Мария Тухватулина
РАСТРЁПАННЫЙ КАЛЕНДАРЬ (сборник стихов)
***
Река не замерзала: полынья
Как зеркало небес, сквозная рана.
Пока не поздно — прочь от воронья,
От дел чужих, от синего экрана,
Чтоб чувствовать, что время потекло
Не вспять, но неудобным новым руслом,
Чтоб лезвие ли, острое стекло
В нём стало Словом, сказанным по-русски.
Там ангел перережет провода,
Задёрнет золотую занавеску
И в тишине, наставшей навсегда,
Блокадный хлеб запьёт водой крещенской.
***
Что происходит с нами в ноябре
Помимо кутерьмы обмена снами?
В гирляндами увешанной норе
Пережидать разлуку с чудесами,
Остывший чайник снова вскипятить,
Коту насыпать вискаса побольше,
Стоять, проснувшись около пяти,
У мёрзлого окна. Какой хороший
Сюжет приснился. Будто никому
Снег первый не становится последним,
Следы не устремляются во тьму.
Меж крайностей разжиться чем-то средним,
Без тех, по ком скучаешь в ноябре,
Со всеми, кто откликнется в Сочельник.
За стёклами меж мутных фонарей,
Двор сторожащих, — ангел на качелях.
***
Черные комья омелы в прозрачных ветвях —
это наш Новый год в Кёнигсберге.
Все рестораны закрыты —
и кофе навынос горчит.
Я купила перстень с янтарём —
не беда, раз камушек фальшивый.
Мне важна сама его идея —
солнце, растворённое в смоле.
Ярмарка — рождественским кино
этот мир прикинулся на время.
Веяло глинтвейном, не карболкой,
и совсем не порохом пока.
Теплый ветер с Запада ли, с моря —
волнорез, как подиум для чаек.
И вопрос «Давай махнём в Европу?»
как дешёвый кофе не горчил.
БИЛИБИНСКОЕ
Чего боишься — то тебя и манит.
Огарок свечки в штопаном кармане,
Собрать в платочек крошки кулича.
Когда запьёшь живою из ключа,
То мёртвая польётся сквозь воронку.
Чего желала — то тебя и сгложет,
Раз милый морок был тебе дороже,
Чем мир живых. Деревья обступают.
Как крашенку, с души обколупают
Что нажито. Где рвётся, там и тонко.
Что отпустила — то с тобой навечно:
Родной очаг, мальчишка бессердечный…
Так вьётся нить волшебного клубка —
Всё дальше в лес, тропою колобка,
Пока из рук не выскользнет концовка.
Стих-е не о фигурном катании
(А. Трусовой и К. Валиевой)
О чём рыдают девочки? О том,
что можно прыгнуть выше головы,
быть гибким, хлёстким ивовым прутом,
что лёд не гасит пламень — но увы.
Я тоже ненавижу «этот спорт»,
и всё же — умираю от любви.
***
Снится город Зеро, где давно заколочен вокзал, —
Можно сесть в самолёт, но ему не придётся взлететь, —
Лишь ползти вдоль огней. Уезжающих Бог наказал,
Или дал обмануть поджидавшую путника смерть?
От удара часов просыпается главный герой.
Не кричат петухи, значит город к утру победил.
Синей птицы ловец повстречается с чёрной дырой,
Но приход пустоты — это лишь половина беды,
Если город Зеро так сновидцев своих бережёт,
Стережёт как овец неподвластный дремоте пастух,
Бутафорским вином запивает луны пирожок,
Где прольёт — на земле неживые цветы прорастут.
И у местных-то сны интересней — сквозь щель подсмотри:
Поезда, дирижабли, каршеринг, летучий корабль,
Эверест, Гранд-Каньон, Тадж-Махал, Нотр дам де Пари,
Но приходит рассвет зачитать фантазёрам мораль.
Значит, нам повезло просыпаться в бесчётных купе,
С перекрёстков миров привозить сувениры друзьям.
Значит, стрелки крутил непредвзятый донельзя крупье,
Но надеяться впредь на его неподкупность нельзя.
Пусть же дней череда побеждает бесплодность мечты,
Покидающий дом да вернётся в родные места,
Чтоб душа не узнала пределов своей нищеты,
Если рядом с нулями никто не начертит креста.
***
Когда уже не веришь в волшебство,
То Новый год — не более, чем дата.
Когда же ты отыщешь праздник свой
В сугробе из лежалых комьев ваты —
От зайца шоколадный Дед Мороз,
Колючий свитер, связанный бабулей?
Как будто в сказку верили всерьез,
А нас потом жестоко обманули.
Развешанной по дому мишуре
Не заслонить того, что пред глазами.
Смолистой ветке, рыжей кожуре,
Словам, которых снова не сказали,
Дано украсить, но не починить
Реальность, раздербаненное сердце,
Но меж времён протянутую нить
Нащупать — как у печки отогреться.
***
Так своё же письмо переплавится в чуждую вязь —
Разорви и живи, ничего впереди не боясь.
Чередою разлук оплетая полынь нелюбви,
Отпусти свой венок, по низовьям реки не лови.
Чтоб подол сарафана сырой от росы,
Чтоб чудес никаких у судьбы не просить,
Если сталь, что живое мешала с золой,
Вечным эхом звучит над уставшей землёй.
А на что перекованы эти мечи —
Колокольчики, кольца? Давай помолчим…
ПУСТАЯ ТЕТРАДЬ
Я слышала не раз: «Вчера я сжёг
блокнотик с неудачными стихами».
Поэзии надкусишь пирожок —
не спирт, а море плещется в стакане,
до буквы Ю покуда не дошёл,
а там стоишь — и берега не видно.
Покажется рогожей тонкий шёлк,
когда начнёшь с начала алфавита, —
и к ночи ближе в клочья изорвёшь
тетрадку, что берёг для лучших строчек.
Что не писал — того и не сотрёшь,
что на обложке — смайлики, цветочек?
Уже не жаль наивной красоты,
но, как зайдёшь в ближайший канцелярский,
не бойся белизны и чистоты —
не разделить, — но, как умеешь, царствуй.
***
Большая вода отступила,
но возле обочин стоит, —
наевшись дорожною пылью,
все реки стекают в Аид,
с приходом весны опустевший,
как сердце дожившего до.
В садах расцветают черешни,
умытые этой водой.
Что с неба слетающим звёздам
до шороха ветхих страниц?
Хранят ещё теплые гнезда
скорлупки пасхальных яиц.
НАЛЕГКЕ
(М. Леонтьевой)
Глаза сомкнёшь — услышишь, как трава
Пускает в ход новёхонькие силы,
Крадутся чьи-то сны, звенит трамвай…
Весна-весна, ну где тебя носило?
Мы ничего с собою не возьмём
В зеркальный лабиринт, седьмое царство —
Когда режим «реальность» упразднён,
А сказка — рецептурное лекарство.
Отведавший нечаянных чудес
Припомнит смутно — был когда-то ранен.
Ему легко не множить серых лиц.
Сокровищ всех — былинка меж страниц,
Берестяная дудочка в кармане.
***
Ждёт новостей межзвёздная газета,
но где мы слов для этого возьмём:
как девочки скитаются по свету,
как мальчики ложатся в чернозём?
Уже давно багровые чернила
у высшей канцелярии в ходу,
и буковки, что ими настрочили,
читают и на небе, и в аду.
— Не брат ты мне. — А правда в чем? И сила?, —
кто хронике цитату даст в заём,
чтоб в мае наступающем Россия
лишь семена роняла в чернозём?
ОТВЕТ
- Почувствуешь, что полый, как тростник,
когда слова кончаются, как мелочь. - Один из сбитых с толку малых сих,
почём, скажи, твоя сегодня смелость? - Просил, просил — и выпросил любви, —
и что ты с ней намерен дальше делать? - Герои недочитанной главы
обратный счёт заводят — десять, девять —
а сколько судеб так же пролистал? - И дело — всё горел-горел — и бросил.
- Реальности боишься — как хлыста.
- Ты видишь жизнь покрытою коростой,
повсюду «Ночь восставших мертвецов». - А сила в чём? Чего такой похнюпый?
— Свет ускользал — как звери от ловцов,
а я на то смотрел — и носом хлюпал.
Потом привык, ходил себе впотьмах
(фонарик обменял на жменю гречки),
но дождь вино разбавил пополам —
так кровь моя слилась с родною речью.
Деревья, чтоб качаться на ветру,
из малого зерна произрастают.
Когда слова отнимут и сотрут
(стихи уже качаются на сваях) —
останется словарик про запас,
записки, тренировочная проза,
тезаурус всего, что Бог не спас —
хотя казалась призрачной угроза.
С самим собой извечная грызня —
ей есть конец, хоть не было начала.
Есть первая апрельская гроза,
о чём весна до времени молчала.
***
Лето приходит — время снимать броню,
Выйти без куртки в солнцем нагретый двор.
Дом вспоминать, баюкавший всю родню,
Где на окне герань, на стене — ковёр,
Где между страничек книжных — дубовый лист,
Меж половиц — для мышки — молочный зуб.
Дни, как слова поэта, легко лились,
Чтоб петушок со шпиля пошел на суп,
Чтоб золотая рыбка плыла к блесне,
В сеть не отправив даже сигнала SOS.
Если хотел подольше побыть в весне —
Значит, тебе и это не удалось.
Ветер пыльцу гоняет как кот мышат,
На одуванчик дует смешной малыш.
Лето пришло — все в гости к нему спешат,
Что ж ты, как этот самый, в дверях стоишь?
БОЛЬШОЕ БОЛДИНО
Облака проходят краем неба,
Остывает в озере вода.
Нашу жизнь, похожую на небыль,
Освещает хрупкая звезда,
Пыльная, как люстра из висюлек,
Во́ поле не воин — василёк.
Кто стоял один среди июля,
В августе уже не одинок.
С ним солдатик, выпавший из детства,
Старый плеер — что же он крутил?
Ночевать под звездами уместней,
Чем без сна за стеклами квартир
Наблюдать, как лампочки сгорают,
Не сознавшись самому себе,
Что ты сам скользишь лучом по краю,
Параллельно чьей-нибудь судьбе.
***
Там никто не встретит дорогого гостя,
ни грибов лукошко, ни конфет кулёк —
мол, скучали тоже. Ласково не спросят,
как ты эту память за собой волок.
Мята, земляника, лютиков букетик —
сквозь какое лето Лета потечёт?
Для кого гостинцы складывать в пакетик,
детство происходит где-то рядом — чьё?
Нас никто не встретит. В старости болото
вечность не торопит — и на том merci.
Огонёчек даты в уголочке фото —
от обид на время Боже, упаси.
Детство — это листик в качестве валюты.
Кто — крещён по святцам, кто — бельмо в глазу.
Детство — это лица, что нечасто снятся.
По какому курсу разменять слезу?
ОСЕННИЙ ПАЛИМПСЕСТ
…Лента новостная обернётся
ленточкой в растрёпанной косе.
Знали мы, откуда что берётся,
видели кошмар во всей красе.
Я не покидаю Вавилона,
мотылёк от бара к фонарю.
Здесь никто не гордый, не влюблённый —
вдруг и я вот так перегорю?
…Вырастут цветы вокруг воронок.
Для чего я, в принципе, живу?
Надо мной не вился воронёнок,
Что мой сверстник видел наяву.
…Вместо гильз — конфеты по карманам.
Догорит мой внутренний Париж.
Вот тогда ты выйдешь из тумана,
вот тогда со мной заговоришь.
ПА-ПАМЯТЬ
- Как будто ты придёшь и дальше будешь жить,
Вопроса не задав про розданные вещи.
Как рюмка за стеклом тихонько дребезжит,
Как тикают часы, когда приходит вечер.
К столу придвинешь стул, и сладок будет чай,
Не будешь упрекать, что жизнь катилась дальше.
…Но, струнами души свободнейшей бренча,
Пока мы по земле бредем тоскливым маршем,
Навек ушедший мил, во всём навечно прав,
Пока летит на свет — отсюда и до края.
Лишь блёстки на воде, лишь запах сжатых трав
Ту тайну хоть слегка для нас приоткрывают. - 9 флешек
Все странствия мои, корпоративы
раскиданы, как хлам, по жёстким дискам.
Мой папа вел архив — теперь кто будет
меж пропастью и вечностью шаманить?
Вот бабушки и дедушки — живые,
вот кошка — в ожидании у миски.
Вот я прислала селфи, вид из окон,
дипломчик, приглашение на свадьбу.
Друзья и одноклассники — по датам,
работа и домашние заботы.
Больнее от случайных и нечётких,
щекотно между ребер от парадных.
Как мы смеялись, верили, бранились,
пока навек друг с другом не расстались.
Ходил, с зарплаты, в местную копирку,
росла на полке стопочка альбомов.
За день до смерти — новенькие фото,
где я кружусь, где кружево и жемчуг.
Не время было хронике прерваться,
мы думали, что радость за порогом.
В жестянке из-под чая — девять флешек
лежат, пронумерованные даже.
Сказать бы — ну осталось же хоть что-то,
от многих и того не остаётся.
Но я молчу. Обычнейших моментов
так странно осознать однажды ценность,
возможности украсить вместе ёлку,
под яблоней цветочек посадить.
Один вопрос — понадобится сколько
условных терабайт, чтоб разместились
скитания мои и поцелуи,
на день рожденья тортики в свечах. - Объятый солнцем белый минарет,
ступени — по спирали, но эпоха
нас не отпустит. Просто посмотреть
на город с высоты. Не так уж плохо.
Ока в июле — золото, лазурь,
у берега дрейфующий кораблик.
Я вытерла позорную слезу —
зелёный, как обложка у Корана,
мне выдали платочек там, внизу.
Мы высоко, нас выше только птицы.
Касимов обошедшую грозу
ещё дождется гордая царица*,
что в роскоши мотала женский век,
чтоб в наши дни стоять на постаменте
в тени мечети. В выцветшей траве,
в речной воде, крошащемся цементе.
от сердца тонкий ключик потеряй,
Когда твоей тоске наступит край —
тогда во зрелость двери отопрутся.
За ними — чисто, бело, пусто-пусто.
Здесь шла с отцом когда-то,
нынче с мужем.
Я в детстве называла морем лужу.
__
«Сююмбике — казанская царица, жившая в XVI веке. Последние ее годы связаны с Касимовом.
- И ничего — как не было тебя,
хозяином оставленные вещи
лишь тронет пыль,
вне темы ноября
они почти не выглядят зловеще.
Кого жалеть — ушедших ли, остав-
шихся, оставленных досматривать кино, —
ведь это их дурная полоса,
а жизни недопитое вино
слегка горчит. А дальше что?
Разбег.
Оборванная пуговка пальто.
Ещё один о смерти? Нет, о том,
что выпал снег.
И вновь растаял снег.