. Искры, и свет погас, оставив его с Ветхой Леди в кромешной темноте.

Он замер, а потом осторожно пошёл вдоль стены, стараясь ступать как можно тише и скоро оказался у двери, заблокированной пианино.

— Где ты, дрянь?! — крикнула Ветхая Леди. — Тебе больше негде прятаться!

Он услышал, как чиркнула спичка. Слабый огонёк осветил лицо Ветхой Леди. Она пыталась зажечь керосиновую лампу.

Спичка догорела, и Ветхая Леди зажгла новую. Он увидел платье, нож и лицо Ветхой Леди с язвой в форме замочной скважины на щеке. Потом спичка погасла. Когда Ветхая Леди чиркнула о коробок в третий раз, и лампа, уступив, осветила комнату, он бросился на хозяйку гостиницы. Впился зубами в руку, державшую нож и попытался завладеть связкой ключей. Но добычей стала лишь керосиновая лампа. Не до конца понимая, что делает, он бросил её в хозяйку гостиницы. 

Вспыхнуло пламя, охватив Ветхую Леди. 

Она пыталась сбить его ладонями, но это не помогло. Тогда она принялась срывать с себя горящую одежду. Пуговицы и крючки полетели в разные стороны. Вместе с пуговицами на пол упал и ключ, с которым Ветхая Леди так не любила расставаться.

Он взял ключ и сжал в кулаке. Ветхая Леди была объята пламенем. Она опустилась на колени и закрыла лицо руками, словно убитая горем плакальщица. От неё исходил обжигающий жар.

Он подобрал связку и рванул к выходу. Сдвинул шкаф чтобы между дверью и косяком образовалась щель, в которую можно протиснуться. Свет вырубился в одном номере. В остальных лампочки горели исправно. Он стал распахивать двери одну за другой и скоро оказался на кухне. 

Ключ на удивление легко повернулся в замке и дверь открылась. На улице было ветрено и шёл мелкий дождь. Прежде чем окончательно покинуть «Дом 1000 дверей» он подошёл к окну. Шторы были плотно задёрнуты. Отчаявшись рассмотреть что-либо внутри, он взял камень и разбил стекло. Убрал осколки и раздёрнул шторы. За ними обнаружилась глухая стена. 

Все окна «Дома 1000 дверей» были фальшивыми.

Он решил наведаться в квартиру . Возможно он успел вернуться. Или удастся повстречать кого-нибудь из соседей и расспросить их. Он хотел отдать мужчине конверт с фотографией. Может быть вместе они поймут, что случилось с девочкой. С той самой, светловолосой, у которой была родинка на мочке уха.

На улице совсем рассвело. Вот и нужный дом. Кажется, он ещё больше ссутулился; наверху, в квартире горел свет. Прочие окна были слепы.

Он стал подниматься. Скорее всего, квартира опечатана. Прошла неделя, и кто-нибудь обязательно вызвал полицию. Квартира без единой двери не может не привлечь внимание. Но когда он поднялся на последний этаж, всё выглядело в точности, как в прошлый раз. Пустой дверной проём, свет в прихожей. Немного помедлив, он переступил порог.

В комнатах по-прежнему творился жуткий бардак. дома не оказалось. Если он и правда отправился в «Дом 1000» дверей, участь его была незавидной.

Зато в квартире было полно гостей. Все они спали, кто на диване, кто на полу. Вокруг пустые бутылки, упаковки снотворного, использованные презервативы. За неделю квартира превратилась в притон. Он направился в спальню, чтобы забрать револьвер. 

На кровати оружия, разумеется, не было. Он стал обыскивать лежащие вповалку тела. Пара ножей. Немного мелочи. Ключи. Когда он обыскивал очередную обдолбанную девицу, она открыла глаза и ткнула стволом револьвера ему в подбородок. А затем спустила курок, и сказала:

— Бах! 

Вместо выстрела раздался сухой щелчок. Он вырвал оружие и ударил девку по лицу, от чего та засмеялась. Он слышал её смех, даже когда вышел из квартиры и начал спускаться по лестнице.

Он отщелкнул барабан — это оказалось совсем нетрудно. Один патрон. Можно было решить, что девица с дружками устроила салонную стрельбу ради забавы, но он склонялся к мысли, что патрон с самого начала был один. 

держал револьвер под подушкой совсем не для защиты.

Он не знал, куда лучше всего положить оружие, чтобы не привлекать внимание. А ещё следовало купить новую одежду. Но не раньше, чем он повидается с сестрой. И примет душ.

Дома никого не оказалось — Мисс-Большие-Сиськи свалила на очередную работу. Пришлось писать записку. Может это хоть немного её смягчит. Затем душ.

Пришлось обчистить лотерейный фонд и забраться в копилку — глиняный кролик с прорезью для монет и купюр. Всё это было неописуемым злодеянием, но деваться было некуда. Он переоделся в чистое, взял рюкзак куда положил револьвер, мощный фонарик с запасом батареек, нож, наручные часы, блокнот и ручку.

В магазине он купил бинты, антисептик, протеиновые батончики, бутылку с водой и верёвку. Он лишь теперь заметил, что с дверными ручками творится неладное. К ним словно пристали частицы липкой белой кожи, и всякий раз поворачивая ручку, он чувствовал, как тело наполняется холодным воздухом, а к горлу подступает тошнота. Поэтому он как следует забинтовал ладони. Повязки наверняка привлекут внимание посторонних, но это лучше, чем разгуливать в перчатках, когда на улице такая жара. 

Он вызвал такси (неслыханная роскошь!), назвал адрес и устроился в кресле поудобнее. В дороге вытащил блокнот, вырвал страницу и задумался, как лучше обставить дело. Таксист привёз его к массивным воротам. Он вышел, сжимая лямки рюкзака, на дне которого лежал револьвер. Ветер трепал волосы. На землю упали первые капли дождя. 

Охранник носил очки, которые делали его похожим на учителя и багровый рубец под левым глазом, который придавал ему сходство с бандитом. Прозвище никак не складывалось.

Он достал из рюкзака лист бумаги на котором было написано вот что:

Здравствуйте!

Я не могу разговорить, и надеюсь на вашу помощь.

Мне нужно встретиться с автором этого письма.

Вы можете помочь?

К финалу пантомимы он вытащил конверт. Шансы, что его пустят были невелики. И тогда, пожалуй, он выбросит револьвер, вернётся домой и забудет об этой истории навсегда. Он и правда думал, что это возможно.

Охранник открыл калитку. Он даже не стал никому ничего сообщать по рации или как там у них заведено. Не зашёл в дом, чтобы доложить о странном визитёре. Всего лишь поворот ключа, и они идут к главной двери.

Его попросили подождать в холле. Предложили кофе. Он отказался. Просто сидел и ждал неизвестно чего. На втором этаже он услышал детский смех и топот. Пожалуй, в таком доме не может произойти ничего ужасного. Тучи разошлись и холл залило солнце.

Смех и топот приближались и вот из-за угла выбежали две девочки. Он их сразу узнал. Улитка и Девочка-С-Фантиками. Вне всяких сомнений они его тоже помнили. Дети замерли и смотрели на него во все глаза. Он размышлял, бросятся ли дети от него прочь, как от чумного или наоборот заключат в объятия, когда объявился хозяин дома. У него было бесцветное лицо манекена, словно выгоревшее на солнце.

, , — идите в свои комнаты, сказал он. — Нам с нужно кое-что обсудить.

Он оказался в доме человека, который похитил его и посадил на цепь. Чего, к слову, не смог доказать ни один адвокат. А всё из-за проклятых имён. На конверте имелись вместе с обратным адресом имя и фамилия отправителя, запомнить которые он был не в состоянии. Надо же так глупо влипнуть! Этот дом, последнее место, где стоит искать ответы.

— Прошу за мной, — сказал Человек-С-Лицом-Манекена. Голос у него был такой же бесцветный.

Они прошли длинными коридорами к кабинету.

— Проходите, — сказал Человек-С-Лицом-Манекена, открывая дверь.

Справа стоял большой диван коричневой кожи, на вид чертовски удобный. Манекеноподобный сел за стол, а охранник с багровым рубцом на лице встал рядом.

— Не беспокойтесь, — сказал Человек-С-Лицом-Манекена. — , здесь исключительно для моей безопасности. Вы едва не лишили его глаза, и я не хочу, чтобы подобная участь постигла меня. Прошу вас, присаживайтесь.

Нехотя он сел на диван.

— Наверное, вы успели навоображать обо мне бог знает что. Но я не чудовище. Я всего лишь хотел помочь.

— Вы заперли меня в доме без дверей и окон и посадили на цепь. Что это за помощь такая?

— Разве вы ещё ничего не поняли? С вами не происходило в последние дни ничего странного? 

Он не собирался рассказывать Человеку-С-Лицом-Манекена, что произошло в «Доме 1000 дверей» и потому промолчал.

 — Ничего? Ладно, не хотите, не рассказывайте, ваше дело. Но мне кажется, вы узнали достаточно. Взглянуть хотя бы на ваши ладони. Неплохой ход. Не любите прикасаться к дверным ручкам, а?

— Зачем вы посадили меня на цепь?

— То, что происходит сложно объяснить. А некоторые вещи так и вовсе нельзя называть своими именами. Я попытался спасти вас, и вот что вышло. Вы поставили под удар всю мою семью.

— С чего вы решили, что мне нужна помощь?

— Язва на вашем предплечье. У неё необычная форма, так? Узнал об этом из газеты. Знаете, когда появляется язва, это очень, очень плохо. У вас осталось мало времени. Я не мог рассказать об этом на суде — меня бы приняли за сумасшедшего.

— Все эти дома без дверей, для чего они?

— Это убежища.

— От кого вы прячете детей?

— Как я уже говорил, некоторые вещи нельзя называть своими именами.

— И что же мне делать?

— Другой человек на моём месте не пустил бы вас и на порог. Я же предлагаю помощь. Без нас вы долго не протянете.

— Снова посадите на цепь?

— На время. Выход из убежища открыт — и спустя неделю или две, в полной изоляции, вам может показаться хорошей идеей сменить обстановку. Прогуляться, подышать свежим воздухом. Всё это поставит под угрозу жизни моих детей, а я вовсе этого не хочу. Со временем, когда вы освоитесь, мы снимем цепь.

— Что я скажу сестре?

— Какое-нибудь престижное учебное заведение наверняка оценит ваши таланты по заслугам. Думаю, сестра не будет возражать. Она хочет для вас только самого лучшего.

Да, это похоже на Мисс-Очаровательные-Сиськи. И, как знать, может быть Дом-Без-Дверей спасёт его от многих неприятностей. Если бы он до сих пор сидел на цепи, не пришлось бы так рисковать, удирая от Ветхой Леди. Но кое-что не давало ему покоя.

— В убежищах живут только ваши дети?

— Разумеется. Считайте вы получили золотой билет. 

— Для чего тогда нужна пятая кровать?

— Есть надежда, что самая младшая из моих дочерей победит страхи и выберется из ящика. А до тех пор кровать в полном вашем распоряжении.

— И как вы затащите в убежище ещё одну кровать, когда придёт время?

— Что-нибудь придумаем. А теперь покажите, что за письмо вы принесли. сказал у вас был конверт. Не стесняйтесь.

Он полез в карман.

— Может это ничего и не значит, но…

Внезапная догадка осенила его. Только было уже поздно.

Он вытащил конверт и неохотно отдал его Человеку-С-Лицом-Манекена. Тот внимательно изучил его и достал фотографию.

— Где вы его взяли? — спросил Человек-С-Лицом-Манекена всё также улыбаясь. 

Только взгляд слегка изменился. Глаза Человека-С-Лицом-Манекена были бесцветными, как и он сам. И в глубине этих бесцветно-ледяных озёр что-то шевельнулось, какая-то тёмная плотоядная рыбина подняла голову, и по воде пошла рябь.

Он назвал адрес , и сказал, что тот пригласил его в дом.

— Для чего?

— Он искал дочь — девочку с фотографии. И когда меня… отвезли в убежище, спрашивал, не видел ли я её там.

— Вы встретились с тем мужчиной?

— Нет. Его квартира… это надо видеть. Повсюду жуткий бардак. На столе я нашёл письмо. Девочка с фотографии часто мне снится. И я решил узнать о ней больше. Для начала отправился к вам.

Он старался говорить непринуждённо. Руки положил на колени — чтобы не бросалось в глаза, как дрожат пальцы.

— Что ж, весьма разумный ход. Мы решили отвезти детей в убежище завтра вечером, а пока — отдохните. Силы вам ещё пригодятся.

В целях безопасности вам лучше не бродить по дому. Если нужно открыть дверь — какую угодно, попросите обслуживающий персонал. Уверяю, просьбы обычнее, вы не придумаете. А теперь прошу меня извинить. Дела. И кстати — в этом доме тридцать четыре двери, так что можете не считать.

Когда он собирался повернуть дверную ручку, чтобы выйти во двор, девушка, чуть старше его самого, которая меняла цветы в вазах, бросилась наперерез, и сама распахнула дверь, отчего он почувствовал себя ужасно неловко. 

У главного входа дежурили охранники. Интересно, что будет, если он попросит выпустить его? Человек-С-Лицом-Манекена пойдёт на это? Или снова примется уговаривать? 

Конверт с фотографией ему так и не вернули. Сложно назвать это уликой, но Человек-С-Лицом-Манекена не хотел рисковать. Он прогулялся вокруг особняка, заглядывая в окна. В каждом отражалось своё солнце.

Его поселили в отдельной комнате на втором этаже. Три двери, одно окно. Он пересчитывал их до тех пор, пока не принесли ужин. Он ничего не стал есть, все смыл в унитаз. Перекусил протеиновыми батончиками и напился воды из-под крана. Он ждал, когда обитатели дома уснут, чтобы пробраться в кабинет Человека-С-Лицом-Манекена, забрать фотографию и обыскать ящики письменного стола — вдруг обнаружится что-нибудь любопытное. А потом свалить.

 Человек-С-Лицом-Манекена говорил, что в убежищах прятались только его дети — Поганка, Девочка-С-Фляжкой, Девочка-С-Фантиками и Улитка. Итого четверо. Но он помнил вырванную страницу из «Книги снов» с единственным словом: дом.

Этот почерк был другим, непохожим на почерк детей. Это могло означать одно — раньше в Доме-Без-Дверей было больше постояльцев. И он не сомневался, что этот самый постоялец, был пристёгнут к стене цепью.

Человек-С-Лицом-Манекена говорил о язвах в форме замочных скважин, о том, что они сулят опасность. И тот, кто сидел на цепи наверняка имел такую язву. Отвлекающий ход, чтобы дети смогли сбежать, если нечто явится в Дом-Без-Дверей. И пока оно занято другим ребёнком, дети смогут убраться куда подальше, не забыв нажать тревожную кнопку.

Вот зачем он нужен. А что касается гостиницы, то Человек-С-Лицом-Манекена наверняка похищал и отправлял туда детей, правда, непонятно, для чего.

В час ночи он вышел из своей комнаты и отправился на прогулку. Распахнул окно и выбрался на карниз, который заметил сегодня днём. По его прикидкам нужно было миновать четыре окна. За пятым — кабинет Человека-С-Лицом-Манекена. Окно вскрыть проще чем дверь. Возможно, оно будет даже и не заперто.

Он взял рюкзак, потому как не хотел возвращаться. Даже если в кабинете не окажется ничего стоящего — он свалит.

Окно и впрямь было открыто. Он осторожно потянул раму, бросил внутрь рюкзак и забрался сам. Включил фонарик, ожидая увидеть большой стол, заваленный бумагами, шкафы с книгами. И ещё распрекрасный кожаный диван. Вместо всего этого он увидел сонную мордашку Улитки. Улитка тёрла глаза и вот-вот была готова разреветься.

Он прикрыл стекло фонарика ладонью и зашептал, что всё хорошо и он её не обидит. Улитка узнала его и повисла на шее. 

— Ты поедешь с нами? 

Он кивнул. 

— Это здорово! — воскликнула Улитка, едва перебудив весь дом.

— Тише, не так громко, — он прижал палец к губам.

— Ты больше не станешь убегать? — спросила Улитка шёпотом.

Врать не хотелось и потому он спросил, чего ей не спится, ведь завтра такой важный день.

— Я боюсь -Из-Коробки

— Из коробки?

— Да, он среди ночи крадёт детей и отвозит их к ужасной старухе на съедение.

— Кто тебе такое сказал?

— Мой брат, .

— Послушай, никто тебя не украдёт. Не бойся.

— С тобой не страшно. Ты правда-правда не сбежишь?

— Правда-правда. А теперь ложись спать.

— Ты посидишь со мной? 

— Конечно, я буду рядом.

Улитка забралась в ящик оставив щелку. Он сидел на полу и слушал её дыхание. -Из-Коробки. Старуха-людоедка. Такие персонажи встречаются во многих сказках. Вовсе необязательно, что Старуха-людоедка и Ветхая Леди один и тот же человек. К тому же Ветхая Леди не ела детей. Там было что-то другое. И, возможно, куда худшее.

Убедившись, что Улитка уснула, он выбрался из детской и продолжил путь. 

Уходя, он заметил на стене листок в рамке. Вместо фотографии или рисунка там было вот что:

Правило первое: считай двери

Правило второе: считай двери всегда

Правило третье: не касайся дверных ручек

Правило четвёртое: говори только с тем, кого видишь

Правило пятое:

Пятое правило было закрашено маркером и прочесть его было невозможно.

Очередное окно. Совсем не хотелось вломиться в спальню к Человеку-С-Лицом-Манекена. Он вытащил нож и попробовал выломать замок. Замок сдался, и он скользнул внутрь. По окну мазнул свет фар. Сначала он решил, что его заметили, но быстро понял, что это некто въехал на территорию особняка. 

Он закрыл окно, опустил жалюзи и лишь тогда включил фонарик, не забыв прикрыть стекло ладонью. Он стал просматривать бумаги, открывать папки и шарить в ящиках стола. Он сам не знал, что ищет, но был уверен, что узнает, если найдёт. 

Его добычей стала карта со всеми убежищами, от первого до семнадцатого. Он сомневался, что она ему пригодится. Конверт и фото с девочкой, у которой была родинка на мочке уха, нашёлся под грудой бумаг. Он засовывал его в карман ветровки, когда услышал шаги за дверью. Не заставил себя ждать и поворот ключа в замке.

Он бросился к дивану. Внизу, между стеной и спинкой было небольшое углубление, и он забился в эту щель, как мышонок, которого преследует матёрая кошка.

В кабинете вспыхнул свет.

— Я уже и не надеялся, что ты приедешь, — голос несомненно принадлежал Человеку-С-Лицом-Манекена.

— Возникли некоторые… трудности. Тебе ведь был нужен не обычный ребёнок. 

А этот голос он слышал впервые.

— Я уже нашёл замену.

— Так быстро?

— Тот парень, что едва не оставил без глаза. Пришёл сегодня. Сам. Представляешь?

— По-твоему, это правильно? Сколько ему? Шестнадцать? Пареньку, что сейчас лежит у меня в багажнике едва исполнилось восемь. А от твоего одни проблемы. Он слишком взрослый.

— И что мне делать с сопливым восьмилеткой? Да он будет в ужасе, когда очнётся. Сколько времени потребуется, чтобы он хоть немного привык? Всё время держать его на препаратах? А с этим будет по-другому. Он понимает, что без нашей помощи долго не протянет. 

И дети к нему привязались. постоянно о нём спрашивает. И наконец-то появился человек, которого не в состоянии обыграть в шахматы. Даже мне это не под силу.

С ним детям будет лучше, и они легче перенесут изоляцию. В этих домах с ума можно сойти. Так что отвези своего восьмилетнего сопляка туда, где взял. Или продай кому-нибудь другому.

— Гостиница 1000 дверей сгорела дотла. Слышал об этом? — спросил -Из-Коробки, а вне всяких сомнений это был именно он. — А сегодня к тебе является, как там его? И что он ещё наплёл?

— Он принёс конверт с фотографией. С той девчонкой, у которой необычная родинка на мочке уха. Сказал, что конверт нашёл в доме её отца. Там был мой адрес и адрес гостиницы. 

— Врёт. Где сейчас? — спросил -Из-Коробки. — Надо с ним потолковать.

— Спит в комнате для гостей.

— Думаю, самое время его разбудить.

Щелчок выключателя и кабинет погрузился во тьму. В замке повернулся ключ. 

Он немного подождал и вылез из укрытия. Не теряя времени направился к окну. Надел рюкзак, выбрался на карниз, свесился с него, а затем мягко спрыгнул на газон. Теперь подальше от главного входа. Перелезть через забор и бежать без оглядки.

Он искал телефон. Миновав несколько перекрёстков, наконец, заметил телефонную будку. Открыл дверь — пусть и стеклянная, она всё равно ему не нравилась. Помедлив, снял трубку. С отвращением оглядел её, словно динамики были двумя круглыми ртами усеянными тонкими иглами зубов. И повесил обратно. Правило номер четыре, да?

Он на скорую руку написал анонимку. Что рядом с таким-то домом припаркована машина. В багажнике восьмилетний ребёнок. Записку он отдал дежурному полицейского участка. Пока тот разбирался что к чему, его и след простыл.

Затем поймал такси и назвал адрес. Ехать пришлось долго. Позаимствованные в копилке деньги скоро кончатся.

Третья открыла дверь, даже не спросив, «Кто?». Она жила одна и с её стороны это была вопиющая беспечность. Как только Третья его увидела, тут же заключила в объятия. 

— Ты где пропадал? Тебя все ищут!

— Мне нужна помощь. Кажется, я во что-то вляпался. Во что-то очень-очень нехорошее. У тебя есть адрес той женщины, которая рисует двери? Ты про неё рассказывала.

— А, . Зачем она тебе?

— Это долгая история. Просто скажи, где она живёт.

— В Пансионате для престарелых. 

— В каком именно?

— Сейчас возьму записную книжку и посмотрю. Я не чёртов компьютер, чтобы помнить всё наизусть. — Третья зевнула, и ушла в спальню. 

Всюду по квартире разбросаны вещи. Но это был самый обычный, заурядный бардак, который может устроить кто угодно. В особенности, если не ждёт гостей.

Третья вернулась с блокнотом, продиктовала адрес.

— Вот листок с именем, покажешь старшей сестре, кто тебе нужен. Представься дальним родственником или типа того. Значит, ты снова сбежал? Хоть бы записку оставил. Что происходит? И что с твоими руками?

— Не знаю, как объяснить, но это связано с именами и похищениями детей. И дверями.

Третья хотела, чтобы он позвонил сестре, так что пришлось врать, будто Мисс-Большие-Сиськи в курсе всей истории. И разве он не оставлял записку?..

Он переночевал в квартире у Третьей. Лег на диване в кухне. Его мучила бессонница. Он пялился в потолок, который с каждым часом проступал из тьмы всё отчётливее, пока, наконец, не заснул.

Он стоял у края могилы. На дне могилы — гроб. Между крышкой и гробом — белые пальцы. Пальцами обрамлён весь прямоугольник гроба. Пальцы такие белые, словно их никогда не касались солнечные лучи. Они отстукивали странную мелодию. Он был уверен, что хоронили его мать. Он помнил её по фотографиям, которые привезла сестра. Её лицо, как и лицо сестры всегда казалось ему чужим.

В семь утра сработал будильник. Третья и не думала просыпаться. Будильник надрывался впустую. Пришлось зайти к ней в комнату, взять за ногу и вместе с одеялом тащить в ванную. Третья отбрыкивалась как могла. Он вытащил её из-под одеяла, положил в ванную и пустил холодную воду. Из-за двери ещё долго неслись проклятия — как-никак Третья знала два языка.

Он приготовил оладьи по рецепту Ветхой Леди. Однажды, когда он завтракал, она решила поделиться секретом. Поскольку теперь он с ним навечно, так пусть от рецепта будет хоть какая-то польза.

Пансионат назывался «Зелёный луг». Симпатичное жёлтое здание которое окружала аккуратно подстриженная лужайка. Несколько скамеек, столики для игры в шахматы. Не самое худшее место, в котором можно оказаться, когда тебе стукнет семьдесят. Поднявшись по ступеням крыльца, он толкнул дверь и оказался в тесном вестибюле. Слева, за стойкой администратора, сидела женщина и что-то печатала на компьютере.

— Вы к кому? — спросила она. 

Он протянул листок с именем. Женщина взяла его и внимательно изучила.

— Здесь неразборчиво, вы к или к ?

— Я… я к… пожалуйста, прочитайте внимательнее, у моей знакомой очень плохой почерк.

— Вы не знаете, кого пришли навестить? Как ваше имя, молодой человек? — спросила Цербер. 

Глупое прозвище, донельзя банальное, но другое в голову не шло.

Трюк с лекарством от кашля не сработал.

— Как вас зовут? Повторите ещё раз, пожалуйста.

— Послушайте, мне нужна женщина, которая рисует двери. Просто дайте мне с ней поговорить.

— Это какая-то шутка?

— Нет, вовсе нет. Я пришёл навестить свою тётю. Разве это преступление?

— Тогда скажите, как зовут вашу тётю.

— На листке всё написано. У неё сложная фамилия, никак не могу запомнить.

Женщина протянула листок.

— Прочитайте. И скажите, как зовут вас, чтобы я могла сделать отметку в журнале посещений. 

Если он начнёт рассказывать про то, что не может запомнить ни одного имени включая собственное, Цербер решит, что он сумасшедший. Или под кайфом. Он даже не мог назвать синдром, которым страдал, поскольку тот был невероятно редким и носил имя его лечащего врача. Вряд ли Цербер о нём слышала — ни о враче, ни о синдроме, существовавшем в единственном экземпляре. Ни о милосердии.

Пришлось сдаться и признать поражение. Он снова заявился к Третьей. Она была на работе и ждать её раньше пяти вечера не имело смысла. Он сел на скамейке у подъезда: в доме было слишком много дверей. 

Третья пришла ровно в семь.

— Ну как, узнал? — спросила она.

Он пробормотал нечто неразборчивое, но как он надеялся — сердитое.

— Что ты мямлишь, скажи по-человечески.

— Возникли небольшие трудности. Можешь с ними связаться? И запросить факсом рисунок. А лучше отпросись с работы и наведайся туда сама.

Третья пристально на него посмотрела. Так разговаривать с мозгоправами нельзя. Побег из дома, бродяжничество, странные просьбы. Она наверняка скажет, подожди минуту, я сейчас, поднимется к себе в квартиру и позвонит в психиатричку.

— Я сейчас, — сказала Третья. — Подожди минуту. Никуда не уходи, ладно?

— Ага. Только давай побыстрее.

Едва Третья скрылась в подъезде, он поднялся со скамейки и свалил.

Он бродил по улицам пока не стемнело. Домой решил не соваться. Он и прежде пропадал на день или два. Но неделя… Если он сейчас вернётся, его посадят под домашний арест до конца лета. И он упустит единственную ниточку, что вела к именам, а все усилия будут напрасны.

Он решил заночевать в парке. Выбрал дальнюю скамейку, поужинал двумя протеиновыми батончиками, выпил воды и лёг, стараясь устроиться поудобнее. Рюкзак сунул под голову. 

Сегодня ему приснилась отрубленная по локоть рука, поставленная в вазу, как цветок. Вода окрашивалась багрянцем, а рука была очень белой и словно выточенной из мрамора.

Проснулся он оттого, что его бесцеремонно тыкали палкой в живот. Он открыл глаза и увидел старушку с тростью.

— Просыпайтесь, молодой человек, — сказала она. — Спать в парках запрещено. Неужели вам некуда пойти?

Он покачал головой.

— А родители у вас есть?

Он покачал головой снова.

— Вы сбежали из сиротского приюта?

Теперь он кивнул. Говорить не хотелось, чего доброго она начнёт расспрашивать, как его зовут и всякое такое. Ну её к чёрту.

Он поднялся со скамейки и закинул рюкзак на плечо.

— Подождите, — сказала старушка. — Наверное в интернате с вами плохо обращались?

Новый кивок. Эта беседа стала его утомлять.

— Вы сбежали из интерната для… особенных детей?

Он не сразу понял, о чём это она. Кивнуть или покачать головой? Или сказать, что невежливо будить людей тростью?

— Наверное, вы не можете говорить? Но всё слышите и понимаете. Совсем как мой племянник. Он тоже немой, но сестра и не подумала отказываться от него. Вы же не виноваты, что родились таким, верно?

Он кивнул.

— Знаете что, — сказала старушка. — Пойдёмте ко мне домой. Я напою вас горячим чаем и приготовлю завтрак. Вы, должно быть, очень голодны?

Этот кивок был самым честным в его жизни.

Скоро он уже сидел на кухне и поглощал яичницу с жареными сосисками, запивая всё горячим кофе. Он знал, что пожилые люди обожают поболтать, но с немым много не поговоришь, верно?

Когда он входил в квартиру, то едва не задел головой ловца снов. Их в квартире было предостаточно. Кажется, старушку тоже мучили кошмары. Ещё были ароматические палочки и статуэтки из дерева и камня — он не успел толком рассмотреть, кто на них изображён.

Из кухни ему был виден коридор и ряд дверей по обеим сторонам. Он насчитал четыре, мельком окинув квартиру взглядом.

На десерт были чай и кусок пирога. Он всё смотрел в тёмное пространство коридора. Ему казалось, что он упустил из виду одну дверь. Коридор изгибался и в его глубине что-то было: он видел отражение в зеркале, но очень смутное. Разделавшись с пирогом, он едва не сказал: «Спасибо».

Старушка принялась мыть посуду, он захотел помочь и был достаточно настойчив, чтобы получить эту работу. И без всякой там болтовни.

Старушка скрылась в глубине коридора. Он слышал, как скрипят доски, слышал стук трости. Потом настала тишина. Он ждал, что скрипнет дверь и он вновь услышит стук, но этого не произошло. Он закрыл кран. Обернулся. Его благодетельница стояла и смотрела на что-то в конце коридора. Потом повернулась, и выставив трость, пошла на него.

— Ты что-то привёл в мой дом, глупый мальчишка! Убирайся прочь, убирайся сейчас же!

— Я не… — начал было он, пока не вспомнил, что должен быть нем, как рыба.

Он схватил рюкзак и выбежал из квартиры.

Здание редакции было огромным. Он зашёл в прохладный вестибюль и направился к лифтам. Ему был нужен третий этаж и корреспондент по имени, а вернее прозвищу Старый Пройдоха. Пройдохе было двадцать пять. Зная о его проблемах с именами, Пройдоха сам выбрал эту кличку. Про себя он называл его Грызуном из-за привычки постоянно грызть ногти или что угодно оказавшееся под рукой. 

На столе Пройдохи не было ни одного карандаша или ручки, которые не испытали бы силу челюстей хозяина. То же касалось карандашей и ручек, одолженных коллегами — по невнимательности, незнанию или ещё каким неподдающихся законам логики побуждениям. Одолженные ручки и карандаши всегда возвращались изгрызенными и часто не забирались, пополняя карандашницу Пройдохи или оказывались в мусорном ведре. 

Если бы Пройдоха был бобром, он был бы лучшим бобром на свете. Но и журналистом он слыл неплохим.

— Так что с тобой случилось? — спросил Пройдоха, берясь за новенький жёлтый карандаш и включая кнопку записи на диктофоне.

— Случилось, — сказал он, выключая диктофон. — Хоть на пять минут забудь, что ты журналист и притворись нормальным человеком. И получишь отличный материал.

— И насколько отличный? — спросил Пройдоха, вгрызаясь в карандаш.

— Тебе понравится. Похищения детей.

— Что ещё?

— Этого мало?

— Ну, а от меня ты чего хочешь?

— Хочу, чтобы ты встретился с пациенткой дома престарелых «Зелёный луг». Вот имя. — он протянул листок бумаги с каракулями Третьей. — Ты ведь корреспондент, у тебя даже удостоверение есть. Расспроси её про рисунки. Она рисует двери, вернее, одну и ту же дверь. Разговор запиши на диктофон. А старшей медсестре наври что-нибудь, не мне тебя учить. Встретимся сегодня в закусочной…

— Постой, постой. Сегодня? Да у меня дел невпроворот!

— Поверь, оно того стоит. Встречаемся в закусочной «Кальмар» в семь вечера!

— А как же твоё похищение? с ума сходит!

— Я с ней поговорю. А ты получишь свой эксклюзив. И все будут счастливы.

Пройдоха отсалютовал ему тем, что осталось от карандаша и снял телефонную трубку.

До вечера он сидел в парке, в тени деревьев, чтобы никто из прохожих его не узнал и, чего доброго, не позвонил в полицию. Съел три протеиновых батончика, выпил полбутылки воды. Он выбрал закусочную «Кальмар» потому что бывал там. И знал сколько в «Кальмаре» дверей. 

В шесть часов тридцать минут он уже сидел в закусочной. Пройдоха явился ровно в семь.

— Ну, узнал что-нибудь?

— Да пошёл ты.

Пройдоха заказал стакан пива. Дождался, когда его принесут и лишь тогда продолжил разговор. Цену себе набивает что ли?

— С поболтать не вышло, — сказал Пройдоха делая глоток. — Я наплёл старшей медсестре — кстати, конченная стерва, — будто я дальний родственник или типа того. Прессу она не любит. Сразу вижу таких. И знаешь? Мы уже писали про неё. Раздел «Долголетие». Есть к моему стыду у нас такая рубрика, её ведёт . Наверняка женщина рассказала очень мало. Ей уже за семьдесят.  Думаю, все ответы нашей пациентки выдумала сама, иначе статью не написать. Я пробовал разговорить женщину, только куда там. Она даже смотреть на меня не хотела.

Зато выглядела и впрямь молодо. На её фоне остальные обитатели интерната — сплошные развалины. Вот вырезка из газеты.

Пройдоха толкнул к нему листок бумаги. С него смотрела женщина лет сорока пяти.

— Когда был сделан снимок?

— Два года назад. И на, полюбуйся. Каждый день она рисует дверь, а старшая медсестра складывает рисунки в коробку. 

На обычном бумажном листе была нарисована обычная дверь. Правда очень старательно — в некоторых местах карандаш чуть не порвал бумагу. На двери был узор: листья и цветы.

— И что всё это значит? — спросил Пройдоха.

— Выкладывай дальше, я знаю, ты бы не ушёл так просто. И рисунок скорее всего краденый.

— Её навещает племянник. Приносит фрукты, держит за руку, что-то шепчет.

— Ты проследил за ним? 

— Из Пансионата он отправился по магазинам, а потом двинул к дому сто шестьдесят два. Все эти дома-развалины на Кленовой улице, которые стоят кучу денег, сам знаешь. Передал пакет с едой старухе и свалил в свою конуру. И где здесь сенсация?

— Нужно напечатать фото двери в газете, раздел «Объявления». Но только покрупнее.

— И сколько раз его публиковать?

— Пока кто-нибудь не откликнется. За это расскажу, как меня держали в Доме-Без-Дверей. Далеко не всё попало в прессу.

— Ладно, будем печатать две недели.

— Месяц. На моей истории ты заработаешь куда больше. А теперь, будь добр, выключи диктофон и давай поедим. Платишь, кстати, тоже ты.

Сто шестьдесят второй дом щерился дверным порталом. Окошко вверху походило на глаз. Он долго не решался постучать в дверь. Может, следовало начать с племянника?

Что лучше сказать? Кем представиться? Волонтёром Пансионата «Зелёный луг?». А дальше? Показать рисунок? Он может ничего не значить. Просто дверь. 

Погода изменилась, зарядили дожди. Уткнув подбородок в грудь, чтобы защититься от ветра и противных мелких капель он перешёл улицу и оказался напротив двери с номером: «162».

Он нерешительно постучал, наверное, слишком тихо и собирался вновь воспользоваться дверным молоточком, когда услышал шаги и постукивание, какое издаёт хорошая трость, касаясь хорошего паркета.

Дверь отворилась. На пороге стояла пожилая женщина в чёрном платье. Она смотрела поверх его головы.

— ты что-то забыл? Одно яйцо, из тех, что ты принёс разбито, в следующий раз будь внимательнее. ? Ты меня слышишь?

Он заметил, что глаза женщины заволокла молочная белизна. Женщина стояла на промозглом ветру, вглядываясь в прохожих и припаркованные автомобили, совершенно не замечая его. Она уже было решила, что это дурацкая шутка, но прежде, чем дверь захлопнулась, он проскользнул внутрь, сам до конца не понимая, к чему это может привести. Дверь закрылась, и он оказался в темноте — не считая мутного света из окошка над головой.

Он вытащил фонарик, включил его, и прикрыл стекло ладонью. В глаза бросились многочисленные нити, которые тянулись к спинкам диванов и стульев, опутывали холл и мешали пройти. К каждой нити были привязаны колокольчики.

В глубине холла стоял огромный шкаф с часами. Из-за нитей к нему было не подобраться. У двери вешалка, на которой вместо одежды висели круглые колокольчики на лентах. 

Женщина поднималась по лестнице. Окружённая нитями, она походила на Паучиху, только что напившуюся крови. Паучиха не носила перчаток, и он мог видеть её иссохшие пальцы с длинными ногтями, которыми она вела по перилам. 

Внезапно он ощутил невыразимое зловоние, от которого можно было задохнуться. Он зажал нос и рот, борясь с тошнотой, но зловоние исчезло так же быстро, как появилось. 

Первым делом он принялся считать двери. Три справа и три слева. Между — широкая лестница, что уводила на второй этаж. Он не знал, сколько у него времени и потому торопился, переводя мощный луч фонарика с одной двери на другую. Сначала он хотел срезать нити, которые мешали подобраться к дверям, но решил, что, если паучихин сын зайдёт в гости, отсутствие нитей его насторожит.

Он стал взбираться на второй этаж. Ещё четыре двери, спальни или комнаты для гостей, не разберёшь. Потом коридор и опять двери. И нити.

Дом был огромным. В таком недолго и заблудиться.

Он бродил по дому битый час и насчитал сорок шесть дверей. Дверей, даже отдалённо похожих, на ту, с витиеватым орнаментом, в доме не было. 

Пожалуй, следует порыться в комнате Паучихи, когда она соберётся готовить завтрак или ещё что. 

Он проверил каждый выключатель — света не было ни в одной комнате. Да и зачем он, раз хозяйка слепа? Света из окон было недостаточно, чтобы ходить по дому без фонарика. Грязные, давно немытые стёкла нехотя пропускали солнечные лучи.

Путешествуя по дому, он обнаружил множество ловушек на крыс и жестянки с ядом. Ещё он слышал писк и возню за стенами. Выходит, ловушки стояли не просто так. 

Стены дома увешаны фотографиями красивой темноволосой девочки. Он внимательно осмотрел фото. Раньше он её не видел.

Он нашёл кладовку, в которой хранился разномастный хлам, вроде старой мебели, разбитых зеркал и коробок с ёлочными украшениями. Кладовку он решил сделать своей берлогой. Кладовка находилась на приличном удалении от спальни Паучихи, а нитей в ней было всего ничего.

В комнату к Паучихе он смог пробраться к полудню. Хозяйка дома не делала обходов и не считала дверей. Зато любила проверять ловушки и досыпать в жестянки крысиного яду.

Он мельком оглядел убранство комнаты. Огромная кровать под пологом, что напоминал кокон, фотографии в рамках — на каждой симпатичная девочка с темными волосами. 

Его сразу заинтересовали бюро и секретер. Он начал один за другим открывать ящики и скоро обнаружил альбом с газетными вырезками. С выцветших газетных страниц на него смотрела та самая девочка, чьи портреты украшали дом. Однако повод для фото оказался печален. Девочка пропала. На вырезке из газеты сообщались адрес дома и телефон, по которому нужно обращаться, если о судьбе станет известно.

Из газетных заметок выходило, что девочка исчезла сорок пять лет назад. 

Никто не видел, чтобы девочка покидала дом; она росла замкнутой и редко выходила на улицу. Друзей у неё не было. Она даже училась на дому.

И вот, исчезла. Полиция осмотрела дом, но ничего не нашла. Ни малейшей зацепки. У Паучихи был брат, который занимал высокую должность в полиции. Он сказал прессе, что девочку обязательно найдут, но поиски ничего не принесли. 

Весь город был обклеен листовками, люди звонили в полицию, говорили, что видели , но всякий раз это была другая темноволосая девочка. Требований о выкупе так и не последовало. Ни звонков, ни писем с угрозами.

 Он услышал стук трости. Мимо спальни шла Паучиха. Неужели выследила? Стук трости поравнялся со спальней и стал удаляться. Он принялся листать страницы быстрее.

Газетные вырезки кончились, пошли фотографии. Вот девочка с мамой и братом. Вот на коленях у отца. 

На самых первых снимках можно было заметить неровный край: кто-то отрезал часть фотографии. Там была совсем кроха. 

Дальше снова пошли вырезки из газет. Суть сводилась к тому, что исчезновением девочки заинтересовалось некое спиритическое Общество. Основатель Общества, состоявшего в основном из студентов, заявил, что хочет устроить в доме на Кленовой улице спиритический сеанс, чтобы связаться с духом девочки и узнать, кто виновен в её гибели.

Паучиха была против. Но люди поддержала идею с сеансом — тогда они были в моде. Кроме того, Общество нагнало такой жути, что некоторые стали подумывать, уж не убила ли Паучиха свою дочь.

Чтобы пресечь слухи, Паучиха пустила Общество в дом, сроком на неделю. Вышла даже статья, что скоро загадка исчезновения девочки будет раскрыта. В статье ещё раз описывался ход расследования и прочие малозначительные факты.

Здесь газетные заметки обрывались. Чем закончился сеанс было неясно. Судя по той вырезке, что шла последней, члены Общества покинули дом на Кленовой, толком ничего не узнав. И покинули в полном составе, живые и здоровые.

Он вернул альбом на место. Человек-С-Лицом-Манекена не мог быть причастен к похищению — ему тогда от силы было лет пять.

Ночью он услышал скребущие звуки — кто-то был в коридоре. Только стука трости неслышно. Ещё он уловил звяканье колокольчиков и шорох. Такой шорох могла издавать стая летучих мышей. Он долго не мог найти в себе силы открыть дверь и узнать, кто бродит по коридору. 

С револьвером в одной руке и с фонариком в другой он вышел из кладовки. Может быть, это Паучиха обходит владения? Шорох доносился с третьего этажа. Он поднялся по лестнице, стараясь идти как можно ближе к стене — так ступени меньше скрипели. 

Вот и третий этаж. Справа кухня, а дальше сплошная чернота, такая густая, что можно ножом резать.

В свете фонарика что-то мелькнуло. Тихий скрежет в углу и звон колокольчика. Когда он направил туда луч света, угол оказался пуст. Потом раздалось металлическое клацанье.

Он прошёл чуть дальше по коридору и обнаружил в стене дыру. Рядом капкан, в который попалась здоровенная крыса. Раньше он никогда не видел таких больших и таких мёртвых крыс — клещи капкана едва с ней сладили.  

Он вернулся к себе в берлогу. Осмотрел револьвер. Убедился, что после того, как курок будет взведён, патрон окажется где надо. Всего одна пуля. Хватит ли этого, чтобы прикончить тварь вроде Ветхой Леди? Если попасть в голову, она сдохнет почти наверняка. Но в голову попасть непросто. Особенно, если руки будут дрожать.

Он вытащил патрон из барабана, достал нож и аккуратно проделал на пуле крестообразные бороздки, сделав из обычной пули экспансивную. Такая нанесёт куда больше увечий разрывая кости и мясо в клочья. И необязательно целиться в голову, достаточно пальнуть в живот или в грудь.

Ночью он почти не спал. Всё прислушивался к шорохам. А стоило ему закрыть глаза, и он тут же видел, как Ветхая Леди подкрадывается к нему с ножом.

На следующее утро он перекусил последним протеиновым батончиком. А ещё кончилась вода.

Он отправился на кухню, наполнить бутылку. Паучиха бродила внизу, проверяла ловушки. Пока набирал воду из-под крана, заметил старый кухонный лифт. Наверное, раньше им пользовалась прислуга, чтобы хозяйский кофе и гренки не успели остыть, пока слоняешься по коридорам и лестницам.

И снова он почувствовал жуткое зловоние, которое заставило его задержать дыхание. Потом ужасный смрад исчез, словно его и не было. 

Вернувшись в берлогу, он обнаружил газетную вырезку, что была пришпилена кнопкой к стене. На фото он с сестрой. У сестры выколоты глаза. Он догадался по обрывку, что это газета, в которой трудился Пройдоха. Вне всяких сомнений это была угроза. Кто-то очень не хотел, чтобы объявление, которое он подал, опубликовали. То, на котором была изображена дверь. Выходит, он на верном пути.

Он решил, что, если к четвергу ничего не выяснит — свалит. Газета выходит по воскресеньям, ещё полно времени всё отменить. Жаль нельзя позвонить и придётся снова являться пред светлые очи Пройдохи. Да ещё с пустыми руками. 

К полудню раздался стук в дверь. Паучиха отправилась открывать. 

Паучиха взяла пакет с продуктами, не пустив сына даже на порог. Тот сказал, что Бастер скоро поправится. Ещё пара дней и его можно забирать.

— Только мам, — сказал паучихин отпрыск. — Прекрати всюду раскладывать отраву и расставлять ловушки. Иначе Бастер снова попадёт в капкан или отравится.

— Что же прикажешь мне делать? — сказала Паучиха. — В доме развелось столько крыс, всё пищат и скребутся! Мне нужен хороший крысолов.

— Но мам…

Дальше он слушать не стал. Кота привезут через пару дней, хорошо бы к тому времени убраться отсюда. Он отправился в комнату Паучихи, стал снова обыскивать ящики. 

Нашёл запертую фарфоровую шкатулку. Он потряс шкатулку. Там определённо что-то было. Что-то металлическое.

Фарфоровую шкатулку можно было разбить, а после выбросить осколки. Паучиха не сможет найти шкатулку и подумает, что переложила её в другое место, а потом забыла, куда именно. Она ведь, чёрт возьми, слепая.

Отложив шкатулку в сторону, он принялся потрошить остальные ящики. Нашёл стопку старых самиздатовских журналов. Их выпускало спиритическое Общество. Странно, почему Паучиха их не сожгла?  

Он услышал шаги и стук трости. Пора возвращаться в берлогу. Он разбил шкатулку, перед этим накрыв ветровкой, чтобы приглушить звук. В шкатулке лежал ключ. 

Не теряя времени, он занялся поисками двери. Ключ не подошёл ни к одной. Это могло ничего не значить, а могло говорить, что в доме на Кленовой улице есть ещё одна дверь. Осталось её отыскать.

Он почувствовал, как ладони коснулось нечто мокрое — крыса! Он стряхнул её и быстро поднялся на ноги. Луч фонарика метался по тесной кладовке. Одна, две, крыс становилось всё больше. Они лезли из всех щелей, некоторые уже карабкались по штанам и норовили залезть под футболку. 

Он попытался вырваться из кладовки, но дверь не поддавалась.

Пара крыс вцепилась ему в икры, потом укусы посыпались со всех сторон. Одна крыса упала с потолка ему на голову.

Он принялся колотить в дверь, закричал и проснулся. Включил фонарик. Крыс в берлоге не было. Ни одной. Ему приснился кошмар, только и всего. Плохо лишь, то, что Паучиха могла услышать его вопли. 

Он взглянул на часы: три утра. Выключил фонарик, закрыл глаза, но не прошло и пяти секунд, как он услышал шуршание; крысы снова окружали его. Он включил фонарик, сел. Наверное, заснуть не получится. Он взял пачку журналов, которые выпускало спиритическое Общество и принялся их листать.

Члены общества проводили сеансы на кладбищах, в заброшенных психбольницах, домах, где совершались жуткие преступления. В каждом выпуске было полно размытых фотографий, на которых можно было увидеть загадочные огни, фигуры и прочую чушь.

Каждый выпуск журнала был оформлен, как дневник. Члены общества рассказывали, куда направляются, чем знаменито место, в котором им предстоит провести несколько ночей. Расписывали всё по часам.

Они не брали с собой никакого оборудования, разве что фотоаппараты. Зато у них были спиритические доски, карты Таро, игральные кости и зеркала. 

Если не считать размытых фото, на которых частенько можно было узнать Паучиху, в журнале не было ничего стоящего. Лишь снова описывались обстоятельства, при которых пропала девочка. 

Члены Общества жгли свечи, произносили заклинания, чертили на полу пентаграммы. Надевали специальные приспособления, которые якобы должны помочь связаться с потусторонним миром.

Так прошло два дня, а на третий череда спиритических сеансов закончилась. В журнале говорилось о некоем Инциденте, из-за которого пришлось свернуться пораньше. Обстоятельства Инцидента были старательно залиты чернилами. 

Паучиха испортила страницу, но, почти наверняка остались журналы, в которых можно было прочесть об Инциденте. Или найти кого-нибудь из членов Общества. 

Что же такого им удалось узнать?

Раз протеиновых батончиков больше не осталось, пришлось воровать еду у Паучихи. Он старался брать всего понемногу, чтобы она не заметила пропажи. Но она заметила. Свалила всё на крыс, стала прятать продукты и запирать их в шкафчиках. Это, разумеется, не помогло.

Он заметил, что Паучиха складывает объедки в ведро. Когда ведро наполнится, она опускает его вниз на кухонном лифте, превратив таким образом лифт в мусоропровод.

Бастер оказался здоровенным рыжим котярой с мордой в шрамах и без одного глаза. Сын Паучихи принёс кота утром. 

Едва завидев его, Бастер принялся шипеть, словно увидел здоровенную крысу. Паучиха взяла кота на руки и стала гладить по уродливой голове.

С появлением Бастера крысы стали вести себя скромнее — наверняка Бастер успел прикончить парочку. 

Он решил обыскать каждую комнату. Дверь могла быть надёжно спрятана — за мебелью, под дубовыми панелями, которые изрядно подпортил жучок. Но если комната в самом деле надёжно спрятана он никогда её не найдёт. Полиция ведь облажалась, так?

После бесплодных поисков он приходил в берлогу отдыхать. Из сорока шести комнат он тщательно исследовал лишь пятнадцать и всё равно не был до конца уверен, что не пропустил что-нибудь. Бродить здесь слишком опасно, только другой ниточки всё равно нет — для чего-то годился ведь этот ключ.

Нужна была подсказка, он ещё раз наведался в спальню к Паучихи, но не нашёл ни одной зацепки. 

Сегодня была пятница, значит, пора валить. Он уже предвкушал, что начнётся — никто в газете не любил, когда правки вносились в последнюю минуту. 

Бастер всё шипел на него, словно большая рыжая змея. Паучиха заметила это и решила, что в доме кто-то есть. Не считая крыс.

Она прямо заявила об этом сыну, когда тот принёс еду.

— Ну кто здесь может быть, ма? — сказал он.

— Я слышала шаги, в дом кто-то проник, нужно его найти и как можно быстрее. Моя шкатулка исчезла. Может быть это какой-то бродяга или журналист — не вижу особой разницы между ними, стащил её.

— Ты переложила её в другое место, а потом забыла, как раньше.

— Давай обыщем дом сверху донизу. Но сперва надень колокольчик.

— Мам, зачем он. Это просто смешно. Если бы сюда приходил хоть кто-нибудь, может и был толк. Но…

— Надевай без разговоров. И принеси ружьё.

Он слушал, как внизу звенит колокольчик и открываются двери. Он сложил журналы в рюкзак и постарался придать берлоге вид необжитой и безликой. Рюкзак закинул на плечо.

Теперь следовало забежать на кухню — он отвязал несколько нитей, чтобы поменьше шуметь, когда приходил за продуктами. Он слышал звук колокольчика. Паучиха и её сын поднимались на второй этаж. Следовало поторопиться. И тут он почувствовал, как крысоловка сомкнулась на его правой ступне. Раздался щелчок, и Паучиха его услышала.

— Видишь, сказала Паучиха — я была права.

— Может это всего лишь крыса.

— Проверим.

Теперь они знают, что он на кухне. Он с трудом избавился от хватки капкана. Нужно спрятаться, но сделать это решительно негде.

Он уже слышал шипение Бастера. Внимательно глядя под ноги, он добрался до кухонного лифта. Лифт поднимался и опускался вручную. Сейчас он был внизу. Повязки на руках пришлись кстати — так трос не сорвёт кожу с ладоней.

Он еле протиснулся в узкое отверстие и начал спуск. Лучше забраться поглубже, чтобы луч фонарика не достал. Он чувствовал едкую вонь, слышал возню и писк. Внизу было полно серых тварей. Руки онемели, и он сорвался, не дотянув пары метров. Приземлился в груду отбросов. Нога отозвалась болью. 

Наверху заметался луч фонарика, а потом лифт пришёл в движение так быстро, что он не успел ухватиться за край. 

— Оставайся там, дрянь! — крикнули сверху. — Надеюсь, крысы сожрут тебя живьём!

Без всяких сомнений голос принадлежал Паучихе.

Включив фонарик, он понял, что оказался в комнате с розовыми обоями, на которых были нарисованы единороги. В углу — большой кукольный домик, давно превратившийся в крысиное гнездо.

Крысы держались от его скромной персоны подальше. Но скоро осмелеют.

Сначала он решил, что кроме крыс в комнате никого нет, но ошибся. На небольшом возвышении он увидел женщину. Всё её тело опутывали волосы. Она была крайне истощена и лежала, запрокинув голову.

Он подошёл ближе.

Женщина была мертва.

Сквозь одежду и волосы проступали обглоданные крысами кости. Он уже догадался, кто это. , дочь Паучихи, что пропала около сорока лет назад. Долгое время она жила в искусно замаскированной комнате. Без солнца, без чистого воздуха. Он не мог понять, зачем было вытворять такое с родной дочерью. И неужели полицейские не смогли обнаружить потайную комнату? Наверное, дело в том, что у Паучихи имелся брат с большими связями, который сумел обставить всё так, как хотела Паучиха.

Повсюду нечистоты. Объедки. И крысы. Сколько же лет провела здесь?

Он осмотрелся. Увидел дверь. Металлическая, с пятнами ржавчины. Это была не та дверь, что нарисовала сестра безумной Паучихи. Эта казалась куда массивнее. И прочнее.

Он осмотрел замочную скважину. Сунул руку в карман за ключом из фарфоровой шкатулки, но его там не оказалось. Он похолодел. Обыскал все карманы, залез в рюкзак. Потом вернулся к месту, где упал. Смастерил повязку, чтобы не дышать нечистотами. Если вдыхать эту дрянь, недолго заработать себе мышиный тиф, или что похуже — и укусов не надо. Затем стал шарить в отбросах. Он перемесил целую кучу дерьма, но ключа так и не нашел. 

Немного придя в себя, он понял, что всё это время ползал кругами, проверяя одно и то же место несколько раз. Он мысленно разбил центр комнаты на квадраты, а после изучал по одному. Крысы больше не разбегались, а шныряли под руками и мешали искать. Но и нападать не пробовали. 

Он попытался выбить металлическую дверь и едва не сломал плечо. Кажется, он расслышал издевательский паучихин смех.

А может его и нет? Ключа? Может он оставил его в берлоге или ещё где?

Он снова приступил к поискам. Запаса батареек хватит часов на шесть. Потом — кромешная темнота. Он старался искать быстрее, но всё было тщетно. По всему выходило, что его тоже не найдут. А значит и сестру не спасти.

Мысли о сестре заставили его удвоить усилия. Он уже исследовал квадраты и теперь полз наугад. Через час он окончательно выдохся и сел на груду одеял, которые некогда служили постелью дочери Паучихи. Как она смогла продержаться так долго? Может, раньше условия были сносными? Когда её только заперли это было похоже на игру. У неё появилась своя тайная комната. И что, если Паучиха держала дочь в секретной комнате неспроста? Может, она прятала её. Только от кого? Пожалуй, он знает ответ.

Здесь были единороги, кукольный домик и всё, что нужно маленькой девочке. А потом что-то пошло не так. Дочь подрастала и хотела свободы, а Паучиха медленно сходила с ума. И вот убежище превратилось в тюрьму. Но кто сказал, что Паучиха не заботилась о дочери? Вы только посмотрите на эти объедки!

Он чувствовал себя моряком потерпевшем кораблекрушение. Только вместо воды кругом серые тени с мокрыми носами. Они возились, пищали и подбирались всё ближе.

Итак, единороги. Мифические существа, способные прикосновением рога лечить любые болезни. Скоро даже они не помогут. Немедленно ему захотелось броситься обратно и скрести ногтями грязь в поисках ключа. Так и ползать, от одной стены к другой, пока батарейки не сядут. А даже если сядут, что с того? Поиски всё равно продолжатся.

Он сидел на одеялах и водил лучом фонаря, изучая крысиные повадки. Через час или около того, когда луч фонаря изрядно потускнел, он увидел крысу, что несла в пасти ключ — видно чем-то он ей приглянулся. Стараясь не потерять её из виду, он привстал, его шатнуло, и он едва не упустил её.

Крыса деловито бежала по своим крысиным делам. Он рванулся вперед так, что мокроносые твари бросились врассыпную. Крыса скрылась в дыре и ему пришлось сунуть руку в крысиное логово, чтобы схватить беглянку и крепко сжать в кулаке. Больше всего он опасался, что крыса бросит ключ, попробует извернуться и укусить его. Когда он вытащил крысу из норы она по-прежнему сжимала в зубах ключ и отпускать не хотела.

Насилу он вырвал из крысиной пасти то, что ему причиталось и, шатаясь, направился к двери.

Замок сильно поржавел и не желал сдаваться без боя, но всё же уступил. Он открыл дверь. Скрип ржавых петель разнёсся по всему дому. Он осветил фонариком ступени, что вели наверх и осторожно стал подниматься. 

Скоро путь ему преградила деревянная стена с множеством нор, которые прогрызли крысы. Он с треском, и не без труда, проложил новый путь, оказавшись в шкафу. Наверняка в той громадине, что стояла в холле. Дверцы шкафа были заперты. Он ударил в них плечом, и они распахнулись; замок вырвало с мясом.

Он увидел сына Паучихи и вытащил из рюкзака револьвер.

Нити рвались на его пути и холл наполнился перезвоном колокольчиков. Толстяк примирительно поднял руки, но он не мешкая ударил его по лицу рукоятью револьвера. Потом ещё и ещё, пока тот не упал на пол и не захрипел. Наверняка он всё знал и пальцем о палец не ударил, чтобы спасти сестру. 

Он пошёл искать Паучиху. Он обнаружил её в спальне на втором этаже. Она лежала без движения. На столике рядом с кроватью три пустые упаковки морфина и две снотворного. Паучиха, услышав, что кто-то выбрался из спрятанной комнаты, предпочла свести счёты с жизнью, нежели встретиться с её обитателями.

В холле всё не мог прийти в себя сын Паучихи. Крысы наверняка почуяли кровь. Возможно, они придут и объедят его лицо. Бастера поблизости не нашлось, а больше защитить Паучихиного сыночка было некому.

Он сразу отправился к Пройдохе. На проходной его пропустили потому как хорошо знали. А ещё его вид обещал сенсацию. 

Пройдоха был занят — дожёвывал очередной карандаш.

— Дуй на Кленовую. Не забудь фотоаппарат. Будем надеяться, тебя никто не опередит. А эту старую суку удастся откачать. Взамен узнай про одно студенческое спиритическое Общество. Вот журнал. Домой мне не звони. Когда разнюхаешь что, приходи, поговорим. Никаких звонков. Ясно?

— Ты что, боишься прослушки? Во жути нагнал. Что там на Кленовой стряслось? И почему ты выглядишь так, словно пять минут назад выбрался из сточной канавы?

— И да, то объявление — сними его с печати.

— Оно давным-давно ушло в типографию.

— Но сегодня только пятница.

— Газета теперь выходит два раза в неделю: по вторникам и субботам. Так-то ты следишь за моим творчеством. Эй, ты куда?

Он закинул рюкзак на плечо и пошёл покупать лотерейные билеты.

…Он сидел на диване перед выключенным телевизором. На часах три ночи. Свет горел в каждой комнате. Все двери открыты, кроме одной. Она, эта дверь, была точно такая же, как другие. Песочного цвета, с золотистой ручкой. Расположилась между телевизором и спальней сестры. 

Когда он вернулся домой, комнат в квартире оказалось больше. На одну. Он специально вышел в подъезд, а потом высунулся из окна, рискуя упасть. Ещё одной комнате взяться было неоткуда. И всё же она была. 

Он принял душ, надел чистую одежду и стал ждать. К условленному часу никто так и не явился. Но он всё равно ждал. Лотерейное шоу началось и закончилось, а сестры всё не было.

Он швырнул в дверь «Шахматного мальчика». Выпал цветок, спрятанный между страниц.

Надел ветровку, револьвер положил в карман и отправился в круглосуточный магазин. Попросил бутылку водки и пепси. 

Он начал сочинять историю, что забыл паспорт в машине или типа того. Если ему не продадут водку в этом магазине можно сходить в другой. А потом в ещё один.

Продавщица поставила на прилавок бутылки, едва на него взглянув. Он расплатился и отправился домой. Кажется, у сестры было снотворное — иногда она не могла уснуть хоть и выматывалась как собака.

Когда он вернулся, «Шахматный мальчик» был там, где упал. А цветок исчез. Как и дверь.

Дверной звонок пытался вытянуть его из небытия, в котором было так приятно и спокойно. Звонили настойчиво, как будто знали, что в квартире кто-то есть. Он с трудом поднялся на ноги и пошёл открывать. Даже не стал спрашивать: «Кто?» или смотреть в глазок. На пороге стоял Старый Пройдоха собственной персоной. В каждой руке у него было по бутылке шампанского. Он улыбался, но улыбка быстро сползла с его лица.

— Заходи, — сказал он Пройдохе и, не дожидаясь ответа, отправился на кухню, она же спальня.

— Что с тобой случилось? Ты выглядишь лет на сорок. Это после той истории в доме на Кленовой улице, да? Конечно, здорово тебе досталось. Я-то приехал на готовенькое. Хотя там всё равно такое было… — Пройдоха миновал прихожую и оказался на кухне, где повсюду валялись пустые бутылки из-под водки и пепси. 

«Кошмары в доме на Кленовой улице?» — подумал он. — По сравнению с тем, что ему снилось в последнее время, события на Кленовой, просто детский лепет.

— Я несколько раз приходил к тебе, но никто не открывал. Пытался дозвониться и не смог.

 — Наверное, это потому, что я обрезал телефонный провод.

— А где твоя сестра и те два странных парня? Я принёс шампанское, чтобы отпраздновать. Я не разбираюсь в винах и взял самое дорогое.

— А покрепче ничего нет?

Ему нужно было снотворное. Водка без снотворного работала плохо, он всё равно видел сны. И они были ужасны. В них не было крыс, зато водилось кое-что похуже.

— Знаешь, я так тебе благодарен, — частил Пройдоха, нервно оглядываясь на пустые бутылки. — Меня все считают героем. Как-никак я раскрыл дело сорокалетней давности. На работе пообещали свой кабинет. Как думаешь, взять угловой или тот, что с кондиционером? Ты вообще слушаешь?  

— Ты сделал, что я просил?

— Узнал ли я про Общество? Да, конечно. Я порылся в архиве, сделал кучу звонков, переписал адреса, телефоны. А зачем они тебе? Это ж была кучка мающихся от безделья студентов. Или я чего-то не знаю?

В глазах Пройдохи мелькнул сумасшедший азарт. Вот только он не собирался больше никого впутывать в эту историю.

— Короче, членам этого «Общества» уже под семьдесят. Двое умерли. У одного был инсульт и это в тридцать четыре года, прикинь! Парень играл на опережение. Я собираюсь заработать такую болячку годам к сорока пяти, не раньше.

— Как умер второй?

— Авария на дороге. Пытался уйти от столкновения и врезался в бетонный столб. А тот, с инсультом, жив. Его даже не парализовало, руки, там, ноги, сам знаешь. Всё работает. А умер . Рак лёгких. Вот адреса и телефоны двух оставшихся.

— А что с дверью? Кто-нибудь откликнулся?

Пройдоха развёл руками.

— Ни одна живая душа. Но снимок печатаем в каждой газете, как ты просил. И если что, я никуда не убегаю, ужин за мной, отметим как надо. 

Он кивнул.

— Ты что-то совсем хреново выглядишь, может тебе к доктору? — спросил Пройдоха.

— Со мной всё в порядке, не волнуйся.

— Когда твоя сеструха всё это увидит, она тебя убьёт.

Если бы.

Пройдохе не терпелось уйти, он уже был в прихожей, как вдруг остановился. 

— Знаешь, забавная штука, может тебя это развеселит. Задержали бездомного, он украл варежки, а когда его поймали, отобрали варежки и попытались выгнать, отказался уходить. Говорил что-то про двери. Представляешь, на дворе июнь, а ему варежки подавай. Вот умора, да?

— Где это было? — он так резко встал с дивана, что едва удержался на ногах. 

— Этим занялась , стажёр. Она пишет о всяких курьёзах. А что, дело стоящее?

Пройдохе не терпелось получить угловой кабинет с кондиционером в придачу. Пожалуй, он и в самом деле Пройдоха, а никакой не Грызун.

— Где он сейчас?

— Бродяга? В Центральном парке, разбил там палатку. уже его сфоткала.      

— Отвези меня к нему.

— Как скажешь. Но объясни, хотя бы, в чём дело?

Он больше всего боялся, что бродяга свалит из парка и потом его не найдёшь. Этот человек мог приходиться отцом девочки, у которой была примечательная родинка на мочке уха. 

Он смотрел в окно. Центральный парк? А почему бы и нет? Он сам уже ненавидел спать в домах — слишком много дверей. Что уж говорить о том, кто два года барахтается в этом дерьме?

Едва он вышел из машины, даже не кивнув Пройдохе на прощание, он понял, что это не тот бродяга, который ему нужен. Да, грязная одежда, щетина, что готовилась стать бородой, но это был не .

Он сел на траву перед бродягой, не зная, что сказать. Руки бродяги и впрямь были в дырявых меховых варежках. Он пристально посмотрел на бездомного, но тот не отвёл взгляд, как все прочие. Даже Пройдоха избегал смотреть ему в глаза, пусть никогда бы и не признался в этом.

— Сколько? — спросил бродяга.

Он сразу понял какого ответа от него ждут.

— Месяц. Может чуть дольше.

— У тебя есть метка? — спросил бродяга.

— Что? Язва? — он закатал рукав и показал перебинтованное предплечье.

— Раздевайся, — сказал бродяга.

— Здесь? Ты совсем рехнулся?

— Тогда разговора не будет. Не переживай — им на тебя плевать. — он махнул рукой в сторону отдыхающих. — Я сел погадить вон в тех кустах, никто даже головы не поднял. Люди не замечают, что творится у них под носом, если дело касается бездомных. Мы для них невидимки.

Он принялся стягивать с себя штаны. Затем футболку.

— Теперь трусы и кроссовки. Повернись задом, чтобы я мог хорошенько всё рассмотреть.

Ему вспомнились истории об извращенцах, которые дети рассказывали в интернате. О дяденьках и даже тётеньках, которые в обмен на шоколадку просили снять штаны и…

— Можешь одеваться, — сказал бродяга. — В твоём рюкзаке найдётся, что выпить?

Снова напялив шмотки, он расстегнул молнию и увидел две бутылки шампанского, которые Пройдоха умудрился ему всучить. Он дал одну бродяге. Открыл вторую и сел на траву. Было жарко и клонило в сон, вот только спать сейчас было никак нельзя.

— Искал вторую метку. Если б нашёл, послал куда подальше.

— Что означают метки?

— Так она отмечает нужных ей людей. В основном это дети, но встречаются и взрослые. Те, кого она хочет забрать в первую очередь. 

— Кто хочет забрать?

— Ты знаешь, о ком я. 

— А если б у меня было две язвы? Что тогда?

— Тогда ты чёртов сукин сын и паскуда, вот что тогда. Если меток больше одной — значит ты отдал ей кого-то за себя. Обязательно ребёнка. Или того, кого она сама выбрала. Это спасает… на некоторое время. А потом приходится искать нового.

— А сколько меток у тебя?

Бродяга расстегнул рубашку. На серой от грязи коже расплылись два гнойных нарыва, но очертания замочных скважин всё равно проступали.

— Можешь считать меня последней сволочью, — сказал бродяга. — Я отдал ей одного мальца, потому как думал, что тогда она отвяжется. Но куда там. Сны, что мы видим, так она пытается… не то чтобы говорить, на такое она не способна. Это что-то другое. С помощью снов она защищается. Или приманивает добычу. Как хищные растения с помощью запахов. Такие уж у неё повадки.

— И что делать? 

— Если хочешь сбить её со следа — выпей сильного снотворного и попроси друга отвезти тебя в другой город. Только что б ты не знал в какой. Но она всё равно тебя разыщет, будь покоен. Я бегаю три года. Потерял всё — жену, карьеру, положение в обществе. У неё есть места кормёжки, куда она любит возвращаться. Их устраивают культисты. Вроде «Дома 1000 дверей». Наверное, ты о таком даже не слышал. 

Бродяга сделал глоток. 

— У меня тут есть кое-что, — сказал он и показал бродяге журналы спиритического Общества. 

Тот полистал журналы, но ничего дельного сказать не смог.

— Ты когда-нибудь видел светловолосую девочку с родинкой в форме полумесяца на мочке уха? Она не снилась тебе?

— Не припомню такой.

Он поднялся и закинул рюкзак на плечо.

— А что там с местами кормёжки? — спросил он. — Куда лучше не соваться?

— Сколько всего таких кормушек я не знаю. Но от «Музея дверей» точно стоит держаться подальше. В особенности от его владельца .

Он направился к стоянке такси. Крупный мужчина, сидевший за рулём вольво окинул его неприветливым взглядом.

— Куда? — спросил он.

— В «Музей дверей».

Он сел на заднее сиденье и положил рюкзак рядом. — И побыстрее, пожалуйста.

Музей — небольшой особняк, что стоял на пустыре, окружённый железной оградой. Три этажа. Угрюмый фасад с мансардой и куцая лужайка. У запертой калитки указатель: «Музей дверей». Краска давно выцвела и было неясно, кого вообще могла привлечь такая реклама.

Он нажал кнопку звонка. Скоро из дома вышел мужчина. Выглядел он совершенно обычно, разве что носил смокинг. И, разумеется, перчатки. Лет сорока, подтянутый и жизнерадостный.

— Пришли посмотреть коллекцию? — спросил он. 

Кивок в ответ.

— Что ж, прошу, заходите, — мужчина открыл калитку.

Они миновали лужайку, на которой тут и там зияли проплешины и поднялись на веранду. Ещё одна дверь, и они внутри.

 Первый этаж выглядел совсем обычным. Он заметил большой камин, диван, цветы в вазах. Разве что у лестницы стоял автомат для сладкой ваты и билетная касса

— Вообще-то я коллекционер. Но иногда провожу экскурсии. Хочется, чтобы другие смогли увидеть то, чему я посвятил часть жизни. Все экспонаты на втором и третьем этажах подлинные. Ну, почти все. А первый этаж моё скромное обиталище. Сахарной ваты не желаете?

Он покачал головой.

— Тогда с вас полсотни за билет. — А что с вашими руками? — спросил Коллекционер, указывая на забинтованные ладони.

— Несчастный случай с кастрюлей. Ручки оказались слишком горячие, но я это понял, когда уже снял кастрюлю с плиты. Ничего серьёзного, но мама всё равно сделала повязки.

— Что ж, очень предусмотрительно с её стороны, а теперь прошу за мной, экскурсия начинается. 

Они поднялись на второй этаж. Там был длинный коридор и ряд дверей, отгороженных от посетителей бархатным шнуром.

— Видите ли, — сказал Коллекционер. — Моя коллекция весьма специфична. Я собираю необычные двери, двери с прошлым если угодно. Иногда с тёмным. К примеру, вот эта дверь, — Коллекционер указал на самую первую. — Стояла в доме семьи . Всю семью зарубил топором человек, которого так и не смогли поймать. Дверь вела в гостиную. Убийца зачем-то перенёс туда все тела. Каждому из четы он отрубил голову. Даже самой младшей — . Мотивы преступления остались неясными. Убийца не взял ни деньги, ни драгоценности. Вы всё ещё хотите продолжить экскурсию? — спросил Коллекционер.

— Разумеется.

— Что ж, тогда идём дальше. Вторая по счёту дверь стояла в доме серийного маньяка, прозванного Хирургом. Хирург жил с матерью, и она даже не догадывалась чем занимался её сын после работы. Трудился он к слову на скотобойне. Это дверь в его комнату. Туда он приносил части тел убитых им людей. 

Было четыре жертвы. От каждого он забрал по органу. Почки, глаза, сердце и печень. Его мать сильно болела и таким образом он хотел её вылечить. Он вырезал больное сердце матери, и вместо него вставил сердце . То же он проделал с печенью, глазами и почками. Мать операцию не перенесла. До самой смертной казни Хирург спрашивал себя, что сделал не так.

Следующий экспонат, — Коллекционер указал на маленькую дверцу, — это дверь, через которую Алиса попала в сад, где повстречала Червонную Королеву, которая обожала рубить своим подданным головы.

Коллекционер улыбнулся.

— А за этой дверью отбывал пожизненный срок . В его камере не было окна и всё что он видел, только стены и эту дверь. Он расписал её причудливым узором, использовав в качестве красок фекалии. Но не беспокойтесь, на двери их больше нет. Хотя они бы определённо придали моему экспонату ни с чем не сравнимые очарование и шарм. Ну и запах, конечно.

Эта дверь, как можно заметить по её архаичному стилю, стояла в замке. За дверью находилась пыточная.

Седьмая дверь была круглой, выкрашенной в ярко-зелёный цвет и с медной ручкой посередине.

— А это дверь в дом , — сказал Коллекционер.

— И что же он сделал? Убил всю свою семью?

— Он нашёл Кольцо Всевластья. Вы книги читаете?

— Изредка, — сказал он, и почувствовал, что краснеет.

Седьмая дверь тоже была зелёной, а ещё перед ней лежали сухие листья.

— Это дверь из рассказа , — сказал Коллекционер. — «Кто знает, что ему открылось?», не так ли? А вот дверцы шкафа, через который попали в Нарнию. 

Он лишь кивнул, не поняв ни слова. Коллекционер это заметил.

— Ну, а что вам известно о дверях? Их символике, предназначении?

— «Первые двери появились много тысяч лет назад в Древнем Египте и Персии. Изготовляли их из сикомора или немецкого клена. С течением времени вид дверей изменялся. Не сразу двери приобрели такие привычные для нас черты — дверная панель, дверной косяк, порог, петли и так далее. 

Тяжелые двери из железа и бронзы постепенно вытеснялись дверьми из дерева, материала более легкого, практичного и удобного в обработке. 

Особое развитие производство дверей получило в эпоху Возрождения. Итальянские мастера той эпохи считались признанными мастерами-краснодеревщиками. Самая древняя дверь находится в Милане, в построенном в IV веке, полностью отреставрированном в 1750 году. В начале XIX века лидерство в производстве дверей перехватили французские мастера. 

Развитие технологий и производства дало новый всплеск производству дверей в XX веке. Со второй половины ХХ века Италия прочно заняла лидирующие позиции в производстве мебели и предметов интерьера, а в межкомнатных дверях утвердился итальянский стиль. С тех пор итальянские производители являются законодателями мод в этом направлении». 

  Об этом он прочитал в каталоге — Dors777 — который предлагал купить двери на любой вкус. Он как раз сидел с сестрой у кабинета врача, что должен был осмотреть язву.

Коллекционер выглядел сбитым с толку.

— Кажется, вы э-э-э, немного подкованы, — наконец выдавил он. — Хотя кое с чем я бы поспорил. Что ж, идёмте дальше.

Десятая дверь была настолько обычной и непримечательной, что он и представить себе не мог, чем она знаменита.

— Это дверь в кладовку, которую строго-настрого запретил открывать Синяя Борода новой жене. Как вы знаете, запрет она нарушила.

Они шли от двери к двери, и он всё надеялся увидеть ту, что нарисовала сестра Паучихи, но в конце его ждало разочарование. Они прошли весь третий этаж и оказались у голой стены. 

— Здесь скоро установят железную дверь, за которой провела в заточении несколько лет несчастная . Вы читали последние газеты? Благодаря блестящему расследованию одного гениального репортёра, удалось раскрыть преступление сорокалетней давности.

Справа имелась дверь, про которую Коллекционер пока ничего не сказал. Бархатного шнура не было. Рядом на стене наклейка: человечек спускается по ступеням. И надпись: EXIT.

Он расстегнул молнию и вытащил из рюкзака рисунок сестры Паучихи. Коллекционер взглянул на него и покачал головой. Дверь была ему незнакома. Коллекционер взялся за ручку последней двери и гостеприимно её распахнул.

— Прошу.

Он убрал рисунок в рюкзак, вытащил револьвер, щёлкнул курком и нажал на спуск. Пуля вошла над бровью и разворотила Коллекционеру полчерепа.

Он не сомневался, что за последней дверью, ведущей якобы на лестницу, скрывалась тюрьма для детей, вроде той, что он видел в доме Ветхой Леди. Если бы дверь вела… куда-то ещё, Коллекционер бы к ней ни за что не прикоснулся и уж тем более не стал открывать. 

Пора уходить. На прощание он заглянул в комнату, чтобы убедиться.

За дверью была лестница. 

Это его так потрясло, что он спустился вниз, на первый этаж, в гостиную. Он только что убил ни в чём неповинного человека? Да, тот был немного чудной, но в сравнении с ним, Коллекционер — эталон нормы.

И кто ему рассказал про этот музей? Полоумный бродяга в варежках? А может таксист ошибся и привёз его не туда? Теперь это не имело значения.

Он принялся открывать двери в гостиной, чтобы найти хоть какие-то доказательства похищения детей. Одна дверь вела в спальню, другая в туалет, он уже схватился за ручку третьей и замер. Он понятия не имел, сколько в этом доме комнат и ещё неизвестно, что хуже: попасть за решётку или открыть не ту дверь.

Он сел на диван, чтобы успокоиться и подумать. Можно сбежать. Каковы шансы, что его найдут? Один лишь таксист знал, куда он направляется. Полиция может разыскать таксиста. Наверняка есть способы. 

Кроме того, таксист мог узнать из газеты, что в «Музее дверей» было совершено убийство и сам позвонить в отделение.

А ещё прохожие. Кто-то наверняка видел, как он заходил в дом. И словно этого мало по всем газетам гуляет его портрет с надписью: «Разыскивается». А там имя, фамилия, телефон. Долго ему не пробегать. Да и выстрел могли услышать. 

Чёрт, надо же так влипнуть! А может лучше сдаться, чем бегать и прятаться, как крыса? Пожалуй, это… Тут раздался звонок в дверь, от которого он вздрогнул. Осторожно отодвинул штору. У калитки стояла девушка. Время шло, но она всё не уходила. Наверное, у неё с Коллекционером была назначена встреча.

Она всё не уходила и не уходила, а далее произошло вот что. Девица принялась карабкаться по ограде и причём весьма ловко. Он думал, что она обязательно разорвёт подол платья о шипы, но ничего такого не случилось. Не прошло и минуты, а она уже стоит по другую сторону ограды. Её сноровке позавидовал бы любой уличной мальчишка. 

Девица направилась к дому. Он отступил вглубь комнаты, надеясь, что она не успела его заметить. Девица постучала, и весьма настойчиво. А чуть погодя случилось и вовсе страшное: в замке скрежетнул ключ и дверь открылась.

Увидев его, девица спросила:

— Привет, а чего дверь не открывал? Пришлось искать запасной ключ. — Она глянула ему за спину. — А, понятно. Как тебя зовут?

Вот чёрт. Сразу рассказать ей всё? Кем ей приходился Коллекционер? Отцом? Мужем? Скорее всего отцом.

— Хочешь без имён? Согласна, так даже лучше. Тебя прислал?

Он зачем-то кивнул.

— Она уже здесь?

Он кивнул снова.

— Сейчас сбегаю наверх, посмотрю, что получилось на этот раз.

Он хотел её остановить, но язык прирос к нёбу. На такое лучше не смотреть. Всё равно кому. Он обернулся и увидел, что дверь в туалет приоткрыта. Девица решила, что он сидел на унитазе и потому не мог впустить её. Неловко, но учитывая обстоятельства, никакого значения это не имело.

На лестнице раздался бодрый стук каблучков. Один пролёт, второй. Пара минут и бодрое топанье вниз.

— Нестареющая классика, — сказала девица. — Детишкам, конечно, нравятся хоббиты и шкафы, но это приелось. Ну, чем займёмся? Хочешь выпить? — она подошла к бару. — Есть виски, ром, текила…

— Послушай тут…

— … Да знаю я. Не парься.

— Знаешь, что? 

— не убьёт тебя за пару шотов. К тому же, угощаю я.

Девица не поднималась на третий этаж и не знала, что её там ждёт. Осмотрела второй и бегом вниз. И что ей там только понадобилось? Впрочем, об этом тоже не стоит беспокоиться. 

А теперь они будут пить, в то время как по ковровой дорожке медленно расплывается кровавое пятно. К двери, за которой был выход на лестницу, могли прилипнуть кусочки мозгов и костей. Об этом наверняка напишут в прессе. Возможно, это сделает Пройдоха.

Девица вручила ему бокал. Он выпил порцию залпом.

— Какой ты быстрый, — сказала девица. — А где ? Он сказал, куда собирался? Нет? И чёрт с ним. — Она плеснула ему ещё. — Ну так что? Поиграем? Она задрала его футболку. Сколько их у тебя? Три? Четыре? 

Он понятия не имел, о чём она.

— Странно, живот и грудь чистые. Выходит, ты у нас «». Обожаю таких. Она взялась за ремень и начала его расстёгивать. Он вытащил из кармана револьвер и приставил ей к виску.

— Ого, да я тебя недооценивала, — сказала девица и поцеловала его в губы. 

Скоро они оказались на полу. Девица принялась снимать платье. Он насчитал пять отметин в форме замочных скважин на животе и груди. Все язвы исходили чёрными слезами. Это не возбуждало ни капли и чем-то напоминало изнасилование.

Его футболка уже валялась под столом. Она приспустила с него джинсы вместе с трусами. Она думает, все отметины собрались на спине. Но что, если она увидит, лишь хорошо загоревшую кожу, без намёка на язвы? Что она тогда сделает? Чем рисковать и одеваться, не лучше ли дать ей то, что она хочет?

Они трахались минут десять. Потом девица слезла с него и улеглась на диван, словно ничего не было. 

Он оделся и налил себе выпить. В голове одна мысль: надо валить. Соврать, что хочет заскочить в магазин за сигаретами и бежать не оглядываясь. 

Он пошёл в ванную. В этом не было ничего подозрительного, странно, что не пошла мыться она. Включил душ на полную и принялся осматривать шкафчики. Можно разбить зеркало, только она ведь услышит. Или нет?

Зубные щётки, электробритва, отбеливатель. Он почти отчаялся, когда на самом верхнем ящике обнаружил заросшую паутиной отвертку. Кто-то прикручивал зеркало и забыл её там. Он сунул отвёртку в карман и вышел из ванной, как следует намочив волосы.

Девица стояла у окна и курила. Он направился к двери.

— Куда-то собрался?

— Да, хочу сходить за…сигаретами.

Замок не желал открываться. Девица выпустила тонкую струйку дыма.

— Я была на третьем этаже, — сказала она. — Здорово ты его. — она затушила окурок в пепельнице. — Я хотела ещё потрахаться и убить тебя. Не самая плохая смерть. У тебя там осколок зеркала? Выбрось, ещё поранишься.

— Дай мне ключ, — сказал он.

Девица с любопытством его разглядывала. Так порой разглядывают комара, перед тем, как прихлопнуть. Спустя секунду она бросила пепельницу ему в голову и рассекла бровь.

Ещё секунда, и она сбила его с ног, снова усевшись сверху. В ней чувствовалась невероятная сила. Кажется, она могла одним движением свернуть ему шею. И, похоже, этим и собиралась заняться. 

— Не переживай за детей, — сказала она. — Кто знает, что им откроется, верно? Может, там будет лучше?

 Он вытащил из кармана отвёртку и воткнул девице в шею. Спихнул с себя. Он с трудом поднялся на ноги. Правый глаз заливала кровь, а в голове, кажется, что-то лопнуло. У девицы из шеи торчала отвёртка, всаженная по самую рукоять. Девица хрипела и пыталась её вытащить. Пять язв это пять детей. А может и на спине окажется парочка отметин.

Он подошёл к камину и взял с подставки кочергу. Кочерга была увесистая, с крючком и шипом на конце. Он несколько раз ударил девицу по голове. Хруст костей и брызги крови. Когда он закончил, бросил кочергу в угол.

Он отправился в ванную и на этот раз в самом деле хорошенько вымылся. Потом взял револьвер и положил в рюкзак — может удастся раздобыть патроны. Теперь следовало решить, как поступить с домом. Поджигать — рискованно. Так часто делают, чтобы скрыть улики, но это почти всегда не работает. 

Завтра должны приехать люди и привезти ребёнка. Они войдут в дом, увидят кровь и сами решат проблему. Отмоют всё и приведут в порядок. Им огласка ни к чему.

Теперь нужно ждать ночи, и уходить. С собой он захватил три бутылки виски и все деньги, что удалось найти. Осталось купить снотворное. 

Сегодня он чудом остался жив. Теперь она займётся им всерьёз. Нужно поискать членов спиритического Общества и разузнать об Инциденте. Думается, времени у него осталось немного.

Он решил подняться наверх.

«Это дверь из рассказа . «Кто знает, что ему открылось?».

«Нестареющая классика».

«Детишкам, конечно, нравятся хоббиты и шкафы, но это уже приелось».

«Не переживай за детей. Кто знает, что им откроется, верно? Может, там будет лучше?».

Он стоял перед дверью с сухими листьями на полу. Вне всяких сомнений открывать её не стоило. Он ещё раз внимательно осмотрел дверь. Ничего общего с рисунком. Она меняется. Всякий раз подстраивается под обстановку. 

Сестра Паучихи могла рисовать дверь, за которой некогда скрылись её сын или дочь. Тогда объявления в газете печатать бесполезно. Да, на двери витиеватый орнамент, но этого мало.

А отец девочки с родинкой в форме полумесяца, на что надеялся он? Как собирался вернуть дочь? А что, если это и впрямь возможно? Тогда и у сестры есть надежда. И у Кролика с Герцогом.

Может, бывшие члены спиритического Общества помогут разобраться? В любом случае, больше зацепок нет.

Он сжёг свою одежду в камине. Взамен взял штаны и пиджак. На кроссовках крови почти не было, а ту, что была, он стёр. Как следует порылся в ящиках и нашёл тенниску: не хватало ещё ходить в белоснежной сорочке и при галстуке.

Он сел в автобус, который должен был отвезти его к что жил в маленьком городке к югу отсюда. Путь неблизкий, так что можно поспать. Ха-ха.

Он вышел из автобуса, валясь с ног от усталости. Он не спал уже больше суток. Он обработал рану от пепельницы и заклеил куском пластыря, но в автобусе на него все равно косились. Путь был неблизким жил на окраине. 

Он приехал, в город рано утром, а когда постучал в нужную дверь солнце пекло вовсю. Ему открыл пожилой человек, ничем непримечательной наружности. 

Он первым делом взглянул на руки — никаких перчаток.

— Что вам нужно? — спросил Человек-Ничем-Непримечательной-Наружности.

Иногда его мозг вытворял такие вот фокусы. Ничего не поделаешь.

— Я стажёр, пишу статью для газеты. В доме на Кленовой улице случилась настоящая трагедия. Мать несколько лет держала…

— Я знаю, что там произошло, я читаю газеты. Чего вы хотите от меня?

— В доме нашли журналы спиритического Общества. Вы были его членом и проводили в доме на Кленовой улице один…

Дверь перед его носом захлопнулась. Человек-Ничем-Непримечательной-Наружности давать интервью не пожелал. Он снова позвонил и даже крикнул, что очень долго ехал и его вышвырнут, если он не добудет никаких подробностей. Это не помогло. Человек-Ничем-Непримечательной-Наружности остался глух к его просьбам. 

Это было замечательно. Если спустя сорок лет на невинный вопрос отвечают, как следует хлопнув дверью, это воодушевляет. Значит, он на верном пути.

Он зашёл в магазин и купил новую одежду. Шмотки из музея выбросил. Теперь осталось встретиться с последним членом спиритического Общества. А если ничего не выйдет, он вернётся и душу вытрясет из Человека-Ничем-Непримечательной-Наружности. 

Новый автобус и новые неодобрительные взгляды. Но он уже стал привыкать. Пока ждал свой рейс, наглотался колёс. Оказывается, снотворное можно купить и без рецепта, правда, не в каждой аптеке. Зато ни водка, ни виски в горло не лезли. Он никогда столько не пил и организм взбунтовался. От запаха спиртного сразу тошнило, не говоря уже о том, чтобы сделать глоток другой этой дряни.

Он с трудом забрался по ступенькам и с ещё большим трудом отыскал своё место. Раньше с ним такого не случалось. Ему было очень плохо, зато, когда его стошнило в проход между креслами сразу стало легче. В конечном счёте его выпроводили из автобуса под аплодисменты пассажиров. Оказавшись на обочине, он несколько раз театрально поклонился публике и его вырвало снова. Он чувствовал себя пассажиром корабля, который отсиживается в каюте во время сильной качки.

Блевать было нечем. Желудок сотрясали спазмы, а изо рта сочилась тонкой струйкой желчь. Голова — как в тумане. Всё как в тумане. Во рту самая настоящая пустыня. Но если он что-нибудь пил, его снова рвало. И всё же это было лучше, чем сны.

Он вспомнил листок с правилами в кабинете у Человека-С-Лицом-Манекена. Пятое правило было замазано маркером. Его мучил вопрос, что это за правило? И ещё: не лучше ли было сейчас играть в шахматы с Поганкой?

Денег почти не осталось. Он бросил в рот мятную жвачку, прыснул на шею одеколоном, который купил на заправке и отправился голосовать.

Он стоял с поднятой рукой два часа, но машины проносились мимо, даже не сбавив скорость. Тогда он пошёл на заправку. Если перекинуться с водителем парой слов, может тот увидит в нём человека, которому нужна помощь, а не потенциального грабителя и убийцу.

Заправка была старой, всего на пару колонок. Какой-то парень заправлял BMW. Две девушки с заднего сиденья крикнули, чтобы он поторапливался. Парень показал им средний палец, и получил заливистый смех в ответ. К этим лучше не соваться.

Неподалёку старик возился с крышкой бензобака старенького Сааба. Крышка никак не захлопывалась. Он подошёл к старику, хотел помочь, завязать разговор, но старик уже справился с крышкой и собирался сесть за руль.

Он попросил старика об одолжении, выдавив такую вежливую улыбку, на которую только был способен. Старик окинул его придирчивым взглядом.

— А куда вы направляетесь?

Он назвал адрес.

— Это очень далеко отсюда, молодой человек.

— Я понимаю, но может вы немного подбросите меня, а дальше я поймаю другую машину.

  — Как вас зовут?

— Видите ли, в чём дело, у меня редкое психическое расстройство — не могу запомнить ни одного имени, включая собственное.

— Вот как? — спросил старик. — Боюсь, я ничем не смогу вам помочь.

Старик уехал. Следом укатил BMW.

И зачем он упомянул про психическое расстройство? Такое всегда отпугивает людей. Притвориться немым? Найти картонку, написать, куда ему нужно и всё в таком духе? Он неважно выглядит, но, если станет немым, как знать, может ему и улыбнётся удача.

Он нашёл коробку, что лежала в мусорном контейнере. Оторвал один бок. Зашёл в мини-маркет, подошёл к кассе и жестом попросил маркер. Написал, куда ему нужно и что он немой. Может теперь дело сдвинется с мёртвой точки?

Он подходил к разным людям, но ему всякий раз отказывали, хоть и смотрели весьма участливо. Он проторчал на заправке до вечера, и никто не захотел ему помочь.

Около одиннадцати к заправке подъехал кемпер. Из машины вышли старик и девочка. Перекинулись парой слов и двинули к мини-маркету. Они заказали по гамбургеру и сели за угловой столик. Он решил, что может хоть теперь ему повезёт. Подошёл к старику. Дождался, когда он прочтёт надпись. Старик покачал головой.

— Извините, молодой человек, но мы не берём попутчиков. Попытайте счастья в другом месте.

Он подошёл к кассе и заказал чизбургер и колу, чем немало удивил продавца. Сел за столик, картонку положил рядом.

Старик заправил кемпер и взял ещё пять гамбургеров с собой.

Он потягивал колу, когда в магазинчик вошли двое. Серые костюмы, непримечательная внешность. Они взяли по чашке кофе и сели у самого выхода. Ему они не понравились. Люди в таких костюмах в заведениях подобных этому, платят только за бензин.

Девочка и старик собирались сваливать. Едва они скрылись за дверью, люди в костюмах поднялись и пошли следом. 

Он подобрал картонку и решил посмотреть, что будет дальше. Снаружи остались только кемпер и фургон. Старик о чём-то разговаривал с серокостюмным. Потом серокостюмный ударил старика в живот, и Старик согнулся пополам. Другой схватил девочку и потащил к фургону.

Он двинул к кемперу. Вытащил револьвер. У двери фургона шла нешуточная борьба. Девочка вцепилась зубами в ладонь похитителя и отпускать не собиралась. 

— Эй, — сказал он, взводя курок. — Почему бы вам не убраться отсюда?

Серокостюмные покосились на револьвер, оценили взглядом его владельца, и, нехотя отпустили добычу. Он встал так, чтобы свет от заправки не выдал его и серокостюмные не поняли, что в барабане револьвера пусто. А ещё прикрыл револьвер картонкой — от любопытных глаз.  Девочка бросилась к Старику.

— Вы можете вести машину? — спросил он.

Старик кивнул. Он помог ему сесть за руль, и забрался на пассажирское сиденье.

— Высадите меня по дороге. И не волнуйтесь, я не сделаю вам ничего плохого.

Старик запустил двигатель. Включил первую передачу, и они тронулись. Похоже Старик ещё был на что-то способен. Во всяком случае, машину он вёл уверенно, даже пальцы не дрожали.

— Кто вы? — спросил Старик.

— Не могу сказать, я немой, вы же видели картонку.

— Пожалуй, я передумал. Я возьму вас. Высажу в том городе, что вам нужен. Это крюк, хоть и небольшой, но я не знаю, как вас ещё отблагодарить.

— Кто те люди в серых костюмах?

— Давайте не задавать лишних вопросов. Я ничего не буду спрашивать у вас, а вы у меня, идёт? 

— Идёт. Люблю ездить в тишине.

— С этим ничего не получится, — сказал Старик, — вставляя в магнитофон кассету. — Я обожаю блюз.

Он лёг в огромный гамак; Девочка спала на единственной нормальной кровати, Старик устроился на диване. Для троих кемпер был тесноват. Он уже проваливался в сон, когда услышал, что девочка просит обработать язву. 

Он выбрался из гамака, приставил револьвер к затылку Старика и сказал:

— На выход. И девку забирай. 

— Можно мне хотя бы взять лекарства, без них… — начал было Старик.

— Ещё одно слово, и я вышибу тебе мозги. Выметайтесь. 

Девочка заплакала, и Старик обнял её.

— Встаньте в двух метрах от кабины.

Потом он включил фары. Старик и девочка щурились от яркого света, прикрывали глаза ладонями.

— Теперь раздевайтесь, — приказал он. 

— Что? Вы с ума сошли?

— Вы меня слышали, живее.

Старик стал расстёгивать пуговицы рубашки. На этот раз пальцы у него дрожали. Затем он раздел девочку.

— Повернитесь спиной, — сказал он.

Они повернулись. Он выключил фары и сказал:

— Отбой, можете забираться обратно. Думаю, мы поладим.

Он проснулся в десять. Выбрался из гамака и открыл холодильник. Взял два гамбургера и сел за столик. Девочке пришлось потесниться. Она рисовала. Потом он переместился на пассажирское кресло. Мимо стелились луга и ни одного дома куда ни глянь.

Старик был зол на него. Ну ещё бы. Зато всё встало на свои места. Он пытался расспросить Старика о язвах, но тот отвечал неохотно. Как он понял, они в бегах полтора года. Значит, научились выживать. И вот так запросто пустили его в кемпер. Наверняка Старик теперь об этом жалел.

Он узнал, что Старик и девочка нигде не останавливались надолго. Иногда Старик устраивался на работу: на неделю, две. Потом они ехали дальше. О родителях девочки Старик ничего не рассказывал. А ещё у него не было язвы. Они продали дом, а на вырученные деньги купили кемпер. 

Он осмотрел аптечку. Разные мази, крем, таблетки. Ему они пригодятся.

К полудню они въехали город.

— Куда мы? — спросил он Старика.

— На ежегодную ярмарку .

— Есть повод для веселья?

— Нам нужна еда. И бензин. Ты съел пару гамбургеров на завтрак. Мы с внучкой растянули бы их на два дня.

Они едва нашли место, где можно было припарковать кемпер.

Девочка сбежала по ступенькам кемпера со скрипкой в руках.

— Она будет играть, а вы петь? — спросил он.

Старик вышел с шахматной доской под мышкой и часами с двумя циферблатами. 

— Лучше сходи, попытай счастья в «Вышибале». Иначе отсюда нам не уехать. Бензина почти нет.

— Хорошо играете в шахматы?

Старик не ответил. Скоро они с девочкой смешались с толпой. Он побродил от палатки к палатке, поглазел на аттракционы. «Вышибала» оказался силомером. Ударишь кувалдой и узнаешь, кто ты — «Силач» или «Слабак». Если «Силач» — получишь мягкую игрушку. 

Скоро он обнаружил Старика в очереди к полосатому шатру. Там записывали игроков на ежегодный шахматный турнир. Он решил поучаствовать. Когда подошла его очередь, девушка попросила заполнить анкету, всего две строчки: имя и фамилия. Он растерялся.

— Вы не знаете, как пишутся ваши имя и фамилия? — спросила девушка.

— Да.

— Тогда давайте я запишу. Как вас зовут? 

— Дело в том, что я не помню.

— И вы пришли записываться на шахматный турнир?

— Именно.

Его осенило. Он поставил в нужных графах два крестика. После чего ему неохотно выдали браслет участника. 

Играли блиц. Если проигрываешь — вылетаешь. Ограничения по возрасту и полу нет.

Первым ему достался соперник раза в два старше. И толще. У него была борода, а ещё он носил подтяжки. Вторым был мужчина, возраст которого определить было трудно. Ему можно было дать и сорок, и двадцать. Девушки тоже играли. Запомнилась одна с татуировкой «флюгер» на плече.

Постепенно игроки занимали места зрителей. Обступали кольцом тех, кто прошёл дальше и смотрели, как они двигают фигуры и бьют по часам. Он крутил головой, пытался найти Старика, но стол, за которым он играл с пожилым мужчиной обступили теснее некуда. 

Щёлк-щёлк. Ход белых, ход чёрных. 

На доску он почти не смотрел. Лица игроков его интересовали больше. Он видел весёлые искорки в глазах тех, кто помнил, как он регистрировался. Потом искры гасли, их сменяли недоумение, затем шли настороженность и беспокойство. Игроки ёрзали на стульях, тёрли вспотевшие лбы и шеи. Когда он делал последний ход, у всех, кроме одной, той девочки с татуировкой, в глазах появлялись разочарование и досада.

Он сумел узнать кое-что о турнире. В городе долгое время жил чемпион мира по быстрым шахматам. Турнир был назван в его честь, а также имел солидный денежный приз, к которому прилагался кубок. Совсем не то, что плюшевые кролик или бегемот.  

Он заметил в толпе зрителей Старика. Значит, Старик проиграл. Он был почти уверен, что Старик свалит вместе с внучкой, едва они разделятся. Чего ж он остался?

Зрители зааплодировали. Соперник положил короля на доску в знак сдачи и пожал ему руку. Значит, эта пытка продолжится. Остались три стола, за которыми ещё играли. Было несколько перерывов, но он никуда не уходил. Старик что-то говорил про защиту и защиту , а ещё про северный гамбит. Он был страшно возбуждён, всё хлопал его по плечу и пытался выяснить где он научился так играть.

Потом фигуры встали на свои места и всё началось по новой. Фигуры стучали по шахматной доске, часы то шли, то останавливались.

Он взглянул на соперника. Какой-то местный чемпион. Кажется, сын того самого чемпиона. Или нет? Проиграв, с досады, он смял пустую бутылку и бросил на траву. Поднялся и ушёл, не протянув руки.

Он сидел и ждал нового соперника. Белые или чёрные? Потом объявили, что турнир окончен и попросили чемпиона подняться на сцену. Ведущая уставилась в листок бумаги.

— Им стал… ничего не понимаю, тут два крестика, наверное, какая-то шахматная шутка. 

Зрители добродушно рассмеялись. Он собирался было идти к сцене под аплодисменты толпы, когда услышал, что ведущая хочет, чтобы фотограф запечатлел нового победителя. Предыдущий не проигрывал пять лет подряд. А ещё, корреспондент телеканала возьмёт у чемпиона интервью.

Он резко свернул вправо; люди, что следили за игрой с недоумением смотрели вслед.

Ему хотелось искупаться. Интересно, здесь есть поблизости озеро?

— Что ты вытворяешь? — спросил Старик, хватая его за руку. Он бежал за ним до самого кемпера и теперь не мог отдышаться.

— Иду к нашему маленькому уютному гнёздышку. Там ведь есть холодильник?

— Ты совсем чокнулся? Этих призовых нам хватило бы на пару месяцев. Какого чёрта ты отказался от денег?

— Послушайте, Господин-Мои-Проблемы-Это-Мои-Проблемы-А-Твои-Проблемы-Это-Твои-Проблемы. Теперь мои проблемы и ваши тоже, понятно? Я слишком сильно рискую, если попаду в новости. А значит — и вы.

— Но как же деньги? На бензин, на еду.

— Я что-нибудь придумаю.

— Ну, конечно. Откажешься ещё и от премии?

К ним подбежала девочка. 

— Смотрите, сколько мелочи мне накидали!

— Значит, с ужином вопрос решён, милая, — Старик поцеловал девочку и прижал к себе.

— Так, это мне. — Он забрал у девочки футляр от скрипки, где лежали мелочь и пара банкнот.

— Что ты себе, чёрт возьми, позволяешь? — прошипел Старик.

— Узнаете.

Против ожидаемого, ходить пришлось долго. Наконец он увидел игроков в шахматы и карты, что расположились за столиками в тени парковых деревьев. Наступал вечер, ещё немного и люди начнут расходиться.

Он сказал девочке сыграть что-нибудь, а Старику расставлять фигуры на шахматной доске. На них стали оглядываться. Подошёл мужчина в огромном сомбреро, как из вестернов.

Он сказал мужчине, что играет без ладьи. Вход в игру — полтинник. Выигравший забирает всё. Белое Сомбреро согласился. 

Играли рапид, времени на обдумывание хода всегоничего. Пат — выигрыш «казино». Прошло пять минут и в банке стало на полтинник больше. Белое Сомбреро поставил ещё. Подошли другие игроки с досками под мышками. Они уже собирались уходить, не подозревая, что их ждёт.

Единственное утешение — скрипка. Девочка и впрямь неплохо играла. С теми, кто ставил сотню, он играл без коня. Скоро толпа поредела, а футляр от скрипки был переполнен купюрами.

Они заправились и покатили дальше. В мини-маркете купили еды и устроились в кемпере, подальше от любопытных глаз. Девочка видела, что дедушка улыбается и была очень этому рада.

— У нас настоящий пир, да деда?

   — Именно так, родная и всё благодаря этому хмурому молодому человеку.

— Это разве пир? — спросил он.

— Но здесь столько еды, — сказала девочка. — И колы — хоть запейся.

— Я покажу вам реальный пир, — сказал он. — Давайте найдём местечко поприличнее, и вы поймёте, что ещё по-настоящему и не ели никогда.

Он не ужинал в ресторане, поэтому его было легко впечатлить. Как и девочку со Стариком. На них все косились, но им было плевать. Они заказывали что хотели и не смотрели на ценник. Он подумал, что можно ещё наведаться в магазин, купить девочке новую одежду, наверняка платью она обрадуется больше, чем стейку, когда, возвращаясь из туалета, заметил дверь с табличкой: 

«Комната для детей»

Он был уверен, что этой двери не было, когда он ходил в туалет, чтобы вымыть руки. Да и откуда здесь взяться «Комнате для детей?». Что ей нужно? Он скормил ей четырёх — Поганку и всех прочих. Объявиться она должна была ещё очень нескоро.

— Так, мы уходим, — сказал он, вернувшись к столику. — Собирайте еду и напитки.

— Что случилось? — спросила девочка. — Это потому что я плохо себя вела?

К ним подошёл официант.

— У вас всё нормально? — спросил он.

— Лучше не бывает. Вот деньги, что мы должны и чуть сверху. А теперь вы не могли бы принести большой пакет?

— Пакет?

— Да, пакет или коробку, что-нибудь такое. Побольше.

— Деда, что происходит? — девочка уже была готова расплакаться. Старик гладил её по голове и успокаивал: 

— Всё в порядке милая, всё в порядке.

— А как же пир? Мы ведь… даже ничего толком не попробовали…

Официант вернулся с большим чёрным пакетом. В таких выносят мусор. Не теряя времени, он покидал в пакет то, что могло пережить бегство и остаться в целости. Если повезёт.

— Так, теперь бегом к машине, — сказал он Старику. — Объясню по дороге. Только поспешите.

— За нами опять гонятся? — спросила девочка.

— Что ты, милая, — сказал Старик. — Всё хорошо. 

На лице Старика читался страх.

Вот и замечательно, вот и прекрасно, значит он поторопится и всё обойдётся.

Скоро они уже ехали по безлюдной улице. Он доставал из пакета остатки пира. Девочка сидела грустная, с неохотой поддевая вилкой блюдо от шеф-повара. Они заказали торт-мороженое, но его не успели принести.

— Почему она не носит перчатки? — спросил он Старика.

— Все двери открываю я, ей ни к чему…

— Пусть забинтует ладони. Из кемпера — ни шагу.

— Вы видели её?

— Как вас. Что за препараты вы использовали, чтобы сбить её со следа?

— Сильное снотворное. Мне выписал его знакомый врач.

— Таблетки остались? Рецепты?

Старик промолчал.

— Нестрашно. Завтра вы прогуляетесь по городу, зайдёте в пару аптек. Скажете, что у вас проблемы со сном, а рецепт вы потеряли. Где-нибудь должны продать. Потом мы с девочкой глотаем колёса, а вы везёте нас… куда сочтёте нужным.

Они припарковали кемпер, и он вышел немного прогуляться. Что, если у Старика не получится выпросить таблетки? Нужен запасной вариант. Он сходит в пару клубов, и может ему повезёт. Он покуривал травку, а ещё ему как-то раз предлагали ЛСД. Так что опыт есть.

Он таскался по улицам, смотрел на редких прохожих. Полчаса простоял в очереди в клуб. Там он приметил подозрительного типа, на которого теперь украдкой поглядывал. Кончилось тем, что подозрительный тип подошёл к нему и спросил, чего он на него пялится и нет ли у него каких-нибудь проблем. Он растерялся и не знал, что ответить. Пришлось извиниться и уйти.

Всюду ему мерещились переодетые полицейские, которые только того и ждали, чтобы он разжился дурью. Или хотя бы попытался разжиться. К тому же, он и сам толком не знал, что ищет.

Он зарулил в бар, попросил налить пива, а его попросили показать паспорт. За последние дни он разве что не поседел, но правила есть правила. Да и кем он себя вообразил? Лучше всего вернуться обратно в кемпер, вот только… Почему она появилась так рано?

Он собирался попытать счастья в очередном клубе, когда рядом притормозила тачка — мустанг. От грохота музыки можно было оглохнуть. Открылась дверца, после чего из салона то ли вышла, то ли вывалилась девица в коротком чёрном платье, и машина рванула с места. Дверцу захлопнули на ходу.

Он помог девушке встать на ноги.

— С вами всё в порядке? — спросил он. — Идти сможете?   

Вместо ответа она проорала кое-что водителю мустанга. Вряд ли он услышал. Она обняла его за шею, и они прошли так два квартала.

Девушка жила в крохотной квартирке, чуть больше кемпера. Едва они ввалились, девушка предложила выпить. Он отказался.

— Как тебя зовут, мой спаситель? — спросила она.

— Давай без имён.

— Ого, да я смотрю ты подкован в этом деле. Надеюсь, ты хотя бы не девственник? Впрочем, плевать. Значит так, минет только в презервативе, за анал платишь отдельно. Можно и без презерватива, но тогда у тебя денег не хватит. Я, конечно, сделаю скидку за помощь, но благотворительностью не занимаюсь.

— Я не по этой части, — сказал он.

— А что тебе надо?

— Что-нибудь убойное, чтобы закинуться, понимаешь?

— Я знаю людей, могу свести. За процент. Чего тебе мой птенчик, травки захотелось?

Тут она увидела револьвер. Молния ветровки расстегнулась, пока они шли по улице, а он ещё руки засунул в задние карманы, так что рукоятка револьвера была отлично видна.

— Что тебе нужно? Ты из полиции? Я не делала ничего противозаконного, просто…

— Я не из полиции, — сказал он. — Таких как я, туда не берут.

— Значит ты от ? Или ? Деньги скоро будут, обещаю, срок ещё не подошёл, так что скажи…

— Успокойся, Детка, я тебя не трону, — сказал он.

— Никакая я тебе не «детка». Меня зовут , ясно?

— Неважно. Я буду звать тебя Детка. У меня э-э-э небольшие проблемы с памятью, так что Детка неплохой вариант, поверь.

— Надеюсь, ты не из этих, больных на голову серийных убийц? 

— Нет. И я тебе хорошо заплачу, за это маленькое неудобство.

— Тогда что тебе нужно?

— Снотворное. Очень сильное. Чтобы вырубило на целый день. Никаких весёлых снов, никакого кайфа, сплошная чернота. Нужно три дозы. Одна для мужчины семидесяти лет, другая для девочки восьми, третья…

— Чего?

За стенкой раздался плач.

— Ну вот, проснулась.

Он только сейчас заметил ещё одну дверь. Нужно быть внимательнее. 

— У тебя есть ребёнок? — спросил он.

— А что, проститутки не имеют права заводить детей? 

Детская комната была похожа на чулан. И, скорее всего, когда-то им и была. 

Детка прижала малышку к груди и стала укачивать.

— Голодная, — сказала Детка. — Сейчас подогрею смесь.

— И что ты туда добавишь? Немного рома?

— Если я проститутка, это ещё не значит, что я плохая мать, — зло ответила Детка и занялась смесью.

— Если ты такая распрекрасная мамочка, кто же сидит с ребёнком, пока ты на работе? — спросил он.

— Обычно , но она заболела. Я плачу ей, всё нормально. Подзаработаю деньжат и свалю из этой сраной дыры.

— Именно это я тебе предлагаю.

— Что «это»? — спросила Детка, выдавив из бутылочки каплю молока на запястье — наверное, проверяла температуру.

— Подзаработать. — он вытащил из кошелька три купюры. — Считай, они твои. 

— Что надо делать?

— Я ведь уже говорил. Сильное снотворное, чтобы вырубиться на целый день, а то и на два. И не стать после этого овощем. Знаешь людей, которые могут достать такое?

— Если тебе надо ЛСД или хмурый, проблем никаких, но снотворное, — Детка шмыгнула носом. — Нужно подумать.

Детка накормила и переодела малютку, а после положила в кроватку, и долго укачивала.

— Знаю я одного типа, у него может быть, — наконец сказала Детка. — Но это через весь город переться, а автобусы уже не ходят.

— Вызовем такси.

— Хорошо, только я приведу себя в порядок.

Пока Детка красилась, он думал, какова вероятность, что его убьют сегодня ночью? Этот вопрос он задавал себе и в такси, которое пришлось ждать целый час, а ещё перед железной дверью, за которой скрылась Детка и куда ему вход был заказан.

А ещё он отдал Детке револьвер и теперь гадал насколько это глупый поступок по шкале от одного до миллиона. Ему нужны патроны, без них револьвер бесполезен, а Детка сказала, что не разбирается в этом. И попросила образец. Что б уж наверняка. И он ей его отдал. Сам. И накинул денег сверху. Возможно, из этого револьвера его и пристрелят. Пожалуй, в этом была какая-то извращённая справедливость. Расплата за идиотизм.

Он прождал час, решил, что его кинули и пора валить, когда дверь открылась и он увидел Детку. Макияж у неё был размазан.

— Как всё прошло? — спросил он.

— Нормально, дело сделано, правда, пришлось кое-кому отсосать.

— Давай товар.

— Пока не отвезёшь обратно, ничего не получишь. Меня дочь ждёт.

Они вернулись в тесную квартирку. Девочка в самом деле плакала и Детка пошла её успокаивать. Он сел на диван, так, чтобы видеть обе двери. В окна заглядывал рассвет. Он на секунду прикрыл глаза.

— Вставай, чёрт тебя дери, мне на работу пора!

Кажется, он снова проспал свой «Хогвартс», и сестра беспокоится, что его переведут в маглы. Он открыл глаза и увидел Детку.

— Сколько сейчас времени? — спросил он.

— Пять вечера. Ты уверен, что тебе нужно снотворное? Спишь, как убитый.

Он огляделся по сторонам. Вот чёрт! И надо было так вляпаться. Кошелёк был на месте, правда нескольких купюр не хватало.

— Нельзя провести ночь в моём доме и не заплатить, — сказала Детка. — Вот товар. — она бросила ему коробку с ампулами и бумажный пакет. — Инструкция внутри. Давай, двигай, не хочу, чтобы увидела тебя здесь.

Ему снилась девочка и Старик с перерезанным горлом.

В бумажном пакете был полностью заряженный револьвер. 

Он думал, что Старик и девочка бросили его. Старик купил таблетки, дал выпить девочке несколько штук и, как только она уснула, свалил куда подальше. Но когда он пришёл, кемпер был на месте.

— Почему так долго? — спросил Старик. — Мы ждали тебя весь день.

— Непредвиденные обстоятельства. Вы достали что-нибудь?

  — Нет.

— Быть не может. Ни в одной аптеке не обслужили такого обаятельного пожилого мужчину?

— Я не ходил по аптекам. Всё это время я был здесь, в кемпере.

— Ага, кажется, я нашёл причину проблемы. 

Старик расстегнул рубашку. На груди у него была язва, очертаниями напоминавшая замочную скважину.

— Теперь некому сесть за руль, — сказал Старик.

Так вот почему они не свалили.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — сказал он. — Вот снотворное и шприцы. 

Старик осмотрел коробку.

— Срок годности истёк, — сказал он.

— Всего на пару недель. Нестрашно.

— И кто нас повезёт?  

…Он сидел в гостиной, которая служила одновременно кухней и спальней для Детки и повторял в тысячный раз, что от неё требуется. 

— Отвези нас в доме на колёсах в другой город. Но мы не должны знать в какой именно.

— А вы сделаете по уколу и впадёте в спячку? — в тысячный раз уточнила Детка.

— Да.

— И я получу пятьдесят бумажек с портретом . Верится с трудом.

— Ты говорила, что хочешь подзаработать денег и убраться из города, так?

— Нет, я сказала: «убраться из этой сраной дыры», а не из города.

— Здесь дети, — сказал Старик. Он сидел на садовом стуле. Девочка лежала на полу и рисовала. — Можно не выражаться?

— Я называю вещи своими именами, только и всего. И ваша внучка тоже когда-нибудь станет взрослой. Может, стоит пораньше разрушить все иллюзии насчёт этого… 

— Хорошо, Детка, — мы поняли, — сказал он, прекрасно понимая, какое слово прозвучит следующим. — Давайте не будем отвлекаться от темы. Детка, ты берёшься за работу? 

— Ладно, забились, похер.

— Вот и славно.

— Только поедет с нами.

— У неё ещё и ребёнок есть? — спросил Старик.

— Раз уж я сваливаю из… этого замечательного места… 

— Спасибо, Детка.

— …иди нахер, то дочку заберу с собой. Это не обсуждается.

— Нас и так уже четверо, — сказал Старик. — Как мы все поместимся?

— Я в детстве жила в кемпере, с пятью братьями, матерью, и отцом. И ничего. Правда, уехать никуда было нельзя, кемпер был очень старый и стоял на одном месте так долго, что колеса в землю вросли.

— Спасибо, за это милое отступление от темы, а теперь продолжим. Полагаю, лучше выложить на стол все карты сразу, чтобы не возникло… недопонимания.

— Что это значит? — спросил Старик.

— Дело в том, — сказал он, — что Детка шлюха.

— Ты с ума сошёл? — спросил Старик. — Думаешь, ей можно доверять?

— Я проспал в её квартире одиннадцать часов, а она меня даже не ограбила.

— Я лишь взяла то, что мне причиталось.

— Вот видите, она лишь взяла то, что ей причиталось.

— Нельзя провести ночь в моей квартире и не заплатить.

— Нельзя провести ночь в её квартире и не заплатить.

— Именно, — подтвердила Детка. — Таковы правила.

— Я ей не верю, — сказал Старик.

— Послушайте, — сказал он Старику, когда они ненадолго вышли на улицу, оставив девочку с Деткой. — У нас нет выбора. Поздно искать нового водителя. Вы ведь не хотите, чтобы с вашей внучкой что-то случилось?

— Те люди, с которыми ты… разобрался им была нужна моя внучка потому что у неё есть язва. Дети с язвами очень ценятся, и я боюсь, как бы за нами снова не пришли.

— Детка про такое не знает. Знала бы, уже сдала. 

— Деньги вперёд, — сказала Детка, — когда они вернулись.

— Нет. — сказал он.

— Ещё как «да». Иначе я отказываюсь участвовать в этом…

— Детка, — напомнил он.

— Я собиралась сказать в «балагане». Балагане! Ясно тебе?

— Понимаешь, Детка, мы рискуем больше. Когда мы отрубимся, то окажемся целиком в твоей власти. И что если, заметь я сказал «если», ты решишь забрать деньги и просто свалить? Кроме того, деньги надёжно спрятаны и доставать их я лишний раз не хочу. 

— В задницу что ли запихнул?

— Неважно. И вот ещё. С этой минуты мы неразлучная семья. Никто никуда не уходит, никто никуда не звонит. Ясно?

Вопрос был адресован Детке.

— Но мне нужно… — начала Детка.

— Нет. Мы сваливаем немедленно. Доберёмся до кемпера, уколемся и в путь. Кстати, забыл спросить, у тебя есть права? Ты умеешь водить машину?

— Конечно, умею, — ответила Детка. — Но…

— Несколько часов спустя мы расстанемся, и каждый пойдёт своей дорогой.

— А почему у вас троих ладони забинтованы? — спросила вдруг Детка. — Вы что, вместе бензопилу ремонтировали?

— Это чтобы меньше привлекать внимание, — сказала девочка, не отрываясь от рисунка.

Едва оказавшись в кемпере, Детка заявила, что место слишком унылое, но у неё есть пара идей, как здесь всё обустроить.

— Не надо здесь ничего трогать, — сказал Старик. — Увези нас отсюда и только.

Он изучил инструкцию. Рассчитал сколько препарата нужно на килограмм веса. Он не знал, за кого больше беспокоиться, за девочку или Старика. Была целая бумажная простыня, на которой расписывались побочные действия.

И Детка, славная шлюшка Детка, какие мысли крутятся в твоей хорошенькой головке?

Он очнулся и открыл глаза. Огляделся. Понял, что всё прошло удачно. Во всяком случае он не в подвале и не пристёгнут наручниками к батарее. Проверил на месте ли револьвер и бумажник. Всё было в целости и сохранности. Только тело плохо слушалось и во рту пересохло. Он едва сумел выбраться из гамака. 

Девочка и Старик ещё не встали. Он убедился, что с ними всё в порядке и вышел из кемпера на свежий воздух. Вокруг, куда ни глянь, стояли домики на колёсах. Люди готовили на кострах еду, бегали дети. Какой-то мужчина в футболке и шортах помахал ему. Он помахал в ответ.

Скоро объявилась и Детка.

— Наконец-то проснулся, — сказала она. — На руках у Детки была малютка . — Давай деньги и разбежимся.

— Вот, держи, здесь немного, но на первое время хватит.

— А остальное?

— Боюсь, с этим ничего не получится. Видишь ли, у нас нет денег. Вернее, нет денег, которые мы тебе обещали. А те что остались, нам самим пригодятся.

— Вы кидаете меня? 

— Именно так.

— Поверить не могу! И что мне теперь делать? Я одна в чужом городе, да ещё с маленьким ребёнком на руках!

— Это твои проблемы.

— Что? Тогда я звоню в полицию. Вы какие-то странные, что-нибудь да натворили.

— Думаю, и на тебе немало грехов. Во всяком случае из таких, за которые лишают родительских прав. У тебя заберут ребёнка и больше ты его не увидишь. Хочешь рискнуть? 

Из кемпера, слегка покачиваясь, выбрался Старик.

— Ублюдки! — крикнула Детка. — Что б вы сдохли!

Проснулась и расплакалась девочка. Детка стала её успокаивать и одновременно крыть его последними словами. Обитатели других кемперов делали вид, будто ничего не происходит.

— Сваливаем, — сказал он Старику.

— ещё не проснулась.

— Поведёт не она.

Скоро они уже были на шоссе. Теперь они ехали не останавливаясь. Днём машину вёл Старик, ночью — он. Ещё дважды они проворачивали схему с шахматами. В последний раз попался очень сильный игрок и они едва не остались без гроша. 

Теперь денег было достаточно, чтобы Старик и девочка протянули ещё какое-то время, когда он уйдёт.

Иногда Старик бросал на него странные взгляды и будто хотел о чём-то попросить. Он знал, о чём. Старик хотел, чтобы он остался. Так для девочки будет безопаснее. Только он не собирался прятаться. У него была другая цель.

Он уже обзавёлся рюкзаком со всем необходимым. Когда подошла его остановка и было пора выходить, Старик так и не нашёл в себе силы сказать хоть слово.

Час спустя он постучал в дверь выкрашенную в бледно-зелёный цвет. Это был частный дом, с небольшим огородом, небогатым на грядки. Ему открыл худощавый старик, тот самый, который заработал инсульт в тридцать четыре. На вид он был крепким. 

Он начал рассказывать про дом на Кленовой улице, про Инцидент, и запертую в комнате девочку. Против ожиданий его не выгнали и даже пустили в квартиру.

Они сели за стол, и старик сцепил пальцы на затылке.

— Итак, Инцидент, — сказал он. — Давно им никто не интересовался. Мы организовали спиритическое Общество шутки ради, хотели подурачить народ и немного заработать. Нас было четверо. , , и — ему было уже за сорок и, кажется, он единственный из всех нас верил в эту паранормальную чушь.

Мы работали так: останавливались на ночь в доме, где по слухам обитали привидения, валяли дурака, а после выпускали спиритический «Вестник» с историями придуманными на ходу. Мы обрели некоторую популярность, в основном скандального свойства, про нас писали газеты, журналы, да и «Вестник» хорошо раскупался. 

Исчерпав множество тем, мы наткнулись на историю девочки, которая исчезла в собственном доме. В доме на Кленовой улице. Если бы я тогда отнёсся к этой истории чуть серьёзнее, возможно удалось бы вырваться на волю. Где был этот расторопный и, дотошный корреспондент раньше? С вашего позволения я выпью воды. Принести вам?

— Нет, спасибо.

Скоро старик вернулся с кружкой, у которой был отбит один край и графином воды.

— не хотела нас пускать, и это лишь усиливало ажиотаж. В конечном счёте ей пришлось уступить, и мы попали в дом. Стали заниматься всякой ерундой, чертить пентаграммы и жечь свечи. Разумеется, дух мёртвой девочки не явился нам и в страшных снах. Но на третий день кое-что случилось. В доме на Кленовой улице на одну дверь стало больше. первым заметил это. Мы произвели всяческие замеры и убедились, что разместиться новой комнате было негде. И всё же она была.

Мы долго не решались открыть дверь. Не знаю почему.

Старик надолго замолчал. 

Когда мы нашли в себе силы сделать это, мы увидели нашу «лабораторию». Место, где мы хранили «артефакты», взятые в других домах с тёмным прошлым. Мы было решили, что это и есть наша лаборатория и всё же было в ней что-то неправильное. На это нельзя было указать пальцем, но каждый из нас это почувствовал.

Затем мы провели Эксперимент № 1. Пожалуй, единственный, хоть чего-то стоящий. В комнату вызвался войти наш старший товарищ, профессор, потерявший доверие коллег и студентов, из прагматика превратившийся в мистика. Он пробыл в комнате ровно тридцать семь секунд и взял Образец № 1. Первый и последний. Карандаш. Обычный карандаш жёлтого цвета. После чего благополучно покинул комнату.

Потом комната исчезла. Никто не заметил, как это произошло.

Старик налил в кружку воды и сделал несколько глотков.

— Для нас это был настоящий прорыв, но радости мы почему-то не испытали. Мне показалось, что мы вторглись на чужую территорию, да ещё без приглашения. И нам были совсем не рады.

Когда мы прибыли в «лабораторию», то обнаружили жёлтый карандаш, который и не думал никуда исчезать. Теперь у нас было два жёлтых карандаша. В них не было ничего примечательного за исключением одной вещи.

— И что с ними было не так?

— Они были одинаковыми. Благодаря старым связям у нас было нужное оборудование.  Но сколько бы мы ни изучали эти карандаши мы не видели между ними никакой разницы. И неважно насколько мощным был микроскоп. Конечно, мы захотели поделиться находкой с учёным сообществом, но зная нашу репутацию, с нами никто не хотел связываться.

— Что стало с образцами? 

— Один до сих пор хранится у меня. А другой… она забрала себе. Кажется, стать знаменитой в её планы не входило. И вот ещё что. Я понятия не имею, какой из карандашей хранится у меня. Тот, из нашей лаборатории или это Образец № 1. 

Я держу его в дальней комнате как экспонат в музее, но за сорок лет никто кроме вас им не заинтересовался. А еще я знаю, что никогда не прикоснусь к нему. Иногда я подумываю уничтожить его, но не хватает духу. Кто знает, что тогда произойдёт?

— А тот профессор, который побывал в комнате, что случилось с ним?

— Он умер, дожив до шестидесяти. Рак желудка. Правда, его пыталась убить жена. На допросе она заявила — то, что вышло из комнаты уже не было человеком, с которым она прожила двадцать лет. 

После Инцидента на Кленовой мы перестали играть в спиритические игры. Как видите, я избавился от всех межкомнатных дверей, включая те, что вели в ванную и в туалет. 

— И что же это по-вашему было?

— Я долго ломал голову и пришел к одному выводу, который может показаться нелепым. Во всяком случае — поначалу.

— Так что это было?

— Шутка. На доступном ей уровне.

Прощаясь сказал:

— Как знать, что на самом деле находится за дверью. Любой. Разве можно быть уверенным, что привычная обстановка не появляется за долю секунды? Насколько хорошо мы знаем свой дом?  

А ещё мы так и не решились завести детей. Никто из нас.

Он вышел от совершенно опустошённый, был сбит с толку и понятия не имел, что делать.

Он бесцельно бродил по городу, пока не решился воспользоваться картой с убежищами, которую бережно хранила его память. Шестнадцатое находилось совсем рядом. Будет нелишним наведаться и узнать, как дела у Девочки-С-Фляжкой и остальных. С Манекеноголовым наверняка будут проблемы, но пойти больше некуда, он растерял все ниточки. Вернуться домой —признать поражение. Тогда ни сестру, ни Герцога с Кроликом он больше не увидит.  

На этот раз убежище стояло под мостом в мёртвой деревушке. Всё тот же красный дом с печной трубой и без единой двери или окна. Флюгер и табличка: ул. Зелёная 16. Он вскарабкался на крышу. Включил фонарик и заглянул в дымоход. Несколько скоб погнуто, одна вырвана с мясом. Потребовались бы нечеловеческие усилия, чтобы сделать это. Стоит ли спускаться или лучше свалить пока не поздно?

Он крикнул в трубу:

— Есть кто-нибудь? 

Но никто не откликнулся. Подумав он решил спуститься. Нужно узнать, что здесь произошло. Немного возни и он выбрался из каминного портала. Тотчас достал револьвер, как будто он мог его защитить. Включил фонарик и осмотрелся. В убежище был жуткий погром, ширмы разорваны в клочья.

Он поводил лучом фонарика по стенам. Никаких дверей. Потом осмотрел цепь, на которой должно быть сидел тот восьмилетний паренёк, которого привёз Ублюдок-Из-Коробки. Ошейник разорван. Он не представлял, кто был на такое способен. Лучше отсюда убраться. Ни на полу, ни на стенах крови не было. Он не знал, хорошо это или плохо.

Теперь семнадцатое. Вряд ли дети ещё там. Человек уровня Манекеноголового может построить сколько угодно таких домиков. Придумать что-нибудь с канализацией и всем прочим. Совсем как Ветхая Леди с её каминами.

До семнадцатого путь был неблизкий. Радовало одно — она его потеряла. Ночные кошмары кончились, а язва не доставляла никаких хлопот, словно её и не было.

Убежище номер семнадцать располагалось близ озера. Табличка на въезде извещала: «Частная собственность. Въезд запрещён». Он перелез через забор и теперь шёл, прячась в густой траве. Он увидел дом — с окнами и распахнутой настежь дверью. Наверно здесь жили люди, которые приглядывали за убежищем. А вот и оно, неподалёку от старого причала.

Всё также осторожничая, он приблизился к ярко-красному домику. Краска была совсем свежей. Пока лез на крышу, всё ждал сердитого окрика, а может и предупредительного выстрела в воздух. Или в спину.

Он заглянул в трубу. Скобы оказались на месте и, кажется, были даже натёрты до блеска. Он стал спускаться и скоро выбрался из камина. 

Первым он увидел Поганку (надо бы придумать ему прозвище получше), затем Девочка-С-Фляжкой и Девочка-С-Фантиками повисли у него на шее. Улитка тоже была здесь — во всяком случае ящик имелся. Скоро и она выбралась из своей скорлупы, и присоединилась к объятьям, а Поганка, хоть обниматься и не полез, зато пробурчал нечто одобрительное. 

Пятая кровать оказалась пустой, аккуратно застеленная и с цепью что свернулась кольцами на подушке. Порядки, видать, остались прежними.

Он тоже соскучился по детям. Но оставят ли его в убежище теперь, после бегства и анонимки. Человек-С-Лицом-Манекена был добр к нему, но чего стоила эта доброта? Металлической цепи и отвлекающего хода? 

А ещё ему не давали покоя две ширмы у дальней стены. Детям нужно больше места?

Он просидел с детьми до вечера, играя в настолки и потягивая колу. 

Потом завёл осторожный разговор о Человеке-С-Лицом-Манекена. О том, когда они в последний раз виделись и когда увидятся впредь.

— В четверг, — сказала Девочка-С-Фляжкой.

Это завтра. Он не планировал надолго оставаться в Убежище. Но разговор с Человеком-С-Лицом-Манекена мог принести свои плоды. К тому же у него был револьвер и так просто сдаваться он не собирался.

— А кто живёт в доме рядом?

— Кто его знает, — лукаво ответила Девочка-С-Фляжкой. — А ты как сюда попал?

— Отыскал вас по карте, — сказал он, думая, что врать Манекеноголовому. И не лучше ли сбежать, пока цел?

И эти ширмы. Они там неспроста.

— А ты останешься с нами? — спросила Улитка.

— Разумеется, — сказал он, оглядываясь на зев камина.

— В прошлый раз ты тоже так говорил. А потом обманул.

— Ничего, — сказала Девочка-С-Фляжкой. — Теперь всё будет по-другому.

Осторожные шаги на крыше и возня в трубе. Наверху кто-то был. Может это Ветхая Леди карабкалась по скобам с крысой в зубах?

Повязка на шее Девочки-С-Фляжкой. У неё была язва на плече, он прекрасно это помнил. Как же так получилось?

— Мне нужно наверх, — сказал он. — Забыл кое-что.

— И что же? — спросил Поганка.

— Так, пустяк, мелочь.

— Так мелочь или пустяк?

— Может заберёшь после Обхода? — предложила Девочка-С-Фляжкой.

Он не смог найти причину отказаться. Дети потушили свет, зажгли керосиновую лампу и принялись считать двери. Они обзавелись считалкой:

Прежде чем спать, ты двери сочти,

Хоть девять, хоть восемь, хоть тридцать их три.

Запомни науку дитя наперед:

Выжить поможет простой устный счет.

Пустых молитв не произноси — их шёпот, как зов в темноте.

Хоть раз позабудешь науку мою, и быть непременно беде.

О, сколько напастей, тревог и невзгод, удастся тебе избежать.

Но только дружок, если ты… Прекрасно умеешь считать!

Он считал двери, которых нет. Только теперь всё было не так. В Доме-Без-Дверей дверь имелась. Белая, с круглой стеклянной ручкой. Её скрывали две ширмы.

Черное и красное выглянуло из-под длинных рукавов Улитки — она расчёсывала болячки. Пожалуй, никакое это не убежище, а самая, что ни на есть кормушка. 

— Хватит ломать комедию, — сказал Поганка. — Он догадался.

Поганка включил свет. Вновь шорох в камине, и он отчётливо услышал, как некто спускается по лестнице. Ещё немного и он увидел человека в маске кролика со сломанным ухом. Следом из каминного портала вылез ещё один. Этот лица не скрывал, впрочем, видел он его всё равно впервые. У каждого бейсбольная бита.

Тревожная кнопка. Здесь наверняка есть тревожная кнопка. Поганка или Девочка-С-Фляжкой нажали её. А может это была Улитка. Как знать?

— Не думал, что ты настолько глуп, что вернёшься, — сказал кролик. Он тотчас узнал этот голос. Вне всяких сомнений он принадлежал Ублюдку-Из-Коробки.

— У тебя есть язва и я мог бы продать тебя на Остров Святого , но между нами произошло кое-что личное. Это ведь ты наябедничал полиции и сообщил о ребёнке в багажнике. Мне стоило больших трудов замять это дело.

Поэтому перед тем, как ты отправишься на Остров, побываешь на одной вечеринке. Или на двух. Или на трёх. Или пока я не скажу: «хватит». А знаешь, что делают там с такими как ты?

— Эй, сказал Поганка. — Он наш.

Пожалуй, надо закругляться.

Он достал револьвер и выстрелил напарнику Ублюдка-Из-Коробки в ногу. Это чтобы ни у кого не осталось иллюзий. От выстрела все оглохли — кормушка была слишком тесной. 

Потом навёл револьвер на Ублюдка-Из-Коробки и тот бросил биту. Он, наверное, говорил что-то, но разобрать ничего было нельзя. Может, оно и к лучшему.

Он скомандовал Ублюдку-Из-Коробки отойти от камина — качнул револьвером в сторону детей. Тот подчинился, но весьма неохотно. 

Он не хотел смотреть на то, что будет дальше, и направился к камину, держа револьвер наготове. Но кое-что он увидел — как Поганка прыгнул на Ублюдка-Из-Коробки, сорвал маску и впился зубами в щёку, вырвав приличный кусок.

— Пора считать двери! — кричала Девочка-С-Фантиками. — Пора считать двери!

Он сидел на крыше и ждал, когда крики смолкнут. И не вылезет ли кто-нибудь из трубы.

Он уже собирался сваливать, когда скорчился от боли. На животе и груди проступали язвы. Он чувствовал, как кожа лопается и метки начинают исходить гноем. И зуд. Кошмарный, сводящий с ума зуд. Он начал ногтями скрести язвы через футболку, но стало только хуже.

Он чувствовал, что задыхается. А потом всё прошло. Язвы перестали болеть. Даже та, на предплечье, вела себя подозрительно тихо. Судя по всему, теперь их у него семь. Это значит, что сегодня она забрала каждого кто был в кормушке.

Человек-С-Лицом-Манекена привозил в «убежища» детей, когда подходил срок для новой жертвы. Больше этого не будет.

Он выбрал подходящую скамейку в парке, только уснуть не получилось. Он всё думал, о том, что сделал.

Утром он отправился в газетный киоск. Он купил газету, в которой работал Пройдоха. Нужно было узнать, печатают ли ещё рисунок с дверью. 

Рисунок публиковали, но текст был совсем другим. Некто откликнулся на объявление и был готов встретиться с его автором. Значит, уловка сработала. Он, разумеется, не стал звонить по указанному в объявлении номеру. Лучше встретиться с Пройдохой лично.

Но для этого требовалось преодолеть немалое расстояние. У него оставались кое-какие деньги, только на обратную дорогу их не хватит. Он снова отправился к ближайшей заправке, но сперва обзавёлся картонкой, на которой написал, что он немой и ему требуется попасть в такой-то город, совсем как в прошлый раз. Тогда от картонки не было никакого проку, но может теперь ему повезёт.

Заправка была куда больше и его подобрали почти сразу. Семейная пара. Потом был водитель грузовика, который очень хотел поболтать и постоянно забывал, что едет с немым. 

Попалась пожилая женщина за рулём видавшего виды «Жука», на крыше которого стояло немыслимое количество коробок и чемоданов. Коробки и всё прочее было привязано ремнями. Всю дорогу до следующей заправки они ползли со скоростью сорок километров в час.

Потом была ещё одна семейная пара на фургоне и старик на вольво. Теперь его охотнее брали на борт, и он понятия не имел почему. Одну ночь он провёл в хостеле, другую на заднем сиденье пикапа, накрывшись одеялами из оленьих шкур. Иногда он жалел, что «немой» и не может перекинуться с водителем парой фраз. 

Потом был мужчина, что путешествовал с грустным лабрадором по кличке Батч. 

Он не видел тревожных снов. Видимо она занялась кем-то другим. 

На очередной заправке удача дала сбой. Волшебство картонки исчезло, никто не хотел с ним связываться. Он выбросил картонку в мусорный бак и отправился выпить кофе. За угловым столиком сидела девушка в зелёной бейсболке. Пять минут назад он едва не сбил её с ног, выходя из туалета. Она махнула рукой, мол, присаживайся. Он был уверен, что от него разит потом, но девушку в зелёной бейсболке это ничуть не смущало. 

Она водила красный мини. Сказала, что остановилась заправиться и что живёт неподалёку. А ещё ненавидит готовить и потому часто ест фаст-фуд. Они немного поболтали, а потом девушка предложила переночевать у неё, а завтра она подбросит его до города, потому как и сама туда собиралась. 

Он мечтал вымыться, обработать язвы и, как следует выспаться в нормальной постели. Наверное, девушка пожалела его. Сразу видно, что он автостопщик. Вряд ли она хотела с ним переспать, хотя, кто его знает? В любом случае, ей следовало быть осторожнее и не приглашать в квартиру кого попало.

Он выпил ещё чашку кофе, и они направились к красному мини. Девушка жила в большом загородном доме. Они зашли в комнату, не включая света. Едва за ними закрылась дверь, девушка обняла его и поцеловала.   

Вот чёрт, подумал он. Если она увидит язвы, обалдеет. Сутки будет в ванной с кислотой отмокать, лишь бы не заразиться подобной дрянью. Свет она включать не стала, а вот футболку уже сняла. Сейчас она проведёт рукой по груди и животу и всё кончится. Она обязательно включит свет, чтобы посмотреть, в какой такой липкой гадости перепачкана её ладонь.

Вместо этого Зелёная Кепка стала снимать с него джинсы; толкнула на стул, надо сказать, весьма жёсткий. Завела руки за спину и на его запястьях сомкнулись наручники. Потом опустилась на колени и проделала то же самое с ногами. 

Он ждал, что она снимет с него трусы и наконец займётся делом. Надо было сходить в душ. Странно, что она этого не предложила. На этом странности не кончились. Девушка включила свет. Он думал, она спросит, что это за язвы у него на груди и животе и может быть даже упадёт в обморок, но вместо этого Зелёная Кепка принялась доставать из спортивной сумки инструменты. Дрель, ножовку и ножницы по металлу, нож для резки картона и плоскогубцы.

Он понял, что дела плохи. Комната без единого окна; он надёжно прикован к металлическому стулу наручниками. Стул привинчен к полу, пол заслан плёнкой. Он совсем забыл, что опасаться стоит не только дверей, но и их хозяев.

— Взгляни на меня, — сказал он. — Я болен. У меня язвы по всему телу. Хочешь себе такие же?

Зелёная Кепка закатала рукав и продемонстрировала забинтованное предплечье.

— Меня ты этим не удивишь, — сказала она.

Видимо, это месть за Коллекционера и остальных. Он постарался взять себя в руки.

— Итак, — сказала Зелёная Кепка. — Сам всё расскажешь или раздробить тебе молотком колено? 

— Расскажу, что?

— Имена таких же сволочей, как ты.

— Думаю, с этим ничего не выйдет.

— Все так поначалу говорят, — сказала Зелёная Кепка и взяла молоток. — Знаешь, я передумала. Начну-ка я с пальцев на ногах и постепенно буду подниматься. От боли ты можешь упасть в обморок. Но обещаю: я обязательно приведу тебя в чувство.  

— Я не могу назвать ни одного имени или фамилии включая свои собственные. У меня редкое психическое расстройство: феноменальная память на всё, кроме имён. Мозг — это…

— Заткнись. Чего мне только не плели. Заворачивали истории покруче твоей. Но я всегда добивалась своего.

— Проверь меня. Напиши на листке ряд чисел. Я посмотрю на листок пару секунд, а потом назову их все, в том же самом порядке.

Кепка задумалась. Потом сказала:

— Если соврал — пожалеешь.

Она вырвала из блокнота листок, взяла ручку и принялась писать.

— Смотри.

Чёрт, ну и почерк. Как тут можно что-то разобрать?

— Две секунды прошли. Удиви меня.

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя ужасный почерк?

Зелёная Кепка взяла молоток.

— 0293847475647373828273737486970808978674354243556867. Правильно?

— Кое-где ошибся, но почерк у меня и впрямь хреновый. Всё равно впечатляет. Это врождённое или ты скормил ей особенного ребёнка?

— С чего ты решила, что я отдавал ей детей?

— У тебя семь язв. Это на шесть больше, чем может себе позволить нормальный человек. То, что ты, и тебе подобные делают с детьми это… это хуже всего!

— Язву можно получить другим путём. Достаточно отдать ей человека, которого она отметила. Ты что, не знала?

— Значит, ты засовывал туда уродов, которые скармливали этой твари детей?  

— Именно так. Глянь на мою шею.

На шею он повесил крепкую цепочку с ключами и носил, словно они были трофеями, зубами хищных зверей.

Зелёная Кепка сняла цепочку.

— Не расскажешь подробнее? — спросила она.

— Один из «Дома 1000» дверей», другой из «Музея дверей», третий от комнаты в доме на Кленовой улице, четвёртый нашёл в квартире, в которой не было ни одной двери.

— Это всё сделал ты? В одиночку? Но ключей меньше, чем язв.

— Она появляется то здесь, то там. Я неделю прожил в «Доме 1000» дверей, тогда близился день кормёжки, и Ветхая Леди заперла меня в гостинице-лабиринте.

— Ты сказал, «Ветхая Леди»?

— Да, хозяйка гостиницы. Я не запоминаю имён, но могу давать людям прозвища, правда, это получается не всегда и помимо моей воли.

А ещё он никак не может забыть три имени, но об этом Зелёной Кепке знать не стоит.

— Как ты прозвал меня?

— Зелёная Кепка.

— Забавно. Кажется, я читала про тебя в газете. Чёрт, мне бы твою память. Ты упомянул Кленовую улицу. В газетах писали, что мать держала дочь взаперти несколько лет, но…

— Да, всё так. Я думал, что та женщина, я зову её Паучиха, как-то связана с похищениями, но ошибся. — Про Инцидент он тоже решил не упоминать. — На Кленовой она не появлялась.

— Всё так, я тебя проверяла. Значит, это ты всё разведал? А лощёный репортёр-выскочка забрал лавры себе?

— Он хороший, он мне помогал. А взамен я помогал ему. 

— Дальше. 

— Ещё двое — Ублюдок-Из-Коробки и его напарник. 

— Ублюдок-Из-Коробки? 

— Он крал детей для секс-вечеринок. Некоторых, с меткой, продавал людям, вроде тех, что сидели на этом стуле до меня.

— А что скажешь о «Музее дверей»?

— Она была там, когда я пришёл. Узнал о музее от одного бродяги. Там было двое — Коллекционер и рыжеволосая девица. Вместо ребёнка она забрала эту парочку.

— Тут ты меня опередил. Я вокруг музея долго круги нарезала, готовилась. Только сперва нужно было расспросить их, имена, места кормёжки. Зачем торопиться?

— Об этом я не подумал.

— А с чего ты полез в это дело?

— Она забрала мою сестру.

— Может статься, мы из одного клуба. Итак, двое в музее, «Ветхая Леди», Ублюдок-Из-коробки, его напарник и… а кто шестой?

— Шестой?

— Ветхая Леди, двое из музея, этот твой ублюдок с приятелем… должен быть кто-то ещё. У тебя ведь шесть язв, верно?

Тут он просчитался. И так глупо. Рассказать ей про детей? Пожалуй, лучше не стоит — не поверит. Нужно было приплести ещё кого-нибудь. Запудрить ей мозги.

— Эй, ты чего молчишь? Ты же говорил у тебя феноменальная память. — Зеленая Кепка рассматривала ключи на цепочке. — Да и как такое можно забыть? 

— «Санрайз», четырнадцать, — сказал он. 

Это было выгравировано на ключе, что держала Зелёная Кепка и он по сей день понятия не имел, что это значит.

— Да, они считают, что, едва завидев эти дурацкие ключи, к ним кинется толпа народа, — сказала Зелёная Кепка. — Про четырнадцатый номер гостиницы «Санрайз» мне ничего неизвестно. Может, ты просто останавливался там и прихватил ключ на память? Придётся съездить на место и посмотреть, что и как. Это недалеко, за час управлюсь.

Едва за Зелёной Кепкой закрылась дверь, он попытался освободиться. Сломать наручники не получалось, врывать руку из стального кольца тоже. Раскачивать стул было бесполезно, но он и это попробовал. Сейчас Зелёная Кепка подойдёт к стойке регистрации и узнает, что ключ от четырнадцатого номера был потерян, а вернее — украден. Тем мужчиной, что искал дочек. Наверное, он часто ночевал в отелях и переезжал с места на место.

Зелёную Кепку поблагодарят, за то, что вернула ключ, после чего она отправится сюда, чтобы вытрясти из него всё с помощью дрели и прочих инструментов.

Он прочёл в одном журнале, что можно сломать большой палец и так освободиться, только у него ничего не вышло. Запястья были изрезаны и сочились кровью, но это было неважно, потому что скоро сочиться кровью он будет весь.

Открылась дверь и в комнату вошла девушка в зелёной кепке. Он не слышал, как хлопнула входная дверь. Наверное, в этой комнате хорошая звукоизоляция. Кричать и звать на помощь бессмысленно. Интересно, сколько людей до него сидели на этом стуле?

Зелёная Кепка взялась за дрель и решительно направилась к нему. Приставила к ноге и…

— Всё верно. Ты не солгал. Но остался один вопрос. Четырнадцатый номер в гостинице «Санрайз» двухместный. И по записям, которые удалось найти, ясно, что в номере жили двое. На ресепшене это подтвердили. Так где ещё одна язва? 

  — Угадай, — сказал он. 

Слово само слетело с языка. Нужно срочно что-то придумать. Что угодно, иначе…

— Ты хочешь сказать, метка на твоей заднице? В первый раз о таком слышу.

— Значит, если ты никогда не видела язву в форме замочной скважины у парня на заднице, такого и быть не может, и следует запытать меня до смерти?

— Ладно, я сниму с тебя трусы.

— И что дальше? Я сижу на ней.

— Вот блин, — сказала Зелёная Кепка. — А раньше почему не сказал?

— Ты не спрашивала. Кроме того, она расположена в таком месте…

— Ладно, ладно, я всё поняла. Чёрт с тобой. В любом случае ты не похож на парня, который способен сотворить такое. Особенно если это ребёнок. Я освобожу тебя.

Зелёная Кепка стала возиться с наручниками, что сковывали запястья.

— А почему тут кровь? Ты хотел вырваться?

Она обошла стул и вновь посмотрела на него.

— Зачем ты пытался освободиться? Если тебе нечего скрывать, нет нужды бояться.

Что же ей такого сказать, чтобы она наконец отвязалась и сняла наручники? Что она могла попасть в аварию или её саму могли похитить, а он бы медленно умирал на этом чёртовом стуле, на котором извивались от боли ублюдки, которые заслужили кару пострашнее?

— Не люблю чувствовать себя беспомощным. — сказал он.

— Да, пожалуй, ты прав. Сама такая. — Зелёная Кепка снова взялась снимать наручники. — Знаешь, скажи ты, что боялся за меня, что я не доеду, попаду в аварию или ещё что, я бы резала тебя несколько дней. Я бы сразу поняла, что ты лжёшь. — Зелёная Кепка обошла стул и принялась снимать браслеты с ног. — Извини, что я…

Зелёная Кепка не договорила: он ударил её по затылку, и девушка упала. Он посадил Зелёную Кепку на стул, после чего приковал тем же образом, что и она его. Оделся и стал ждать, когда Кепка придёт в себя.

Когда Зелёная Кепка очнулась, она быстро смекнула, что произошло — смена ролей, охотник и жертва поменялись местами.

Кепка не расплакалась, а смотрела на него волком. Это ему понравилось. Ничего, посмотрим, как ты взглянешь, когда мы познакомимся поближе. 

— Я отдал ей четырёх детей вместе с ещё двумя ублюдками, один из коробки, другой без. Не стану объяснять, как так вышло, всё равно не поверишь. Ветхую Леди я сжёг вместе с гостиницей. В «Музее дверей» я тоже побывал. Убил Коллекционера и его рыжую подружку. Коллекционеру выстрелил в голову, а вот с девкой пришлось повозиться. 

Остальное можно в расчёт не брать. Да, я тот ещё ублюдок, но знаешь, я собираюсь всё закончить. И остаться с чистыми руками не получится. Так что скажи мне, что случилось в четырнадцатом номере гостиницы «Санрайз» и я сниму браслеты. 

В волчьем взгляде сверкнула надежда.

— Номер снят на год вперёд, — сказала Зелёная Кепка. — Там жили и — семейная пара. Их номер не обслуживали, как прочие. К примеру, не проводилась уборка и всё такое Условия были обговорены заранее. Ничем противозаконным в номере и не занимались. Я нашла множество заметок о пропавших детях и часть дневника. писал, что отдал двух девочек, чтобы вернуть дочерей и что у него ничего не вышло. Как я поняла из дневника, женщина тоже замешана в похищениях. Они наведывались регулярно, но полгода назад пропали. Это всё, что мне известно.

Он подумал о разгромленной квартире, револьвере под подушкой. Бесплодных поисках, которые привели в дом 1000 дверей. 

Что-то подсказывало с он больше не увидится.

— Как ты вышла на меня?

— Лучше прячь язвы. Твоя футболка пропитана гноем, а у него есть свой запах, особый такой. Ни с чем не перепутаешь.

— Теперь вот как мы поступим, Зелёная Кепка. Поскольку взгляды о морали и нравственности у нас расходятся, наручники я с тебя не сниму. И не надо так смотреть. Но ключ оставлю. И когда свалю подальше, скажу, где тебя можно найти. Легенду придумай сама, время у тебя есть. Надеюсь, больше не встретимся. И нечего меня выслеживать — убью.

Он снял номер в гостинице. Принял душ, обработал язвы, купил в магазинчике неподалёку чистую футболку, джинсы и кроссовки. В других — садовые перчатки, складной нож, часы и кофе в зёрнах. Деньги, что он «одолжил» у Зелёной кепки кончились. 

Он собирался взглянуть на новый кабинет Пройдохи, но тот сидел на своём обычном месте, отделённый от коллег перегородками, которые одни называли «открытым офисным пространством», а Пройдоха — «коровником».

Он хотел пошутить, как-нибудь зацепить Пройдоху, мол, чего вернулся обратно в стойло, когда заметил, насколько хреново тот выглядит. На руках перчатки, тонкие и наверняка очень модные, только градусник всю неделю не опускался ниже тридцати по Цельсию. 

Он же просил его не лезть в эту историю, но Пройдохе всегда мало. Пройдоха обрадовался, увидев его, во всяком случае, сделал вид.

— Наконец-то, — сказал он. — Думал, не придёшь уже. Что тебе удалось раскопать?

— Кошмары замучили? Попробуй водку со снотворным, первое время помогает.

— Я вторую неделю не сплю. Отказался от личного кабинета, на меня до сих пор как на идиота смотрят. Но там ведь дверь, понимаешь? Дверь!

— Не так громко. Давай адрес, мало времени. 

— Сейчас, сейчас, где же он?

Интересно, если Пройдоха узнает, что, скормив ребёнка можно получить отсрочку, он сделает это?

— Вот адрес и телефон. Лучше приходи вечером, когда сын дома, он бухгалтер… кажется. Старик тебе дверь не откроет — глуховат, да и… вообще. 

Посмотри.

Он и так знал, что собирается показать Пройдоха. Тот закатал рукав белоснежной рубашки. И сказал:

— Я был у нескольких врачей, мне выписали гору рецептов, но ничего не помогает, изнутри постоянно что-то сочится. И разве гной бывает чёрным? 

— Постарайся не расчёсывать, будет только хуже.

— И это весь твой совет?! Если так и дальше пойдёт я из окна выпрыгну! 

Он молча задрал майку и показал шесть язв, залепленных марлей и пластырем. На Пройдоху это произвело впечатление.

— То есть, дальше будет ещё хуже? Эта дрянь начнёт расползаться по всему телу?

— Если ты будешь делать всё правильно — нет.

— И что нужно делать?

— Правило первое: считай двери. Правило второе: считай двери всегда. Правило третье: не касайся дверных ручек. Правило четвёртое: говори только с тем, кого видишь. Правило пятое: ты в любом случае труп. Кстати, у тебя денег в долг не найдётся, а то я без гроша?

Он ждал у нужной двери. Не стучал, не звонил. Парень из соседней квартиры хотел что-то спросить, но встретившись с ним взглядом передумал и быстро спустился по ступенькам. В шесть вечера пришёл мужчина, полез в карман за ключами, взглянул на него и сказал:

— Это вы тот человек с уникальной памятью, который не может запомнить ни одного имении, включая собственное? Читал о вас в прессе. Там говорилось, что вы пропали без вести.

— Всё верно. Я хотел больше узнать про дверь.

— Проходите в квартиру, мой отец ждёт вас. Едва он наткнулся на объявление, сразу попросил меня позвонить в редакцию. У отца неважно с памятью — если только дело не касается дверей.

Он не стал заходить в квартиру первым, дождался, когда это сделает мужчина. Было неловко, но не хотелось, чтобы ему проломили череп, прежде чем он успеет хоть слово сказать. От язв был кое-какой прок. Он стал сильнее, быстрее. Надо думать, чтобы проще было охотиться за детьми. Но любое оружие бесполезно, если враг успел тебя опередить.

Мужчина добродушно рассмеялся и вошёл первым. Они оказались в прихожей. Всюду горел свет. Он заметил пару дверей, но наверняка были ещё. Входную дверь он трогать не стал, оставил открытой. Не для отступления — не хотел лишний раз прикасаться к ручке.

— Папа, я дома! — сказал мужчина. — К тебе пришёл молодой человек, тот самый, который подал объявление. 

Скоро он увидел старика в кресле-каталке. Старик рассказал, что был плотником, потом открыл свою фирму — продавал двери. Теперь фирмой владел сын.

— Со временем я стал многое забывать, людей, имена. Но эту дверь я помню, она всё никак не выходит у меня из головы, не знаю почему. Иногда она мне снится.

— У вас сохранились документы? Или может быть вы сдали их в архив или куда-нибудь ещё. Мне нужно узнать адрес дома, в котором была установлена созданная вами дверь. Это очень важно.

— Ваш друг, тот, что работает в газете, был весьма напорист и попросил найти все документы, чтобы выяснить про заказ как можно больше. Он был чертовски настойчив. Пришлось повозиться, сделать несколько звонков, и запросов. Этим занимался мой сын. Он смог узнать адрес, куда следовало доставить двери, а также имена заказчиков. Не знаю, стал бы он так усердствовать, если б не раскрыл то злодеяние.

Как обычно Пройдоха свалил свою работу на других. 

— Как давно был сделан заказ?

— Около сорока лет назад, молодой человек.

— Сколько всего было изготовлено дверей?

— Двенадцать, верно ?

Старик взглянул на сына. Тот кивнул.

— Пожалуйста, назовите адрес, а имена заказчиков напишите на листке.

— Ну, разумеется. Только зачем вам всё это?

— Без понятия.

До нужного города он добирался автобусом. Пришлось ехать с несколькими пересадками и денег на обратную дорогу не осталось.

Город оказался совсем маленьким. Вокруг приземистые дома с чахлыми садиками. Он подошёл к киоску и попросил карту. Хватило трёх секунд, и он вернул её обратно. Продавец недовольно поджала губы, словно поняв, что её обокрали.

Нужный ему дом находился чуть в стороне от центра. Двухэтажный, с небольшим садиком и ставнями. Краска кое-где слезла в пыльных окнах отражалось злое солнце. У дома табличка: «Продаётся». Он заметил одну странность. Номера с названиями улиц были не везде, зато у каждого дома на двери или почтовом ящике была табличка с цифрами. Цифры шли в разнобой и, похоже, зависели от размера дома. Скорее всего, на табличке указывалось количество дверей. У нужного ему дома дверей было двенадцать.

Может, это очередная кормушка? Нет, непохоже. Он взглянул на входную дверь. Обычная, выкрашена в красный цвет, ни намёка на орнамент. Впрочем, дверь могли и поменять, столько лет прошло. И что, если она похищала детей в других городах, а сюда возвращалась, чтобы… что?

Он не знал, зачем она возвращалась. Но, возможно, скоро выяснит. Правда, для этого придётся подождать, когда стемнеет. Ещё он хотел наведаться в местный архив или в редакцию газеты, но было шесть вечера, а в такое время соваться туда бессмысленно. Он отправился к реке. Лёг на песок пляжа и закрыл глаза. Рюкзак сунул под голову.

Ему не терпелось забраться в дом. Он чувствовал, что нашёл её логово. Скоро всё кончится.

…Он перелез через забор и двинул к окнам. Вскрыл одно и забрался внутрь. Включил фонарик. В холле имелось пять дверей, орнамента не было ни на одной. Все двери разные, правда, одного цвета: белого. 

А вот и дверь в подвал. Теперь второй этаж. Снова двери, четыре штуки. Вместе с остальными получалось одиннадцать. Одной двери не хватало. Он спустился и пересчитал двери ещё раз. Шесть внизу, пять наверху. Одной нет.

Что если она уходит на время из дома. Может, прежним жильцам надоело, что одна комната в доме всё время теряется и они свалили куда подальше? 

Следовало проверить каждую комнату. Он долго не решался прикоснуться к ручке. Он надел плотные садовые перчатки, но что если она и сквозь плотную ткань почует его присутствие? Он рывком распахнул дверь — как снять пластырь.

Пыльная комната, отстающие от стен обои, старая мебель. Он осмотрел ящики комода, заглянул в шкаф. Пусто. Жильцы всё забрали. Новая дверь. Туалет. Ванная. Кухня. На кухне чисто, если не брать в расчёт пыль. Мусорное ведро пустое. Ни грязных тарелок, ни окурков. 

Теперь подвал. Она вполне может прятаться там. Он повернул ручку, вошёл. Спустился по скрипучей лестнице. Полки с инструментами, разный хлам, разобранный мотоцикл, боксёрский мешок, гантели. Дверей нет. 

Он поднялся на второй этаж, открыл дверь. Это была спальня. Под одеялом лежали двое. Он сразу выключил фонарик. Какого чёрта. Он стоял, не решаясь больше прикасаться к дверной ручке. В темноте так легко ошибиться. 

Он не слышал дыхания. Тишина. Может быть, владельцы мертвы? Он включил фонарик, прикрыл ладонью стекло. Осторожно приблизился. Доски пола скрипели, и хозяева могли проснуться в любую секунду. Женщина и мужчина. Лиц не видно, только волосы. Он пригляделся внимательнее, а затем сдернул одеяло. Манекены. Женщина с чёрными волосами и мужчина со светлыми, смотрели друг на друга.

Он обыскал спальню. На стенах висели фотографии. Муж и жена за празднично накрытым столом. Ребёнок лет пяти задувает свечи на торте. Вот они все месте в тесном садике. Жена, муж и два сына. Вероятно, боксёрский мешок принадлежал старшему. Как и разобранный мотоцикл. На каждой фотографии, вместо людей в камеру смотрели манекены. Так что дом не так уж и необитаем. Здесь были жильцы.

Он осмотрел детскую и спальню «старшего брата». Снова манекены. Вероятно, некто наведывается в дом каждый день, чтобы уложить семью спать, или собрать за кухонным столом, а может и перед телевизором. 

Ещё один ритуал, вроде количества дверей на табличке. Ему была нужна двенадцатая комната. Когда она вернётся? И что принесёт с собой? Он выключил фонарик, осторожно выглянул в окно. Улица была пустынна. Ни людей, ни машин. Потом у забора мелькнула тень. Он оставил окно открытым, как глупо! Теперь владелец тени знает, что в доме кто-то есть.

Он пересчитал двери. По-прежнему одиннадцать. Может, когда объявится двенадцатая, жители города войдут в дом и заберут, то что она принесёт?

Он осмотрел каждую комнату, сантиметр за сантиметром. Может, она прячется под обоями? Или за шкафом? Здоровенная такая махина. Когда он только увидел шкаф, решил, что его оставили потому как он был слишком громоздким, для нового дома. Но теперь выяснилось: семья и не думала переезжать.

Он осмотрел шкаф. Дверцы были заперты и пришлось вскрыть замок ножом. Это наверняка заметит некто, что занимался домом, кто будил и укладывал спать манекены, но это случится завтра. В шкафу не было ничего, кроме вешалок. Задняя стенка на месте. Ни одной дыры, какую могла бы прогрызть крыса, как в доме на Кленовой. 

Он решил отодвинуть шкаф. Вот тогда-то он и увидел её. Тот же орнамент, что на рисунке. Белая краска поцарапана и местами потрескалась. Вне всяких сомнений, это была именно та дверь, что он искал.

Теперь нужно решить, как поступить. Открывать дверь или нет. Если она вернулась домой, она всё ещё опасна? Или она как сторожевой пёс, охраняет сон пластмассовой семьи?

Может, стоит спалить дом вместе с ней? Наверняка в гараже найдётся канистра с бензином для мотоцикла. Облить дверь, чиркнуть спичкой и дело сделано. Огонь может перекинуться на другие дома, но, если всё закончится… оно того стоит. 

Он уже было отправился за канистрой, а потом ему в голову пришла очевидная мысль: если это было так просто, почему никто этого до сих пор не сделал? Зачем эти обряды, подсчёт дверей, фальшивая семья? Если можно обойтись литром бензина и спичкой. Или дом пытались сжечь и ничего хорошего из этого не вышло? 

Чёрт его знает, но следует поторопиться. Он решил открыть дверь, и посмотреть, что за ней прячется, когда обратил внимание на пол. Никаких потёртостей или царапин. Если глянуть на другие двери, сразу видно, что ими пользовались и не раз. Открывали, закрывали, чиркали обувью, пачкали порог, мыли и снова пачкали. А эту дверь не открывали. Ещё.

Едва не попался. Чёртов орнамент. Всё, что нужно было сделать, это скопировать его и подождать. Он сам загнал себя в ловушку.

Делать здесь было нечего, кроме того, он услышал, как по двери, с той стороны, барабанят пальцы с гниющими (с чего бы это?) ногтями. Он представил, как дверь открывается и масса, целиком состоящая из одних только рук, склизких, белых, словно никогда не знавших солнечного света — ведь она так не любит окна — и чертовски длинных, хватает его и затаскивает внутрь; эти же самые руки закроют дверь, а потом комната исчезнет, словно её и не было никогда.

Он поставил шкаф на место. Он вспомнил странную перчатку, что нашёл в доме Ветхой Леди. Может, его фантазия была не так уж далека от правды?

Открыл окно, повис на подоконнике и спрыгнул, угодив в куст шиповника. Кое-как выбравшись, он перелез через ограду и побежал, не оглядываясь. Он пробежал километров пять, но дышалось легко и спокойно. Теперь в любой школе, его бы затаскали по соревнованиям. 

Он жевал зёрна кофе и боролся со сном, что норовил уложить его на обе лопатки. Страшно представить, какие сны он мог сегодня увидеть. Она не просто взяла след. Она знала, где он появится в следующий раз.

Он дождался десяти утра и отправился в город. Ему казалось, жители следят за каждым его шагом. Шепчутся за спиной, показывают пальцем. 

Он решил зайти в архив городской администрации. Бросил взгляд на план эвакуации в случае пожара. Двадцать семь дверей. Прилично. Скоро он нашёл нужную.

Он запросил информацию о доме, назвал номер и улицу. Сказал, что это необходимо для учебного проекта.

— И что же именно вас интересует, молодой человек? — спросила женщина, с невероятно обвисшей, дряблой шеей. 

Женщина носила круглые очки и напомнила ему хищную глубоководную рыбину, из тех, что называют «удильщиками». Из головы у таких рыб торчат отростки, увенчанные светящимися в темноте фотофорами, похожими на шарик или каплю.

Он попросил план дома, в который вломился этой ночью.

— Для чего?

— Для школьной работы. На лето задали.

— Сдаётся мне, вы врёте. Решили подурачиться? Это совсем не смешно, молодой человек. Лучше вам уйти.

Он мог бы сказать, что они не вправе ему отказывать, написать официальный запрос и ждать сколько-то дней, но со временем было туго. Во всяком случае, он выяснил, что с домом что-то не так. Уже хорошо.

Он отправился в редакцию газеты, попросил, чтобы ему дали полистать старые подшивки. На этот раз он сказал, что пишет реферат о том, как менялся город. Главный редактор, женщина в бесформенной чёрной одежде и ярко-красным маникюром проводила его к тесной кладовке.

В кладовке было множество полок, на каждой лежали подшивки газет, разделённые по годам. Редактор указала ярко-красным ногтем на принтер и стопку бумаги, словно не хотела тратить слова для пустяков, вроде реферата.

Он стал листать газеты, выпущенные пятьдесят лет назад — чтобы ничего не пропустить. Дочь Паучихи была заточена в подвале больше сорока лет назад. Паучиха была родной сестрой женщины, что рисовала одну и ту же дверь. Возможно, здесь была какая-то связь. А ещё, около сорока лет назад, был сделан заказ на двенадцать дверей с искусным орнаментом. Но всё могло начаться и раньше.

Его интересовали необычные происшествия. Всё, что касалось комнат. И дверей. Спустя два часа усердных поисков ему удалось выяснить, что сорок четыре года назад случился большой пожар. Сгорело несколько домов, включая тот самый, со всеми его распрекрасными дверьми. 

До пожара он нашёл несколько объявлений о пропавших детях. Родители уверяли, что дети не выходили из дома. Два мальчика и девочка. После пожара сообщений о пропавших детях стало втрое больше. 

Ещё в газете писали о суде над двумя детоубийцами и . Фотографий, к сожалению, не было. Писали, что они устроили пожар и повинны в смерти как минимум трёх детей. Трупы и были закопаны в подвале дома.

Он услышал голоса; наверное, это редактор, пришла сказать, что пора закругляться. Он взглянул на часы: 13:00. Наверное, у них обед. Быстрые шаги и дверь в кладовку распахнулась. На пороге стояла редактор. За ней маячили двое полицейских.

— Что с вашими руками? — спросила редактор.

Он взглянул на забинтованные ладони, словно увидел их впервые.

— Пытался слезть с дерева по верёвке. Чуть не рассчитал и получил «ковровый ожог». 

— В какой школе вы учитесь?

Он прекрасно помнил карту города, так что с этим вопросом справился легко. Но к чему это всё?

— Как вас зовут?

А вот это уже посложнее.

— Как вас зовут, молодой человек? И назовите имя преподавателя, который задал вам написать реферат. Это ведь вы заходили в архив, верно?

— Да, но там мне документов не выдали и пришлось обратиться к вам. Разве это такая большая проблема?

— А как насчёт предплечья? 

Он носил только вещи с длинными рукавами. В последнее время. Он проследил за взглядом редактора. На рукаве расплывалось бурое пятно.

— Вы так и не назвали имя преподавателя, — напомнила редактор.

— Совсем из головы вылетело. Я новенький.

— А ваше имя? Его вы тоже не помните?

Он поднялся со стула. Места для стола в кладовке не было, так что подшивки приходилось держать на коленях. Это было неудобно. Подшивки норовили соскользнуть, а ещё они были весьма тяжёлыми. 

В голове мелькнул безумная мысль: швырнуть подшивку в редактора и… что тогда? Схлопотать пулю от полицейских? Он всего лишь обычный школьник, к чему такие предосторожности?  Видимо, читать старые газеты в этом городе преступление.

— Верните подшивку на место, молодой человек и выйдите из кладовки.

Он решил подчиниться. На этот раз. 

— Покажите вашу руку, — сказала редактор.

— С какой стати? 

— Значит, по-хорошему вы не хотите. Что ж. 

Редактор уступила дорогу полицейским. Они заковали его в наручники, посадили в машину, а затем отвезли в отделение. Он не сопротивлялся — бессмысленно. Интересно, что ему предъявят? Чтение газет? А револьвер в рюкзаке? Это будет похуже.

Ближе к вечеру явился врач. Осмотрел его с ног до головы. Поглядел на расчёсанные язвы, кровь и гной. Почти наверняка он видел такое и не раз, потому и совсем не удивился.

Его отвезли в больницу. Когда он слышал бряцанье медицинских инструментов, это всегда пробуждало в нём животный страх. Именно поэтому он так тщательно заботился о зубах — чтобы видеться с дантистом как можно реже.

Он понял, что суд за чтение газет и всё остальное состоится. Суровый, и с законом — настоящим законом — никак не связанный. На окнах решётки, здоровенные санитары, он ещё успел подумать, зачем такие нужны, его ведь привезли не в психиатричку. Но у него пять язв и так просто с ним не сладишь.

Санитары обрушились на него лавиной, он даже не успел никого толком ударить. Потом его уложили на каталку и пристегнули ремнями.

Теперь он видел только потолок с лампами дневного света. Его куда-то везли, он слышал, как гремят колёсики каталки по плиткам, как распахиваются двери. Он крутил головой, выискивая план эвакуации на случай пожара, чтобы запомнить все выходы, знать куда ведут коридоры и сколько здесь дверей.

Стальные пальцы прижали голову к каталке, чтобы он мог любоваться исключительно потолком. Поворот, и он в новой комнате; это почти наверняка операционная. За дверью, где скрывались имена, завозились, и начали скрестись. Его попросили считать до десяти. Он потерял сознание на пятом «пошли вы все нахер». От Детки научился, не иначе.

Он пришёл в себя на досках причала. У него забрали всё, кроме одежды, ключей и наручных часов. Он не стал вставать сразу, чтобы не стошнило. Он лежал с закрытыми глазами, и думал, во что его угораздило вляпаться на этот раз. Когда он решил, что можно подняться, увидел в конце причала билетную кассу, старую и потрёпанную. Дальше были дома, а позади — слева и справа, до куда хватало глаз, простиралось море.

Он шёл, по скрипучим доскам. Билетная касса была открыта, внутри никого. Путь преграждали высокие ворота из железных прутьев. Он толкнул их и скрип ржавых петель разнёсся по всей округе. Он шёл по мощёной улочке, что петляла между домами. Дома были старыми, крыши кое-где провалились, окна заросли пылью и паутиной. Табличек с количеством дверей видно не было.

Попалось кафе с плетёными стульями на террасе. Вывеска хоть и выцвела, заброшенным кафе не выглядело. Он услышал звон колокола. Пошёл на звук и скоро оказался на кладбище. Траурная церемония подходила к концу. У разверстой могилы стояли люди. Он заметил девушку, в одеждах сестры милосердия. К ней жались двое ребятишек в серых костюмчиках.

Несколько угрюмых мужчин стояли, прижав шляпы к груди. Потом он увидел в толпе Старика и девочку, которой до сих пор не сумел дать прозвища. Прозвище вытаскивает на поверхность то, что имя пытается скрыть. Наверное, ей скрывать было нечего.

Ещё у могилы стояла светловолосая девочка в синем платье. Он сразу узнал её — та самая, у которой была родинка в форме полумесяца.

Гроб был сколочен из дверей. Каждый бросил горсть земли на крышку и могилу стали закапывать. Люди расходились. Он двинул к Старику, они молча пожали руки, и пошли рядом. Он оглянулся на ту, в синем платье. Девочка осталась там, где была, и смотрела, как могильщики споро доделывают работу.

Старик открыл дверь невзрачного дома, безбоязненно взявшись за ручку голой ладонью.

— Наверное, у тебя масса вопросов, — сказал Старик, снимая шляпу и вешая её на гвоздь.

— Что это за место?

— Перво-наперво, это Остров. Когда-то сюда отправляли людей, больных проказой. На картах ты это место не найдёшь, и туристы о нём не знают. Много кто не знает. Раз в неделю сюда приплывают хорошо вооружённые люди и оставляют ящики с продуктами. Или привозят ребёнка и бросают на причале. Совсем как тебя. 

— Сколько здесь людей?

— Каждый день по-разному, — сказал Старик. — Своей смертью здесь никто не умирает.

— А кого хоронили сегодня?

— Несчастного паренька, который свёл счёты с жизнью. Он повесился сегодня утром. Здесь нет морга, так что с погребением не затягивают.

— Кто ещё живёт на Острове?

— Есть Приют, которым заправляет сестра . А ещё небольшое поселение, в паре километров. Люди пытаются вырастить хоть что-то на этой скорбной земле. Они каждый вечер собираются в Церкви. Вам стоит взглянуть, как проходит служба. Главный там пастор . 

Остальные держатся особняком. Прогуляйся, осмотри Остров и многие вопросы отпадут сами-собой. Главное, не суйся в бывший Виварий и держись подальше от Лечебного корпуса.

— Кто-нибудь пробовал отсюда сбежать?

— Нет.

— Это опасно?

— Дело в том, что те, кто может сбежать никогда этого не сделают. А те, кто хочет — у них никогда это не получится. Большинство не желает покидать Остров. Скоро ты узнаешь почему.

И ах да. Девочка. Ты видел её сегодня на похоронах. Она единственная, кто вернулся. Понимаешь? Она пропала два года назад, а пару месяцев тому её заметили в Оранжерее. Эта девочка единственная на Острове, у кого нет язвы. Многие приходили, расспрашивали о том, что она видела, но девочка молчит. И так молчит, что спрашивать больше не хочется.

Оставайся с нами. Или подыщи другое жильё. Главное, помни — сегодня в Театре должны быть все без исключения. Разве что может не явиться и ещё пара отщепенцев. За полчаса до Церемонии начинают бить в колокол, но к тому времени все лучшие места уже заняты.

— Что ещё за Церемония?

— Увидишь.

Он бесцельно бродил по извилистым улочкам. По дороге ему попался ржавый щит с картой Острова. Он понял, в какой стороне искать Театр, Лечебницу, Крематорий, Оранжерею, Виварий и Приют. Было подрисовано ещё несколько мест, в том числе с забавными названиями, вроде Лунные Кроты. Или Гнездо. Кое-какие названия были соскоблены, а взамен написаны новые. 

Щит с картой стоял на развилке и нужно было выбрать, куда отправиться. В Виварий и Лечебницу Старик сказал не соваться, что ж, с этим повременим. Он решил сходить в парк, взглянуть на Гнездо. 

Вместо парка его встретил пустырь с одним-единственным деревом, но таким огромным, какого видеть ему ещё не доводилось. Толстенные ветви, словно пальцы, сжимали дом с флюгером и длинной печной трубой, будто вырвав его из земли с корнем: следом тянулись канализационные трубы.

То тут, то там были могильные плиты. Он подошёл к дереву. Сверху спускался шнур, табличка рядом извещала: «Звонок». Ни предостережений, ни пожеланий. Он потянул за шнур и услышал слабый перезвон колокольчиков. Потом, едва не стукнув по голове, упала верёвочная лестница. 

Он стал карабкаться наверх и скоро увидел гостеприимно распахнутую дверь. В прихожей, на стуле с высокой спинкой сидела женщина с двустволкой, и целилась ему в лоб. В уголке рта был зажат мундштук, дымилась тонкая сигарета. На женщине были театральная маска и шляпка с перьями. Поскольку жила она в доме на дереве, к тому же именуемом «Гнездо», прозвище сложилось само собой.

— Кто вы такой? — спросила Леди-Птица.

— Меня привезли сегодня на Остров.

— Разве это повод нарушать покой его жителей?

— Видимо, нет.

— Как вас зовут, молодой человек? Мне нужно знать, какое имя следует выбить на могильном камне.

— Я не помню своего имени. Как не смогу запомнить ваше, ни чьё-либо ещё. У меня редкое психическое расстройство.

— А у кого его нет в наше время? 

— У меня феноменальная память, на всё, что не касается имён.

— А вы можете один раз прочитав несколько страниц текста, выучить его наизусть?

— Да.

— Что же вы медлите? Проходите быстрее в дом!

Он преодолел последние перекладины лестницы и встал на коврик с надписью: «Добро пожаловать!». Тщательно вытерев ноги, он переступил порог. Его встретили театральные афиши, расклеенные тут и там. Леди-Птица явилась с подносом, на котором стояли два бокала с шампанским. Он неохотно взял один.

— За «Турнир самоубийц!» Это название моей новой пьесы. Впрочем, пока единственной. Я постоянно вношу правки и однажды чуть не спалила рукопись вместе с домом ко всем чертям, так она мне опостылела. Что же вы не пьёте?

Он сделал глоток. Конечно, Леди-Птица могла зарядом дроби снести ему полчерепа — о чём красноречиво молчали надгробные плиты — но бывают вещи и похуже смерти.

Леди-Птица говорила без умолку. В какую-то секунду они оказались в гостиной. Леди-Птица всучила ему толстенную пачку листов. Видимо, это была роль.

— Я пробовала репетировать с местными, но у них одно на уме. Язвы, язвы, язвы. Чёрт бы их всех побрал, — сказала Леди-Птица, допивая шампанское одним махом.

— За это вы их убили? Потому что не могли выучить роль?

— Прости вас господи, молодой человек. Могильные камни бутафорские. На одном выбито имя моего жениха. Впрочем, кто знает, может он ещё жив. В мире полно недоразумений. Я оказалась на Острове, едва мне исполнился двадцать один год.

— И она до сих пор не явилась за вами?

— Я появилась на Острове задолго до всего, что сейчас здесь творится. Видите ли, я последняя пациентка лепрозория. Когда пришёл срок, я не захотела возвращаться домой жалкой калекой. Мне уже было сорок. Какая участь меня ждала? Никто не захочет связываться с больной проказой. 

А потом на Остров пришли новые, весьма скверные времена. Сюда стали привозить детей. Думаю, вы знаете, для чего. У меня тоже есть метка, появилась спустя месяц как всё началось. Я выторговала себе жилище, какое пришлось мне по нраву и заперлась ото всех. Мне приносят еду и всё необходимое, в том числе лекарства. Я не жалуюсь. И не волнуйтесь, я не заражу вас: вопреки расхожему мнению это весьма непросто. Итак, приступим?

Они репетировали, пока не раздался колокольный звон. Вот-вот в Театре должна была начаться Церемония. Он глянул на часы: без десяти минут шесть. Леди-Птица закурила новую сигарету.

— Вы не идёте? — спросил он.

— Нынешний репертуар Театра мне не по душе. Я давно там не была. Но вы непременно должны сходить. И не забудьте навестить меня завтра, пройдёмся по тексту ещё раз. Остались некоторые… шероховатости.

Он спустился по лестнице и отправился к Театру. Ему попадались люди, что, как и он, спешили на Церемонию. Театр был старым, краски давно поблекли, ткань кресел выцвела, а огромная люстра под самым потолком норовила рухнуть в любую секунду. 

Кроме того, он заметил несколько дыр в зале и на сцене: доски там совсем прогнили. Их коек-как пробовали латать. Если подумать, в этом был свой смысл — Театр тоже оказался покрыт язвами, как и все на Острове. Ну, или почти все.

Занавес был поднят. Он заметил людей, что были сегодня на кладбище. Сестру с детьми — он насчитал двенадцать мальчиков и девочек в строгих костюмах. Угрюмых мужчин и женщин, что расположились в первых рядах. Светловолосую девочку, рядом с которой было полно свободных мест, которые никто не торопился занимать. 

Трёх подростков, что жались друг к другу. Старика и девочку, важного человека в чёрном костюме. Мрачного типа, которого, как и светловолосую все сторонились; он рассматривал занавес в странное приспособление лишь отдалённо напоминавшее театральный бинокль.

Получалось шестьдесят семь человек, считая Леди-Птицу. Надо думать, это всё население Острова. Хотя за кулисами могли находиться ещё люди. Он постарался запомнить каждого. Затем следовало выбрать место. 

Он сел рядом с девочкой в синем платье. Он хотел рассказать девочке, что видел её отца, что тот, раздавлен горем и до сих пор ищет её. Но девочка прижала палец к губам и указала на сцену.

Он увидел, как двое вкатили деревянный щит и поставили его ровно посередине сцены, осторожно миновав дыры. Затем принесли нечто вроде церковного паникадила, только вместо свечей его венчала шляпа. Люди выстроились в очередь — несомненно для того, чтобы тянуть жребий. По спине пробежал холодок. 

Он думал, нужно ему идти к сцене или нет, как вдруг мужчина, что вытащил очередной листок, упал на колени. Все бросились его обнимать. Он впервые увидел улыбки на суровых, будто вырезанных из дерева лицах мужчин.

Чему они радуются, чёрт возьми? Мужчина поднялся с колен. Все пытались к нему прикоснуться. Сестра взяла мальчика за руку и повела к сцене. Мужчина, которому выпал жребий, уже стоял у грубо сколоченного щита. 

На секунду или две свет погас, а потом он увидел дверь. По залу словно пробежала волна, каждый по-своему ратовал за её появление. Кто-то благоговейно вздыхал, кто-то молился, а кто и вовсе делал вид, будто не произошло ничего интересного.

Сестра подвела мальчика к двери. Он взялся за ручку и потянул на себя. Мужчина зашёл внутрь. Он не вышел с обратной стороны, словно и впрямь очутился в некой комнате.

  На сцене остались только Сестра и мальчик. Он подумал, не станут ли аплодировать, но слава богу обошлось без этого. Некоторое время все оставались неподвижны, потом, словно стряхнув сонное оцепенение, люди потянулись к выходу.

Ночь он провёл в доме Старика. Пришлось спать на полу. Зато ему дали два одеяла. Электричества не было, только керосиновая лампа, так некстати напомнившая про Ветхую Леди. Видимо, для Театра был припасён генератор, остальные жгли свечи.

Едва утренний сумрак стал рассеиваться, Остров облетела весть — убит человек. Некий . Его нашли с перерезанным горлом. Новость взбудоражила многих жителей Острова. Убитый был членом Общины, которой руководил Пастор.

Он не мог взять в толк, в чём дело. Вчера, на глазах у всех, с человеком сотворили нечто куда более жуткое, но люди радовались и смеялись, а приговорённый и вовсе выглядел так, будто выиграл в лотерею. И вот находят мертвеца в луже крови. С чего такой переполох?

Он и Старик поспешили к Общине. У дома убитого успел собраться народ. Пришла даже Сестра , на время оставив детей без присмотра. Увидев его, Сестра подошла, молитвенно сложив ладони под подбородком. Сестра носила перчатки из плотной кожи и весьма длинные — до локтя.

— Доброе утро, молодой человек. Впрочем, учитывая обстоятельства едва ли это утро можно считать таковым. Всему виной этикет и условности. Меня зовут , а вашего имени я, к сожалению, не знаю.

Он объяснил, что с самого детства с его памятью творятся странные вещи и обращаться к людям по именам он не в состоянии.

— Дары Всевышнего порой обретают причудливые формы. Я хотела пригласить вас к себе в Приют в качестве гостя и, возможно, воспитанника. Вы станете самым старшим, но ведь детям нужно на кого-то равняться. Простите за нескромный вопрос, сколько раз вы были одарены Его Милостью?

Он не сразу понял, что речь идёт о язвах.

— Семь раз, — сказал он.

В глазах Сестры блеснула то ли насмешка, то ли радость, не разберёшь.

— Приходите сегодня вечером, — повторила Сестра.

— А как же Церемония?

— Церемония?

— В Театре. Та, что была вчера.

— Вы о Таинстве Причастия? Нет, оно бывает лишь раз в неделю, по воскресеньям.

Сестра легко коснулась его руки.

— Мы будем ждать вас, — сказала она, чем-то напомнив Детку.

На Старика Сестра даже не взглянула.

Из дома вынесли тело, накрытое простынёй. Вместо носилок — дверь. Следом появился Пастор. Молчалив и угрюм. Он сказал людям расходиться. Панихида состоится через час. В полдень тело предадут земле.

Пастор протянул ему ладонь и когда он ответил на рукопожатие, почувствовал, как хрустнули кости в огромной лапище Пастора. Очередная проверка. Пастор открыто носил оружие — длинноствольный револьвер, который наверняка обладал поразительной убойной мощью. 

Он ничуть не удивился тому, что Пастор пригласил его на вечернюю проповедь в шесть вечера. Наверняка хочет, чтобы он вступил в ряды Общины, тем более, что место освободилось. Вернее, сразу два.

Затем Пастор обратился к Старику, и он решил, что это самый подходящий случай, чтобы свалить. Он хотел исследовать Остров, но прежде всего, поговорить с той девочкой, дочерью .

Скоро он нашёл Оранжерею. Среди стволов деревьев, на буйно заросшей сорняками земле, что предназначалась растениям куда более благородным, желтела палатка. Девочка сидела внутри и плела венок из одуванчиков. Он не знал, как начать беседу. Кепка сказала, что отдал двух детей. Может поэтому его дочь вернулась? А где же вторая? Или нужно принести две жертвы, за одного пропавшего? Почему тогда сестра не объявилась? Или Кролик с Герцогом? Кажется, с ним она играет по другим правилам.

— Привет, — сказал он. — Я встречался с твоим папой. Он искал тебя. 

— Почему ты не боишься меня, как другие? — спросила девочка.

— Не знаю. А должен?

Девочка пожала плечами.

Он вспомнил про эксперимент и образец за номером один. С кем он сейчас разговаривает?

Девочка протянула ему венок. 

— Мне надеть его? 

— Ты отдал четырёх детей. Иногда я слышу их голоса. Ты должен заслужить прощение. 

Девочка срезала несколько одуванчиков и вновь принялась за работу. Только сейчас он увидел, что рядом с палаткой лежит гора венков. Их было очень много. Если точнее — семьдесят два.

Он выбросил венок по дороге к Лечебнице.

Она состояла из трёх блоков. Все дорожки к ней успели зарасти травой, но ему удалось отыскать хорошо намятую тропку. Окна были целыми, ни одно стекло не разбито. Почти наверняка здесь можно было расположиться куда вольготнее. И всё же люди старались селиться от Лечебницы подальше. 

Тропа привела его к бетонным ступеням и двустворчатой двери. Он распахнул её и в нос ударил запах сырого мяса. Он услышал жужжание мух. На жёлтых плитках кафеля — глубокие царапины. Идти дальше он не посмел. В Лечебнице определённо обитало что-то и встречаться с ним было самоубийством.

Он шагал по узким тропинкам, по которым некогда гуляли больные, держа путь к Лунным Кротам. Кроты жили в шалаше, который сами наверняка и построили — таким он был кособоким. Они пытались пристроить несколько новых «комнат», но крыши безнадёжно провисали и были готовы развалиться на части вместе со стенами.

Неподалёку стояла табличка с надписью: «Осторожно, яма!». Рядом несколько еловых веток, что кое-как прикрывали ловушку с осыпающимися земляными краями.

— Надеетесь, что злоумышленники не умеют читать? — спросил он тощего паренька в полосатой футболке. 

— и уже дважды в неё провалились. И я — один раз.

и оказались постоянно шмыгающей носами парочкой, которым больше двенадцати и не дашь. На шее каждого «крота» висел ключ.

— Почему вы назвали себя «Лунными Кротами?».

— Это придумал, — сказал Полосатый. — Он хотел выкопать под шалашом туннель, где можно прятаться. Но, больше нет с нами.

Так вот кого хоронили, в его первый день на Острове.

— От кого прятаться? — спросил он.

— Посмотрите вокруг, — сказал Полосатый. — Здесь любого нужно бояться. Кроме нас. 

Он помог Кротам установить на дно ловушки кол — так она хоть на что-то сгодится. Но отговорить убрать табличку не смог.

Крематорий — одноэтажное здание красного кирпича с высоченной трубой, — он нашёл в полдень, — солнце было в зените. Как раз сейчас хоронили , которому некто перерезал горло. Скорее всего, убийца был членом Общины и его непременно найдут.

Вероятно, раньше тела пациентов лепрозория сжигали в печах — из страха или предрассудков, но теперь Крематорий должно быть заброшен — за неимением клиентов.

Однако навстречу ему вышел человек в защитном костюме, фартуке и чёрном противогазе, с поржавевшей переговорной мембраной. Он был похож на диковинное насекомое. Вместо перчаток из рукавов торчали крючья протезов.

Человек смотрел на него, наклоняя голову то влево, то вправо. Наверно, в костюме было невероятно жарко, особенно сегодня, когда солнце пекло немилосердно и над железной крышей Крематория, дрожало марево. 

Он сделал шаг назад, не поворачиваясь к Крематору спиной. Потом ещё один и ещё. Крематор стоял неподвижно и смотрел, как он пятится. Таким манером он оказался под кронами деревьев, что давали щедрую тень. Ещё несколько шагов и ветви кустарника скрыли и Крематора, и его вотчину. Печную трубу ещё можно было разглядеть за переплетением ветвей и листьев, но вот исчезла и она.

Он решил наведаться к Леди-Птице и выпить шампанского. А лучше, чего покрепче. Бурбон оказался весьма кстати. Несколько порций и он уже не мог думать о своих «приключениях» без улыбки. Леди-Птица поставила на проигрыватель пластинку, и он вспомнил Старика, который тоже любил блюз.

Когда он стоял у дверей церкви, от опьянения не осталось и следа. Он сел на первую попавшуюся скамью. Проповедь уже заканчивалась. В Церкви не было ни одной иконы и даже распятия. Вместо них — двери. Самых разных цветов и размеров. Пастор говорил о покаянии и искуплении. О том, что настали тёмные времена и лишь вера даст шанс на спасение.

Проповедь кончилась и люди стали расходиться. Скоро в Церкви остались только он с Пастором.

— Вижу, вы хотите о чём-то спросить, — сказал Пастор. — Не стесняйтесь. 

— Почему убийство вызвало такой переполох? Разве это не лучше, чем… пропасть без вести?

— Мы верим, что язвы были посланы за грехи. Так Господь покарал нас за деяния наши. От язв невозможно избавиться, даже если вырезать их с корнем. Что уж говорить о препаратах, которые назначают врачи.

Единственный способ очиститься, искупить вину, это, как вы изволили выразиться: «пропасть без вести». Если жизнь грешника обрывается раньше, чем он переступит порог обители Божьей, его уже ничто не спасёт.

— Что не так с Лечебницей и Виварием? И тем Крематором, раз уж на то пошло.

— Да, в Лечебнице обитает… нечто, — сказал Пастор. — Мы специально откармливаем для него коз и поросят, а ещё относим часть припасов, которые присылают с материка. 

Мой предшественник — , решил очистить Лечебницу от того, что бродит по её коридорам вот уже несколько лет. Десять крепких мужчин, вооружённых топорами, факелами и самодельной взрывчаткой, отправились в Лечебницу средь бела дня и не вернулись по сей день. Никто не слышал криков. Не было ни одного взрыва. С тех пор Общиной руковожу я.

Что до Вивария — это ещё одна язва излечить которую, под силу лишь самому Господу. То, чем занимается я считаю бесчеловечным. Но соваться в Виварий почти также опасно, как и в Лечебницу.

— Разве хозяин Вивария не появляется в Театре каждое воскресенье?

— Церемония священна, а Театр — нейтральная территория. Никаких свар и междоусобицы. Это как с провизией, что доставляют с материка. Чем драться за кусок хлеба, не проще ли каждому воздать по делам его?

— А Крематор?

— . Помешался на огне. Девяносто восемь процентов его кожи в шрамах от ожогов. Руки до локтей пришлось ампутировать. Он спалил всю свою семью. Полагаю, на Острове он прячется от властей. Но и меток надо полагать, у него предостаточно.

— Сколько было язв у человека, которому перерезали горло сегодня утром?

— Шесть.

— Как он их получил?

— О таком непринято говорить. Мы, здесь, на Острове, не судим за поступки, совершённые на большой земле. Всех, до единого, привёл сюда Господь и только Он вправе решать, кто достоин Его прощения, а кто — нет. И количество язв не играет роли. Достаточно одной. Грех есть грех, и расплачиваться за него всё равно придётся.

— А как быть с девочкой, у которой ни одной язвы и родинка в форме полумесяца на мочке уха?

— Мы почитаем её за святую. Жаль, среди нас нет художника, который смог бы запечатлеть её лик.

Теперь он понял, зачем Пастору револьвер — лишнее напоминание, что он может в одну секунду оборвать жизнь грешника, не дав ему искупить вину. Вероятно, из всей Общины, столь прекрасным образом был вооружён лишь Пастор.  

Приют напоминал часовню без креста. На фасаде имелся круглый витраж, весьма искусной работы. Наверное, в погожий денёк внутри очень красиво, но на часах было восемь вечера, погода испортилась и тягучие солнечные лучи застыли в воздухе, едва касаясь разноцветных стёкол.

Разговор с Пастором затянулся, и он решил, что для визита в Приют слишком поздно и лучше наведаться завтра, но рука сама потянулась к дверному молотку. Когда дверь отворилась, на пороге стояла Сестра. В руках она держала пестик и ступку.

— Я думала, вы уже не придёте, — сказала она. — Верно, Пастор задержал вас своей болтовнёй. Надеюсь, вы не приняли его предложение?

— Вступить в Общину? Мне нравится быть одному.

— Никто из нас не может быть один, Господь живёт в сердце каждого. Вам ли не знать, осенённому Его благодатью, пусть и самую малость.

Вы в начале пути, а дорога к Богу не может быть лёгкой. Его дары требуется заслужить кротостью и смирением. Без них врата Царства Божьего останутся запечатанными для вас навеки. Мой крест — это наставление заблудших душ на путь истинный.

— А почему вы не примете в вашу скорбную обитель Лунных Кротов?

— Кого, простите?

— Ребят, что живут в шалаше, неподалёку отсюда.

— Ягнята, что обились от стада непременно попадут в зубы волкам. Я предлагала им помощь, но они отвергли её. Как тот старик, что не дозволяет мне говорить с его внучкой. Он стоит между ней и Богом, а это большой грех, не пускать заблудшую душу на праведный путь.

— Что вы думаете о девочке, которая живёт в Оранжерее. Пастор и его Община почитают её за святую. Она вернулась, чего ещё ни разу не бывало. И на её теле нет ни одной язвы.

— Она не святая. Господь отринул её и теперь она снова живёт среди грешников. Становится прохладно, не желаете зайти внутрь? Я познакомлю вас с детьми.

В Приюте горели свечи, но хватало и тёмных углов. Он огляделся. Заметил винтовую лестницу, комод и бюро, на которых стояли склянки и пузырьки, с мерными весами. 

— Божья милость подчас бывает сурова, — сказала Сестра. — Это нужно для того, чтобы проверить силу духа. Я разбираюсь в травах и, порой, делаю детям примочки. То немногое, что в моей власти.

— Пастор верит, что, не перешагнув порог комнаты, человек не сможет очиститься от грехов и никогда не войдёт в Царство Божие.

— То, что Пастор полагает грехом, есть Благодать Божья. Однако наши споры остались позади. У него своя святая, у нас свой святой. В некоторых вопросах мы не сойдёмся никогда.

— Святой?

— Он был призван на небо живым. Детей и меня, это ждёт лишь после смерти. На него снизошло столько Благодати, сколько обычному человеку не вынести. Но он не жаловался и не роптал, за то, что Бог одарил его сверх всякой меры. И однажды он вознёсся, завещав нам быть сильными и с покорностью принимать Дары Господа нашего.

Сестру окружили дети в серых нарядах. Он даже не услышал, как они подошли. Вспомнились обитатели Зелёной улицы. Ему показалось, что глаза некоторых детей будто светятся жёлтым огнём, тусклым и едва уловимым. А игра света и тени добавила свой штрих — рты некоторых были усыпаны заострёнными, как у пираний зубами. 

Всё это, конечно, лишь померещилось ему. В Приюте было мрачно, последние лучи света покинули его и в углах шныряли тени, слишком быстрые, чтобы оказаться крысами. И слишком крупные.

Кажется, Сестра хотела что-то сказать, но её прервал бой колокола. Когда они пришли на зов, у Церкви собралась толпа. Всё те же угрюмые лица, на которых без труда читался страх. Он уже знал, что способно заставить этих людей бояться — новое убийство. Кажется, на Острове завёлся серийный душегуб.

Утром он проснулся от звона колокола. Некоторое время он лежал и смотрел в потолок. Затем оделся, наскоро перекусил и отправился на кладбище. Могила была вырыта, но ещё пустовала. 

Крематор предпочитал сжигать жертв, а нечто из Лечебницы разорвало бы несчастного на куски, а не оставило ювелирный разрез на шее. Сестра не стала бы лезть в дела Общины. Возможно, прежде они с Пастором враждовали открыто, но теперь игра велась по иным правилам. Кроме того, каждый член Общины в свой час одарит воспитанника приюта язвой. Так зачем зря пропадать столь ценному материалу?

Убийца вне всяких сомнений был членом Общины. Пастору придётся опросить каждого и сверить ответы — это займёт уйму времени. Если повезёт, Пастор управится к вечерней проповеди. И он наперёд знал, чему она будет посвящена.

Он хотел поплавать и решил, что лучше всего отправиться на причал. Можно будет понырять, а ещё улечься на теплые доски, каждой клеточкой кожи чувствуя тепло солнечного света.

Однако с этим ничего не вышло. На причале были люди, и пришли они вовсе не загорать. То были Сестра с хозяином Вивария. 

И трое детей.

Он явился к концу делёжки. Один ребёнок достался типу из Вивария, другой отправлялся в Приют, а третий должен был стать главным участником воскресной Церемонии в Театре. 

Одно дело, когда человек сам хочет переступить порог комнаты и совсем другое, когда ей отдают ни в чём не повинного ребёнка. И если с Приютом ещё можно было смириться, то участь двух прочих детей не устраивала его совершенно. 

Он решил вмешаться. Но его даже слушать не стали. Тогда он схватил за плечо хозяина Вивария, но тот играючи сбил его с ног и ткнул тростью в солнечное сплетение — словно насекомое раздавил. 

Никаких преимуществ в драке на Острове язвы не давали. Во всяком случае, если их меньше десяти. И Сестра, и тип из Вивария увели детей, оставив его корчиться на досках причала.

Когда он вновь научился дышать, немедленно отправился к Леди-Птице. Она была рада его видеть. Леди-Птица открыла очередную бутылку шампанского и без умолку болтала про «Турнир самоубийц».

— Простите, — сказал он и не узнал своего голоса, настолько он был хриплым. — Ваше ружьё заряжено?

— Разумеется ружьё заряжено. Я ведь актриса.

— Я хотел бы попросить вас об одном одолжении…

— Забудьте. Вам ни за что не одолеть эту свору. Вероятно, сегодня вы увидели нечто подлое и низкое, но по-другому на Острове не бывает.

— Они собираются отдать ей ребёнка. В это воскресенье.

— Теперь вам ясно, почему я, последняя актриса на Острове, держусь как можно дальше от Театра? Порядок, что установился теперь, не такой чудовищный, как вам кажется. Поверьте, я встречала времена и похуже. Когда-то на Острове жили одни подростки. В масштабах различных гнусностей и мерзостей они намного превзошли нынешнюю элиту. 

Это как смена времён года. У каждого свой срок. Вы не превратите февраль в май, снеся кому-нибудь череп. Вас быстро поймают и осудят. Потом утопят или повесят — если повезёт. Вы же видите, люди из одной Общины убивают друг друга, будучи уверенными, что обычная смерть для Искупления не годится. По их меркам убийство самое страшное и мерзкое преступление. И они его совершают.

— И что остаётся?

— Для начала следует успокоиться, пока вы не наломали дров. Хорошо, что вы пришли ко мне. Я знаю средство, от которого на душе будет на так паршиво и гадко.

— Самоубийство? 

— Прекрасный скотч пятилетней выдержки. Валит с ног почище картечи. Я принесу бокалы.

В дом к Старику он возвращался далеко за полночь. Осторожно открыл дверь. Старик и девочка давно спали. Он кое-как устроился на полу, едва не запутавшись в одеялах. Он всё думал, как лучше поступить, когда его настиг милосердный сон и этот ужасный день подошёл к концу.

Он проснулся от криков. У дома собралась толпа. Пришла вся Община с Пастором во главе. Он оделся и вышел на улицу. Пастор поднял руку, и все тотчас замолчали. 

— Сегодня утром, — сказал Пастор, — был найден мёртвым. Ему распороли живот. У меня есть основания полагать, что к этому убийству и двум предыдущим вы имеете непосредственное отношение.

— Хорошо бы услышать хоть одно доказательство, — сказал он.

— Доказательства? — спросил Пастор. — Извольте. Первая смерть — , убит в первый ваш день на Острове. Вторая жертва — . Зарезан в собственном доме. Он не вышел на работу, сказавшись больным. В тот день вы опоздали и пришли к концу проповеди. Вы вполне могли перерезать горло и остаться незамеченным, потому как вся Община собралась в Церкви. 

Вы человек новый, мы не знаем, что вы делали на большой земле и какая дорога привела вас на Остров. Возможно, вы убивали и раньше. А оказавшись здесь, были не в силах противостоять демонам, что пленили ваш разум.

Но всё это ничего не значит, и вы можете придумать столько оправданий, сколько сочтёте нужным и некоторые, я уверен, будут чертовски похожи на правду. Но всё меняет одна деталь.

Пастор вытащил из кармана порванную цепочку с четырьмя ключами.

— Ваша вещица? Что вы можете сказать в своё оправдание?

— Я не убивал тех людей. Можете обыскать меня, дом, уверяю, вы не найдёте никакого оружия.

— Потому что вы прячете его где-то на Острове, так? Лучше расскажите про ключи. Как же так получилось, что они оказались в руке убитого? 

  — Вчера я возвращался домой, будучи в стельку пьяным. Возможно, ветка дерева или что угодно ещё сорвали цепочку.

— А может, алкоголь лишил вас осторожности, и вы совершили ошибку, оставив неопровержимую улику на месте преступления? Думаю, у меня есть все основания считать вас виновным. Несколько дней вы проведёте в карцере, пока мы не решим, что с вами делать.

Карцер — тесное помещение, было целиком сколочено из дверей. Верно, чтобы отобрать у заключённого последнюю надежду на спасение: вокруг одни двери и ещё одной взяться неоткуда. Впрочем, его это не беспокоило.

Вероятно, его подставил владелец Вивария. Или кто-то из Общины, чтобы замести следы. Похоронил трёх врагов и его заодно.

В карцере было душно и тесно. Никакого туалета или кровати. Его тюрьма была размером с собачью будку. Он не мог лечь во весь рост, встать и даже сидеть приходилось скорчившись в три погибели. Часы у него забрали и время исчезло вместе с ними. 

Он не знал, собираются его кормить и выводить в туалет. А может, это и есть наказание? Смерть в собственных нечистотах? О нём словно забыли. Вероятно, он умрёт от жажды, но благодаря язвам промучается дольше. Чем больше меток, тем страшнее смерть. Чёрт возьми, здесь во всём есть смысл.

От духоты он начал терять сознание. Язвы горели огнём. Он проваливался в сон и снова приходил в себя. Когда он вновь открыл глаза, понял, что его куда-то тащат. Его переодели в чистое, усадили за стол и дали кружку воды. Он выпил всё до капли.

— Потом я дам ещё, но должно пройти время, иначе вас вырвет.

Он поднял голову и увидел Пастора. На грубо сколоченном столе — связка из четырёх ключей и часы.

— Думаю, мне следует извиниться, — сказал Пастор. — Сегодня 

утром мы обнаружили катер, битком набитый оружием. Не думаю, что это ваш катер и, если б у вас имелся напарник, он давно бы попытался вас освободить. Сейчас мои люди прочёсывают Остров.

— Какой сегодня день?

— Воскресенье.

— Который час?

— Три пополудни.

— Что ж, спасибо за гостеприимство, мне пора, — сказал он и поднялся. Его качнуло, однако он устоял на ногах.

Пастор смотрел на него как на сумасшедшего.

— Вам нужно отдохнуть. Вы ещё слишком слабы. Пусть мои люди…

— Прогуляюсь по свежему воздуху и всё пройдёт. — перебил он Пастора. — Не стоит беспокоится. 

Он взял со стола цепочку с ключами, не забыл и про часы. Он шёл извилистыми тропками, думая, как лучше обставить дело. К парадному ходу соваться бессмысленно, попробуем через окно, по старинке. Ноги едва держали. Он перевалился через подоконник и лёг на холодный кафельный пол отдышаться. Главное сейчас, не потерять сознание.

Несколько шагов и он в тесном коридоре. Тот, кто был ему нужен, находился в комнате прощания. Человек стоял спиной ко входу. На нём были защитный костюм, фартук и противогаз.

Он сказал, стараясь, чтобы голос звучал как можно твёрже, больше всего боясь, что вместо нужных слов раздастся невнятное бормотание:

— Подними обе руки, так, чтобы я видел, — сказал он. — Дёрнешься и я прострелю тебе голову.

Крематор на секунду замер. Выпрямился. 

— Живее!

Крематор подчинился. Из рукавов торчали крючья протезов.

— Теперь сними противогаз.

Пусть и не сразу, но Крематору удалось сделать это. Вместо обожжённой кожи — тёмные волосы. 

— Повернись ко мне лицом. Не люблю стрелять в спину.

Крематор выполнил просьбу и стало ясно, что никакой это не Крематор, а Зелёная Кепка собственной персоной.

Он выставил вперёд указательный палец и сказал:

— Бах.

После чего упал на спину, словно срубленное дерево. 

Когда он очнулся, то понял, что сидит на стуле. Обычном деревянном стуле, вроде тех, на которые ставят гробы, за неимением лучшей мебели. Никаких наручников, верёвок и прочего. Рядом за столом сидела Зелёная Кепка и чистила пистолет.

— А где твои ножи, плоскогубцы, и дрели? — спросил он. — Дома забыла?

— Как ты меня вычислил? — спросила Кепка.

— Если хочешь спрятать что-нибудь, прячь на самом видном месте. Стакана воды не найдётся?

Кепка бросила ему флягу. Он едва сумел её поймать.

— Ты не ответил на вопрос, — напомнила Кепка.

— В карцере у меня было время подумать. И кому это я так насолил? А сегодня Пастор сказал про катер и оружие. Зная твоё отношение к кормушкам, и моей скромной персоне, догадаться было несложно. Осталось понять, где ты спряталась. Крематор подходил на эту роль идеально. Я, само-собой рисковал, но знаешь, мне уже всё равно.

На то, чтобы произнести эту речь ему понадобилось сто лет. 

— Ты пытала людей, чтобы больше узнать о здешних порядках…

— Я пытала гнусных ублюдков вроде тебя.

— Ладно, в вопросах морали и нравственности мы по-прежнему не сходимся, оставим этот разговор до лучших времён.

— Что ты там мямлишь? Нихрена не слышно.

Он сделал глоток из фляги, потом ещё один и сказал:

— Ты наверняка смекнула — люди из Общины так боятся умереть, не очистившись, что ответят на любой вопрос. Не понадобятся даже плоскогубцы. А затем ты подставила меня.

— Я решила, что в карцере у тебя больше шансов. К тому же, твоего друга пришлось очень долго ждать.

— И, заодно, усыпила бдительность жителей. Убийца пойман, бояться нечего. Ты не рассчитывала, что они найдут катер, да? Это в план не входило.

Зелёная Кепка промолчала.

— Что ты сделала с Крематором, сожгла живьём? С твоим-то обостренным чувством справедливости. 

— Он получил то, что заслуживал.

— Сегодня воскресная Церемония. Жители соберутся в одном месте. Как удобно. Ты уже заложила взрывчатку?

— Об этом не беспокойся. Театр взлетит на воздух, со всеми подонками, которые туда явятся.

— А как же ребёнок? Или ты про него не знаешь? На этот раз они собираются отдать мальчика лет семи. Или твои моральные принципы изменились?

Кепка молчала.

— Итак, что ты выберешь? — спросил он.

— Где держат ребёнка?

— Сложно сказать. Но когда его выведут на сцену, будет поздно.

— Займись этим. Тебе они доверяют. Бери пистолет и по-тихому отбей ребёнка и всех, кого сможешь. В десять минут седьмого Театр взлетит на воздух. А после перестреляем тех, кому удастся спастись. 

— Ты понятия не имеешь, что происходит на Острове. Наверно, это самая большая кормушка, и запертых дверей здесь не перечесть. 

— Не понимаю, о чём ты. 

— Знаешь в карцере у меня было время подумать. Все эти кормушки — объекты поклонения. Ей приносят жертвы, как в старые добрые времена. Это культ, понимаешь? 

— Хватит нести чушь. Либо возьми пистолет, либо…

— Либо что?

— Либо можешь отсидеться, я управлюсь и в одиночку. И вот ключ от двери — я установила растяжки, чтобы такие как ты больше не лезли в окна.

Он то и дело прикладывался к бутылке с водой, но пил мелкими, осторожными глотками. Ребёнка он решил искать в Церкви и не прогадал. Там как раз шла служба. Все места были заняты. Он остался ждать на свежем воздухе.

Служба кончилась, люди потянулись к выходу. Он сидел на штабеле досок и щурился на солнце. Вот прошла Сестра вместе со своим выводком, следом члены Общины, хозяин Вивария. Он мысленно прощался с каждым. По ступенькам сошли три Лунных Крота. Они тоже отправились на Церемонию. Он хотел подать Кротам знак, шепнуть, чтобы убирались к чёрту, но рисковал испортить всё дело. 

Следом за кротами шла Леди-Птица. Это был сюрприз. С чего вдруг она покинула дом на дереве и отправилась в Театр? Он всё понял, когда Леди-Птица прошла мимо, едва на него посмотрев. Похоже, она не спала несколько суток. Эта тварь добралась и до неё.

Он ожидал увидеть Пастора, но тот всё не появлялся. Ручеёк прихожан иссяк. Ещё он подумал о Старике, девочке, и той святой с полумесяцем на мочке уха. К Старику он сходил первым делом и сказал не высовываться. Лунные Кроты где-то бродили, но две жизни он спас. Что сказать девочке, чтобы она осталась в Оранжерее и при этом не поставить под удар операцию, он не знал до сих пор.

Стали бить в колокол. Может, Пастор уже в Театре? Но кто тогда вёл службу? Он поднялся по деревянным ступеням и вошёл в Церковь. Пастор наставлял ребёнка. Мальчик выглядел одурманенным и безразличным ко всему.  

Колокол вдруг умолк и его шаги прозвучали особенно громко. 

— Произошло ещё одно убийство, — сказал он.

— Где это случилось? — спросил Пастор, взглянув на него.

— Здесь.

Он вытащил пистолет с глушителем, который держал завёрнутым в ветровку. Одна пуля пробила стену, вторая угодила Пастору в глаз, третья попала в живот, ещё пара ударила в грудь. Пастор упал на колени. Его правая ладонь сжала рукоятку револьвера. 

Ещё выстрел, на этот раз пуля вошла точно в лоб. Он заменил магазин, взял ребёнка за руку и повёл прочь из Церкви. 

Он привёл мальчика к дому на дереве. Он рассчитывал, что верёвочная лестница будет спущена, однако ошибся. Видимо, лестница была с фокусом.  

Он взглянул на часы: шесть вечера. Осталось десять минут. Тогда он направился к шалашу Лунных Кротов. Прошло пять минут. Десять. Никакого взрыва. Пятнадцать. Ничего. Двадцать. Что-то случилось. Тридцать. Это провал. Нужно найти катер и убираться с Острова. 

Он сказал мальчику сидеть в шалаше и отправился к Театру. Он бежал со всех ног. Когда он увидел Театр, и то, что творилось близ его ступеней, ужаснулся. Он безнадёжно опоздал, а план провалился самым бездарным образом. Кепку окружили. Она стреляла, и отбивалась, как могла. Он увидел, как на неё кинулся ребёнок, потом ещё один. Дети лезли со всех сторон. Они кусали Кепку, а та не могла заставить себя выстрелить в ребёнка. 

Скоро на том месте, где стояла Кепка, осталась одна серая масса. Потом Сестра указала на него, и он тотчас бросился бежать, перепрыгивая через корни деревьев и ямы, направляясь к Лунным Кротам. Мальчика нигде не было видно. Еловые ветви больше не закрывали ловушку. Табличка с надписью: «Осторожно, яма!» была на месте. Он заглянул в дурацкую ловушку кротов и похолодел. Острый кол проткнул мальчику горло. Всё-таки она сработала.

И что теперь?..  

Виварий был трёхэтажным; на его крыше росло тоненькое дерево. Дверь оказалась надёжно заперта, и он решил обойти здание кругом. Скоро он увидел ступени, что вели в подвал. В самом низу его поджидала дверь, выкрашенная в красный цвет. Она была гостеприимно открыта. Помешкав, он шагнул внутрь.

Он прислушивался, не раздастся ли топот ног, крики. Ничего. Либо они его потеряли, либо не хотели даже близко соваться к Виварию. Он не знал, что из этого лучше. 

Можно подождать темноты и попытаться найти катер. Скорее всего без охраны его не оставят. А то и вовсе пустят на дно, чтобы избавиться от греха и соблазна. Пастор сказал, в катере было оружие. Кепка снабдила пистолетами весь Остров.

Оставался Виварий, про который он ничего не знал. Хозяин Вивария наверняка ещё не вернулся. Можно убить его, как Кепка убила Крематора. Затем, некоторое время жить в Виварии, пока всё не уляжется. А после ночью прогуляться по Острову, найти катер, забрать уцелевших детей и свалить.

Удастся ли взять Старика и девочку? Или тех, кто не пришёл сегодня в Театр станут допрашивать, почему они остались дома?

Время уходило. Хозяин Вивария вернётся с минуты на минуту. 

У него не было ни фонаря, ни спичек. Он шёл, выставив вперед ладонь, пока не коснулся отполированной деревянной панели. 

Он распахнул двери подвала чтобы впустить свет и увидел тело. Босые ноги застыли в паре сантиметров от пола. На робе имелся номер — семнадцать; голова висельника была заключена в деревянный ящик.

Он вытащил человека из петли. Пощупал пульс. Мужчина был мёртв. Он провёл рукой по отполированному ящику и коснулся пальцами окуляров. Потом нащупал линзы и резиновый клапан, он был открыт. Внутри обрывок бумаги. Сбоку кнопка. Он нажал её. Тотчас вспыхнули два луча света, ударив в потолок.

Он развернул клочок бумаги. Там было в спешке скорее не написано, а выцарапано ручкой: 2517. Вероятно, стих и глава из Библии. Эта книга обошла его стороной. Теперь он об этом пожалел.

Он погасил свет, сунув обрывок бумаги в карман.

Ящик надёжно крепился к голове и был заперт на висячий замок. Чуть ниже — железный ошейник. Между ними — петля.

В карманах нашлись ключи. Он взял их. Попытался открыть замок, но ни один ключ не подошёл. Тогда он занялся дверью в подвал. Для неё ключ имелся. Теперь дверь была надёжно заперта и это было чертовски хорошо.

Он дотронулся рукой до стены и пошёл вверх по ступеням. Новое помещение. Он бродил где-то в технических тоннелях под Виварием. Его пальцы касались труб и проводов, сверху капала вода. Он замер и прислушался. Тихий скрежет, словно по бетону водили острым ножом. Он вытащил пистолет, взвёл курок. Вне всяких сомнений, он был не один. 

Потом в темноте вспыхнули два безжалостно ярких луча. Нечто приближалось к нему с фантастической быстротой уклоняясь от пуль. Он только напрасно тратил патроны. Его сбили с ног. Он выстрелил ещё раз, наугад, и на пол свалилось что-то тяжёлое. Лучи света смотрели вбок, освещая стену. Номер на робе — четыре.

Пистолет встал на затворную задержку — патроны кончились. У человека-ящика на руках были острые когти с крючьями.

Он заметил слабый свет вдалеке. Наверное, опять люди-ящики. Ему стало страшно. Не лучше вернуться? Но что тогда? Правило первое: считай двери. Правило второе: считай двери всегда. Правило третье: не касайся дверных ручек. Правило четвёртое: говори только с тем, кого видишь. Правило пятое: ты в любом случае труп.

Свет испускала забранная сеткой лампа. Рядом старый с дверьми-решётками лифт. Он зашёл внутрь и увидел замочную скважину. Достал из кармана ключи. Закрыл железные двери лифта, выбрал нужный ключ, и нажал кнопку с единицей. Всего кнопок было четыре.

Лифт содрогнулся, огромной железной тушей и пополз вверх. Когда лифт остановился, он увидел коридор. Коридор освещали всё те же забранные металлической сеткой лампы. Скоро он увидел дверь с кодовым замком. Выходит, Библия была ни при чём. Он набрал код.

На первом этаже он увидел белые ширмы, кафельную плитку, лампы, которые словно росли из потолка. Ширмы располагались слева и справа, рядом штативы капельниц.

В центре Лазарета стояло кресло с зажимами для рук и ног, опутанное проводами с непонятными инструментами. В лотках иглы и скальпели. Рядом на подставке разобранный деревянный ящик.

В Лазарете было три пациента Прочие койки, аккуратно застеленные, стояли, пустыми. Он подошёл ближе. 

Человек лежал, привязанный к кровати ремнями. На его голове — отполированный до блеска ящик. Два окуляра — это они источают свет. Чуть ниже располагались линзы. Он увидел, что веки пациента плотно сомкнуты. Ниже клапан с отверстиями. Номер пациента — восемнадцать.

Сбоку кнопка, едва заметная, её проще было нащупать, чем увидеть. Ещё один маленький разъём нашёлся в области виска; тусклая латунная полоска дублировала номер. На руках когти со стальными крюками.

Семнадцатый остался в подвале. Восемнадцатый и девятнадцатый лежали в Лазарете. Одного он убил. И, как минимум десять, бродят неподалёку. Он услышал, как по кафельной плитке скребёт железо. Потом снова скрежет, но тише — человек-ящик уходил прочь.

В ванночке для инструментов лежали щипцы и скальпель. Он подошёл ко второму пациенту. Кто-то отрезал голову номеру девятнадцать. Обруч с шеи снят, замок открыт и лежит рядом вместе с ключом. Он внимательно осмотрел ящик и понял, что ему предстоит непростая работа.

Он отправился к дверям лифта. Перед собой катил койку на которой лежали отрезанная голова пациента номер девятнадцать, стальной обруч, замок, пила, ключ и лоток с инструментами. Он вставил ключ в замочную скважину и нажал кнопку «подвал».

В подвале взял отрезанную голову номера девятнадцать. Два ярких луча света разрезали темноту. Теперь самая неприятная часть. Он взял пилу и стал отрезать голову четвёртому. Он боялся, что четвёртый начнёт дёргаться и окажется, что он отрезает голову совсем не мертвецу, как думал. Но ничего такого не произошло.

  Он отрезал голову и положил на каталку. Затем принялся снимать с головы пациента номер девятнадцать ящик. Пришлось повозиться, но ящик всё же раскрылся. Он заметил, что голова пациента тщательно выбрита.

Внутри ящика был динамик. От него также не укрылось, что у номера девятнадцатого, был удалён язык.

Он надел ящик. Закрыл на замок, ключ положил в карман, приладив и железный обруч. Включил окуляры. В стену ударили лучи света. Они не слепили его; кто бы ни сделал этот ящик своё дело он знал. 

Он направился к задней двери подвала, гремя тележкой. Семнадцатый лежал без движения. Он заметил, что деревянная дверь подвала исцарапана. Глубокие борозды от когтей покрывали её сверху донизу.

Он аккуратно снял медную пластинку с ящика семнадцатого. Следом позаимствовал робу и разделся сам. Вещи аккуратно сложил в угол. Нижнее бельё и штаны взял у номера четвёртого — исподнее семнадцатого было перепачкано известно чем. Повешение — не самая лёгкая смерть. 

Что делать с обувью? Оставить или снять? Все люди-ящики были босыми, но чёрт его знает, какие тут порядки. Подумав, кроссовки, а заодно майку, джинсы и трусы спрятал в ржавой трубе.

Оставив каталку у выхода, он свернул в технические тоннели, где бродил, пока не наткнулся, на очередную дверь. Наверное, тоннели были объединены с Лечебницей, в недрах которой обитало нечто такое, чего боялся даже хозяин Вивария. 

Он вставил ключ в замочную скважину. Ключ подошёл, но повернулся неохотно — замок поржавел. Впереди трубы и сырой бетонный пол.

Он оттащил обезглавленное тело четвертого и труп семнадцатого за новую дверь. Он не стал сваливать их на пороге, а затащил как можно дальше; голову девятнадцатого, свободную от ящика оставил там же. Рядом кинул бесполезный пистолет и гильзы, а после запер дверь.

У него было десять ключей и настала пора их спрятать. Ключ от двери в Лечебницу он запихнул между трубами. Также поступил с ключом от двери в подвал. Остальные, почти бесполезные, положил на трубу, что шла поверху. Затем вернулся к лифту. Поворот ключа, первый этаж. Лифт судорожно дёрнулся и замер. Ключ от лифта он положил сверху на кабину железной громадины. Ключ от ящика и ещё один, непонятного назначения, который пока не подходил ни к одному замку, решил держать при себе: засунул — в рот. Будут проверять — проглотит.

Поставил каталку на место. Водрузил на неё номера девятнадцатого, рядом положил голову номера четвертого. Вернул пилу и лоток с инструментами. Надел перчатки с когтями. Дальше ползком. На коленях были резиновые накладки, вероятно, все обитатели Вивария должны передвигаться на четвереньках. Все, кроме хозяина.

Теперь стоило пройтись по Виварию, посмотреть, что здесь и как.

Двери Лазарета были не заперты. За ними — ковровая дорожка. Он заметил лестницу на второй этаж, но решил с ней повременить и двинул дальше.

Слева была дверь; он повернул ручку, и увидел детей-ящиков. Они были надёжно пристегнуты к стульям. Некоторые трясли головами, словно это была не голова, а ботинок, из которого пытаются выбросить камешек.

Новая дверь. Мастерская. На стеллажах десятки ящиков, совсем новых. К нему спиной сидел человек; у этого ящика на голове не было. Человек обернулся, и он поспешил прочь. За новой дверью простирался длинный коридор, высланный зелёной плиткой. По левую руку ряд дверей. «Комната кормления», «Комната санитарной обработки», «Комната настройки оптики», «Комната сна», «Комната заряда батарей».  Здесь были люди ящики. Много. Сидели вдоль стены, бродили по коридору, едва не задевая друг друга плечами. 

Его заинтересовала «Комната прототипов». Когда он заглянул внутрь, то увидел, что справа располагались ниши и они совсем не пустовали. 

Над каждым табличка: «Изделие номер такой-то». У Изделия номер один в груди был ящик, со стеклянной дверцей, что запирался на ключ. Внутри кишела тёмная масса. Ключ торчал из замочной скважины подобно стилету. Он повернул его и слегка приоткрыл дверцу. Из ящика тотчас полезли насекомые: сколопендры, пауки и жуки. Он закрыл ящик на ключ. Веки человека дрогнули, и он открыл глаза.

У Изделия номер два лицо было снято с черепа и натянуто на ящик, словно новогодняя маска из дешёвой резины. Следом он увидел мужчину, ящик которого был пронзён насквозь тонкими длинными спицами словно это был цирковой трюк. 

За ним обнаружился чудовищно жирное изделие. К клапану ящика присоединена длинная трубка что вела к баку, наполненному чем-то вроде протеиновой смеси.

У Изделия номер пять на голове имелся ящик с прозрачными стенками. Внутри ящика извивались щупальца. Щупальца лепились к стеклу и пытались его выдавить. Вместо присосок — маленькие рты полные игловидных зубов.

У последнего изделия на голове тоже имелся ящик. Сбоку торчала ручка. Нечто вроде шарманки или чёртика из табакерки. Изделие увидело его и стало вращать ручку. Механизм скрипел, и ручка поддавалась неохотно. Он не стал дожидаться чем закончится представление и свалил из «Комнаты прототипов» куда подальше.

Он повернул обратно, к лестнице. Поднялся на этаж и увидел девушек в красивом нижнем белье с чулками и подвязками. Одна несла поднос, уставленный бокалами с шампанским. У каждой туфли на высоком каблуке и ящик с замком и железным ошейником. Может, таким как он не положено бывать здесь?   

Металлическая дверь, запиравшаяся сразу на несколько замков, отворилась, и он увидел свору желтоглазых детей-ящиков на поводках. Поводки сжимал хозяин Вивария. Он вёл за собой Лунного Крота, того самого, Полосатого. Следом шли два надзирателя.

Он словно прирос к полу, пока хозяин Вивария не рявкнул на него, чтобы убирался с дороги. Он вжался в стену. Дети-ящики распарывали металлически крючьями воздух в нескольких сантиметрах от его лица. Хозяин Вивария дал надзирателю кусок цепи, что обхватывал Полосатого за шею, и велел отвести вниз, в «Комнату исследований». Тот неловко схватился за цепь; хозяин Вивария закрывал многочисленные замки левой рукой, правой удерживая свору обезумевших изделий.

Он отправился в коридор, выложенный зелёной плиткой. Потом из-за двери «Комнаты исследований» донеслись страшные крики Полосатого, и он почувствовал, как сходит с ума. Другие изделия словно ничего не замечали. Или слышали подобное и не раз. Зато у двери «Комнаты кормления» собралась толпа.

Он не нашёл в себе силы растолкать людей-ящиков, чтобы выбраться из коридора, поэтому забился в дальний угол, обхватив колени руками. Он так и сидел, пока голова едва не взорвалась от хриплого голоса:

— Время кормления. Заходите в комнату по трое. Не толкайтесь, не деритесь, пищи хватит всем.

Дверь комнаты кормления открылась и люди-ящики потянулись внутрь. Он оказался в конце очереди. 

Очередь двигалась медленно не обошлось и без драк. Когда настал его черёд, он увидел шланг, что лежал на полу, в луже непонятной субстанции. Рядом двое людей-ящиков споро открывали резиновые клапаны и засовывали шланги в рот. Он последовал их примеру. Неподдающимися пальцами снял клапан, который повис на тонкой проволоке. Ключи выплюнул в ладонь. Следовало нажать кнопку. На каждого человека-ящика приходилось по одному нажатию. Но некоторые жали на кнопку и два, и три раза, пока товарищи не оттаскивали их от аппарата.

Он нажал кнопку и в рот выплеснулась порция жидкого протеинового субстрата. Потом загорелась кнопка — следующий.

Всё тот же хриплый голос, велел расходиться по спальным местам. Он нашёл кровать с номером семнадцать в изножье. Вместо подушки — странная конструкция, что напоминала колодки, только вместо рук или шеи, требовалось, чтобы в деревянных тисках уместилась голова в ящике. По проходу между кроватями шёл Песочный Человек. Он не бросал сонный порошок, а запирал «устройство для сна» — так было выгравировано на отполированной латунной пластине — на замок. 

Ключ был один и подходил к любому «устройству для сна», иначе понадобилась бы здоровенная связка, а подбирать к каждому замку свой ключ — лишь попусту тратить время.

Теперь, даже имея ключ от ящика, он не мог освободиться, чтобы прогуляться по ночным коридорам и решить, что делать дальше. Он лежал и думал про номера семнадцатого. Тот раздобыл ключ от лифта, двери в технические тоннели лечебницы и от подвала. Наверняка это было невероятно трудно. Но почему он не сбежал?

Он до сих пор ощущал во рту металлический привкус. Один ключ от ящика, а другой? Он дождался, когда изделия перестанут возиться на койках, пытаясь устроиться поудобнее. Затем вытащил изо рта ключ и попробовал открыть замок «устройства для сна». Он долго не мог нащупать замочную скважину и трижды едва не уронил ключ. Наконец, всё получилось. С замиранием сердца он повернул ключ и замок открылся.

Он снял «устройство для сна». Даже если не все люди-ящики спят, они не смогут повернуть голову и узнать, кто бродит между рядами. Единственное что им оставалось — пялиться в потолок. 

Он вышел из спальни и направился в Лазарет. Номера восемнадцать на кровати не было, как и обезглавленного тела девятнадцатого с головой четвёртого. Их забрали. Возможно, его уже вычислили. Возможно — нет. Оставалось только положиться на удачу.

Он нажал кнопку и два жёлтых луча осветили тьму. Он шёл по холодной плитке, затем поднялся на второй этаж, к выходу. Новые замки, ключам от которых взяться неоткуда. 

На втором этаже имелось несколько дубовых дверей с табличками. На них витиевато было выгравировано «Спальня », «Спальня », «Спальня », «Спальня », «Спальня », «Спальня » Обитатели второго этажа могли позволить себе такую роскошь, как имя. Еще на паре дверей значилось: «Ресторан» и «Дамская комната», а также «Комната калибровки оптики» и «Комната заряда батарей», как внизу. Еще нашёлся лифт, но куда более современный.

Оставался третий этаж, целиком принадлежащий хозяину Вивария. Оттуда доносились ругань и звуки ударов. Он даже не стал туда соваться. Во всяком случае — сегодня. Теперь следовало отправиться в комнату для сна, но использовать её вовсе не по назначению.

Наутро его разбудил хриплый голос в динамике. Он приказал людям-ящикам просыпаться. Между рядов с кроватями ходил человек, который открывал замки, освобождая пациентов от хватки «устройства для сна». Все направились в комнату кормления. На этот раз он вёл себя наглее и ему досталось больше протеиновой смеси. 

Затем всем было приказано отправиться в комнату заряда батарей. Там было множество приборов, похожих на старые радиоприёмники. От каждого тянулся шнур питания. Он подсоединил шнур к разъёму на виске. Остальные сделали то же самое. Интересно, каков дальнейший распорядок дня? Скоро он узнал об этом. И сюрприз оказался не из приятных. 

Всем людям-ящикам приказали собраться в Лазарете. Явился хозяин Вивария с человеком в белом халате. Человек в халате обходился без ящика. Худощавое лицо субъекта, с круглыми глазами и мелкими зубами, делало его похожим на диковинное насекомое. И, вне всяких сомнений — ядовитое.

Люди-ящики могли разорвать крючьями хозяина Вивария на части, но почему-то не делали это. 

— Порой я жалею, что лишил вас языков, — сказал хозяин Вивария. — Было бы куда проще. Но давайте поразмыслим. Номеру девятнадцать пришлось отрезать голову и снять ящик. Он был слишком буйным и у него начались припадки. Обычно таких мы запираем в подвале, но к этому вернёмся позже.

Итак, утром ящик с головы изделия номер девятнадцать благополучно снят, а сам он благополучно мёртв. Однако выясняется, что ящик снова заперт. Как же так? Я внимательно изучил ящик, и обнаружил на нём число четыре. Да-да, маркировка есть не только на робах, но и ящиках, которыми вы так дорожите. Номер четвёртый обитал в тоннелях, поскольку сделался чересчур агрессивным. 

Получается, некто присвоил себе ящик изделия номер девятнадцать. Занимательный случай, первый в моей практике. Вероятно, в своё время я где-то ошибся. Придётся вернуться к чертежам. Сомневаюсь, что изделие отдавало себе отчёт в том, что делало. Может, это старые навыки дали о себе знать. Может быть, изделие некогда служило в войсках специального назначения и у меня не получилось вытащить из его хитрой башки всё до капли. Учтём.

Хозяин Вивария словно говорил сам с собой.

— Ещё обнаружилась пропажа трёх ключей — от лифта, двери в подвал и двери в Лечебный корпус. Некто собирался открыть дверь в Лечебницу, чтобы выпустить Зверя, что обитает в его стенах, но в последнюю минуту струсил. Вне всяких сомнений этот некто хотел устроить диверсию, что и вовсе неслыханно. 

И после всего вышеперечисленного, натворившее всё это изделие имеет наглость оставаться здесь. Ты думало, твой план не раскроют? Ничего, я разберусь как так вышло. 

Хозяин Вивария приказал найти число девятнадцать на ящике изделия. Надзиратели справились быстро. Изделие усадили в кресло.

— Теперь, — сказал хозяин Вивария, — я хочу знать, где находится коробка за номером шестнадцать. Изделие «номер девятнадцать», где спрятана ваша, вне всяких сомнений, разбитая на части коробка? Кивните, если покажете мне её.

Изделие не пошевелилось. «Зрители» и вовсе застыли.

— Тогда укажите на тех, кто помогал вам.

Изделие по-прежнему сидело без движения.

— Что это был за номер? Дать вам блокнот? Покажите хотя бы на пальцах, они-то у вас ещё есть. Значит, по-хорошему вы не хотите. Что ж, тогда по-плохому. 

Изделие привязали к креслу ремнями. Муха в паутине и то чувствовала бы себя вольготнее.

Люди-ящики забеспокоились. 

Хозяин Вивария начал снимать замок. Поняв, что за этим последует, изделие забилось в истерике, пытаясь вырваться, издавая немыслимые звуки. 

Щелкнул, поворачиваясь, ключ. Немного возни и ящик снят. Перед пациентами предстало бледное лицо, с совершенно безумными глазами. 

— Теперь, раз уж тебе так нравится менять коробки, я дам тебе ещё одну — «Ящик боли, шипы и грёзы» — не помню, кто его так прозвал. Насекомоподобный субъект споро надел на бедолагу за номером шестнадцать ящик с иглами внутри. Затем приладил четыре кабеля и щёлкнул четырьмя тумблерами. 

Ящик «Шипы и грёзы» выглядел иначе. Мощная передняя стенка и никаких окуляров с линзами. Вероятно, иглы располагались под такими углами, чтобы не нанести смертельную рану. Так изделие будет мучиться дольше.

— Чертовщина, — сказал хозяин Вивария. Обращался он исключительно к насекомоподобному. — Изделие шестнадцать обменялось ящиком с мёртвым изделием за номером девятнадцать. Но это невозможно.

Хозяин Вивария осмотрел ящик, но больше ничего не сказал.  

Изделия до того казавшиеся равнодушными ко всему, сжимали руками ящики, словно их тоже вот-вот снимут. Кепка продержалась неделю или около того. Посмотрим, удастся ли побить её рекорд.

Крошечную метку — латунную полоску — с номером «девятнадцать» он заметил, когда осматривал ящик в первый раз. С ней пришлось повозиться. Даже понадобилось забраться в мастерскую. Он сильно рисковал, но другого выхода не было. К тому же на Острове творилось чёрт знает что и благодаря этой неразберихе осуществить задуманное было легче.

Он переставил пластинку с номером девятнадцать на ящик изделия, что лежало ближе всего. Другие изделия не могли это видеть — всё, что им оставалось, это таращиться в потолок. Как и выбранный им пациент Вивария номер шестнадцать, пусть он и дождался, когда тот уснёт.

С помощью взятых в Мастерской инструментов он заменил пластинку № 16 на № 19 и приладил себе полоску меди с семнадцатым номером, окончательно украв личность повесившегося изделия. Впрочем, хозяин Вивария творил вещи и похуже.   

Конечно, куда проще набить татуировку с нужным номером, но руки и тела пациентов Вивария покрывали вечно сочащиеся язвы, так что этот метод не годился. К тому же, люди-ящики не были способны на бунты и заговоры. До недавнего времени.

Повседневные дела изделий были примитивны и скучны и в если дело не касалось ночных вылазок. 

А иногда людям-ящикам следовало весь день перетаскивать одну и ту же вещь с места на место. От этой работы можно было сойти с ума, но люди-ящики выполняли её беспрекословно. Хозяин Вивария ходил по всем этажам, совершенно не опасаясь нападения.

С изделий снимали ящики, чинили если требовался ремонт, а по необходимости брили и стригли изделия. Никто не знал, кого следующим заберут в «Комнату санитарной обработки». Люди-ящики очень её боялись, как и Лазарета, в котором ему часто поручали мелкую работу. Семнадцатый успел наследить, пока собирал нужные ключи и уборка была наказанием, что было весьма кстати. 

Комбинацию клавиш наверняка изменили, а ему был нужен путь отступления. Ему повезло на тринадцатый день. Насекомоподобному понадобилась ржавая махина лифта. 

Он слышал, как щёлкают клавиши старого замка. Щелчки слегка отличались. Этого было достаточно. Той же ночью он прокрался в Лазарет. Новая комбинация:

1983. Он украл скальпель и привязал его к лодыжке, смастерив чехол, чтобы не порезаться. Он решил, что выждал достаточно.

Можно было наброситься на хозяина Вивария, когда тот появится в Лазарете. Смущал только Насекомоподобный, что постоянно крутился рядом: сколько язв на его счету? Да и хозяин Вивария мог за себя постоять.

Изделие номер шестнадцать провело в кресле неделю. Именно столько показалось хозяину Вивария достаточным, чтобы привести в чувство остальных. Но даже после недели пыток изделие не смогло поведать хозяину Вивария ничего дельного. 

А потом в Лазарете появился новый пациент. Он сразу узнал Полосатого. Вот только взгляд у него был безучастный, словно через глаза крючьями вытащили полосатую душу и предоставили тело на растерзание.

Хозяин Вивария был одет в защитный костюм. Ему ассистировал Насекомоподобный. На подносе, блестя полированными боками и латунью окуляров, дожидался своего часа ящик.

Полосатый был наголо обрит и переодет. 

Стараясь не пялиться на то, что происходит позади, он тер щёткой плитку. Иногда он воровато оглядывался, но и хозяин Вивария и Насекомоподобный были слишком заняты, чтобы заметить такой пустяк. Он слышал жужжание. До боли знакомый звук. Полосатый дёргался в кресле.

жжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж жжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж жжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж жжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж

Примерно так. Он весь взмок, начищая кафель. Может, стоит напасть сейчас? У него есть скальпель. Он вспомнил прошлый «поединок» с хозяином Вивария. Нет, нужно бить наверняка. Другие изделия в этом не помощники их воля раздавлена, а рассудок изуродован. Вот почему семнадцатый не сбежал.

Он решил, что сегодня ночью вскроет скальпелем хозяину Вивария глотку, пока тот будет спать.

С Полосатым закончили и на каталке увезли в «Комнату преображения».

Кормёжка и спальня.

Он выждал час, а после вытащил ключ изо рта и начал открывать замок. Может он торопился или ещё что, может быть ключ стал слишком мокрым от слюней, только он уронил его на кафельный пол.

Теперь он обязан освободиться любым способом. Потому что утром «Песочный человек» найдёт ключ и что тогда будет, страшно представить. Он пытался выбраться из устройства для сна, но оно держало крепко, не выскользнешь. Даже ключ от ящика ничем не мог помочь.

Пришлось разломать ящик скальпелем, рискуя изрезать себе лицо. Правда, теперь, если хозяина Вивария не окажется дома, утром обман будет раскрыт. Впрочем, он в любом случае будет раскрыт.

Он отправился на третий этаж. На третьем этаже он увидел статую — ребенок и мать держатся за руки. Вместо голов — ящики с окулярами, что слабо светились в полумраке.

Несколько дверей. Он открывал их по очереди. Библиотека, кабинет. Пожалуй, сюда нужно заглянуть, когда он со всем разберётся. Следующая дверь вела в спальню. 

Под одеялом возились, а на полу сидела абсолютно голая, не считая ящика на голове, девушка. Он бросился к кровати, сорвал простынь. Увидел хозяина Вивария, на нём — женщина-ящик. Он не хотел поранить её и замешкался.

Хозяин Вивария схватил его за руку со скальпелем и ударил кулаком в солнечное сплетение, как тогда, на причале. Эффект был схожим: он упал, скрючившись в три погибели. Хозяин Вивария включил свет и вызвал надзирателей. Абсолютно голые девушки-ящики ничуть не смущались своей наготы. Они сидели и ждали, когда им скажут, что делать.

  — Не верю глазам, — сказал хозяин Вивария. — Я всё ищу ошибку в расчётах, а её оказывается нет. Всё дело в тебе. Мы весь Остров исходили вдоль и поперёк, думали ты решил уплыть. Соорудил плот или что-то вроде. То есть за живого не считали. А ты проник сюда и протянул больше двух недель. Но вместо того, чтобы сбежать, решил убить меня. Знаешь, я тебе кое-что покажу.

Хозяин Вивария встал, открыл ящик шкафа и положил на стол книгу: «Загадки мозга » — в твёрдой обложке. 

— Прислали с материка три дня назад. Занятное чтиво. Я немедленно захотел узнать, как крутятся шестерёнки в твоём мозгу, но думал, что с этим уже ничего не выйдет. И вот передо мной ты. Что у тебя во рту? Выплюнь. Ключ от ящика и «устройства для сна», как мило. Я не буду пытать тебя, чтобы узнать, где остальные украденные ключи. Ты мне и так расскажешь. Но после того, как я кое-что сделаю. Знаешь, ты необыкновенно ловкий молодой человек и я мечтаю познакомится с тобой поближе.

Знакомство началось с того, что его обрили наголо. Потом стали делать гипсовые слепки лица. Хозяин Вивария говорил, что любой ящик — произведение искусства, двух одинаковых ящиков не существует и все они по-своему прекрасны.

Хозяин Вивария осмотрел его голову и впал в замешательство.

— Почти все зоны, которые я намеревался затронуть имеют шрамы. Некто делал вам операцию на мозге и весьма искусно. Не знаю, как после такого вы полностью не утратили волю и щеголяете феноменальной памятью. У вас маловато язв, а это понижает шансы на успех. Благодаря язвам лучше срастаются ткани, изделия более выносливы и реже умирают на операционном столе. Что ж, придётся рискнуть.

Хозяин обращался к нему то на «ты», то на «вы» и нёс донельзя банальную и вместе с тем ужасную чушь.

— Я не стану сверлить ваш череп сразу. Для начала — гипноз. Мы наденем вам «ящик дурных снов» — так прозвали его изделия. Вас необходимо подготовить. Сейчас вы отправитесь на сеанс гипноза, а там поглядим. Признаться, я бы хотел использовать вашу память в своих интересах. Насколько это окажется возможным после операции. Что ж, до скорого.

Ему одели новый ящик. Он был похож на «ящик шипов и грёз» Перед глазами — картинка. Она постоянно менялась. Он видел людей, сценки из жизни, пятна, кляксы и много чего ещё.

Чтобы он не закрыл глаза ему установили металлические векорасширители. Спустя минут десять он впал в состояние, сродни трансу. Картинки сменяли одна другую, выжигая отпечатки на мозге. Он пытался вырваться, извивался в кресле, но ремни держали крепко. Так вот какими щипцами вытащили душу из Полосатого.

Январь. Холодно. Он с сёстрами сидит в подвале. На стенах — рисунки. Их нарисовала Виолетта. Она говорила, что немного радости им не повредит. Виолетта рисовала окна и то, что за ними могло быть. Солнце, качели, пинающие мяч ребята. Анну это бесило. Она говорила, что это лишь напоминает о нормальной жизни и становится хуже, когда на миг забывшись, вспоминаешь где ты.

Они всей семьёй переехали за город. Потому что вдали от шумных городов жизнь всегда лучше. Место, в котором они оказались, пятилетняя Кристина сразу прозвала глухоманью. Это было сложное слово для пятилетней, и он похвалил её.

Отчим запер их сразу. Оказалось, у него всё уже было готово. Вход в подвал надёжно замаскирован. Два звукоизолированых помещения ждали гостей. Одно предназначалось для, Анны, Виолетты Кристины и него, другое для матери. Отчим стал насиловать девочек с первого дня. Он был огромным и очень сильным. А ещё его не смущал тот факт, что Кристине было пять лет, Анне десять, а Виолетте семь. Когда он приходил делать…это, все должны были смотреть. Если кто-то отворачивался, его били и морили голодом.      

Он просил называть его отцом. Иначе — наказание. Пытать он стал их месяцев через пять, когда обычный секс прискучил.

Отчим не насиловал только его. Наоборот, вытаскивал из подвала, когда начиналось его любимое телешоу: «Кто самый умный?». Ребята отвечали на разные вопросы, которые касались физики, математики, литературы, истории и так до бесконечности. Он должен был дать ответ раньше, чем это сделают мальчик или девочка из телевизора. Если он мешкал — его били. Если отвечал неправильно — били ещё сильней. 

Отчим сделал из старых коробок декорации к шоу. Сколотил из фанеры трибуну, за которой стоял, изображая ведущего. Отчим хотел поехать с ним на передачу. Говорил, что они там всех за пояс заткнут. Отчим даже будто им гордился, называл сыном, покупал сладости. Приносил целыми связками книги. Пытался вычислить коэффициент его умственного развития, но всегда путался в цифрах. Отчим говорил, что сможет заработать миллионы, если решит загадку его мозга. Да, вот что следовало отметить. Отчим был специалистом в психохирургии. Или считал себя таковым.

Однажды, когда в подвале снова вырубилось отопление и отчим пустил всех в одну комнату, чтобы они грели друг друга теплом своих тел, мать сказала, что отчим скоро убьёт её и закопает в поле за ручьём, чтобы дети никогда не узнали, где будет её могила. Но когда она поймёт, что её час настал, то проглотит оливку, и со временем, над её могилой вырастет дерево. Так они узнают, где она будет похоронена и смогут её навещать.

Отчима лишили медицинской лицензии, но он и не думал отказываться от практики. Он говорил, что убьёт мать не сразу, а прежде хорошенько покопается у неё в мозгах. И вот, однажды, он привёл мать в подвал. Она была обрита наголо с огромными отёчными синяками под глазами и, кажется, совсем не понимала, что происходит.

— Скажи, — сказал отчим. — Ты узнаёшь этих детей?

Мама молчала. Тогда отчим приставил нож к горлу Виолетты.

— А так? 

Глаза матери остались пустыми. Если бы отчим ударил Виолетту ножом в горло, едва ли в этих глазах что-то переменилось. 

— Видите? — спросил отчим. — То же самое ждёт вас. Даже если вам повезёт и вас найдут, вы ничего не сможете вспомнить. Ни меня, ни то, что я с вами делал, ни даже самих себя.

В тот день, после горьких рыданий, Кристина, Анна, Виолетта и он, поклялись, что не забудут свою мать, друг друга, и будут помнить, кто они, что бы с ними ни произошло.

Отчим уводил девочек в дом одну за другой, а когда они возвращались, то не были похожи на самих на себя. Они ко всему стали безучастны и не узнавали ничего и никого. Отчим продолжал их насиловать, но сёстры не сопротивлялись, как иногда бывало раньше. Они беспрекословно слушались своего садиста и даже называли папой, если он просил.

Спустя несколько недель после операции Кристина сделалась буйной, швыряла вещи, бросалась то на Анну, то на Виолетту, так что отчиму пришлось увести её. Позже он сказал, что убил её, как и мать.

Потом что-то случилось, кажется их фермой заинтересовалась полиция. Анна и Виолетта тотчас исчезли. С ним отчим тянул дольше всего. Из-за уникальной памяти и прочих способностей. Он мог решать в уме сложные математические задачи, складывать и вычитать, работать с гигантскими числами. Мог часами цитировать любимые произведения отчима, не сделав ни одной ошибки.

Но настал и его черед. Он пришёл в себя на передаче «Кто самый умный?». Передачу вёл незнакомый мужчина. Вокруг сидели зрители и другие участники шоу. Они аплодировали неизвестно чему. Ведущий приставил к его виску пистолет и задал один-единственный вопрос:

— Как тебя зовут, сынок?

Он понял, что его куда-то катят. Гремели плитки пола. Он открыл глаза и увидел большие круглые лампы, которые словно росли из потолка.

— В первый раз вижу такое, сказал хозяин Вивария. — Наверное, старые операции дают о себе знать.

Он незаметно напряг мускулы, пытаясь выяснить, связан ли он. Похоже, нет. Он повернул голову чуть вправо, но там никого не было. И слева было пусто.

— Смотрите, головой ещё крутит, — сказал незнакомый голос. 

Итого двое. Если он ошибся — ему конец. Он в Лазарете, рядом с дверью, за которой был путь к лифту. Если он ошибся — ему конец. Если комбинацию изменили — ему конец.

Он спрыгнул с каталки и едва не упал. Ноги едва держали. Он в самом деле был в Лазарете, а его то ли везли, то ли увозили прочь от кресла, что стояло в центре. Он бросился к двери с кодовым замком. Хозяин Вивария скучным голосом приказал надзирателям вернуть изделие номер семнадцать обратно на каталку. 

Он ввёл код и бросился бежать по едва освещённому коридору. Вот и лифт. Он захлопнул железные двери, перед носом охраны, нашёл на крыше лифта ключ, вставил в замочную скважину и повернул. А после нажал кнопку «подвал».

Лифт заскрежетал, давно не смазанными костями и пополз вниз. Оказавшись в подвале, он бросился к канализационной трубе, взять ключ. Он уже слышал топот преследователей. 

Он еле добрался до двери, что вела в Лечебницу. Нащупал замочную скважину, вставил ключ. Открыл дверь и захлопнул за собой. Затем — поворот ключа. Надзиратели не сунулись бы в коридоры Лечебницы, но отдай хозяин Вивария приказ, и люди-ящики разорвут его в клочья.

Он чувствовал, что с ним не всё в порядке. Ему уже сделали операцию? Или ещё нет? Язык был на месте, но ведь хозяин Вивария упоминал, что не прочь поболтать. Он попытался коснуться щеки, вместо неё пальцы легли на отполированную поверхность ящика.

Он осмотрел шею. Замок и ошейник на месте, держатся крепко. Нажал кнопку и вспыхнули два луча света. Скоро он увидел безголовый труп четвёртого и тело семнадцатого.

Он где-то в технических тоннелях. Ему нужно найти выход. Но что делать после? 

Он открыл клапан и дышать стало легче. Заряда батарей хватит часов на пять. Потом он окажется в кромешной темноте. Если он выберется, благодаря ящику ему удастся провести жителей Острова, и обставить всё так, будто он сбежал из Вивария. Может, его и оставят в живых. 

Пока не явится хозяин Вивария и не расскажет, как всё было на самом деле.

Он шёл тёмным коридором, прислушиваясь к каждому шороху. Иногда он останавливался, выключал окуляры, и замирал. Но, кроме капель воды, что разбивались о бетонный пол, до него не долетало ни звука. На пути было несколько развилок и приходилось выбирать наугад. Потом он увидел чёрную слизь, которая покрывала пол. Вне всяких сомнений это был гной, который источали язвы Зверя. Существа, которого Сестра почитала за святого.

«Он был призван на небо живым. Детей и меня, это ждёт лишь после смерти. На снизошло столько Благодати, сколько обычному человеку не вынести. Но он не жаловался и не роптал, за то, что Бог одарил его сверх всякой меры. И однажды он вознёсся, завещав нам быть сильными и с покорностью принимать Дары Господа нашего».

Но не был призван на небо живым. Он скрылся ото всех в Лечебнице и стал Зверем, чей вой можно было слышать по ночам. Встреча с таким существом — неизбежная смерть.

Он внимательно выискивал на бетонном полу черный гной. Ему нужно было выбраться на свет, пока батареи не сядут. Он увидел впереди кучу тряпья. Подойдя ближе, он понял, что это человек. Из тех, что пытался сначала убить Зверя, а потом скрыться от его ярости в тоннелях. 

Он обыскал труп. Нашёл нож, спички и самодельную бомбу с самодельным же фитилём. Из куртки он смастерил подобие рюкзака, положил туда бомбу; спички сунул в карман. В правую руку взял нож.

Он вышел к лестнице и стал подниматься по ступенькам. Ещё один труп. Он взял только бомбу и вышел к двери, что вела на первый этаж Лечебницы. Уже успело стемнеть и в коридоре было тесно от теней. Окна первого этажа были забраны решёткой. Он погасил окуляры и осторожно стал продвигаться вперёд. На полу были разбросаны бумаги, лежали перевёрнутые столы. Он прошёл весь первый этаж и обнаружил выход. Дверь оказалась заперта.

Он мог бы попытаться выломать её, но тогда неизбежно явится Зверь. Что ж, придётся поискать другой путь. Он снова отправился в тоннели. От него не укрылось, что свет окуляров стал тускнеть. Теперь он включал их не чаще, чем раз в три минуты. Время отсчитывал про себя. Он заметил следы когтей на полу. Люди-ящики тоже скребли пол крючьями, но им ни за что было не оставить таких глубоких борозд.

Мертвецы ему больше не встречались. Он подумал, что нужно найти план Лечебницы. По бокам туннеля изредка попадались двери, но он не открывал их. Мало ли куда они могли завести.  

Новая лестница. Повсюду была слизь. Зверь наверняка устроил себе логово неподалёку, но выбора не было: назад возвращаться бессмысленно. Он толкнул дверь и за ней потянулись тягучие нити чёрной паутины. Он осторожно шёл вперёд, стараясь не споткнуться и не налететь в темноте на что-нибудь: свет окуляров пришлось выключить, он выдавал его с головой.

Он крался по выложенному некогда белой, а теперь заросшей грязью плитке. 

В окна заглядывал поздний вечер. Скоро он достиг ординаторской. За ней — техническая комната и комната процедур. Ещё немного и он в фойе. Дверь был заперта, зато на стене висел план здания. Изучив его, он понял, с крыши есть ход на пожарную лестницу. Следовало выбрать: либо он снова идёт в тоннели искать новый корпус, где у входа разбросаны куски недоеденного мяса или пробует подняться на крышу. Подумав, он решил свалить через крышу.

Он стал осторожно подниматься по лестнице. Он чувствовал запах гноя — он стал сильнее. Вот и второй этаж. Всё те же решётки на окнах, бардак и запустение.

Третий этаж и лестница к чердаку, всё как на плане. Разве что люк закрыт на висячий замок. В глубине коридора он заметил слабые огоньки. Сначала он принял их за глаза Зверя, но потом решил, что их слишком много. Он осторожно приблизился и увидел самодельный Алтарь, с фотографией той девочки, с полумесяцем на мочке уха. Рядом лежала запертая на замок шкатулка. Он решил узнать, что внутри.

Шкатулка была металлической, но замок оказался хлипким. В таких шкатулках хранят секреты маленькие девочки. Внутри была стопка писем. Хорошенько оглядевшись, не оживёт ли одна из теней в углу, он принялся читать.

Письмо № 1

Привет, мой дорогой !

Я так рада, что мы с наконец переехали. Дом совсем новый и очень мне нравится. 

Все дома в почти одинаковые и ничего с этим не сделаешь. Наш пока держится вдали от прочих, но мы обязательно обзаведёмся соседями. Город разрастается. Я заказала партию дверей у одного славного мастера. Они придутся тебе по душе.

Сейчас я на четвёртом месяце и чувствую себя ужасно. Врач прописал таблетки, но они нисколько не помогают. Надо держаться. 

уже обустроил детскую комнату. Там есть всё, что нужно малышу, а ещё огромный кукольный домик. Скоро увидишь, какой он чудесный.

Отправлю тебе это письмо, как только смогу.

Твоя

Письмо № 2

Случился новый выкидыш. Я делала всё, что мне рекомендовал , но кошмар повторился! Я рыдала целую неделю и никак не могла успокоиться. говорит, что всё будет хорошо и поддерживает меня как может. Без него я бы совсем пропала.

Пожалуй, не стану отправлять тебе первое письмо… Не могу больше писать, прости.

Письмо № 3

Вот уже полгода, как я не брала ручку. У меня случился новый выкидыш, на этот раз я проносила дитя три месяца. Доктор предложил съездить в санаторий, но я боюсь, что меня запрут в сумасшедшем доме. Дело в том, что я пыталась навредить себе — разрезала запястья опасной бритвой. говорит, что это можно понять, учитывая, сколько горя мы вынесли. 

Я знаю, ты на моей стороне.

Письмо № 4

Доктор сказал, что мне не суждено иметь детей и с этим придётся смириться. Но я так ждала ребёнка, так хотела его обнять! Я мечтала о большой, дружной семье и всегда думала, что лишь обретя детей стану счастливой.

тоже страдает. Я слышу, как он ходит ночами по детской. Это убивает меня.  

 Твоя

Он огляделся и прислушался. Зверь был неподалёку. Внезапно его осенило: он считает двери. 

Письмо № 5

Я пишу тебе спустя три месяца после того, что случилось. Лишь сейчас мне удалось взять себя в руки. Ты всегда был прекрасным другом и, надеюсь, поймёшь меня и теперь.

Сначала я услышала возню в детской комнате. Мужа дома не было, я испугалась, но всё же нашла в себе силы открыть дверь. Там я увидела — внучку булочника. Она играла с куклами. Не знаю, как она пробралась в дом. Наверное, случайно наткнулась на детскую и она так ей понравилась, что малышка забыла обо всём на свете.

Я взяла крошку на руки и решила отнести её вниз, на кухню. Угостить молоком и печеньем, а заодно расспросить, как она очутилась в доме. Ведь родители и должно быть сильно переживали за неё. Но едва я спустилась кухню, девочка стала задыхаться. Её горло почернело. Я сделал всё что могла, но умерла у меня на руках. 

Ты можешь представить, что увидел , когда вернулся с работы. Я рассказала ему, как всё было, но он не поверил. Он долго думал, что предпринять. Наконец он сказал, что верит мне, но малышку надо спрятать. Он закопал её в подвале, когда решил, что я уснула.

После этого мы почти не разговаривали. сделался мрачным и даже сказал, что доктор был прав и мне следовало уехать на лечение. Тогда мы с мужем впервые сильно поссорились.

А неделю спустя, когда он был дома, я снова услышала, что в детской кто-то есть. Я сказала мужу самому зайти в комнату.

В детской был мальчик лет восьми. Он жил по соседству. Мы заперли дверь в детскую. Я оказалась права, но мне стало так горько, что я плакала и долго не могла успокоиться. утешал меня и просил прощения за то, что сразу не поверил моим словам.

Когда мы снова вошли в детскую, она была пуста, а окно открыто. Рядом с домом росло дерево, по нему наш маленький гость и спустился. Мы бросились вниз, обыскали сад и нашли мальчика с почерневшим горлом. Ужас повторился.

Мальчика мы тоже похоронили в подвале, а сами решили бежать. Уехали, не сказав никому ни слова. Но наутро, в номере на кровати, лежала открытка, которую я подарила моим близким друзьям на прошлое Рождество. У них было много детей. Я сразу поняла, что это предупреждение. А то и угроза. Нечто выбрало нашу семью. Мы приманили, его прося Бога о ребёнке. Наши мольбы оказались услышаны. Но совсем не Господом.

Нам пришлось вернуться в дом. пригласил священника. Он окропил все комнаты святой водой, провёл службу. На всякий случай мы решили подготовиться: закрыли окно ставнями, врезали в дверь детской новый замок. Мы хотели сжечь дом, но решили, что может стать ещё хуже.

Я отправлю тебе все письма разом, как только соберусь с силами, обещаю. 

Твоя .

Ещё в ящике лежала вырезка из газеты. Некий рассказывал, как проник в дом семьи .

— Мне давно казалось, что с домом не всё ладно, — сообщил нам пятнадцатилетний . — Люди у нас открытые, приветливые, а эти заперлись и даже не здороваются. Как-то поздно вечером я решил пробраться к ним, посмотреть, всё ли гладко. Я сразу услышал крики, что доносились со второго этажа. 

Я тихонько поднялся наверх, и увидел, привязанного к стулу , который пропал два года назад. увидел меня, понял, что я всё знаю, и попытался схватить. Я пулей выскочил из дома и скорей к отцу. А что было дальше вы знаете. 

И я не собирался ничего красть, что бы там кто ни плёл. Если б не я, мог пропасть ещё ребёнок. А то и не один.

отрицает, что причастен к пожару. Но по версии следователя , проник в дом ночью через окно. Стал обыскивать гостиную с целью кражи. У него не было денег на фонарик, и он воспользовался свечкой. Вероятно, она и стала причиной пожара.

Напомним читателям, что, когда полиция прибыла на место, дом семьи уже полыхал. А сама несла на руках мёртвого ребёнка.

В следующей заметке говорилось, что мужа приговорили к смертной казни. Что он запугал жену, велел ей молчать и всё в таком духе. Женщину отправили в лечебницу, чего она так боялась.

Его пальцы дрожали от волнения. Он положил шкатулку на место. Как письма оказались на Острове? Видимо, до преображения Зверь знал семью и был тем самым надёжным другом, которому были адресованы послания .

Разгадка была у него в руках, но он не мог ею воспользоваться. Он вспомнил сестёр: Анну, Кристину и Виолетту. Однажды он найдёт поле, на котором растёт одинокое оливковое дерево. Но это будет позже.

Скрежет когтей — совсем близко. Зверь идёт сюда. Он осторожно проскользнул на лестницу, едва заметив смутный силуэт. Он спустился на первый этаж, когда раздался дикий рёв — Зверь обнаружил, что письма украли. 

Он открыл дверь подвала, включил окуляры и бежал так быстро, как только мог. Иногда ему встречались тела — разодранные на части скелеты и взрывчатка. 

А вот и лестница. Он вышиб дверь плечом и оказался в фойе. Повсюду куски гниющего мяса, кровь и мухи. Может, Зверь не покинет своё прибежище? Глупо на это надеяться. Он без оглядки побежал к Театру. 

Двери были распахнуты, занавес поднят, свет не горит. Он увидел на деревянном щите белую дверь. С тем самым орнаментом. У него был выбор: либо он заходит внутрь комнаты, либо его раздирают на куски. Он взбежал на сцену и оглянулся. Зверь перемещался огромными прыжками, с кресла на кресло; спинки не выдерживали вес его туши и ломались. На шее Зверя тоже висел ключ — наверное, от шкатулки.

Он достал из кармана все письма, оставив только вырезку из газеты. Сделать это было нетрудно потому что бумага для писем сильно отличалась от той, на которой печатали газеты сорок лет назад. Он смял письма в кулаке, а затем бросил в дыру. Не раздумывая, Зверь прыгнул за ними, мимоходом ударив его, раскроив переднюю панель ящика. Досталось щеке — теперь она болталась на тоненькой полоске кожи, — и глазу.

Он вытащил из кармана коробок, чиркнул спичкой, поджог фитиль, а после толкнул ногой рюкзак с самодельными бомбами в дыру, коих было в изобилии. Спрыгнул со сцены и выбежал через запасную дверь, мысленно ведя отсчёт. Конечно, он не надеялся, что пара бомб нанесёт Зверю серьёзный урон. Он надеялся, что здание Театра всё ещё заминировано. 

Он бежал, что есть сил, а затем раздался чудовищной мощи взрыв. Его швырнуло вперёд, забросало обломками, а потом всё заволокла чернота. 

Он очнулся на кровати. Вместо отполированной стенки ящика, рука коснулась толстого слоя марли, который закрывал то, что осталось от лица. В довершение ко всему он лежал совершенно голый, а толпа людей, наверняка из числа Общины, пялилась на него вовсю. Голова закружилась, и он лёг на подушку со всей осторожностью, на какую был способен и тут же провалился в сон.

Когда он снова открыл глаза, то увидел, что у его постели сидит Старик.

— Наверное, хочешь узнать, как ты здесь оказался? — спросил он. — Первой тебя нашла девочка, та самая из Оранжереи. Затем подтянулись остальные. Сначала тебя хотели убить, но потом заметили, что на твоём теле нет ни одной язвы. Они решили, что ты новый святой. Не объяснишь, как так вышло?

— Что с Кепкой? — спросил он в еле ворочая языком.

— С чем?

— Девушка, которая приплыла на катере. Что с не стало?

— Она предана земле на местном кладбище. Дети из Приюта…

— Где вырезка из газеты? — перебил он.

— Ты сжимал её в кулаке. Она, конечно, пострадала, но совсем немного.

— Вы её читали?

— Разумеется. Я сделал что-то…

— Хотя бы одно имя показалось вам знакомым?

Старик покачал головой.

— Как тебе удалось заминировать здание Театра? — спросил Старик. — И заманить туда Зверя? Община считает убийство Зверя чудом. Что об этом думает Сестра тебе лучше не знать. 

Выходит, Кепка попалась слишком рано. Детонатора при ней не нашлось. Церемонии проводились, как и прежде, а люди даже не подозревали, что сидят на пороховой бочке.

— Что с катером? — спросил он.

— Катер принадлежит Общине. Хозяин Вивария хотел, чтобы ты достался ему, однако новый лидер против. Люди Общины хорошо вооружены и намереваются установить власть над Островом.

— Мне нужно на большую землю.

— Попроси лидера Общины. Тебе он не откажет.

— Я хочу уплыть с вами. И с девочкой. Вы должны мне помочь. Понадобятся деньги. У вас обручальное кольцо на пальце, его можно сдать в ломбард.

— Исключено. Кольцо — память о жене. Больше у меня нет вещей, которые бы нас связывали.

— Хорошо, тогда мне нужно поговорить с новым лидером Общины. Раз я святой, пусть явится ко мне сам.

Он не помнил лица нового Пастора. Кажется, прежде он его не встречал. Зато сразу узнал револьвер. Тяжёлая машинка.

— Мне нужно на большую землю, — сказал он, чтобы не ходить вокруг да около. — И я хочу, чтобы Старик и девочка сопровождали меня.

— Разумеется. отвезёт вас.

И всё? Так просто?

— Я сказал, что Старик и девочка уходят со мной. С этим проблем не будет? — повторил он.

— и его внучке выпала большая честь, сопровождать вас в странствиях. Уверен, вы сотворите немало чудес.

— Ещё мне нужны обручальные кольца. Чтобы… чтобы провести один обряд.

В ломбарде. Обменять золото на деньги. Но это им знать необязательно.

— Как скажете, мы выполним любую вашу просьбу.

— Ещё нужно оружие. Что-нибудь небольшое. Поищите.

— Разумеется. В пути вас будут подстерегать опасности. Если хотите, я дам вам для охраны самых крепких людей Общины.

— А вот этого не надо. И последний вопрос. Мы раньше встречались?

— Мы виделись на похоронах в ваш первый день на Острове.

Спустя полчаса новый Пастор принёс кулёк, набитый обручальными кольцами и пять стволов — на выбор. Он взял двуствольный пистолет под мощный патрон, такой легко спрятать.

Он было хотел сказать, что ему не нужно столько обручальных колец, но подумал, что жители Общины могут решить, будто он отвергает их дар. Лишних проблем не хотелось. 

Ему помогли сесть в катер. Старик и девочка разместились рядом. Он ждал подвоха, что придет Сестра со своим выводком или хозяин Вивария. Или новый Пастор выкинет штуку — например устроит из катера погребальную ладью.

Но ничего такого не произошло. благополучно отвёз их к небольшой рыбацкой деревушке и сразу свалил. В этом поселении был всего один автомобиль: на нем возили свежую рыбу на рынок. Пришлось отдать владельцу автомобиля три обручальных кольца.

Всю дорогу он держал руку с пистолетом в кармане, однако добрались без приключений. Водитель высадил их на площади и уехал. Старик предложил провести ночь в гостинице, но он отказался. Времени осталось немного. А может и того нет.

Он ждал Старика вместе с девочкой в здании вокзала. Там было прохладно. Он сказал Старику обойти несколько ломбардов и сдавать не больше двух колец за раз. И снять своё. Чтобы не вызвать подозрений. А ещё попросил купить шахматную доску и лекарства.

Старик явился к вечеру. Наверняка девочка хотела есть и в туалет, но боялась отпроситься. Остров с его порядками ещё долго будет навещать её в кошмарных снах. Они наскоро перекусили и сели на ближайший рейс до . Он попросил Старика сыграть в шахматы. Стал расставлять фигуры и перепутал ферзя с королём. Из пяти партий он не выиграл ни одной.

На Острове попытались пришить щёку обратно, но получилось плохо. Рана воспалилась. Глаз — одна сплошная кровавая дыра — скрыт под бинтами, толку от которых никакого: кровь всё равно проступала. Обезболивающее и антибиотики, что купил Старик почти не помогли. От боли хотелось выть и лезть на стенку.

Утром они прибыли в город. Старик поддерживал его, чтобы он не упал. Теперь следовало решить, куда ехать: к Пройдохе или к Третьей. Внезапно он понял, что не знает ни адреса редакции, ни где живёт Третья. Он купил газету и в выходных данных нашёл адрес редакции в которой трудился Пройдоха. Скорее всего, Пройдоха бесследно исчез. С другой стороны, нет уверенности, что Третья не вызовет психиатричку едва его завидев.

Они сели в такси и поехали в редакцию. Старый Пройдоха был на месте и отлично выглядел. Пройдоха засыпал их вопросами, но он не стал отвечать ни на один. Вместо этого он достал газетную вырезку и спросил, нет ли в заметке знакомого имени. Пройдоха внимательно изучил листок и покачал головой. Пройдоха хотел было выбросить заметку, но он не позволил. Пройдоха лгал. А ещё он был в отличной форме. Ни кругов под глазами, ни скорбной физиономии. Разве что перчатки остались. Кажется, Пройдоха узнал один маленький секрет.

Они снова сели в такси. Теперь поехали к школе. Он боялся, что Третья ушла в отпуск — уроков давно нет, но она была на месте. Сидела в кабинете и что-то печатала.

Он закрыл дверь и вытащил пистолет. 

— Крикнешь — и я выстрелю.  — сказал он.

Третья побледнела. Он достал из кармана заметку и приказал читать вслух. Он уже не помнил текст, но сообразит, если Третья собьётся или сделает паузу перед словом.

Третья прочла заметку и взглянула на него.

— Что с тобой происходит? — спросила она.

— Хотя бы одно имя показалось тебе знакомым?

— Да, разумеется. Но…

— Замолчи. Я знаю этого человека?

— Ты хотел с ней встретиться, но тебя не пустили. Затем в Пансионат заявился твой друг . Задал кучу вопросов, украл рисунок.

— Ты поедешь со мной в Пансионат. Руку с пистолетом я суну в карман. Если ты попытаешься сбежать или позвать на помощь — убью. Просто сделай так, как я прошу, и никто не пострадает.

Машина дожидалась их на парковке. Водитель курил. Они сели на заднее сиденье. Старика и девочку он не взял.

…Такси остановилось. Он всучил водителю пару смятых купюр и дождался, когда Третья выйдет из машины. Потом вышел сам. 

— Нас могут не пустить, — сказала Третья.

  — Сегодня отличная погода. Я видел столики для шахмат во дворе.

Обитатели Пансионата в самом деле вышли подышать свежим воздухом. Он сразу увидел . Она сидела с идеально ровной спиной. Они подошли ближе. Трение карандаша о бумагу. Справа две законченные работы. Слева — пачка чистых листов и стаканчик острозаточенных карандашей.

Крепко сжимая руку Третьей, он обошёл стол. в самом деле не походила на клиента дома престарелых. Скорее, на обслуживающий персонал. Или гостью. Карандаш больше не выводил линию за линией, шорох грифеля по бумаге смолк. А затем она подняла голову. Их взгляды встретились. На секунду он увидел, что скрывается за радужной оболочкой, словно за плохо сшитой карнавальной маской. И, без сомнения, оно узнало его.

Ещё немного и эта милая женщина бросится, чтобы воткнуть прекрасный, остро отточенный карандаш ему в горло. А Пройдоха напишет об этом в газете. Впрочем, он и так напишет. 

Он вытащил пистолет и выстрелил, целясь самой молодо выглядящей пациентке Зелёного луга в лоб.

Затем наставил пистолет на санитара. 

— Мне нужны все рисунки этой женщины, — сказал он. — Уж будьте так добры, дайте на них взглянуть.

Обитатели Пансионата даже не поняли, что произошло. Он крепко держал Третью. Остался один патрон. Если придётся стрелять, кого выбрать? Её или санитара? Третья всегда была добра к нему. А санитар даже не слал открыток на Рождество. 

Скоро он получил коробку. Санитар до смерти перепугался, наверное, принял его за психа. Он вышел на улицу, отпустил Третью. Вот-вот объявится полиция, но время ещё есть. Рядом стояла церквушка, туда он и двинул.

Он зашёл в церковь и сел на скамью. Коробку рисунков положил на колени.  

Он думал, как хотела ребёнка. Думал, про великолепную детскую комнату, которая должна была обрести хозяина или хозяйку, но пустовала месяц за месяцем. был нужен ребёнок, о котором можно заботиться. Она так горько плакала, и нечто услышало её. Оно привело ей девочку, дочь булочника. Чтобы они жили вместе. Долго и счастливо.

Оно привязалось к ней. И пока жива люди будут пропадать.

Он вспомнил слова Бродяги о хищном цветке. Может она сама ещё ребёнок и лишь хочет играть с другими мальчиками и девочками? А как обычно поступают с игрушками дети? Они их ломают. 

Он думал про образец номер один. И девочку с полумесяцем на мочке уха. Что если он ошибся, напав на ложный след?

Он решил, что посидит ещё чуть-чуть, а потом отправится посмотреть на дверь у самого входа. Кажется, раньше её там не было. Впрочем, он не был в этом уверен. Он теперь ни в чём не был уверен. 

Сейчас. Ещё пять минут, и он встанет, пойдёт к выходу и откроет дверь. Ещё пять минут, и он будет готов.