ЗАВОДСКИЕ НАСТРОЙКИ (производственный роман)

Игрушки

Когда говорят о трудном детстве, почему-то вспоминают деревянные игрушки, прибитые к полу. Мне интересно, у кого-нибудь действительно так было? У меня — нет, но мои игрушки по суровости могли бы посоперничать с деревянными. При этом детство не отличалось ничем примечательным или тяжёлым.

Как дочь заводчан, я ежедневно слушала разговоры родителей о работе. Всякие Бочкарëвы, Зорины и прочие товарищи превращались для меня в таинственных сказочных персонажей. Мама с папой играли с ними в другом, заколдованном мире, пока я скользила и падала с ледяных горок в дурацком детском садике «Солнышко». Одно из падений обернулось невидимой ниткой шрама на лице и сделанной после трагедии фотографией для выпускного альбома. На ней я, насупленная, сердитая, всем своим видом показывала: «Нечего меня со шрамом фотографировать!» 

Иногда мне что-нибудь перепадало. Мама приносила обломки образцов из лаборатории. Сама того не ведая, она открыла для меня новый мир. Мир железок. И я даже не могла вообразить, насколько они изменят мою жизнь в будущем.

Первыми железными игрушками стали половинки металлической гантельки. Маленькие, блестящие фигурки весело перекатывались у меня на ладони. Если поставить их на основания, то получатся башни с изломанными шпилями или мачты кораблей. Возможно, половинки могли превратиться в шахматные фигуры, но я не знала, как ими играть. 

Следующими мама подарила мне два гладких кирпичика с бороздами на гранях. Вот с ними можно было смело возводить что-нибудь серьёзное. Или подставку из них соорудить, например. 

Однажды мама привела меня к себе на работу в лабораторию. Тогда ещё было можно. Мы прошли мимо огромного здания с белыми колоннами, на котором графическими каменными буквами было написано «ЛАБОРАТОРИЯ» и какой-то год. Позже мне объяснили, что это год постройки. Мы зашли в соседнее здание проходной. Как меня, ещё школьницу, пустили на завод, я совсем не понимала. Какие-то вертушки, охранники. Мама что-то показала им, и мы пошли дальше.

Мама вела меня широкими коридорами того огромного здания с колоннами, а я непрестанно вертела головой. Где-то там, на потолке, висели старые белые плафоны с красными цветами. А что творилось за деревянными дверями таинственных кабинетов я не представляла. Только силуэты за матовыми стёклами могли подсказать. Но они молчали.

Мамина лаборатория тоже была большая. И там стояло много странных железных машин. Некоторые из них прятались в больших коробах. Об их назначении мне никто не рассказывал. Что мне хотела показать мама, я не понимала.

Тем временем её коллеги с любопытством рассматривали меня. С кем-то мы были знакомы заочно, по маминым историям, а кто-то уже видел меня с ней. Город Чебаркуль — это же большая деревня, кто-нибудь кого-нибудь да знал. Со мной здоровались в городе, спрашивали про семью, я чего-то невпопад отвечала, совершенно не понимая, с кем беседую… 

Дверь заграждения одной из машин уже была открыта: наверное, готовились к испытанию. 

— Сейчас, Саша, проверим, при какой силе сломается этот образец, — мама протянула мне руку с железным бруском. Жаль, я не успела его потрогать.

Мама исчезла за дверью, закрыв её за собой. И медленно, плавно машина просыпалась, словно потягиваясь. Только вместо рук у машины — маятник.

Раз, и маятник со скрипом описал дугу. Два — новая дуга. Три, четыре, пять… и бум. Всё закончилось. Я даже не поняла, что произошло. Что-то упало, кажется. 

Мама вышла с двумя серебристыми брусочками в руках. 

— Смотри, Саша. Это остатки образца после испытания. Копёр ударил по нему несколько раз и сломал.

— А зачем? — спросила я, жадно глядя на бруски. Вот бы их себе забрать!

— Чтобы измерить силу удара, при которой образец сломается. Это нужно для изучения свойств металла.

— Ого. А ты меня ещё сюда приведёшь? Хочу ещё экскурсию.

— Если захочешь — что-нибудь придумаем. А образцы можешь забрать. Я тебе потом ещё принесу.

Надо ли говорить, что после приключений на заводе я берегла блестящие бруски больше остальных сокровищ. Для них в своей комнате я отвела особое место.

Я назвала его «Тайная комната». Начитавшись Гарри Поттера, я впустила тайну к себе в комнату. Возле книжного шкафа на широко расставленных ножках стоял рыжий стол в разводах. А на нём громоздился круглый аквариум, который поддерживали изогнутые зелёные железные листья. Красно-синие гуппи и алые меченосцы медленно проплывали среди настоящих водорослей. Им, казалось, не было ни до кого дела. А мне так хотелось поиграть. Вот я и обустроила местечко под рыбьим домом.

Вначале я занавесила подстолье старыми жёлтыми шторами. То ли мама выделила из своих запасов, то ли где-то раздобыла сама. А внутри творилось волшебство. Я поставила туда комодик из спичечных коробков, оклеенный жёлтой, голубой, розовой и зелёной бумагой. На ящичках и стенках сверкали звёзды. И, конечно же, я положила туда маленький кристаллик, переливающийся рубином камешек (самый любимый) и много-много разных бусин.

Ещё я принесла в «комнату» маленькую пирамиду из бумаги: нужно было склеить для школы, но в итоге фигурка осталась у меня. Какие-то мягкие игрушки из многочисленного семейства медвежьих тоже переехали туда. И куда ж я без моих любимых железячек. Они заняли почётное место подле комода. И всё.

Каждый вечер я приходила играть в «комнату», придумывала разные забавы и квесты. Уставшим родителям после работы было просто не до меня. И я придумывала миры. 

Однажды, кажется, папа отдал мне маленький железный шарик, блестящий и холодный. Его хотелось держать в руках и постоянно медленно перекатывать, как яблочко в сказках, благо для этого у меня имелось «блюдечко» — жестяная крышка от коробки с конфетами. Катать — не перекатать. 

Уже потом я узнала, что мой шарик совсем непростой: это часть от подшипника, где таких много. Там они дружной толпой катаются между кольцами. Забавно, что в университете у меня приключилось две истории, связанные с подшипниками.

Первая случилась на страшном и сложном предмете под названием «Детали машин». Нетрудно догадаться, что там изучали. И тут мы начали большую тему «Подшипники. Опоры валов и осей». Рисовали много схем, записывали формулы. Но самым классным занятием оказалась лабораторная работа. Наш преподаватель, Евгений Петрович, принёс две связки подшипников, велев изучать.

Это ж какое богатство нам доверили! Там были огромные шариковые подшипники, роликовые — поменьше. Но всеобщим успехом пользовался шариковый подшипник двухрядный сферический. Его кольца крутились не только по кругу, но и по сфере вокруг друг друга. Мы с одногруппниками чуть не подрались за право обладания этим сокровищем. Учебная медитация: крути себе колечки на паре, никто и слова против не скажет. Ту лабораторную мы защитили без проблем. 

Друг даже обещал подарить мне такой подшипник на день рождения, но не смог купить из-за космической цены. Зато Костя преподнёс игрушечную соломенную сову. Сов я любила с детства, они всё ж веселее, чем железки.

Вторая история как раз предложила мне новый способ медитации. Курсе на четвёртом мы с одногруппниками как-то раз пришли на свою кафедру встретиться с куратором. Мы сидели за столом, на котором почему-то лежал обычный шариковый подшипник. Я взяла его в руки и всё время собрания крутила внешнее кольцо. Это успокаивало и расслабляло. В итоге я осмелилась попросить куратора:

— Василий Александрович, можно я возьму? — показала подшипник.

— Берите, Александра, — пожал плечами куратор.

Кто знает, что он обо мне подумал? Может, у него студенты пачками выпрашивают разные железки?

Зато я приспособила подшипник вместо чёток и часто крутила его за просмотром фильма в общаге. Кайфовала и радовалась.

Ещё один мой друг, Серёга, вокалист глэм-рок-группы, носил кучу цепей и, конечно же, кожаную куртку с заклёпками. У него была объёмная причёска: длинные волосы, стриженные на разную длину, чёлка. К слову, заклёпки имелись и у меня: отдала одноклассница. Я украсила ими свой рюкзак, а вот куртку я купила гораздо позже. Ходила счастливая, довольная с крутым рюкзаком.

И однажды, придя в гости к Серёге, я увидела у него батарею отдельно висящих цепей. Вот зачем ему столько? Хотя он же рокер, чего это я? Серёга заметил мой интерес и достал одну цепь, чтобы я рассмотрела поближе. Я взяла её в руки и пропала. Я крутила её и никак не хотела отпускать. Меня снова завлекло в медитацию. Надо ли говорить, что из гостей я ушла с подарком. Я потом прикрепила эту цепь на джинсы и на парах в университете часто перебирала её.

На третьем курсе, в год «Деталей машин» подруга подарила мне болт с гайкой. Она работала в закупках, отдала лишнее. Я не просила, так получилось. Как-то не планировала собирать коллекцию, но она складывалась сама.

Единственная вещь, которую я выпросила себе — это ещё один шарик. «Куда тебе столько, болезная?» — справедливо отметили бы вы. Мой папа — токарь. На своём станке он точил не только заготовки согласно сменному заданию, но иногда и детали для походной экипировки. В свободное от основных обязанностей время, разумеется.

— Ну, па-ап, сделай мне шарик!

— Да зачем он тебе?

— Я его носить буду, красиво же. Сделай пожалуйста.

Папа сделал. И я носила. Только через неделю потеряла. Растяпа. Когда он узнал об этом, то прочёл занудную лекцию о моей безалаберности и небрежности. Но я обнаглела и попросила его изготовить ещё один. Вот ничего с собой сделать не могла. Папа отказал, как бы я не уговаривала.

И я уже смирилась с поражением, но наступил Новый год, праздник сбывающихся желаний. Под нашей ёлочкой я нашла маленький свёрток, а там, вы не поверите, шарик! Я счастливая скакала по комнате, по очереди обнимая папу и маму.

— Это он специально тебе на Новый год сделал, — улыбаясь сказала мама.

Не, папа — кремень, не сдался мне, решил всё по-своему. Как же классно!

Я никогда не собирала коллекцию железок. Просто так получалось. Возможно потому, что я дочь работников металлургического завода. Или потому что обожала хэви-метал. Всё происходило само собой. Как будто кто-то вёл меня по неизвестному мне пути.

И привёл на «Бажовский фестиваль». Лес, деревня, речка, солнце и много-много народу. Каждый год на фестивале собирались творцы: гончары, ювелиры, модельеры, певцы, танцоры… всех и не упомнишь. Я расслабленно бродила среди палаток, наслаждаясь природой. Надо мной ели качали лапами, радуясь празднику. Я купила себе пару серёжек и зелёный керамический набор: маленькую мисочку на ножках и тарелку в форме листка. Мне будет очень приятно есть из красивой посуды, а серёжки идеально подошли к моему розовому платью.

А потом я набрела на кузнеца. Он что-то ковал вместе со своей дочерью. Их слаженные движения завораживали. Удар, ещё удар. Кузнец не забывал подогревать участки металлической полосы, из которой постепенно складывалось кольцо. И мне захотелось попробовать!

Оказалось, что это возможно. На меня надели тёмно-серый длинный тяжёлый фартук, чтобы не запачкаться, дали рукавицы. Кузнец тем временем нагрел новую полоску на открытом огне. И мы начали. Я пыталась подстроиться под его ритм и, кажется, у меня получалось. Каждый удар давался мне с трудом. Кузнец вовремя успевал переворачивать и нагревать заготовку. Маленькая полоска, а столько работы! Мы отковали маленький ножик, который я забрала как талисман.

Я притащила его на работу похвастаться перед коллегами. Они оценили, с удивлением рассматривали мой трофей. Некоторые предлагали зарезать нашего коллегу Стаса, но я добрый человек. Я убрала нож, чтобы не «прозвенеть» на проходной и совсем забыла куда.

Когда спохватилась, перерыла абсолютно всё, чуть не плача. Вспомнились папины слова о моей безалаберности. Я вновь смирилась с потерей, как вдруг, спустя три месяца, ножик нашёлся! Он мирно лежал в кошельке, куда я его и упрятала. Жил, путешествовал со мной и, наверное, радовался. Какое счастье, что талисман остался со мной, оберегая и помогая. 

Договор подряда

Когда в четырнадцать лет получаешь паспорт, мнишь себя очень важным человеком. Ещё бы, ведь ты теперь настоящий гражданин или гражданка своей страны. Я вообще считала, что паспорт — это очень серьёзно. Как волнительно было расписываться в таком важном документе! И сразу такая взрослая, сейчас всё сама. Ага-ага.

А сколько приготовлений я совершила ради бордовой книжечки. И заявление заполнила, отстояв огромную очередь в узком тёмном коридоре паспортной конторы. И сфотографировалась в чёрной кофте, иначе совсем ничего не будет видно на чёрно-белой фотографии. Только вот чисто чёрной кофты у меня не было. Сгодилась и чёрно-белая. Даром, что причёсывалась и красилась, всё равно на фото удивлённое лицо.

С заявлением у меня получился затык. Всё дело в восхитительной фамилии, которую я нежно люблю. В далёком детстве мама неосмотрительно дала мне посмотреть свидетельство о рождении. И меня крайне возмутило отсутствие в начертании фамилии «Ручьева» точек, ведь я всегда отчётливо слышала «ё». Решив исправить сей вопиющий факт, я, недолго думая, поставила там точки ручкой. На меня, конечно, поругались, но забыли. Так я спокойно и жила до четырнадцати лет.

При подаче заявления на паспорт выяснилось, что точек в фамилии быть не должно, иначе своим родителям я не дочь! Суровая юридическая правда. Такой вот занимательный алфавит. В итоге мне всё же выдали корректный дубликат свидетельства о рождении, и я накрепко затвердила расклад с «е» и «ё».

Когда я получила паспорт, мама предложила мне поработать. У них на заводе детям сотрудников летом можно было устроиться по договору подряда на месяц: полоть грядки, стричь кусты, поливать цветы и всё в таком духе. Я загорелась: первая работа, первые собственные деньги! Хочу.

И вот сидела я такая, взрослая и серьёзная девушка, в отделе кадров. Высокая разделяющая стойка с прозрачным стеклом в верхней части напоминала мне кассу из советских фильмов, где деньги передавали через маленькое окошко. Несколько столов стояло друг за другом, словно парты в классе, только учениками выступали соискатели.

Передо мной лежал первый в жизни договор. Договор подряда. Всё серьёзно. Мама учила внимательно читать документы, а я и так интересовалась, что же такого там могли написать. Права, обязанности, заказчик, подрядчик, количество рабочих часов, условия расторжения… Как всё сложно! И это только начало.

Всех школьников закрепили за административно-хозяйственным отделом. Я думала, что буду стричь кусты, но начальник АХО распорядился отправить меня и ещё одну девочку в химчистку. Настя в прошлом году там работала, поэтому до места мы добрались без проблем.

Я вертела головой, как на экскурсии: справа — здание лаборатории, где трудились мама с тётей Машей, слева — кузнечно-прессовый цех, где круглосуточно стучали молоты. Возле него спал старый каменный фонтан, не надеясь когда-нибудь проснуться. Над нами, раскачиваясь, шелестели тополя и ясени. Стройные ряды кустов тянулись вдоль тротуара. А в клумбах жили разноцветные цветы. Почти парк, за которым предстояло ухаживать нашим коллегам по подрядным делам.

Я опасалась, что в химчистке нам придётся разбираться с какими-нибудь веществами или стирать на руках. Но нет. Нас определили в цех чистого белья. Там стирали постельное бельё для здравпункта и баз отдыха.

Нас привели в узкую комнату без дверей, в конце которой стояли две блестящих стиральных машины. Перпендикулярно им, вдоль длинной стены, размещался хозяин помещения — гладильный стан. Именно с ним нам и предстояло подружиться.

Длинный, узкий, почти с меня ростом, стан задавал тон помещению во всех смыслах этого слова. Он пищал каждые пять секунд: произошёл сбой в программе, который долго не могли починить. А ещё и температура, при которой гладились вещи, составляла около ста пятидесяти градусов! Как трудились с таким «другом» прекрасные Татьяна Сергеевна и Валентина Ивановна, наши наставницы, большой вопрос. Они привыкли, и мы сможем. 

— Вот, девочки, здесь наше хозяйство, будете нам помогать, — с улыбкой произнесла Татьяна Сергеевна. — Помощниц нам прислали! Летом сезон, много белья пойдёт.

«Оператор гладильного станка» — звучит гордо, не правда ли? Я осваивала новую профессию. Например, брала простыню, если с надписью «Минздрав» и с базы отдыха «Миассовое», то сворачивала её пополам по короткой стороне и клала на широкие ленты стана. При этом важно было вытягивать её, чтобы распрямилась наверняка. После прокатки в нижний лоток падала идеально ровная (если повезёт) простыня. А дальше особая техника сворачивания: пополам и ещё раз пополам, и в стопочку к заждавшимся подругам-простыням, уголок к уголку.

Бельё из базы отдыха «Металлург» в стан заезжало одним слоем, элита же. Пододеяльники аналогично, иначе сохли бы до финала смены.

Жара в химчистке, жара за окном. Хорошо, что только четыре часа работали. Иначе точно бы сварились.

В час дня нас отпускали домой, и я, нагло пользуясь возможностью остаться на заводе на пару часов, отправлялась обедать к маме. Она водила меня в местную столовую. Я наравне со взрослыми заводчанами наполняла поднос снедью. Мама рекомендовала брать бифштекс. Большой, сочный кусок мяса быстро таял во рту. Если я попадала в столовую, то обязательно старалась брать его.

Когда у мамы выдавалась свободная минутка, она водила меня на экскурсии. Первым делом мы, конечно же, сходили к папе в ремонтно-механический цех. Огромный ангар, заполненный десятками станков. Под потолком парили краны, волочащие детали с места на место. И люди, люди, люди… Потеряться в цехе, да и вообще на заводе легче лёгкого. Никаких указателей, только надписи на самих зданиях, которые я не сразу отыскивала.

Чтобы папа меня увидел, я встала напротив него с другой стороны станка. Он что-то настраивал, ничего замечая, поэтому очень удивился, увидев нас. Я даже не знала, что на работе он носил кепку. Да и вообще никогда не видела папу в спецодежде, только сам костюм, который он приносил стирать домой. Бывшие когда-то тёмно-синими куртка на пуговицах и штаны. А ещё у него имелся комплект чёрного цвета. Но рабочую кепку я раньше не наблюдала.

— О, Саша! — улыбнулся папа. — Как дела? Мама привела?

— Да, тут так интересно! А что ты делаешь?

— Сейчас станок настраиваю. Буду новую деталь точить.

— Кру-у-уто! А можно ещё раз прийти? Ты мне всё покажешь…

— Конечно, заходи!

И я навещала папу, когда наши графики совпадали. Ведь он тогда работал то в дневную, то в вечернюю смены. Я удивлялась, как можно в одну неделю возвращаться домой днём, а в другую — ночью, организм же страдал. Но мой папа — самый сильный, он выдерживал всё.

Один раз тётя Маша забрала меня на экскурсию в КПЦ, кузнечно-прессовый цех. Там было шумно и жарко: стучали молоты, и топились печи. Мне выдали старый лабораторный халат и каску, которая так и норовила скатиться на нос. Мы медленно шли по широкому пролёту, и я снова вертела головой, пытаясь хоть что-нибудь понять. Вокруг много огромных машин неизвестного мне назначения. Маша как раз привела меня к одной из них. Мы поднялись в кабину оператора.

— Саша, это кольцераскатная машина. Вообще, сюда нельзя заходить. Но мне, как инженеру, можно. Сейчас посмотрим, как будут делать кольцо из поковок.

Хорошо иметь родственников, которые могут везде провести. В кабине уже сидел оператор. Он колдовал над огромным пультом с россыпью светящихся кнопок. Тем временем за бортом на плиту поставили сверкающий кусок металла. Откуда-то сверху на него опустился широкий столб и, кажется, начал давить на металл. Столб медленно давил и кружил, пока не превратил цилиндр в кольцо. Невероятно! Я не поняла, как это случилось, наверное свершилось волшебство! Почаще бы на такие экскурсии ходить.

Лето выдалось жарким, но дождливым. Тем мокрым утром я не могла придумать, что же мне обуть. Нет, зонт забронировал себе место в моей сумочке, но что делать с ногами? Я взглянула на градусник и решила: хожу я быстро, и так все лужи мои, пусть будут босоножки. А что: вода зальётся и выльется, в химчистке жарко, быстро высушусь. В кроссовках противно — быстро бы намокли. Жаль, летать над землёй я ещё не научилась.

Мой родной Чебаркуль — город маленький, где все друг друга знали. Добрые люди донесли маме, что я гуляла в дождь «босиком». Но мама-кремень: заявляла всем, что так решила я, и она меня отпустила. Ведь ничего страшного не случилось. На улице тепло, хоть дождь обильно поливал улицы. Горячий чай в химчистке перед началом смены, вторая обувь, горячий стан — и всё отлично. Ведь дождь когда-нибудь закончился бы.

И снова простыни, пододеяльники, наволочки. Изредка полотенца, скатерти и салфетки. По понедельникам и средам новый привоз белья. Бодрые грузчики таскали огромные тюки на склад, где Валентина Ивановна распоряжалась, куда их расставлять, чтобы хватило места. Стиральные машинки жужжали без перерыва, но и они не могли заглушить пищание гладильного стана. Иногда Татьяна Сергеевна, сжалившись, отпускала нас на перерыв:

— Идите, девочки, чаю попейте! Совсем с ума сойдёте тут. А мы пока бельё разберём.

Пили чай и переодевались в одной большой комнате, где свободно размещались: пара плательных шкафов, письменный стол, два потёртых красных кресла и несколько стульев и тумбочек. Места было достаточно. На окне колыхались лёгкие белые занавески с висячими тесёмками, а на подоконнике притаились кактус, герань и денежное дерево.

Для перерывов, помимо чая, я обычно брала с собой что-нибудь почитать из школьной программы. В рабочий месяц я наслаждалась «Бесами» Достоевского, внеклассное чтение, так сказать. Книжка довольно тяжёлая в прямом смысле этого слова: еле умещалась в рюкзак. За «Бесов» я взялась, узнав, что моя любимая группа «Ария» написала песню, вдохновившись романом. 

Мне нравилось работать в химчистке. Чисто, светло. Старшие коллеги тепло относились к нам. Никакого лишнего контроля, всё на доверии. Кто бы мог подумать, что это так важно. Ведь мне было всего четырнадцать, и я многого не умела.

Единственное, что несколько омрачало картину — это проходная. При устройстве на работу мне выдали временный пропуск — картонную книжечку с фотографией и всеми данными. Я показывала её охраннику вместе с паспортом, он нажимал на кнопку, и возле вертушки загоралась зелёная стрелка разрешения. Потом металлоискатель — и я на территории. На второй год моей «стажировки» на проходной появился один товарищ, любитель пообщаться.

— Девушка, что-то вы не похожи на эту фотографию, — заявлял он, рассматривая пропуск. — Так и быть проходите.

— Что-то вы сегодня рано. Уже отработали?

И так далее. И не сказать ему ничего. Что я могла? Оставалось только терпеть и преодолевать рамку раз за разом, как олимпийский барьер. Его фразочки выбивали из колеи. Я не понимала, чего он ко мне прицепился.

Когда я в третий раз устроилась по договору подряда, наш руководитель, Александр Михайлович, неожиданно перевёл меня в бухгалтерию. Не успела я и недели проработать в родной химчистке, как за мной пришли. Я совершенно не понимала, что мне делать в бухгалтерии. 

— Собирайся, Александра, идёшь в бухгалтерию. Там секретарь в отпуске, надо помочь. 

— Но чем я там заниматься буду?

— На месте разберёшься.

Вот так, легко и просто я сменила профессию. Посадили меня в приёмную главного бухгалтера, велели отвечать на звонки, приносить кофе, готовить документы… Из этого списка я более-менее могла только варить кофе: Ирина Петровна вызывала меня к себе, протягивала чашку с уже насыпанным растворимым кофе. Я шла к кулеру и наливала туда кипяток. Повезло мне с начальницей хоть здесь.

К слову, главного бухгалтера боялись на всём заводе. Она легко отчитывала любого начальника при малейшем несогласии. Ор, как говорится, стоял на весь двор, то есть на приёмную. Эта грузная женщина с короткими рыжими волосами при желании могла бы съесть кого-нибудь из своих оппонентов. К счастью, каннибализма за ней не водилось.

А ещё она курила у себя в кабинете в окно. И её за это не наказывали. Зато запах дотягивался и до приёмной, некоторые сотрудники даже удивлялись, как я это выдерживала:

— А родители тебе ничего не говорят про запах? — интересовались любопытные. Я лишь отрицательно мотала головой. Родители-то знали, где и с кем я работала.

Мне повезло, что Ирина Петровна ни разу на меня не наорала: то ли понимала, что я мелкая совсем и ничего не знаю, то ли её всё устраивало. Они вместе с заместительницей приезжали на работу из Челябинска на служебной машине. Я даже познакомилась с водителем Сергеем, который их возил. 

— Где там мои дюймовочки? — спросил он, как-то явившись в приëмную в конце дня. Видимо так выражалась его любовь к начальницам, потому что на «дюймовочек» они тянули разве что в молодости. 

Я потихоньку общалась с бухгалтерами, и мне даже поручили ответственное задание: проставить печати на талонах на молоко. Целая кипа листов. Поначалу дело спорилось: я шлëпала печати только так. Но руки уставали, чернила заканчивались, появлялись другие дела… Заправить печать, не извозиться в чернилах самой и не запачкать пространство вокруг — великое искусство для меня, чьи руки постоянно пестрели синими пятнами от шариковой ручки. И, кажется, я его постигла.

Страшнее было составлять приказы и носить их на подпись. Где находился архив, мне никто не показал, потому приходилось с нуля вбивать фамилии, должности, даты, общаться с табельщиками на тему правильности заполнения. И всё бы ничего, если бы не тормозной компьютер. Он мог зависнуть в любой момент так надолго, что приходилось его перезагружать. Это повторялось почти каждый день. И ведь никто не подсказал, что имеются специалисты, которые могли бы поколдовать над ним. Благо, мучиться оставалось недолго.

Через приёмную проходило множество людей. Порой я пыталась угадать характер того или иного человека. Вот, например, зашёл начальник папиного цеха с железными передними зубами и маньячной улыбкой, вдруг он съест Ирину Петровну? Обошлось.

Но больше всего радовалась, когда приходил Яков Дионисович. Низенький сухопарый загорелый старичок с доброй улыбкой. «Здравствуйте, девушки!» — приветствовал он нас, когда я ещё трудилась в химчистке. Чем он только ни занимался: носил газеты и воду для кулера, ремонтировал двери и окна… Человек-оркестр, человек-вдохновение. Я даже не могла предположить, что он работал везде, когда увидела его впервые. Луч света в приёмной главного бухгалтера.

И вроде загружали меня хорошо, но то густо, то пусто. Я ходила бесконечными серыми коридорами за подписями серых пиджаков и белых воротничков, ворошила кипы бумаг… Сама переоделась во взрослую девушку. На меня, кажется, перестали коситься в заводоуправлении. Но при этом было скучно. Без общения с ребятами, без физического труда. Пялилась в монитор целый день, на час меньше стандартной восьмичасовой смены. Чтобы совсем не спать, я брала на работу учебник физики: готовилась поступать на техническую специальность, подтягивала хвосты. Я была счастлива, покидая бухгалтерию и надеясь, что навсегда.

На следующий год, когда я в последний раз подписала договор подряда, Александр Михайлович, не мудрствуя лукаво, оставил меня в отделе кадров. А ведь я так мечтала о химчистке! Неужели так выросла? Кто поймёт этих начальников?

Самым прекрасным в отделе кадров было отсутствие проходной — он располагался как раз над фойе с вертушкой. Нет, пропуск мне, как и всем ребятам выдали, только пользовалась я им редко. 

Меня снова посадили разбирать бумаги: раскладывать дополнительные соглашения по конвертам. Всяко веселее, чем в бухгалтерии. Каждый день приходили новые люди, появлялись новые впечатления. И было как-то спокойно. Мои новые наставницы могли отпустить меня то к зубному, то на почту отправить документы в университеты.

Так, через конверты и архивы, я заочно познакомилась со всем нашим заводом, а значит, и всем Чебаркулëм. Целые династии годами ходили через проходную, и я тоже часть одной такой. Особенно приятно было находить личные дела дедушки, мамы, папы и тёти. Нет, я ничего не читала, но знакомые фамилии радовали глаз.

Работа в отделе кадров никак не мешала поступлению. ЕГЭ я уже сдала, аттестат получила. Оставался только мучительный выбор и ожидание результата. Хорошо, что я не стала сдавать обществознание. И как бы я училась на гуманитарной специальности? Катая вату. Ведь мне очень легко давались гуманитарные науки. А вот инженер — профессия более сложная и многогранная.

Здесь куют металл

«Бом-бом, бом-бом, бом-бом-бом!» Идёшь, бывало, по Чебаркулю и слышишь стук. Стучат так ритмично. Откуда? Что за звуки? Почему так громко? Поди весь город слышит. «Это, Саша, кузня стучит — отвечают, — есть металл: город живёт». Думаю: «Хорошо, что спать не мешают».

***

— Здравствуйте, первокурсники! Поздравляем вас с началом учебного года! Скоро вы приступите к освоению древнейшей профессии…

Приехали. Кузнецы что ль древнейшая профессия? Завкафедрой, конечно, исполнил. Вот тебе и собрание первокурсников! К слову, кафедральных преподавателей и самого заведующего мы увидели вновь только через три года.

А мне всё говорили: «Мужская профессия! Да куда ты пойдёшь работать?» Что за дурацкие вопросы семнадцатилетней девушке, которая только-только выбирает свой путь. Выбрать сложно. Особенно если нет страсти к чему-то определённому. Я из вредности ткнула пальцем в первую симпатичную по названию специальность. «Машины и технологии обработки металлов давлением», почему бы нет? Решила идти до конца: доучиться и попробовать устроиться по специальности.

О, я знала про давление всё! Поступление в университет превратилось для меня в ад. Конечно, я примерно представляла, куда хочу, и даже подала туда документы. Но выяснилось, что «ракетные двигатели не для девочек» и вообще «я надеялась, что ты после института придёшь к нам работать, мы тебя всему научим». «Мы» — это мама с тётей Машей, они вместе трудились в лаборатории. Вот только это была их мечта, не моя.

Подруга Оля подбила меня подать документы в Санкт-Петербург. Она уже год там училась и радовалась жизни. И я, продираясь сквозь почтовые препоны, отправила-таки свои бумаги туда. И ведь я поступила. Боже, я поступила в Северную столицу! Простая девочка из Чебаркуля в Питере. С ума сойти. Мне даже звонили, приглашали. И мы с мамой купили билеты…

Но не поехали. Ведь я до последнего сомневалась в выборе. Как же я в тот момент завидовала одноклассникам, которые уже уехали на будущие места учёбы и спокойно наслаждались жаркими летними деньками. Мама, видя мои мытарства, подталкивала меня к нужному решению практически всеми доступными ей способами.

— Поступай в Челябинск, поедем на Миассовое отдыхать.

— Давай договоримся: после поступления ты меня не обвиняешь в своём выборе, будто я тебя не останавливала.

— И что ты в Питере делать будешь? Вот чем метрологи занимаются?

Так продолжалось каждый день, пока я не психанула и не ткнула в эту несчастную специальность с «давлением» в челябинском вузе. Какая ирония. Но ничего, разберёмся.

Уже на третьем курсе мы с общажными девчонками поняли, что становиться инженерами не хотим. Не наше это. Всё шутили, что «нужно было идти на БЖД (безопасность жизнедеятельности) — вышли бы замуж». Там учиться легче, значит времени на личную жизнь больше. Или в менеджеры, ведь наши однокурсницы с этой специальности практически ничего не делали по учёбе. А у нас слёзы над сопроматом, огромными простынями чертежей, расчётами…

А ведь наш преподаватель по деталям машин всё время отправлял девушек в кулинарное училище. Может, он был прав? Пока не докажешь ему, что понимаешь, именно понимаешь, то смотреть на тебя будут вот так. Нам с девчонками частенько доставалось от него на лабораторных работах: нас всегда опрашивали первыми. Показательная порка, не иначе. И не всегда знать означало понимать. Но если «деталист» видел в твоих глазах понимание предмета, то менял отношение в лучшую сторону. А это дорогого стоило. Назначение муфты настолько прочно засело в моей голове, что я легко расскажу о нём, если меня разбудят среди ночи.

***

— Саша, Саша, не спите! Лекция идёт! — требовательный голос Бориса Георгиевича вырвал меня из полудрёмы.

Медленно подняла голову, похлопала глазами, типа, усиленно внимала. Надо же было так спалиться! Хотя неудивительно, ведь я единственная из девушек группы посещала все пары. Пристальное внимание преподавателей напрягало. А одногруппники и рады были прятаться за моей спиной. 

Продолжив лекцию, Борис Георгиевич внезапно удивил:

— Что такое обжатые болванки? Это грубый подкат…

Что?! Вы серьёзно? Жаркий сленг, ничего не скажешь! Подкат, прокат, а разница есть? Разумеется, остальная лекция осталась за кадром, ведь самое интересное я узнала. Жаль только, что такие перлы — редкость.

Никогда не думала, что основной специальный предмет — технология ковки и объёмной штамповки — окажется таким скучным. Лекции мы не писали, а слушали, глядя в распечатанный Борисом Георгиевичем конспект. Его тихий монотонный голос, пространные объяснения расслабляли и убаюкивали. Естественно, я задремала.

Спать хотелось даже на лабораторных работах. Ну как, скажите мне, как можно превратить практическое занятие на оборудовании в скучнейшую на свете пару? На одной такой я даже хрюкнула, чтобы взбодриться. Только стоявшая рядом одногруппница и поржала. Всяко лучше, чем засыпать на ногах.

И если бы мне раньше хоть кто-нибудь сказал, что эти знания сильно повлияют на мою будущую деятельность, то я бы не спала на лекциях. Ах да, я же забыла, что в университете готовят специалистов для производства, и, по идее, должны уделять внимание практике. Но увы, увы…

***

— А вы имеете понятие о проектировании штампов? — с издёвкой спросил начальник технологического отдела Кораблёв, потенциальный работодатель. Первое серьёзное собеседование после окончания университета, это не шутки.

— Да, конечно. У нас были специальные дисциплины, — ответила я, не понимая, зачем принесла сюда диплом. Ведь он даже не удосужился туда заглянуть.

— Какие штампы вы проектировали?

— У нас были курсовые проекты для горячей и листовой штамповки. Для горячей штамповки я проектировала молотовой штамп, а для листовой — для вырубки-пробивки.

— Понятно-понятно… — разочарованно протянул Кораблёв. — Что ж, на этом предлагаю закончить. О результатах вам сообщат, — и начальник отвернулся к компьютеру. Он явно не ожидал, что я разбираюсь в теме.

И будто бы не было допроса о моей личной жизни и месте жительства в начале собеседования. Не хочешь брать девушку на работу — не приглашай. Зачем тогда задавать такие вопросы недавней выпускнице? В двадцать два года все дороги открыты, а будущее видится туманным.

Неделю спустя мне позвонили из отдела кадров и сообщили об отказе. Причин, разумеется, не назвали, только пожелали успехов в трудоустройстве. Я не удивилась. Саркастичный тон интервьюера на собеседовании, его удивления моим знаниям всё объясняли. Лишь полгода спустя, устраиваясь на новую работу, я смогла почувствовать себя нормальным специалистом, а не девушкой-пришедшей-работать-на-завод.

На предыдущей неофициальной работе, куда я умудрилась устроиться по знакомству, начальник через месяц заявил, что у меня нет таланта конструктора. И как в свежеиспечённой вузовской выпускнице его можно распознать, мне неясно. За этот месяц начальник постоянно выискивал в моих чертежах косяки. Неправильность моей работы превратилась в моей голове в аксиому на долгие годы. Я просто забыла, что ошибаются все, и не смогла постоять за себя. Тот начальник сослал меня в ОТК (отдел технического контроля) ходить с контролёрами, замерять заготовки штангенциркулем. И всё бы ничего, но никаких гарантий никто не давал. А гоняться за директором завода, а он решал вопросы приёма на работу, чтобы официально устроили, такой себе квест.

Внезапно с трудоустройством мне решил помочь большой начальник, давний мамин знакомый. Причём этим вопросом он заинтересовался ещё тогда, когда я заканчивала университет. Причина такого интереса так и осталась для меня загадкой. Аркадий Васильевич Бочкарёв пришёл работать на завод в одно время с моей мамой и в одно подразделение. Его карьера как-то сразу стала развиваться, а вот мамина — буксовала. Возможно, он таким образом отдавал долги молодости? Мама же помогала ему, когда они только устроились на завод.

Моё резюме улетело на почту Бочкарёва. Сразу после этого мне выдали номер Ильи Евгеньевича, с которым я должна была договориться о собеседовании. Встреча прошла гладко, корректно. Меня приняли сразу, выдали соответствующие бумажки и направления. И всё бы ничего, но ездить на работу мне предстояло через весь город на промзону. Я и не предполагала, каким кошмаром обернутся для меня эти поездки!

***

Что чувствуешь, когда впервые оказываешься в цехе одна? Без коллег-наставников? Страх. Что потеряешься в этом огромном шумном ангаре. Что скажут работяги при первой встрече. И так далее, так далее…

Помню, как пыталась поспеть за Лёхой, да ещё лихорадочно на весу зарисовывать схему расположения молотов. Какой номер и масса падающих частей, где стоят. На первый взгляд они казались одинаковыми. Технологу необходимо разбираться в имеющемся оборудовании, иначе как он построит технологический процесс?

Лёха говорил, что на первую самостоятельную ковку я пойду через полгода работы. А пока инструкции, исследования и прочие бумажки. Но продолжительная болезнь начальника нашего подразделения Андрея Анатольевича Волосникова изменила все планы. Череда замещений, и Лёха теперь сидит в тёпленьком кабинетике. Можно сказать, большой начальник. Временно, но всё же.

Потому я и ушла работать по специальности. И официально. Заболею или травмируюсь на работе — больничный оплатят. И без спецодежды не останусь.

Здесь по договорённости Бочкарёва меня ждали. И как-то сразу приняли в коллектив: поведали славную историю завода, познакомили с другими подразделениями. 

Лёху приставили ко мне наставником. Тогда он ещё работал ведущим инженером кузнечной лаборатории. Он терпеливо доносил до меня прописные истины кузнечного дела, учил описывать технологические процессы для различных исследований. Я как-то быстро стала доверять ему. Ещё бы, Лёха не тыкал меня носом в ошибки, а спокойно объяснял, что поправить. И при этом я не чувствовала себя виноватой во всём, как бывало раньше. Ко мне отнеслись просто как к молодому специалисту. И я, наконец, смогла нормально сосредоточиться на работе.

Дождалась. Лёха из кабинетика поручил мне сходить на ковку самостоятельно. Мероприятие планировалось в ПКМ — производстве ковки металла или молотовке по-нашему.

Официально на ковку цеховики приглашали нас письмами на рабочую почту. На сей раз звали на быстрорез Р18. «Посмотришь, как слитки порвутся, и всё. Ну запишешь, может быть», — наставлял Лёха. Он же ещё при поступлении на работу обещал, что самостоятельно на ковку я пойду только через полгода, теперь вот иду через три месяца. И боюсь. До этого мне доверяли только работать с технологическими инструкциями и прочими документами. «Она пока по мелким поручениям», — как сказал один из коллег в телефонном разговоре. 

Возможно, кому-то могло показаться, что между мной и Лëшей что-то есть, но это не так. Во-первых, на работе я работаю, и амурные дела — последнее, что меня интересует. Во-вторых, он счастливо женат. Я девушка воспитанная, и занятыми мужчинами не интересуюсь. «Какой сюжет пропадает!» — могли бы мне сказать на литературном семинаре, которые я иногда посещала. Но увы, всё скучно и банально. 

Я впервые шла на ковку одна. Боялась заблудиться и опоздать. Казалось, что все цеховики смотрели на меня. Но обошлось. Я пришла вовремя.

Добралась спокойно. В молотовке всегда шумно. Молота стучат. И неважно, что они по производственным меркам не самые большие. Шумят так, что закладывает уши. Недаром кузнецам вместе со спецодеждой выдают беруши. 

А ещё в молотовке холодно. Цех спроектирован так, что тепло вырабатывают нагревательные печи. Отопление не предусмотрено. В светлые стародавние времена, когда всё было в порядке и заказы лились рекой, там было жарко. А в настоящее время работало несколько печей от силы. Вот и ходил народ в телогрейках.

На моё счастье, оборудование в цехе располагалось по всей его длине. Узкий проход мимо ряда молотов и печей до участка зачистки. Не без труда, но я всё-таки опознала нужный молот.

Рабочие очень удивились моему появлению, постоянно косились. Вероятно, они думали, что придёт кто-нибудь из знакомых инженеров, а тут какая-то девочка-припевочка. Я набралась смелости и поинтересовалась, когда же всё начнётся. Мне ответили, что вот-вот выдадут металл из печи. Пришла контролёр ОТК с пирометром для замера температуры металла в начале и в конце ковки. 

Старший мастер дал отмашку, и члены бригады разошлись по местам. Заслонка печи открылась, выдвинулся поддон, и на воздух выкатился небольшой слиток. Манипулятором его поставили в кузнечные бойки, закреплённые на молоте. И понеслась.

Как молот быстро начал стучать, так же быстро и закончил. Ведь весь слиток покрылся настолько глубокими рванинами, что туда легко бы поместилась ладонь на всю длину. То же самое произошло и с двумя другими слитками.

Вы спросите, почему рванины, а не трещины? Ведь внешне они выглядят одинаково. Словари и статьи говорят нам, что рванина — это дефект при обработке. А чем ковка не обработка металла?

Почему слитки рвались? Кто их знает? Может быть, перемудрили с химией или наковали не так. Лёха что-то подозревал, но не сказал мне. Учил. Ведь мы, технологи, должны разбираться в таких вещах. А я всего лишь записала свои наблюдения в специальный блокнотик. Там я расписывала, где и когда была, марку стали или сплава, номер плавки и результаты.

Несколько месяцев спустя после ковки Р18 металловеды прислали запрос на описание технологического процесса. Так всегда делали, если появлялся брак, а потом выпускалось исследование с анализами причин. Пока моя задача сводилась к таким вот описаниям кузнечных переделов по запросам.

С тех пор меня стали посылать на ковки и на еженедельные обходы по технологии. И было всё равно, что я — девушка. Ты — инженер, иди работай. И это хорошо. Обходы же дисциплинировали и меня, и цеховиков.

Заместитель начальника кузнечно-прессового цеха (КПЦ) по технологии жёстко воспитывал своих подчинённых, ругался, когда те матерились при девушках. А когда курил, то всегда шёл сзади, чтобы мы не дышали дымом. Вот она, старая школа! Есть-таки преимущества у девушек-инженеров.

Так постепенно знакомилась я с КПЦ. Цех находился на удалении от нашего здания, идти приходилось долго. А иногда нам надо было находиться в двух местах одновременно, поэтому кто-то один шёл в молотовку, а другой — в КПЦ.

***

Выложила однажды в социальных сетях фото цеховой кошки. Хорошая такая, серо-жёлтая, масляная, добрая. Сидела себе на перилах, не мешала никому. 

Пишут мне комментарий: «Они, наверное, тут глухие, кошки?» Как глухие? Всё слышат. Зовёшь — прибегают, ластятся, если не боятся. Да и не шумно в прессовом вовсе. Иногда только пресс верещит, когда заготовка большая, да диспетчеры объявления делают.

Вот в молотовке — да. Там громко. Там кузнецы беруши носят. И мне парочка перепала от сменного мастера. Инженерам же не полагается, а ходить контролировать процесс надо. Котики в молотовке тоже есть, на дальних участках, где зачистка, отгрузка. Знают же, морды, где безопасно.

Николай Николаевич, начальник прессового отделения КПЦ, хоть и роста был небольшого, зато крепкий. Говорили, орать любил, если что не по его. На меня он не орал, только на своих. Но я слышала, что по его приказу цеховых котиков подкармливали отходами из столовой. Один раз я видела, как котятки играли прямо под лавкой, где в тот момент сидел Николай Николаевич. Рабочие посмеивались, не боятся, мол, они начальника отделения.

Однажды пришла я на ковку дорогущего ответственного сплава ЧС129. ЧС, к слову, переводится как «челябинская сталь». В Челябинске разработали. Так вот, раньше заготовки из этого сплава разваливались, стоило только прессу надавить. Носились с этим сплавом как курицы с яйцами. Каждый раз собиралась толпа: начальник цеха, его зам по технологии, начальник отделения, старший мастер, начальник смены, мы — технологи… И это не считая рабочих.

В тот день мы надеялись, что всё получится. Металл вынули из печи, поставили в бойки пресса, и началась магия. Ковкой руководил сам Николай Николаевич. Он стоял между прессом и кабиной оператора и руками показывал, куда двигать рельсы и насколько сильно давить на слиток. Отточенные движения выдавали в нём не только опытного кузнеца, но и дирижёра-мастера. Он точно знал кому, как и что показать. Филигранная работа. Концерт металлической музыки в исполнении кузнечной бригады был сыгран на отлично. Николай Николаевич мог с чистой совестью идти кормить котиков.

***

Однажды мы с подругой решили сходить на фестиваль кузнечного мастерства на Кировке, челябинской пешеходной улице. Его проводили в честь дня города. Вдоль улицы выстроились мастера. Дымящие печи, звон металла и куча народу. Рядом с кузнецами устроили палатку с выставкой кованых изделий. Чего там только не было: птицы, деревья, даже скипетр и держава! 

Но больше всего меня впечатлил небольшой кованый дом. Тонкая работа. Брёвнышко к брёвнышку — идеальный сруб. И в то же время избушка сказочного героя. Я прикасалась к холодному металлу, восхищаясь мастерством его создателя. 

Нам стало интересно, из какой марки стали откованы произведения искусства. Наташа предположила, что из стали 45. Логично: марка распространённая, дешёвая. И мы пристали к одному из смотрителей выставки. Мужик знатно обалдел от наших вопросов. Видать, никто ему таких не задавал. Да и о существовании девушек-инженеров, разбирающихся в кузнечном деле, он явно не подозревал.

— Вам действительно интересно? — недоумевал он.

— Конечно! Так из чего изготавливаете-то?

— Из сорокпятки. Бывает, что из тройки. Вы поспорили что ли?

— Да нет, любопытно стало.

— Могли бы и поспорить.

Да, могли бы. И да, нам действительно интересно.

Компас

Самым страшным предметом для меня в университете стала начертательная геометрия. Ну не было у меня пространственного воображения. Не «видела» я пересечения прямых, плоскостей и фигур. Каждое занятие я внимательно слушала преподавательницу и всё записывала. И каждый раз будто что-то ускользало от меня. Обидно. Я мечтала о том времени, когда нас научат чертить на компьютере. Но по учебному плану до этого было ой как далеко.

Я пообещала себе, что если сдам экзамен по начерталке, то больше ничего бояться не буду. Весьма опрометчиво для человека, который и линию-то по линейке чертил со второго раза. Чтобы хоть как-то разобраться, я вырезала из бумаги фигуры и соединяла их. И шестерёнки в моей голове крутились в нужном направлении, я «прозревала». К сожалению, с объёмными фигурами эта фишка не прокатывала, но там уже я ходила к преподавательнице на консультации.

Бывает так: учишь-учишь, а ничего понять не получается. Так я готовилась к экзамену. Мы с однокурсниками, как могли, помогали друг другу. Моей одногруппнице Стасе повезло больше всех: она обладала пространственным воображением и «видела» таинственные пересечения линий и плоскостей. И естественно, она первая справилась с экзаменом. Пока остальные плутали в трёх координатах, Стася успела сходить покурить и смиренно ожидала нас в коридоре.

Я решила две задачи из трёх, вернее полторы. Дурацкие линии никак не хотели рисоваться правильно. А ещё я очень сильно хотела в туалет, а преподавательница никому не разрешала выходить, ну совсем. Считала, что мы там спишем (да). Естественно, моё желание мешало думать. Разум метался между мозгом и мочевым пузырём. Я решила рискнуть и попробовать отпроситься. Подняла руку и будь что будет.

— Нина Александровна, можно выйти?

— Ручьева, я же ясно выразилась: все во время экзамена сидят на своих местах.

— Ну пожалуйста, мне правда очень-очень нужно.

И я действительно была готова озвучить насколько сильно мне хочется в туалет. Жаль, её этим не проймёшь.

Нина Александровна, покачав головой, скрепя сердце отпустила меня. Я вылетела из аудитории, как ракета на старте. И на своё счастье обнаружила в коридоре Стасю. Вот, вот кто мне поможет!

— Стася, спаси! У меня одна задача не получается. Только мне в туалет надо. Еле отпросилась.

— Ладно, пошли.

Мы не пошли, а побежали. Обсуждение начертательной геометрии на ходу — занятие весьма сомнительное и почти без надежды на успех. Что нехватка времени, что естественные процессы — слабые помощники в этом деле. Но, тем не менее, в аудиторию я вернулась, заряжённая на борьбу. И выбила-таки себе четвёрку. Правда со стипендией пришлось попрощаться после математики: единственный обидный трояк за сессию лишал меня дополнительных денег на семестр. Зато сдала начерталку, и теперь мне ничего не страшно.

И, казалось бы, пришло время для компьютерной графики в новом семестре. Но нет, у нас стояла обычная инженерная. И, согласно учебному плану, она шла два семестра. Вот куда нам столько? Сейчас все чертят на компьютерах, а когда будем мы? Нас никто не спрашивал. Зачем обновлять план в соответствии со временем?

Здравствуй, готовальня. Привет, линейка, карандаш, ластик и циркуль. Будем дружить ещё очень долго. Привет, тубус, тоже будешь мне помогать и хранить чертежи.

Нет, на инженерке мне нравилось больше. Мы срисовывали разные железные детали, учились писать ГОСТовским шрифтом, заполнять штампы — специальные таблички на специальных листах. И узнали, что у каждого размера листа есть собственное название. Но как я не умела нормально писать от руки, так и не научилась писать ГОСТовским шрифтом. Почему-то преподаватель очень этому удивлялся:

— Ручьева, у вас же сто девяносто восемь баллов за ЕГЭ, почему вы не удосужились научиться писать?

Как были связаны ЕГЭ и мои таланты в графике, история умалчивала. Сто девяносто восемь баллов — моя боль и печаль. Наверняка ЕГЭ придумали, чтобы поиздеваться над выпускниками. Высокое нервное напряжение не позволило мне набрать столько баллов, сколько я действительно могла. И выбор специальностей для поступления на бюджет для меня ограничился. Что ж, случилось так, как и должно было. Оставалось только принимать и делать всё возможное, чтобы улучшить ситуацию. Вот и рисовала детали, чтобы научиться нормально читать чертежи.

В третьем семестре у нас сменился преподаватель. Его методика преподавания, да и внешность, были противоположны предыдущему. Высокий статный мужчина с усами и в очках спокойным голосом объяснял нам очередную тему. Его предшественник, напротив, походил на гнома: низкий рост, бородка. Он очень ревностно относился к своему предмету и не терпел ленивых студентов. Когда мы только познакомились с преподавателями, наши однокурсники из соседней группы пошутили:

— Это у вас короткий или у нас Короткий?

Наш тогдашний преподаватель носил фамилию Барский, а их — Короткий. Именно Короткий сменил Барского в третьем семестре. Им действительно следовало бы обменяться фамилиями, так логичнее.

В третьем семестре нам предстояло нарисовать сборочный чертёж. Чертежи детали давались, оставалось только собрать. У меня не складывалось: длина пружины не совпадала с заданной длиной паза. Я подошла к преподавателю, чтобы разобраться:

— Вот тут ты не права, — отвечал Короткий.

— Но смотрите: здесь длина тридцать миллиметров, а здесь — двадцать.

— Хорошо, давай проверим, — он взял линейку и измерил оба чертежа. — Ты права, там ошибка. Делай по длине паза.

Так, тихой сапой, под «ты права» и «ты не права» я и научилась «видеть». На предметах всё же удобнее.

Пока мы точили карандаши, наши однокурсники со специальности «Безопасность жизнедеятельности» сидели в компьютерных классах и осваивали «Компас», специальную чертёжную программу. Вот что нужно было давать нам, а не пружинки-шестерёнки. Зачем БЖД-шникам «Компас», я не знала, но в дальнейшей учёбе им будет проще. Вот же везучие засранцы!

Удача улыбнулась мне только в четвёртом семестре, когда у нас началась теория машин и механизмов. Нам необходимо было сделать схему на большом формате А1. Я решила не ждать, пока нас научат чертить на компьютере в университете, и обратилась к тёте Маше за помощью, она уже работала в «Компасе». Маша показала мне программу, ткнула носом в основные кнопки. И я села рисовать.

Боже, когда передо мной оказался белый лист с непонятными кнопками и линиями, стало страшно и волнительно. А если нажму не то, и всё удалится? Мне и надо-то было всего пару отрезков соединить и подписать, что где.

Синяя линия в одну сторону, в другую. Здесь пересечение. Вот нужно отметить и подписать, где там кнопка «Текст»? Панель к тому же такая мелкая. Не совпали, как удалить?.. Или «Усечь кривую». А, вот же оно. Что это за хрень получается? Так и должно быть? Что ж, попробуем сдать, зря что ли провела шесть часов у компьютера. Дальше ведь будет проще, правда?

Курсовой проект я умудрилась сдать на «четыре». А мне больше и не надо. Некоторые однокурсники, измучившись, как и я, рисовать вручную, тоже сдавали распечатанные из «Компаса» схемы. А чего тянуть?

На третьем курсе мы познакомились со стандартными изделиями: болтами, гайками, винтами и прочим. На наше счастье, прорисовывать их отдельно в «Компасе» было не нужно: там имелись обширные библиотеки этого добра. Выбираешь ГОСТ, задаёшь размеры, вуаля, и болт готов вставать на место. Какая радость! Ведь я так и не подружилась с карандашом и линейкой.

Предмет «Детали машин» открывал в нас дремавшие суперспособности. Помимо вникания в хитросплетения зубчатых, болтовых и прочих соединений, мы ещё учились правильно распределять их на чертежах. Редуктор, зубчатое колесо, вал — новые задачи. Как я ни надеялась, но чертить получалось пока только по три часа. А хотелось бы меньше. Ничего, справимся.

И только на четвёртом курсе в нашем расписании наконец-то появилась компьютерная графика! Ура! Только вот что на ней делать мне?

Как ответственная студентка, я ходила на все пары. И на компьютерную графику тоже. С заданиями на практике я справлялась быстрее одногруппников, поэтому Ирина Александровна спокойно отпускала меня, проверив сделанное. Шикарно. Пока все пыхтели, пытаясь разобраться с «Компасом», я отдыхала в общаге. Красота. 

Естественно, зачёт я получила «автоматом». Труды не прошли даром. И вообще, я всегда старалась максимально упростить себе сессию: ходила на пары, отвечала на семинарах, вовремя сдавала все лабораторки и контрольные. Зимой и летом в новый семестр отправлялась без долгов, если удастся — со стипендией. Мне было сложно понять одногруппников, тянувших до последнего. Что ж, их выбор.

На пятом курсе со мной приключилось ночное черчение. Я старалась не тянуть до последнего с заданиями, и всё бы успела, если бы не Новый год. Я очень хотела поехать к родне на праздники в Чебаркуль на недельку пораньше. Декабрь — месяц волшебства, а значит нужно его творить. Хотя предмет — кузнечно-штамповочное оборудование — и жёсткий преподаватель совершенно не вдохновляли.

Мне изначально не повезло с техническим заданием: я болела, когда их выдавали, потому мне достался самый сложный пресс закрытого типа. Забавно, что даже расчёты к нему — это страшные дифференциальные уравнения, которые я с трудом решала на втором курсе. Но мне не нужно было ничего считать — преподаватель разрешил:

— Такие расчёты делают только на заводах. Убирай, не майся дурью.

А я его ещё боялась. Жить можно. Осталось самое сложное: схема пресса. В наследстве от старшекурсников аналогичных чертежей не нашлось. Я нашла хитрое решение: отсканировала выданный чертёж и обвела его в «Компасе». Халтура, конечно, но как-то выкручиваться надо было. Вряд ли кто-то замерял соответствие. 

Если вставить картинку на поле чертежа — плёвое дело, то обвести — квест для самых внимательных и терпеливых студентов. Даже масштаб не подогнать, только собственные золотые руки в помощь. Осторожно, линия за линией, я обводила картинку. Стоило ткнуть мышкой не туда: мой рисунок прятался за сканом. Каждый такой тычок практически равнялся маленькому сердечному приступу. Не успев закончить днём, я окунулась в ночное «черчение».

Пятница. Закрытая комната. Половина со спальной частью зашторена: соседки спали. И только лампа над ноутбуком освещала мне дорогу к зачёту. Кофе я себе не заваривала, пока ещё держалась. Бодрый хеви-метал в наушниках заряжал.

К середине ночи, устав от борьбы с прессом и музыки, я прошлась по комнате. Когда села за стол и снова принялась чертить, меня посетили дурацкие мысли. «А что, если я зря всё делаю? Нарисовать с нуля проще. Вот нормальные девчонки по свиданиям ходят, а я закопалась в этой учёбе. И кому я такая буду нужна? Все спят, а я тут шуршу…» Я легла подремать на пару часов, чтобы хоть чуть-чуть подкопить энергии, а следующую ночь я полноценно провела в царстве Морфея. Как потом выяснилось, не зря.

В воскресенье вечером в общаге врубили пожарную тревогу. Я думала, что опять, как на учениях, придётся пилить по морозу в седьмое общежитие. Но нет.

— Саша, там дымом пахнет, — соседка Оля вернулась из кухни. — Пошли на улицу.

Через минуту в комнату громко постучала какая-то женщина с криками: «Пожар! Выходим!» Мы быстро накинули пуховики и ринулись на улицу. Та же женщина продолжала бегать по коридору и предупреждать всех о пожаре. Интересно, а как сработала тревога?

Уже на улице от однокурсниц я узнала, что в комнате на третьем этаже замкнула проводка около холодильника. И всё, остались ребята без комнаты. Надеюсь, они успели спасти самое ценное. Ребята прибежали на вахту, и только тогда врубили тревогу и вызвали пожарку. М-да, а зачем нам сигнализация? Зачем учения?

Мимо нас медленно проходили пожарные со специальным рукавом в руках. Уже всё произошло, чего торопиться. Надеюсь, ребятам сделают потом ремонт в комнате. Вторая ночь без сна пролетела быстрее и легче, чем первая. Я всё сделала.

На следующий день я внаглую сунула курсовую с нарисованным прессом старосте группы и побежала по делам. Но я-таки всё сдала. Волшебство сработало!     

Финал учёбы — и куча чертежей разных форматов. Шутка ли, но для дипломного проекта необходимо подготовить восемь листов формата А1, одного из самых больших. К счастью, нам необязательно было рисовать именно восемь больших простыней: в требованиях указывалась лишь суммарная величина. А1 делился на два листа формата А2, А2 — на два А3 и так далее. Поэтому наметив количество чертежей и схем, я легко уложилась в положенные восемь листов.

Из больших чертежей у меня планировался только штамп для детали «Переход». Там и рисовать немного: части штампа, да деталь между ними — нетрудно. Только штриховку разную подобрать для частей. Ещё пара плакатов по экономике, автоматизации и план цеха. Да, мы проектировали целый цех, который всё равно потом никому бы не пригодился. Практика работы с реальными объектами на нашей кафедре уплыла в глубину веков вместе с советским прошлым. 

Существовал даже целый ГОСТ, который определял, где в цехе и на каком расстоянии должно стоять оборудование. Не просто так, по уставу. И всё это надо было уместить на одной схеме. Я крутила и вертела квадратики и кружки. Считала длины отрезков, множила на масштаб. Уф, как сложно. Ещё требования безопасности учесть… Боже, эти синие «компасовские» линии снились мне ещё долго! В том сне я никак не могла соединить две линии, они принципиально не хотели совпадать. Перед глазами мельтешило и рябило — никакого отдыха.

Но зато детали для диплома выбрали реальные. И чертежи я тоже делала. Как же без них? Комиссии нужно показать всё. 

Но я-то ещё ладно, у меня всего две «простыни» формата А1. А вот у подруги штамп в этот формат не влез, и ей пришлось взять лист в два раза больше: формата А0. Зашла я к ней как-то раз в комнату в общаге и вижу любопытную картину: Карина ползала по их чудесному красному полосатому ковру со скотчем и склеивала лежащие рядом листы бумаги.

— Карин, это чё?

— Да штамп распечатала на черновиках. Конев разрешил пока так. Сама знаешь, А0 печатать дорого.

Карина была права. Большие форматы дорого печатать. Мы с Ириной Александровной договорились, что я ей скидывала схемы и чертежи на электронную почту. И дешевле, и проще.

Я тоже раскладывала рулоны на полу и кровати, когда готовилась к защите. Вредные листы так и норовили свернуться. Но это было и не важно, главное, что подготовка к диплому продвигалась.

Но нормоконтролёр, следящий, чтобы мы соблюдали все ГОСТы, подкинул мне ма-а-аленькую свинку. Начиркал ручкой на готовом и подписанном чертеже! Видите ли он чего-то там не понял. Хорошо, что я эту деталь нарисовала на формате А3 — перепечатывать недорого. Но на чертеже всё было правильно! Я уточнила у Ирины Александровны, спросила у одногруппницы… Всё нормально. Но нет, он чего-то недопонял!

Когда я вновь принесла ему аналогичный чертёж на подпись, он сильно удивлялся:

— Так ты же мне его уже приносила.

— Евгений Вальтерович, вы же ручкой почеркались, вот я и перепечатала.

— Я?! Не может быть! Ладно, давай подпишу.

Наконец-то.

Наша кафедра всё ещё продолжала жить в Советском Союзе. Иначе крепление наших выстраданных рулонов-чертежей на деревянные, когда-то крашенные стойки я объяснить не могла. После наших предшественников в некоторых местах в дереве остались отверстия, через которые можно было разглядеть стену. Но ничего, как-то да пристроили чертежи. И защитились без троек. Нас осталось четверо, как мушкетёров. Мы — молодцы. 

Учёба закончилась, черчение продолжилось. На работе, правда, поначалу рисовать даже малюсенькую детальку не приходилось. Марки сталей, сплавов, техпроцессы.

Только на четвёртый год работы начальник лаборатории ковки, Лёша, попросил меня сделать эскизы валов. Но вот незадача: моего любимого «Компаса» под рукой не оказалось. И установить его на мой компьютер никто не мог — то ли лицензия не куплена, то ли что. Да, и работодатели мои жили по соседству с кафедрой в светлом прошлом. 

Здравствуй, Paint, старый друг! Пора рисовать. Всё просто: прямоугольник, к нему ещё парочка разной длины и ширины, плюсом стрелочки с размерами. Всё.

Самое интересное началось, когда Лёша начал менять размеры заготовок, предлагая мне перечертить. Сами знаете, что Paint сохраняет только картинки, а значит мне либо рисовать с нуля, либо колдовать с готовой картинкой.

Делать в Paint эскизы — особое «удовольствие», для извращенцев. Эти дурацкие кнопки, всякие там карандаши, ластики… Ну не для черчения эта программа! Я терпела издевательства над собственным рабочим процессом дня два. Но количество требуемых эскизов увеличивалось, и я не успевала. Ворчала на всех и доворчалась до того, что Лёша не только сам впрягся в рисовальный марафон, но и подтянул нашего коллегу Ваню.

Мне же всё это надоело, и я заявила:

— Я хочу «Компас»! Это невозможно! Я устала.

— Хорошо, я узнаю, можно ли поставить, — устало вздохнул Лёша.

Достала я всех своим нытьём. Ну а что, работодатель обязан предоставить необходимые инструменты. И нет, мне не было стыдно, благодаря мне всё установили.

Поставили мне «Компас», но не простой, а с «дополнением». Саму программу-то установили легко, а вот разрешение для работы было только у пяти человек одновременно. И всё это добро завязано ещё на включённом компьютере у одного цехового мастера. Компьютер выключили, «Компас» превратился в тыкву, вернее перешёл в деморежим, из которого ничего не сохранить. Очередное издевательство.

С моим любимцем дело пошло быстрее. Валки рисовались, правились, печатались. Я потеряла счёт эскизам, часам, дням. Самое забавное, что рисовали-то мы их не для производства, а то ли для продажников, то ли для отдела сбыта. Что это было, Лёша? Объяснил бы хоть разок по-человечески. 

Капёж

Представьте себе такую ситуацию. Вы молодой специалист, недавно окончивший университет. Только-только устроились на работу. Новая обстановка, люди. И тут же поручают множество дел. А ещё нужно вникнуть в рабочий процесс, влиться в коллектив…

Каждый шаг под сомнением, миллионы вопросов. Ведь никогда не знаешь, что приключится с тобой за рабочую смену.

Таисия пришла на металлургический завод сразу после окончания университета. Она целенаправленно выбрала для изучения металловедение. Её старшая сестра Мария тоже училась на этой специальности, поэтому помощь с домашними заданиями была гарантирована. Правда, был у Таисии вариант поступить на иностранные языки, у неё хорошо шёл немецкий, но что-то не срослось с подготовкой к поступлению. В то время репетиров попросту не было, да и просто опытных людей рядом не нашлось. Но Таисия уверенно шагала по выбранному пути.

Каждая лабораторная работа в университете пробуждала в ней азарт исследователя, а каждая пара показывала дорогу к цифрам и процессам. Таисия нетерпеливо ждала, когда же наконец погрузится в мир структуры металлов. Устроиться на работу до выпуска казалось идеальным, но неосуществимым решением. Без законченного высшего брали со скрипом, да и совмещение учёбы на технической специальности с работой — задача со звёздочкой.

Таисия дождалась. Она вернулась в Чебаркуль и устроилась на тот же завод, что и Мария. Их папа помог. Работать в лаборатории вместе с сестрой проще и веселее. Заводская династия продолжилась.

Кипы бумаг, горы железок, куча писанины, окрики начальства и робкие попытки приструнить цеховиков… Рабочие дни превратились в дотошных братьев-близнецов. Таисия много раз успела пожалеть о поспешном выборе места работы. Но однажды случилось одно происшествие.

21 июля

11:30

По сложившейся традиции перед обедом Таисия собиралась в дамскую комнату. Скинув тёмно-синий форменный халат, она направилась в коридор. Ей казалось, что противный скрип двери кабинета в душной тишине слышали все коллеги в лаборатории. Но они прятались по рабочим местам или сбегали в столовую в надежде урвать что-нибудь вкусненькое. 

Гулкие шаги Таисии эхом разносились по лаборатории. До обеда оставалось полчаса. А это значит, что на столе скоро появятся любимые тефтельки в томатном соусе с рисом. Прохлада, царившая в коридоре, приятно обволакивала после жары раскалённых кабинетов. Хорошо.

Мечтая об обеде, Таисия так задумалась, что не замечала ничего вокруг. В реальность её вернуло одно маленькое обстоятельство. Она обнаружила, что возле одной из дверей слева по коридору на бумажке лежит кусок металла. Маленький железный кубик. Бесхозный. 

Крадучись, Таисия заскользила к двери, чтобы получше рассмотреть находку. На бумажке она прочла: «Термическая обработка». А сам кубик был покрыт тонким слоем застывшей окалины. Сразу стало понятно, что он уже побывал в печи и теперь сторожил шлифовальную комнату.

Таисия замерла на месте. Необходимо было разузнать, почему кубик здесь. Она медленно наклонилась к нему, словно охотник, загоняющий жертву в капкан. «Возможно, нам его просто не донесли, — мысленно рассуждала Таисия. — Наверное, пришёл человек, который не знает, куда отдавать образцы. Или кто-то из местных его положил».

Если с образцом что-нибудь случится, то его посчитают утерянным. А это скандал. Запланированные испытания не проведут в срок. Придётся изготавливать новые образцы. И работу всю переделывать. Ой-ой! Таисия не хотела никого подводить. Ведь она работала в лаборатории всего несколько месяцев и очень дорожила своим местом.

Первым хозяином кубика мог оказаться термист Юра. Он подготавливал образцы для испытаний, размещая их в печи при заданной температуре. А шлифовальная комната находилась как раз по соседству с его кабинетом. 

Таисия схватила кубик и побежала к термисту. Она дёрнула за ручку двери, но та оказалась заперта. «Дак у них же обед!» — Таисия порывисто ударила себя ладонью по лбу.

Визит в дамскую комнату отменился, и Таисия отправилась к следующему потенциальному владельцу кубика. В конце длинного коридора располагалась слесарная мастерская. Там обитал станочник Саша вместе с напарницей Ниной. 

Таисия толкнула дверь и — о чудо! — она открылась. В просторной мастерской всегда было пыльно и тесно, несмотря на размеры. Повсюду валялась стружка, а стеллажи вечно заваливали образцами и инструментами. Наждак, шлифовальный и фрезерный станки, отдыхая от работы, стояли у стены, а властелин этого хаоса, Саша, сосредоточенно вытачивал заготовку на токарном. «Хорошо, что Нина ушла на обед», — с облегчением подумала Таисия. Ей не хотелось, чтобы лишние люди узнали о находке.

— Саш, спасай! Нужна твоя помощь! — выпалила она.

— О, Тася! Ты чего такая растрёпанная? — Саша оторвался от работы. — Случилось что?

— Я сейчас шла по коридору и возле двери шлифовальной комнаты нашла вот это. — Таисия протянула руку с кубиком в бумажке. — Ты в курсе? Может, твоё? Тебе задание на пробы не приносили?

— Не-е-ет. Давай сюда, поглядим.

Саша взял кубик, развернул бумагу и принялся читать.

— Так-с, термическая обработка… Сталь 40Х… Режим… Угу, — кивнул он. — М-м-м… Ладно, заберу твой подарочек себе, а там разберёмся.

— Саша, ты чудо! — Таисия послала воздушный поцелуй и унеслась к себе в кабинет.

11:45

До обеда оставалось всего пятнадцать минут, но зыбкое чувство тревоги не покидало Таисию. Она решила позвонить в цех, который изготавливает образцы для испытаний. Дрожащие пальцы потянулись к телефонному диску и набрали номер бригадира участка проб. Пять цифр — и цех на связи.

— Термический, — грубо рявкнули в трубке.

— Любовь Петровна, вы? Это Тася из лаборатории, — залепетала Таисия. — Нам тут в коридор образец подбросили. Вы не заносили? Для кого? Что делать-то с ним?

— Привет, Тася, не узнала… Это вообще прошлая смена, они могли! — закричала бригадир. — А какая марка?

— Сталь 40Х.

— Погоди, в журнале посмотрю. — В трубке зашуршало. — А марочки-то этой нет уж давно. Не поступала. В последний раз в январе делали.

— Ладно, Любовь Петровна, разберёмся. Спасибо. — Она положила трубку.

Таисия позвонила начальнице лаборатории. Кто, как не она, может помочь найти владельца?

— Наталь Сергевна, тут кусочек лежал в коридоре. Чей? Вы не в курсе?

— Не знаю, — протянула Наталья Сергеевна. — Но приду после обеда, посмотрю. 

Начальница никогда ничего не знала. А зачем? Да и вряд ли она придёт.

Таисия положила трубку, устало откинулась на спинку кресла и медленно накрылась халатом. Тёмная ткань обманчиво успокаивала.

Никому, что ли, не нужен этот образец?

15:40

Юра нёсся по коридору в направлении кабинета Таисии. Эта новенькая перебаламутила ползавода. И чего ей на месте не сиделось? Он без стука ворвался в её кабинет. «Опять дверь верещит, надо бы смазать», — подумал Юра. А Таисия-то работала, горя не знала. Счастливая. Но вздрогнула от визга открывшейся двери и подняла на него глаза.

— Ты что! — крикнул Юра.

— А что? — Таисия непонимающе на него уставилась. Испугалась, кажется.

— Кипиш навела, что! Этот образец я положил для эксперимента! Определение капёжа.

Таисия удивлённо вскинула брови. Не поняла…

— Чего? Что за эксперимент такой? Что вообще за слово «капёж»? Никогда не слышала…

Юра тяжело вздохнул и принялся объяснять незадачливой новенькой суть тщательно спланированного опыта. Понаберут по объявлению, возись с ними потом…

— Наталь Сергевна решила, что я сантехник, понимаешь? Тоже мне, кадровичка. Сказала, что в коридоре вроде течёт труба, которая поверху идёт. И надо проверить. Я ещё удивился. Помнится, слесаря ремонтировали… — начал Юра. — И я решил провести эксперимент. Бумажку положил под место, где течь нашли. 

— И-и? — вытянулась Таисия.

— Что «и»? Сквозняки у нас, сама знаешь. Сдувало бумажку. Я нашёл образец из металлолома и прижал её.

— Ничего не поняла. Бумажка, образец, эксперимент. Смысл-то в чём?

— Да как в чём! Чтобы посмотреть, течёт или нет. Появятся капли на бумажке или нет, — всплеснул руками Юра.

— Так капёж — течь! Что ж ты сразу не сказал? А если бы это был образец для испытаний? Потеряли и опять переделывать? — напустилась Таисия на Юру. — Подписал бы бумажку, что ль.

— Ладно-ладно, всё хорошо. — Юра примирительно улыбнулся, подняв ладони. — Выяснили же всё. Проверим завтра, ничего страшного. Мне пора, вот-вот образцы из печки выйдут.

И Юра выбежал из комнаты.

17:10

Таисия устала. Суматошный, тяжёлый день позади, милый дом ждал. Столько беготни, и ради чего? Ради куска металлолома. Вот как нормально работать в таких условиях? Смена закончилась, и это единственное, что её радовало.

Трудно новеньким. Коллеги безнаказанно скидывали лишнюю работу Таисии. Подай и принеси, принеси и подай. Она бы тянула телегу вечно, не случись история с образцом. Вместо бесконечных одинаковых поручений — новое «расследование». Дальше будет интереснее, уж она постарается. Теперь Таисия точно знала, что больше не даст себя в обиду.

Июльское солнце пекло нещадно. Жара сегодня стояла страшная. Недолго и с ума сойти. Какая уж тут работа!

Поток размышлений резко прервали хриплым окриком:

— Тася! Стой, погоди.

Она обернулась. К ней спешил Василий Александрович, электрик кузнечно-прессового цеха. Таисия опасливо наблюдала за тем, как огромное пузо электрика тяжело вздымается от бега. Она побаивалась этого большого грубого мужика, Василия Александровича. Но электрик дружил с Сашей и частенько приходил к нему пить чай, потому-то Таисия и старалась поддерживать с ним общение.

— Наконец-то услышала. Ну и баламутка же ты! — хитро улыбнулся Василий Александрович. — Весь завод на уши поставила.

— Никого я не ставила, — насупилась Таисия, сжавшись. 

— Я чего звал-то. Сегодня с Саньком сидели, чаи гоняли. Прибежал Юрец. Санёк достаёт кубик и говорит: «Юр, тут вот заготовка есть, там марка, режим написаны. Вроде надо термообрабатывать».

— А Юра что? 

— Он схватил куб, забегал: «Я щас пойду печки включать»! И тут развернул бумажку и взревел. Он же её для опыта какого-то положил. Не помню, правда, для какого. С утра рассказывал. Только убежал потом куда-то.

— Он ко мне побежал, — пробормотала Тася, краснея. — Это ж я образец Саше принесла.

— Во-во. — Василий Александрович закивал. — Ох, баламутка. Пойду я, Тась. Бывай.

Электрик свернул в ближайший переулок. Таисия следила за тем, как кудрявая пелена деревьев скрывает его грузную фигуру. 

Как удивительно развернулся день, из которого она только и могла вспомнить одно: капёж!

Сюжет

Для чего мы ходим на работу? Чтобы получать зарплату за свой честный труд. Ну не по любви же? Хотя есть у меня коллеги, которые действительно любят своё дело. Я даже проводила опрос. И выяснилось, что я, с нелюбовью к профессии, оказалась в меньшинстве.

И вроде бы трудиться интересно: цех, общение, исследования. Но бесконечно долгая дорога на работу, маленькая зарплата и отсутствие каких-либо перспектив стирали мой энтузиазм как отличный немецкий ластик. 

Даже маленькая зарплата доставалась тяжело. Чего только стоили ранние подъёмы в пять утра, чтобы успевать на первый трамвай. А обходы по технологии, когда я неслась в цех по морозу.  Ещё бы кто-то учитывал это. Мне постоянно казалось, что всех всё устраивает, и только я — вечно недовольная бабка. Я считала каждый рубль, каждую копеечку. Порой до зарплаты еле тянула: то ли трат было много, то ли цены не дружили с моими финансами.

Была одна статья расходов, которая превращала меня в счастливую девочку. Это вокал. Я так давно мечтала петь и очень радовалась, когда нашла педагога. Вместо пятисот рублей за одно занятие я платила по триста пятьдесят, но занималась два раза в неделю. И всегда платила наличкой.

После очередного занятия я полезла в кошелёк за наличкой и не обнаружила там пятисот рублей. Я заглянула в одно отделение, в другое: только пара сотен и пятидесяток. Я полезла в сумку, методично обшаривая каждый угол. Сумка-то у меня — ого-го: легко вмещала альбомные листы. К счастью, карманов с дырками там не наблюдалось — ничего не завалилось. 

А то на первом курсе университета, когда ходили на начертательную геометрию, под подклад моей университетской красной сумки проник циркуль: острые иголки быстро нашли дорогу на дно. А я ходила и недоумевала: что меня царапает? Пренебрегла футляром для циркуля, называется.

Желанная пятисотка не находилась, и мне стало неловко, что не могу сразу оплатить занятие, не люблю долги. Наверняка забыла снять. А педагог просила только наличные.

— Нонна Геннадьевна, я сегодня забыла наличку. Извините, пожалуйста…

— Ничего страшного, Саша, в следующий раз отдашь сразу за два занятия.

И вроде бы ничего непоправимого не случилось, а неприятно. Вообще, последние пару лет моя память вела себя своенравно. Кто-то мог рассказать мне историю, а я забывала её через пять минут вне зависимости от личности собеседника. Мама постоянно ругалась, что из-за этого мне ничего нельзя поручить. Причём память действовала избирательно: что-то стиралось практически сразу, а что-то намертво впаивалось. То ли мозг уставал от катастрофических объёмов информации, то ли действительно надо было тренировать память.

Пока я ехала после занятия домой, мысленно прокручивала в голове прошедший день, надеясь найти зацепку. Сложно было продираться сквозь череду одинаковых автоматических дней… 

Примчалась к восьми утра на трамвае. Шла с остановки до проходной — недалеко. Коллеги, идущие впереди, выбрасывали трамвайные билеты прямо на землю. И щепотки терпения не нашли донести до урны, свиньи!

На проходной я подошла к банкомату, стоящему перед рамкой, чтобы снять денег на занятие… Точно. Я же сняла деньги! Я точно клала их в кошелёк. После банкомата я пришла на работу и отлучалась только по нужде, благо, в тот день меня не посылали в цех.

И всё. Никаких поводов для трат этой несчастной пятисотки не нашлось. Так куда же я могла её деть? Или не я? А что, если деньги вытащили из кошелька? Но когда? Слишком много вопросов, от которых разболелась голова.

Я привыкла слушать свою интуицию, и если она зудит, то надо действовать. Собирался паззл. В последнее время деньги с карты я снимала чаще, чем раньше, хотя особых причин не было. 

Чтобы хоть как-то упорядочить мысли в голове, я решила поговорить со старшей коллегой Еленой Ивановной. Она женщина опытная, хорошо разбиралась в заводской подноготной. Мне повезло, что Стаса, который сидел с ней в одной комнате, не было на месте. Не хотелось обсуждать щепетильные вопросы при нём. 

— Елена Ивановна, — неловко начала я, — у меня, кажется, деньги стали пропадать. На той неделе не досчиталась пятисот рублей. Может, ворует кто? 

— Так, — задумалась Елена Ивановна, сняв очки и потерев переносицу, — из наших точно никто. Сколько работаю, ни разу никто не крал. Вон, у Нины Викторовны тоже деньги пропали, вчера жаловалась. 

Елена Ивановна надела очки и выглянула из-за монитора в коридор. 

— Знаешь, — понизила она голос, — я думаю, это уборщица. Она мне сразу не понравилась: ходит, что-то высматривает. Видно, что она какая-то нехорошая. Ты смотри, будь аккуратнее с ней. 

— Спасибо. А что можно сделать?

— Тут подумать надо. Ты, вот что, посоветуйся с Лёшей, Ваней. Они ребята башковитые, что-нибудь да придумают.

Лёша с Ваней, наши кандидаты наук, всё время что-нибудь творили, выдумывали. То писали вместе очередную статью, то собирали телефонный аппарат из двух других. 

С телефоном вообще любопытная история вышла. С аппаратами у нас в отделе туговато, и ребята взяли два старых подержанных телефона. Отвинтив трубку одного из приборов, они каким-то волшебным образом соединили её с другим аппаратом. И всё заработало! Не знаю как, но заработало! Возможно помогли воспоминания о советах из мультфильма «Фиксики». Лёша даже процитировал его. Как говорится одна голова хорошо, две — лучше.

Конечно, мне было неловко обсуждать предполагаемое воровство с ребятами. Помощь бы не помешала, но и в личные дела впускать посторонних не хотелось. Но раз уж я рассказала Елене Ивановне, то скоро о воре узнали бы остальные коллеги.

Я подсела к Лёше, дабы не вышло обсуждения на всю комнату. Рано ещё.

— Лёш, тут такое дело… Я обнаружила, что у меня деньги стали пропадать. Елена Ивановна думает на уборщицу. А я даже не знаю. Что делать, тоже не знаю… Ты что думаешь? Надо же, наверное, как-то её поймать.

— Ничего себе! Не ожидал, — он удивлённо поднял брови. — Значит будем ловить. Можно заснять, как она убирается. А там дальше —к безопасникам.

Лёша встал и подошёл к книжному шкафу возле стены.

— Смотри, можно камеру сюда поставить. У кого бы попросить маленькую?

— Так она заметить может, — усомнилась я. — Открытое пространство.

— А что это вы делаете? — вклинился Ваня. — Какие камеры?

— Да мы уборщицу хотим поймать, — отозвался Лёша. — У Саши деньги пропали.

— У Нины Викторовны тоже, кстати. Ребят, проверьте свои кошельки, мало ли, — предупредила я.

За час ни у кого не появилось ни одной дельной идеи, где взять камеру. И если занести её на территорию завода вполне возможно, то вынести обратно —целое дело. Шпионские игры, ей-богу. И вопрос «Куда ставить камеру?» тоже оставался открытым.

— А что, если снять её на мой телефон? — предложила я. — Я поставлю телефон на тумбочку под столом и направлю камеру на стул, где лежит сумка.

— Точно! — воскликнул Лёша. — Под столом-то она точно не заметит. Сегодня уже убиралась, а завтра всё и узнаем.

А Ваня в предвкушении потирал руки.

Я чувствовала себя героиней лихого шпионского фильма или сериала, где ставили камеры, следили за врагами, ловили преступников. Буду честна: я не верила ни кино, ни тому, что у нас что-то получится. У кого вообще получалось? Мы же не полицейские, а обычные работяги. Никогда не думала, что такое произойдёт со мной.

Спала я плохо: снились руки, тянувшиеся ко мне со всех сторон. Казалось, у меня хотели забрать всё… Но будильник в пять утра меня спас.

Я «ловила на живца»: сняла с карты ещё пятьсот рублей, их пропажу легко было обнаружить. К моменту «операции» в моём кошельке мирно покоились восемьсот рублей бумажными деньгами и тридцать мелочью. В случае чего я должна знать, сколько у меня «украдут».  

Подготовилась основательно: зарядила телефон, захватила зарядник с собой на всякий случай. А ещё проверила обзор из-под стола. Идеально. Мой рабочий стол располагался так, что полуденное солнце ярко светило в монитор компьютера. Прямо под окном стоял тот злополучный стул, куда я беспечно кидала свою сумку в начале дня. «Отчего бы не взять что плохо лежит?» — наверняка уборщица (если действительно воровала она) руководствовалась такой логикой.

 Всю первую половину дня я провела как на иголках. Работала на автопилоте. Час икс неумолимо приближался. Зато отменно пообедала: борщец у меня получился вкусный. Главное же — обед по расписанию, остальное приложится. 

Вообще нашему отделу повезло с расположением. В начале моей карьеры мы сидели в здании, находившемся на конечной остановке трамваев. Старый четырëхэтажный сталинский дом с высокими потолками и широкими коридорами. И никакой пропускной системы. Красота. 

На территорию нас перевезли в апартаменты с отдельным входом, свежим ремонтом и собственным туалетом. Просторные комнаты, в которых легко помещались не только мы со всеми вещами, но и все наши архивы. Мы впятером: Костя, Лёша, Евгений Карлович, Виктор Кириллович и я сидели в комнате побольше, с окнами, смотрящими на трамвайные пути. А вот Елена Ивановна, Нина Викторовна и Стас ютились в комнатке поменьше. Правда, окна располагались выше моего роста, не выглянуть, не порадоваться солнцу или снегу. Зато в наших отдельных апартаментах никакое начальство лишний раз не беспокоило.

Наши владения составляли: три комнаты для сотрудников, одна архивная и примыкающий к остальным неотремонтированный зал со старой кушеткой. Зал соседствовал с бывшими туалетами, а дальше — тупик. Акустика там была шикарная. Пару раз распевалась: идеально. Места — вагон.

Мы планировали отправить уборщицу сначала в нашу комнату, а дальше — по обстоятельствам. Так как Лёшин стол находился напротив входа в наши апартаменты, Леша и сидел на стрёме. Едва уборщица закатила своё ведро в наш коридор, он кивнул мне. К тому моменту я уже успела проверить ракурс камеры и уверенно запустила её. Телефон, как и было задумано, следил из-под стола.

Мы потянулись в соседнюю комнату и затаились там, как заговорщики после дела в ожидании результата. Я как раз сидела ближе всех к выходу и следила за коридором. Поочерёдно смотрела то на Елену Ивановну, то на Лёшу с Ваней, ища поддержки. Для ребят, наверное, это было вроде игры, которая вышла в реальность. 

Из нашей комнаты не доносилось ни звука. Сердечко колотилось, будто что-то предчувствовало. И вроде не одна, и правда на моей стороне, но почему же так страшно? 

Вот из двери нашей комнаты показалось ведро на тележке, и я поняла: развязка близка. На ватных ногах я направилась к рабочему столу, под которым меня ожидал (я надеялась) телефон с записью. И как тут сохранять спокойствие?

— Давай, доставай! Показывай, что там, — Ваня извёлся в нетерпении.

Опёртый на книгу телефон благополучно стоял на тумбочке. «Фух, хотя бы он месте», — радовалась я. Отключив запись, я запустила получасовое видео.

Поначалу ничего не происходило: сумка так и покоилась на стуле. Я медленно сдвигала бегунок на видео до тех пор, пока картинка не поменялась. Вот уборщица провела шваброй рядом со стулом. В кадре мелькнула рука с татуировкой. Привычным движением уборщица расстегнула молнию сумки и достала оттуда кошелёк. Взяв пару купюр, она ловко убрала его в сумку и, как ни в чём ни бывало, продолжила мыть пол. 

Я поставила видео на паузу и посмотрела на чёрный мешок, который был моей сумкой, лежащий на стуле. Как мне теперь им пользоваться? Так противно, чужая бабища залезла лапами в мои вещи. Я, конечно, тоже хороша: оставила сумку на видном месте. Но я ведь доверяла коллегам, и они не подвели.

Я видела, как меня обокрали. С ума сойти! И ещё неизвестно, сколько у неё таких же, как мы.

— Шести сотен нет, — констатировала я, пересчитав деньги в кошельке.

— Надо показать это Андрею Анатольевичу, — первым пришёл в себя Лёша. — А потом уже и безопасникам.

Андрей Анатольевич, наш начальник, как раз удачно вернулся с совещания. Мы показали ему «кино», от которого он был в шоке так же, как и мы.

— И давно, интересно, она орудует? Надо бы кошелёк проверить. А вы дуйте к безопасникам, я позвоню их начальнику.

  Служба безопасности филиала, в отличие от службы режима, высоко сидела, на четвёртом этаже, и далеко глядела. Чтобы успеть окончательно изловить воришку, Лёша и Ваня припустили так, будто это олимпийская стометровка. Я еле поспевала за ними. Взмыленные, запыхавшиеся, мы ввалились в кабинет начальника службы безопасности Ткаченко.

— Антон Сергеевич, у нас воровство, — начал Лёша. — Вот видео есть. Саш, покажи.

— Та-ак, — медленно протянул Ткаченко, — показывайте.

Я промотала видео до нужной минуты и протянула телефон Антону Сергеевичу. Он внимательно смотрел «кино», лишь изредка глубоко вздыхая. После окончания он кому-то позвонил:

— Начальницу уборщиц быстро ко мне!

«Быстро» — слишком простое слово для описания последующих событий. Начальница явилась через пять минут.

— У вас тут сотрудники воруют, — сказал Ткаченко, показывая видео. К этому моменту мы уже успели перекинуть видео к нему на компьютер. — Назовите фамилию и имя. Иначе будет разбираться полиция.

— Конечно, конечно, — засуетилась начальница. — Екимова Алина Игоревна. Но с ней я проведу беседу…

— Достаточно, — отрезал Ткаченко. — Приведите её сюда. Пропуск ей заблокируют.

Я сидела, погрузившись в свои мысли настолько, что пропустила появление ещё одного безопасника, Золотова. Мы с ним пару раз встречались на испытаниях инструмента. Из всей их суровой братии его я совсем не боялась. Где-то на заднем плане Ткаченко распоряжался насчёт блокировки пропуска, а я пыталась прийти в себя.

Очную ставку проводили в кабинете Золотова. Меньше всего кабинет указывал на профессию его хозяина. Возле стены стояли витрины с минералами и отходами металлургического производства. Не цитадель безопасности — музей какой-то.

Меня усадили за стол, а ребята сделали вид, что интересуются содержимым витрин. Их никто не выгонял, и я не просила ходить со мной. Они сами. И за это им огромное спасибо. Золотов прохаживался по кабинету, будто бы разминаясь перед допросом.

— А сколько всего у вас пропало, Александра?

— Суммарно тысяча сто. Но ещё и у Нины Викторовны тысяча пропала.

— Мда, разберёмся, — отвечал Золотов. — А вот и главная героиня.

Уборщица выглядела недовольной. Ещё бы, не каждый день приглашают в службу безопасности. Странно, что макияж ещё не размазался, видно же, что ревела. На её красном лице отражалось презрение: мол, зачем меня привели. Их с начальницей тоже усадили за стол, а Золотов так и остался стоять.

— Так, Алина Игоревна. Воруете, значит?

— Я ничего не крала, — с вызовом произнесла она.

«Вот сука», — едва успела я подумать, как Золотов внезапно рявкнул:

— А у нас есть доказательства! Или в полицию хочешь? Выбирай: или здесь составляем акт, или вызываем полицию. Пропуск твой уже заблокировали. Доигралась.

Он так гаркнул, что я чуть не соскочила с места. Меня спасло, что я посмотрела на ребят.

— Она всё вернёт, — заговорила начальница. — И заявление напишет. Сколько она должна?

— Мне — тысяча сто, коллеге — тысячу. Сегодня пропало шестьсот, — с трудом произнесла я, едва успев оправиться от рыка Золотова.

— Доставай! — велела её начальница.

Уборщица вынула деньги из передника с лицом, полным оскорблённого достоинства. «Какая наглость! Поймали с поличным, ещё и выпендривается!» — размышляла я, убирая деньги.

— Александра, вы свободны. Спасибо за содействие, — произнёс Золотов. — А с дамами мы ещё побеседуем.

Неужели всё закончилось? Это не сказка? Это точно происходило со мной? Я не верила своему счастью. 

На рабочее место мы возвращались триумфаторами. Ещё бы: добро победило зло. Мы поймали вора. Это невероятно!

Неделю спустя заходила их начальница вернуть оставшиеся деньги.

— Вы ещё раз простите нас, пожалуйста. Недоглядели. Я вам оставлю свой телефон, звоните, если что.

— Спасибо вам.

Жалко, конечно, что нашли только двух «жертв» зарвавшейся уборщицы. Кто бы знал, сколько ещё денег пропало. У меня постепенно вошло в привычку снимать меньше наличных. А сумку я теперь убирала в шкаф, а то мало ли. Становиться героиней сюжета для детективного сериала мне больше не хотелось.

Рамки

Чтобы попасть на завод, необходимо было преодолеть проходную. У всех заводчан имелся пропуск, по которому служба режима отслеживала все их перемещения. Фиксировалось всё: ранние приходы, поздние выходы, опоздания, отгулы. Шаг влево, шаг вправо — объяснительная. Всё строго. «Система должна работать», — говаривал замначальника КПЦ по технологии Владислав Алексеевич. И он был прав.

Это в советское время стояла вертушка и охранник следил за порядком. Сейчас — электронная проходная, металлоискатели и камеры. Враг не то, чтобы не прошёл, не просочился бы нигде. На моём первом заводском месте работы просто пропускали по специальной карточке, следя, чтобы человек не «прозвенел», проходя через рамку. Небольшой завод по производству шаровых кранов только набирал обороты, потому не так следил за сотрудниками.

А вот на втором месте всё было иначе. Предприятие старое, с историей, повидало всякое и всяких, и сотрудников, и руководство. Последние вечно выдумывали новые условия работы, а уж проходную реформировали в первую очередь.

Когда я устраивалась, мне выдали карточку размером с банковскую с моими фотографией, фамилией и инициалами, подразделением и должностью. Её я должна была прикладывать к специальной коробке и заходить на территорию. Но это ещё не всё. На входе охранники настоятельно просили раскрыть сумки и показать их содержимое, а вдруг что? И только потом разрешали пройти через рамку. На выходе с работы процедура повторялась с той лишь разницей, что сумки мы клали на стол, и рамку пересекали без вещей.

Первые дни я путалась в последовательностях: показать-пройти, положить-показать-пройти или наоборот… Почему вообще я была обязана показывать чужим людям, что у меня в сумке? Но официальные документы предписывали — сотрудники выполняли, и я тоже. 

В узком пространстве между вертушкой и рамкой всегда витало напряжение. Пара охранников с ручными металлоискателями размахивали ими, словно дубинками. И сотрудники, «мечтающие» то о работе, то о доме, сновали в обоих направлениях. И, конечно, скрытые камеры следили из углов. Проход — две минуты, а это тоже маленькая жизнь. 

Так как я работала технологом, мне оформили «бродячий» пропуск — разрешение на проход в любое время дня и ночи. Да-да, ночи. Например, коллеги из нашего отдела выходили в ночь контролировать выплавку ответственного металла. А вот большинству сотрудников пропуск программировали согласно графику работы. Выйти во внеурочное время с территории они могли только по заявлению. Наличие «бродячего» пропуска зависело только от исполняемых обязанностей и никакого блата тут не предполагалось.

Ещё мне выписали карточку с разрешением на пронос документов. Бланк будто отпечатали ещё в Советском Союзе: хороший такой толстый картон, чёткий шрифт, всё по ГОСТу. Этот пропуск надлежало брать с собой, если несёшь документы, например, в другой цех. Охранники бдели и всегда проверяли совпадение имён на основном и «документальном» пропусках.

К этому процессу я привыкла, спокойно ходила через проходную туда-обратно. Но то ли воля случая, то ли где-то свыше решили, что слишком всё легко: появились очень любопытные охранники. Надо отметить, что на заводе они работали на вахте и жили прямо на территории. Такое себе удовольствие. Любопытных товарищей обнаружилось двое.

Первая — это Зинаида, любительница активных возлияний. Весёлый образ жизни оставлял следы только на её настроении на следующий день после загула, а также одаривал эксклюзивным ароматом для распугивания опаздывающих. Понимая, что за отличным вечером наступает штрафное утро, Зинаида принималась размахивать металлоискателем, как мечом, в надежде добыть премиальных монет, чтобы свести баланс к концу месяца. Её длинный нос залезал в недра сумок, а некстати ловкие пальцы выискивали «контрабанду». 

Нина Викторовна, бывшая коллега, потом жаловалась, что Зинаида с особым усердием досматривала её в последний рабочий день. Нине Викторовне, как пенсионерке, пришлось покинуть родной завод по «огромной просьбе» большого начальства. «Обшманала меня всю, будто весь завод выношу!  Противная тëтка!» — возмущалась она мне по телефону.

Второй же любопытствующий товарищ, Валерий, был безобиднее Зинаиды. Только на первый взгляд. По средам с утра я ходила на обход по технологии в КПЦ, который располагался через дорогу от основной территории. Вот по таким «прогулкам» Валерий и запомнил меня, даже умудрился разглядеть имя на пропуске. И началось…

— Александра, что сегодня такая грустная?

— Что, опять идёшь трудиться? Давай-давай!

— Александра, а что это у тебя за книга такая большая? Толстой? — Валерий увидел книгу, которую я брала с собой почитать в обед.

— Толстой.

— Александра, я же пошутил, — попытался оправдаться охранник.

— Я тоже, — быстро бросила я, уходя домой.

И хорошо ещё, что вахты у охранников менялись, иначе бы нас вообще перестали пускать на завод. 

Однажды я очень торопилась попасть в КПЦ на обход, с собой у меня была папка с документами. На смене, видимо, работала подруга Зинаиды, потому что по-другому её поведение не объяснить. Она долго сличала имена с обоих моих пропусков. Что там могло быть непонятного, я не понимала. Я опаздывала и решила поторопить её:

— Можно побыстрее, мне работать нужно. 

— Постоите, ничего. И вообще, что у вас с лицом? Не надо так ходить, — произнесла она, протягивая мне документы. 

— Я опаздываю. Не надо меня учить. 

Вот жаль, я не сматерилась, вдруг до дамочки бы дошло. К сожалению или к счастью, моё лицо довольно часто становилось предметом обсуждения совершенно разных людей. Однажды на семинаре поэзии мастер заявил: «Вот я наблюдал за ней, пока шло обсуждение. У неё так менялось лицо. Да она такая же, как её стихи. Я там, конечно, отметил разные места. Но это не имеет значения, если она такая». Вот такие они интеллигентные писатели: не поймёшь — то ли комплимент отвесил, то ли мягко намекнул на низкое качество стихов. Что уж говорить о службе режима? 

О какой безопасности могла идти речь, если охранники элементарно мешали работать? Я всегда наивно полагала, что раз мы трудимся на одном предприятии, то у нас одна общая цель. Разумеется, я ошибалась. 

Начальство другого цеха нашего филиала сидело в здании неподалёку от заводоуправления, где работали мы. В этом замечательном здании со столовой, складом спецодежды и другими кабинетами поставили рамку металлоискателя на входе. Кого ловили перед обедом, неясно. Заходить туда стало труднее. Однажды мои коллеги поругались там с охраной, «прозвенев» в рамке. Перепалка закончилась жалобой от ребят. Что конкретно пошло не так, я и не поняла. По возмущëнным крикам и сердитым лицам ничего было не разобрать. 

И только через эту рамку можно было теперь попасть в примыкающие здания цеха. Немыслимо! В каждом отделении цеха для удобства и безопасности предусмотрено несколько ворот и дверей, чтобы и вагоны, и машины, и люди могли свободно перемещаться, а в случае чего покинуть цех. Но нет. Ворота открывались только одни и под контролем охраны, а в цех народ попадал только через металлоискатель.

Схема прохода под кодовым названием «Враг не пройдёт!». Здание администрации цеха — рамка… а дальше два варианта. Первый: вниз, через подвал во внутренний двор, а потом уже в цех. Второй же посложнее: через второй этаж по закованному в стальные панели переходу, но прямо в цех. И кому пришло в голову всё перекрыть? Случись чего, никто же не успеет помочь. Вот правда! Давненько, видимо, руководство не обучалось охране труда. Или как все: только расписывалось, что прослушало инструктаж.

Я переживала, что и в КПЦ придумают рамки в каждом подразделении. А там было где разгуляться: административный корпус, прессовое отделение, отделение отделки металла… Нет, никто не додумался. И слава богу! Другая территория — свои порядки. А ведь перемещение между корпусами грозило превратиться в сумасшедший квест. 

Но жизнь всё-таки подкидывала мне подобные развлечения. 

Летом я носила с собой на работу маленькую белую круглую сумочку, а обед в отдельном пакете. В жару хотелось не только минимума одежды, но и минимума вещей. В сумочку легко помещались телефон, кошелёк, ключи, пропуск и плеер с наушниками. Я бы засунула туда ещё что-нибудь при необходимости, памятуя о параллельном измерении. 

В тот день я отпросилась пораньше, чтобы увидеться с папой, возвращавшимся из очередного туристического похода через Челябинск. Как обычно пересекала рамку металлоискателя, но мне не повезло: на смену заступила новая дотошная дамочка. Попросив меня показать вещи, охранница бесцеремонно сунула свои длинные пальцы в сумочку, оттянув её край. 

– А что это у вас там? Доставайте! — велела она. — Вон ту коробочку. 

Это был плеер. 

— Там мои личные вещи. 

— Показывайте. 

Я достала плеер, охранница быстро схватила его и крикнула:

— Запрещено для проноса. Пишите объяснительную! 

— Вы сами полезли в мою сумку, а я ещё должна что-то писать? — я просто обалдела от наглости. Даже на минуту оцепенела. 

— Быстро, быстро! Иначе не выпущу! 

— Это мои личные вещи, вы не имеете права… 

— Носители информации к проносу запрещены. Умная нашлась! 

Я на ватных ногах поплелась за ушлой дамочкой в кабину. Там мне выдали листок и ручку для объяснительной. Она даже соизволила продиктовать мне текст. Меня задержали и досматривали, как какую-то преступницу! Безумное сердце колотилось очень быстро. 

— Когда мне вернут плеер? 

— Завтра в службе режима по заявлению, подписанному вашим начальством. 

На вокзале я рыдала у папы на груди. Я умудрилась продержаться весь час дороги до него, не проронив ни единой слезинки. А потом прорвало. Папа меня понимал, ведь сам ежедневно пересекал рамку, сталкивался с охраной. Но зачем обыскивать сильного взрослого мужчину, что с него взять? 

На следующий день, когда я рассказала о «поимке» начальнику, он не ругался. Андрей Александрович в свойственной ему манере пошутил:

— Вот же злостная нарушительница! Поймали они… Тут металл вагонами вывозят, а они людей шмонают.

Я благодарила начальника за понимание. Ему самому осточертело это давление, постоянные звонки, контроль.

— Позвонил мне вчера в девять вечера управдир, — жаловался Андрей Александрович. — Всё спрашивал, почему я не отчитываюсь по ЧС129. В девять вечера!

Хорошо, что во внеурочное время мне никто не звонил.

Начальник службы режима Семёнов был седой мужик с серыми глазами. Наверное, такая внешность идеальна для безопасников: не запомнить с первого раза. 

— Верните мне, пожалуйста, плеер, там ничего нет.

— Как нет? Это ж носитель информации! Не вы одна такая. Тут и с планшетами приходили, и с жёсткими дисками. Всё одно.

— Так на смартфоне же тоже информация…

— Смартфон — это телефон! — резко оборвал меня Семёнов. — Идите уже, не мешайте работать.

Даже интересно, что случилось бы, если бы кто-то из конкурентов заглянул в мой телефон. А там хранились фотографии рабочих карт, видео ковки… Чем не информация?

Я девушка вредная и местами рисковая, потому и продолжала таскать вызволенный из лап службы режима плеер с собой, только прятала получше. Без музыки я бы просыпала остановку для пересадки на другой трамвай. Да и вообще спала. Когда мне становилось тяжело, я слушала «I want to break free» группы «Queen», и жизнь налаживалась. Я нашла личный гимн увольнения. Или успокоительную песню, чтобы не взрываться по пустякам.

На новой работе приключения с рамкой тоже не прошли стороной. Везло так везло. Зато сумки мы не показывали, ттолько выкладывали «звенящие» предметы на полку. Я даже завела пакетик для этого: я же медленная, вдруг замешкаюсь, задержу людей. И мне тоже завели «бродячий» пропуск, только вот кое-что забыли.

Послали меня однажды забрать извещение об изменении в конструкторскую документацию у коллеги, а потом сдать его в архив. Очень срочно. Его хотели провести до конца дня. И всё бы ничего, только вот извещение оказалось со схемами большого формата. И если проходную третьего корпуса я преодолела без проблем, то в моём, десятом, меня задержали.

— Что несём? Разрешение на пронос документов есть?

— Нет, — отвечала я, недоумевая, о чём говорит охранница. — Это срочное извещение. Мне нужно пройти.

— Подождите, как это вы прошли? Я вас никуда не пущу. Нужно оформляться.

— Как же? Мне надо отнести! — я не знала, что сказать. — Я ведь ничего не сделала. Я же в третьем корпусе вышла…

— Вот с третьим мы разберёмся, почему пропустили. Не сделала! А кто документы пронёс? Давай их сюда. 

— Я не отдам. Это наши документы.

— Быстро отдала! Повозмущайся мне тут, — мне пришлось протянуть охраннице свёрнутое рулоном извещение.

— Это надо же, кричит она ещё. Умная нашлась.

Кричала не я, а на меня. И от этого мне хотелось сжаться и спрятаться. Я еле сдерживала слёзы: их не должны были увидеть. Лицо немело. Мимо меня проходили коллеги, кто-то спрашивал, почему я стою. Я позвонила Оксане Витальевне, которая отправила меня с извещением, попросила вызволить меня. Она пришла через десять минут.

— Я звонила вашему начальнику, объяснила ситуацию. Извещение срочное, надо сегодня сдать. Он разрешил. Пойдём, Саша, ещё дела есть.

Как выяснилось, в моём пропуске не прописали разрешение на пронос документов. Для этого требовалось написать служебную записку на начальника службы режима. Оксана Витальевна забыла, а я и не знала.

И снова рамки, рамки, рамки. Зачем они, если ты всё равно виноват?

Пятидесятитонник

Я смотрела на него и недоумевала: и это хвалёный пятидесятитонник? А чего такой маленький? Или это у меня профдеформация?

В нашем отделе уже давно говорили об изготовлении поковок из слитков массой пятьдесят тонн. Они очень большие. Ещё бы, крупные поковки — крупные детали. А там и до новых рынков сбыта недалеко. А престиж-то какой, по соцсетям и газетам вмиг разлетится!

Пробил час.

Первую ковку почему-то назначили на выходные. В это время и народу меньше, и никто путаться под ногами не будет. Мало ли что произойдёт. Пригласили, кажется, очень важных товарищей, чуть ли не самого губернатора. Не случилось. Господа не приехали. Видать, не заинтересовали их новые технологии. И слава богу. Потому ковали цеховики как обычно. Стандартная смена, ничего выдающегося, кроме слитка.

Пока я живьём не увидела пятидесятитонник, то считала его существом мифическим. Исследовательского восторга я не испытывала. Вот у Лёхи, моего непосредственного начальника, горели глаза. Сколько статей написать можно! А я всё о работе думала, догадывалась, что мне этими большими друзьями заниматься.

И вот я на ковке очередного пятидесятитонника. Снова толпа технологов, мастеров и начальников всех мастей. Никогда не понимала, зачем столько народу. Но металл ответственный — значит, надо. Начали как всегда, с опозданием. Я уже успела переболтать и с ОТК, и с остальной бригадой, ожидавшей команды, и с начальством.

Начальство, к слову, собралось разнообразное. Тут и оба моих начальника, начальник КПЦ (обязательно) и начальник производственного управления. Чем занималось производственное управление на нашем заводе, я никогда толком не могла понять. То ли заказы распределяли, то ли графики производства строили. Но в цехе я никого из них никогда не видела, а тут — на тебе, Киров собственной персоной. Всем же интересно поглядеть на пятидесятитонник.

Мы подошли поближе к печи, чтобы получше рассмотреть таинство ковки нового слитка.

Нагревальщик запустил все механизмы, и процесс пошёл. Поднялась печная заслонка. Медленно, аккуратно начала выезжать подставка с главным героем — пятидесятитонным слитком. Раскалённый металл сиял в цеховой полутьме. 

Кран с клещами наготове уже подъехал к печи. Кузнецы засуетились: слиток нужно хорошо закрепить в огромных клещах, чтобы довезти до пресса. Они ловко орудовали тонкими ломиками, защёлкивая все замки на инструменте. Не представляю, какими сильными и ловкими были эти люди, раз управлялись со всем этим добром при высоких температурах.

Наконец крановщица начала поднимать тросы. Внизу её коллеги по бригаде направляли и, как могли, удерживали слиток. Как только его подняли на достаточную высоту, кран плавно заскользил к прессу. 

«Невероятно! — думала я. — Такие маленькие рабочие справляются с огромной махиной. Вот что значит — слаженная бригада».

Что может заставить мужчин осваивать профессию кузнеца? Одни, как и я, выходцы из заводских династий, чьи традиции тесно вплетены в историю промышленности. Другим нужно было хоть куда-то устроиться. Третьи же мечтали о прелестях работы по «горячему стажу», он же «вредные условия труда» по закону. За них хорошо платили, давали дополнительные дни к отпуску, молоко, кефир, в конце концов. Плюс кузнецы раньше уходили на пенсию… Ценой своего здоровья, о котором задумывались в последнюю очередь.

За размышлениями я не заметила, как ко мне подкрался Киров.

— Отойди-ка лучше подальше от печи. Иначе будет красивый труп.

— Спасибо, Пётр Семёнович, я знаю, где мне стоять.

Я отошла подальше, только от него. Технику безопасности изучала. Знала, где примерно поедет кран со слитком. «Обожаю» Кирова. Знает ведь, что не первый год работаю, и надо обязательно что-нибудь да ляпнуть. Я, конечно, молодая и красивая, но голова-то на плечах есть. И ведь он не один такой!

Вот придёшь иногда на ковку, кто-нибудь из опытных работяг начинает выпендриваться, болтать, «что двадцать лет кую, всё нормально будет». Но обычно после таких заявлений что-нибудь да происходит. Например, заготовки рвутся при ковке, или их роняют, вытаскивая из печи. Я даже закономерность вывела: чем больше разглагольствует кузнец, тем хуже пройдёт процесс. К счастью, мои выводы не всегда работают.

А ещё эти ребята любили разузнать о моём маникюре, образовании и семейном положении… Вот представьте, сижу я на скамеечке возле пресса, никого не трогаю, как внезапно прилетает вопрос:

— А почему у вас ногти жёлтые?

Конечно, о красе ногтей думала, но на работе я человек исключительно дельный. И как на это отвечать? Я ловко съезжала со скользких тем, но осадочек оставался. Я люблю поболтать, но без переходов на личное.

Тем временем, возле пресса металл уже ждали всё те же кузнецы, выдыхающие после встречи слитка из печи. Водитель манипулятора и оператор пресса тоже заняли свои позиции.

Никогда не думала, что металл можно так медленно передавать на пресс. Здесь же непривычно огромная масса ограничивала пространство для манёвра. Не зря цеха построены с высокими потолками, чтобы для всего хватало места.

Кузнечно-прессовый цех, как глобус, разделён на меридианы — пролёты и параллели — оси. В строительстве вдоль осей проектируют стены и колонны. Такая вот занимательная геометрия.

Под потолком по пролётам летали мостовые краны, транспортируя заготовки между участками. Чуть ниже печи и прессы, опутанные лабиринтом труб. 

А сколько стандартов написано по проектированию цехов! Мне даже в дипломе пришлось с таким работать. С одной лишь разницей, что у меня была листовая штамповка, а не горячая ковка.

Действием номер два промышленной пьесы значилась установка слитка для ковки. Нижнюю плиту с отверстием заранее выдвинули. На предыдущем выносе уже отковали цапфу — стержень, за который манипулятор клещами держит слиток. И теперь бригаде нужно было сложить подобие конструктора: попасть цапфой в отверстие плиты. Снова маленькие кузнецы боролись с большим куском металла. И снова победили: всё готово к ковке.

Процесс осадки — вполне обычная операция. Есть у тебя кусок металла, размер которого нужно изменить. Ставишь его в специальный инструмент, закреплённый на прессе. Подаётся усилие — и твоя заготовка уменьшается в высоту до необходимого размера. 

На пятидесятитонник давили аккуратно, мало ли что. Завизжали, заскользили друг о друга цилиндры, полилось масло. Брызги разлетелись во все стороны: зеваки получили по порции нового масляного дизайна на свои спецовки. Досталось мне и моему верному блокноту. Но ничего, не впервой.

А слиток, казалось, не менялся. Потихонечку, полегонечку дожали металл до нужной высоты. Трещины не пошли — можно выдохнуть, пока всё хорошо. Благо сталь конструкционная, сорок пятая, с ней проблем возникнуть не должно.

Пресс под это дело выделили самый большой на заводе. Ещё бы, номинальное усилие в шестьдесят три меганьютона, это вам не шутки! И, тем не менее, процесс шёл со скрипом, с противным таким скрипом подвижных частей пресса.

Потом были ещё выносы, уже на протяжку. Сначала восьмигранник превращали в цилиндр. Дальше диаметр цилиндра постепенно уменьшали до заданного технологом в рабочей карте.

На пресс устанавливались вырезные бойки — это, по сути, кубики с вырезами треугольной формы. Эти вырезы при соединении формировали круг.

С одной стороны заготовку держал манипулятор, а с другой — бойки. На пресс подавали усилие, и цилиндр заготовки оказывался зажатым в тисках инструмента. Верхний боёк поднимали, а заготовку перемещали чуть вперёд и повторяли операцию. До тех пор, пока не достигнут нужного размера.

Последний вынос всегда самый длинный. Это формовка. Именно там образуется профиль заданного диаметра. Заготовку крутят до победного, чтобы потом передать на следующую технологическую операцию. Термообработка или механическая обработка.

Новый слиток — и всё повторялось.

С тех пор как у нас появились пятидесятитонники, мы завели для них специальную табличку. Там отмечалось практически всё: марка стали, заданный профиль, где находится слиток в данный момент… И ладно бы только табличку заполняли.

Нас обязали писать ежемесячные отчёты для управляющей компании. Что, где, куда, как и почему. И во всех подробностях. Конец месяца теперь проходил одинаково. Я писала запрос в цех, чтобы прислали рабочие карты, где описывались все стадии технологического процесса.

Но карты присылали не всегда, потому что производство металла шло полным ходом. И поэтому я звонила старшему мастеру, с которым у нас уже устоялся традиционный диалог.

— Рустам, привет. Чё там по пятидесятитонникам?

— Привет, сейчас, — Рустам тяжело вздыхал и шуршал бумагами. — Смотри. Два слитка сорокпятки пришли утром, сейчас в печи сидят. Остальные уже в отделке.

— А карты когда пришлёшь?

— Да ищем мы, мы ищем. Как только, так сразу.

— Ладно, жду.

Бедный Рустам. Тяжела работа старшего мастера. Его доставали все: и его собственное начальство, и высокое, и мы, технологи, и даже снабженцы. Но Рустам стойко держал оборону. Он привык. Человека спокойнее я в жизни не встречала. Правда, ходил он в свои тридцать пять с почти седой головой.

Очередной звонок, теперь уже в отделение отделки, откуда металл. Те же самые вопросы. И как все эти мастера меня ещё не послали? Ведь я звонила им постоянно, спрашивая, контролируя, проверяя. Я сама от себя уставала.

Я чувствовала себя надзирателем. Мой образ легко могла бы дополнить плётка или палка, но живём мы в двадцать первом веке, и методы у нас гуманнее. Давление. Ах да, я же заканчивала «обработку металлов давлением» и должна была догадаться. Но люди — не металлы. А я — тем более.

Вместо нагретой заготовки между молотом и наковальней поместили меня: с одной стороны — цеховики со своими простоями и косяками, с другой — мой непосредственный начальник Алексей, который подгоняет меня. Просрочим с отчётом — от управляющей компании ждёт выговор, это понятно.

Но Лёша и без пятидесятитонников умудрялся находить в моих работах маленькие изъяны, даже если всё было выполнено по правилам. Так, да не так. Я исправляла, стремилась, старалась, но отдачи было — кот наплакал. Элементарное «спасибо» через раз, а премии будто и не полагались. Зато отчёт к вчерашнему дню сделать будь любезна. Нарисовать кучу эскизов валков в Paint — вперёд и с песней, Саша! Кто ещё это сделает? И это ещё до установки «Компаса», чертёжной программы, на мой компьютер после многочисленных просьб. Докажи потом, что просто хотела нормально работать.

И не забываем: пойди туда-сюда-обратно. Лёша, видимо, однажды перепутал меня с секретарём и решил: почему бы и нет? Много вы видели секретарей с техническим образованием? И всё это подано под соусом по рецепту вежливого интеллигента, кандидата наук, которому практически невозможно отказать. Я была признательна ему за науку в начале профессионального пути, но розовые очки долго не хотели соскальзывать с носа.

Мой нос то и дело зарывался в рабочих картах, сверяя их с нашей великой пятидесятитонной таблицей. Ни дня не проходило без разговоров о слитках и заготовках, будто другой работы не существовало. А её никто не отменял. Вопрос «Чё там по пятидесятитонникам?» стал традиционным. Благодаря ему я начала иногда заикаться на букве «п». Фефекты фикции, чтоб их. Казалось, так будет всегда.

Но наше доблестное руководство решило, что этого нам мало. Грянули шестидесятитонники! Вообще, планировали опробовать производство слитков массой аж восемьдесят тонн, но остановились на промежуточной цифре. И правильно.

Я переживала, что наш единственный пресс просто не осилит ковку таких больших слитков и в лучшем случае ничего не произойдёт, а в худшем — пресс заклинит. Тогда он встанет на ремонт, и крупные заготовки будет не на чём ковать. Как жаль, что покупки нового оборудования для КПЦ не предвидится. Разгулялись бы!.. Но зачем вкладываться, если можно спокойно выезжать на старых разработках.

Мне очень сильно хотелось посмотреть на ковку шестидесятитонника. Хотя я подозревала, что он ненамного больше своего предшественника. Я просила Лёшу, чтобы при случае отправил меня на ковку. Но ни писем, ни звонков из цеха с приглашением не поступало. Казалось, что о нас забыли.

В один из дней мне позвонил начальник металловедов с соседнего завода. Он отправил к нам своего подчинённого на ковку шестидесятитонника, просил встретить и сводить показать, договорились. Меня, конечно же, никто не посчитал нужным предупредить. Лёша уехал в командировку и, наверное, забыл.

Буквально за день до этого обсуждали, что придёт шестидесятитонник из стали марки 75ХМФ, и надо идти смотреть. Я просилась. И что? Мне — шиш! Хоть я занимаюсь кузнечным переделом. Зато коллеги-металловеды приглашены. Замечательно.

Где-то через полчаса пришёл юный инженер Серёжа. Он недавно пришёл на завод после университета, и ему периодически устраивали экскурсии в различные подразделения для знакомства с производством. Я тоже ходила на такие, когда устроилась. Я была готова убить Лёшу.

Серёжа раньше приходил к нам и примерно знал, куда идти. Проблема была в пропуске в КПЦ. Отдельная проходная, и доступ через неё делался дополнительно. И Серёжин пропуск там срабатывал… вроде бы, а может быть, и нет. Так мы вхолостую пробежались до цеха. Потом с разовым пропуском обратно. И мы даже не опоздали. Кружилась голова, лёгкие рвались из груди.

Шестидесятитонник медленно плыл к прессу. Жар от металла проникал всюду. Кузнецы направляли неповоротливый слиток в бойки. Пресс снова визжал, но масло уже не пролилось. 

— Саша, это так круто! Он такой огромный! — в восторге кричал Серёжа.

— Да, да, — отвечала я на автомате. — Что-то устала я.

— Мне нужно отчёт будет написать, где инфу взять?

— Нам обычно присылают рабочие карты в конце месяца. Но ты сейчас можешь выписать из них профиля поковок.

Всё обратную дорогу я мечтала отомстить Лёше за подставу. Надеюсь, Серёжа ничего не заметил.

Я ведь просила начальника сообщить мне о шестидесятитонниках. Как чувствовала. «Сказал». Когда он вернулся из командировки, то мямлил, оправдывался. Забыл. Уф. Фирменная Лёшина недосказанность нервировала. Я не экстрасенс, чужих мыслей не читаю.

«Когда тебе повысят зарплату, тебе придётся работать ещё больше, понимаешь?» — отметил Лёша в одной из последних бесед перед моим увольнением. Он наклонил голову, при этом поднял брови, как бы намекая: недостаточно стараешься. Именно в тот момент я решала для себя: оставаться или уходить в другое место. Я пришла к нему как к старшему товарищу, а со мной вот так.

Уже после того, как я отнесла подписанное заявление в табельную, Лёша несколько раз спрашивал: «Может, передумаешь?» Нет, трамвай от нашей остановки «ЭСПЦ-5» отправился согласно расписанию со мной на борту.

Юной выпускницей механико-технологического факультета я мечтала о новых разработках. Мне действительно хотелось внести вклад в развитие нашего завода. Случились пятидесятитонники, и я поняла, что система так же неповоротлива, как и слиток перед прессом. Но если собрать правильную бригаду, то шанс есть.

Звезда во лбу

«Кто придумал этот чёртов график?» Неделя в дневную, с утра. Неделя в вечернюю до полуночи. Стандартная такая смена в восемь часов. «И никакого режима, мать его»! — мысленно возмущался Артём, токарь пятого разряда. За двадцать лет трудового стажа на заводе он успел повидать разные комбинации рабочего графика. То пятидневка в сорок часов, то двенадцатичасовые смены.

Но делать нечего, цеховые рабочие всегда трудились посменно. Так заведено испокон веков. Нормы времени смен рассчитаны по Трудовому кодексу.

Серый март плавно катился к финалу. Артём с коллегами подтягивались на смену. Они будто проходили полосу препятствий: то перескакивали, то обходили многочисленные лужи. А на небе за рабочими следовали ватные облака, плывущие в небесную фабрику. 

Производство работало, заведённое как часы. Детали крутились на станках, документы составлялись и подписывались, заводчане, словно муравьи, сновали туда-сюда между цехами. Планы писались, корректировались, утверждались.

Что делать, если сменное задание неподъёмное? В прямом смысле слова. Детали крупные, изготовить необходимо внушительную партию. И вроде действия повторяются, а руки-ноги болят. Стоять у станка несколько часов. С непривычки тело может подводить. А если тупо хочется спать? Артёму спать хотелось каждую смену. Ни опыт, ни правильный режим дня не помогали. Наверное, отпуск спас бы его от неминуемого переутомления.

В ремонтно-механическом цехе касок не выдавали. Не положено, ведь местные краны перевозили небольшие грузы. Время от времени попадались детали покрупнее. Станки, высотой по пояс рабочему, стояли на полу. Но всё равно простым посетителям цеха лучше ходить по дорожкам, специально размеченным между оборудованием. Безопасней. Технику безопасности никто не отменял. За инструктаж по охране труда рабочие расписывались в специальных книжечках. А вот читал ли кто сами правила?

Любой токарь всегда руководствовался чертежом и технологическим процессом, а также сменным заданием. Умные люди придумали. Конструктор рассчитал, нарисовал. Технолог техпроцесс расписал. Мастер распределял задания. Оставалось сделать, а уж как — не их забота. Только контроль. Всё по технологии.

Артём застегнул тёмно-синюю спецовочную куртку на все пуговицы, чтобы ни одна стружка не просочилась к телу. «Надо бы спецовку забрать постирать, совсем грязная», — думал токарь, поправляя кепку. В спецодежде для токарей никаких головных уборов предусмотрено не было, но в последние годы Артём полюбил работать в кепке с коротким козырьком, пряча под неё волосы. Так он готовился вытачивать очередную деталь.  Длинные такие цилиндры, крупные, ставились на станок при помощи крана. Их уже обточили до Артёма, требовалось только оторцевать. То есть торцы сделать плоскими и гладкими. 

На торцах оставалась бобышка — маленький выступ в центре, чтобы крепить детали во время других операций. Артём уже срезал несколько бобышек. Движения отрабатывались до автоматизма годами, и рабочий ритм найден, чего ещё желать?

Артём закрепил очередную заготовку в станке. Привычно запустив машину, задав необходимые параметры, он продолжил работу. Вернее, попытался. 

Кулачки станка, державшие заготовку, не выдержали. Цилиндр на огромной скорости вылетел оттуда прямиком в Артёмов лоб. Токарь попятился назад и врезался в стеллаж с инструментами. По голове будто ударил многотонный молот. А по лицу текло что-то вязкое. Кажется, нос разбит или лоб. И рёбра сломаны, наверное… Заготовка же улетела метра на три от станка. Может быть…

Оторвавшись от стеллажа, Артём медленно побрёл в здравпункт. Там он был частым гостем: стружка нередко прилетала ему то в лицо, то под спецовку. Артём не унывал: подумаешь, очередная царапина или шрам, заживёт.

В вечернюю смену народу в цехе мало — «кровавый» путь Артёма вряд ли кто-нибудь видел. А даже если бы и увидел, то не удивился. В здравпункте ему обработали рану и, посадив на скорую, отправили в больницу. Артём потом даже не вспомнил, как туда попал. Час жизни просто выпал из памяти.

 В приёмном покое Артёма встретил его старый знакомый — врач Москалёв. Едва взглянув на этого лысеющего пухловатого мужчину, Артём недовольно скривился. Несколько лет назад токарь сломал безымянный палец левой руки на работе, неудачно закрепив инструмент. Именно Москалёв отнял у него пострадавшую фалангу, хотя можно было обойтись лечением: срастить кости. Но нет. По мнению Артёма, врач считал людей за надоедливых насекомых и, судя по всему, ничуть не изменился с тех пор. Наверное, где-то в глубине души Артём так и не простил Москалёву отнятый палец. Ведь после этого, чтобы поиграть на гитаре, Артём надевал на короткую фалангу специальный колпачок. Мелочь, но неприятно. Казалось бы забытые, досада и злость на врача вспыхнули вновь.

Артём переживал, что после удара о стеллаж у него могут быть сломаны рёбра и пытался это выяснить. От его вопросов Москалёв только раздражался. «Я не обязан всё знать, — цедил он сквозь зубы, стуча пальцем по столу. — Симптомов нет. Всё в порядке. Лечись, как сказал!»  Побурчав ещё немного для острастки, Москалёв посадил токаря на неделю больничного, восстанавливаться. Выйдя из кабинета, Артём размышлял, не слишком блестела лысина врача?

***

На плите кипел борщ. Его аромат приглашал к столу. Тася отрезала от свежей булки белого аккуратные ломтики, напевая лёгкую мелодию. Она так закрутилась на кухне, что цветастая косынка уже почти скатилась до плеч. Тася работала на том же заводе, что и Артём, только в день. Муж должен был вернуться со смены ночью. Поэтому Тасю ждал очередной ужин в одиночестве. Она привыкла к недельному графику Артёма и всегда ждала его после вечерней смены.

В ту среду Тася не работала. Написала заявление на день без оплаты: ждала электрика. Мастер пришёл вовремя, установил дополнительные розетки, проверил на исправность. 

Настроение было прекрасным, пока не позвонил Артём. Он объявил ей, что скоро придёт. Тася, конечно, удивилась, и никак не могла придумать, почему вдруг муж явится домой в середине дня. «Не пугайся», — в трубке голос Артёма звучал как обычно. Но как тут не волноваться? Что-то в интонации разговора насторожило её.

Тася уже наливала в тарелку суп, когда в замке повернулся ключ. Она медленно подходила к двери, сердце трепетало от страха. 

Артём выглядел как в песне про Щорса: голова обвязана, кровь на рукаве…  Слава богу, живой, на своих ногах дошёл.

— Артём… Что случилось?

— Да деталька в лоб прилетела. Разденусь, полежу, ладно? — муж стягивал куртку.

— Как… как ты себя чувствуешь? — Тася немного растерялась.

Конечно, Артём и раньше травмировался на работе. Но чтобы так!..

— Голова болит. Москалёв на неделю дома посадил.

— Так мало?

— Ну, он… — Артём замялся. — Сама знаешь, вредный, противный. 

— Кто? Москалёв? Это ж лучший травматолог в городе. Мне Ирка говорила, что…

— Да что твоя Ирка знает! — вспылил Артём, с силой тряхнув снятой курткой. — Люди для него — мешки с костями, от которых спокойно можно отрезать куски мяса.

Тася проводила мужа изумлённым взглядом. Она всегда поражалась его отношению к своим травмам и болячкам. То стружка за шиворот прилетит, то щёку обожжёт — муж только посмеивался и доставал йод. Обычное дело.

Токарь — профессия опасная. Потому им и полагаются защитные очки и прочая спецодежда. Артём же периодически от очков отказывался: неудобно, да и стёкла запотевали. Однажды стружка умудрилась проникнуть под защитные очки мужа. Как? Дурное колдовство, не иначе. Тася тяжело привыкала к таким последствиям его работы. Да и как к ним можно привыкнуть?

***

На больничном Артём надеялся посидеть недельки две, но врач всё-таки выписал его через одну, как и обещал. Жаль. На переносице нарисовался заживающий шрам. Через несколько дней после снятия повязки и заменивших её тягучих и воняющих скипидаром мазей, рубец превратился в клеймо. «Царевна-лебедь, блин. Со звездой во лбу!» — думал Артём, рассматривая себя в зеркало.

Жёсткие тёмные волосы торчком, испещрённый морщинами лоб, те же зелёные глаза, нос, переносица… Вглядываясь в своё обновлённое отражение, Артём представил, что случилось бы с ним, не успей он среагировать. Его всего передёрнуло будто от электрического разряда. А что, если бы стружка прилетела в глаз? Раньше он не особо об этом задумывался: работал спокойно, копил шрамы и царапины. А теперь… всё будет по-другому, наверное… Артём снова провёл по волосам старым розовым гребнем без зубцов. И выбросить бы, но жена отдала его, когда он не справился с её густыми кудрями. Жаль заменять.

И Тася испугалась. Жена ведь всегда переживала, когда Артём приходит «красивый». Часто молчала, но он всегда чувствовал её волнение. И не мог обещать, что подобное не повторится. 

Отдел охраны труда расследовал несчастный случай, произошедший с Артёмом. Тася передала мужу, что один из инженеров просил его подойти подписать какие-то документы. И вроде бы Артёма признали виновным, а наказания он не почувствовал. Странно. Хотя жена говорила ему о лишении премии. Откуда она могла знать? Она ж не работала в расчётном. Что с премией, что без неё — невелика разница.

Когда вышел на службу, пришлось доделывать те самые злополучные детали. По-хорошему, пусть бы те заготовки доработал другой токарь. Техпроцесс застопорился на неделю без Артёма. Но начальник с Москалёвым из одного теста слеплены, из одного дерева вытесаны.

Артём никогда не обращал внимания на травмы, но удар по голове как будто что-то в нём переключил. Бах, и коллеги уже не так добры, как хотелось бы. Бах, а начальнику-то оказывается наплевать на проблемы подчинённых (это не новость, но всё же). Бах, а ты и вовсе не спортсмен-супермен, каким привык себя считать. Может быть, пора искать другую работу? Или вовсе попрощаться с промышленностью? Артём впервые в жизни по-настоящему задумался о карьере токаря и своём предназначении.

Трудишься на благо общества и себя, никого не трогаешь. А тут вдруг прилетает по голове. И никогда не знаешь, повторится ли ещё раз.

Бег по пересечённой местности

Шаг, второй, третий, четвёртый… Быстрее, чтобы успеть. Чем ближе к цели, тем труднее. Музыку в наушниках уже не слышу. Ноги в тяжёлых ботинках вязнут в снегу. Дорожка постепенно леденеет. А ещё — машины: слежу, чтобы не задавили. Первый рабочий день в новом году… Твою мать! Только вышла из отпуска, и «здравствуйте, пройдёмте, прогуляемся». К такому меня жизнь точно не готовила.

Нет, это невозможно! Ещё одна такая прогулка и — увольняюсь! Или не приду на работу. Так я потом и сказала начальнику. Кто бы мог подумать, что добираться придётся пешком по промзоне. Чего ты хотела, если устроилась на завод? Сама выбирала, училась, устраивалась… приходится вот так по тропинкам шнырять.

***

А ведь всё так хорошо начиналось. Мы сидели в большом красивом здании, которое находилось на конечной остановке трамвая. Высокое, серое, с часами. «Пирамидой» называлось. Оно внезапно возникло передо мной, когда я, проехав нужную остановку, вышла на «Заводоуправлении». Испугало меня. Я тогда как раз торопилась в больницу на медосмотр, задумалась, как бы побыстрее его пройти, а тут — оно. Здравствуйте. Однажды я в Питере точно так же испугалась Исаакиевского собора, когда бродила по улочкам Васильевского острова, а потом вышла к набережной. А что – он тоже неожиданно передо мной возник! Предупреждать надо.

Светлые комнаты, потолки три метра, по коридорам летает эхо, и никакой проходной. Красота. Можно было по району гулять, чем пользовались мои коллеги, ускальзывая на обед, на два, порой, даже три часа. В цех, разумеется, тоже ходили. Но нечасто — далеко же: подгадывали оказию и вперёд. 

Первый раз экскурсию по улице Монтажников провёл мой коллега Стас. Ему нужно было на совещание в цех, и он предложил пройтись. Лёгкая осенняя прогулка в тридцать минут. Пожар листьев перемешался с последождевой грязью. Романтика. По пути Стас вечно прятался за моей спиной от собак. Это уже потом он рассказывал, что собаки боялись меня, а сам… Трус. Хорошо, что нужно было идти по прямой, никуда не сворачивая. А то я бы давно уже заплутала. Так я познакомилась со своим главным кошмаром — путём на работу.

Потом высокое начальство решило, что соскучилось по технологам, и мы переехали в просторные многокомнатные апартаменты на территорию предприятия за колючую проволоку. Коллеги завидовали нашему отделу, приходили в гости. И действительно: несколько комнат с собственным санузлом, да ещё и с отдельным входом. Мечта. 

***

Ритуал пути на работу складывался постепенно. Свежее утро, семьдесят первый автобус — пересадка на «Першино» — девятнадцатый трамвай — проходная. Идеально. Рассчитано по минутам. Иногда маршрутка того же номера приходила раньше. Но в автобусе удобнее дремать на заднем сидении, прислонившись к холодному стеклу. 

Когда он перестал ходить, я решила проехаться на трамвае до своей остановки без пересадок. Дело в том, что девятнадцатый ехал через мой район, но по проспекту Победы. А идти на остановку с улицы Братьев Кашириных в темноте, по льду с утра, ещё и пару кварталов на север — штука опасная. И я-таки рискнула. Вышла из дому пораньше и нырнула в утро. Во дворе спят фонари, двигаюсь медленно, скольжу. Фигуристка, блин. 

Улица Молодогвардейцев идёт в гору. Уклон небольшой, но чувствительный. Шагаю широко, тороплюсь на трамвай. Вдруг тишину пронизывает женский крик: «Помогите, пожалуйста, помогите»! Я застыла, сердце сильно застучало. Хотелось броситься на помощь. Я развернулась, огляделась, но никого не увидела. Что это? Кто-то кричал из окна? Но я ведь не заметила ни одной открытой форточки… Тревога за ту женщину не отпускала меня весь день. А может быть, показалось? Надо ли говорить, что я вернулась к первоначальному плану утреннего пути с пересадкой?

А трамвай дребезжал, как консервная банка на рельсах. Горячее сидение, холодный воздух, и я между ними трясусь. Любимая городская электричка. Экскурсия на промзону из первых рядов.

Но маршрутки в сторону работы ходили всё реже. В один из дней пересадок стало две. Нужный транспорт не пришёл, и… Мой путь постепенно превращался в ад. В те дни на остановке я познакомилась с коллегой Татьяной Юрьевной, и мы уже вместе решали — на чём поедем.

Как же бесило каждый день продумывать разные маршруты, не имея возможности распланировать день. Да, я часто просила коллег вывезти меня на машине с промзоны. Минутки экономились, но постоянно просить неудобно и неловко.

Мы пытались бороться. Я звонила диспетчерам автобусов ругаться. Писали письма: я — в администрацию, Татьяна Юрьевна — в заводской профком. Получали стандартные малопонятные отписки. Даже как-то прислали бумажное письмо! Потратились, надо же. Мол, планируется закупить столько-то автобусов, трамваев и троллейбусов. Да-да, конечно!

***

Я всегда любила трамваи. Наверное потому, что они напоминали мне электрички. А ещё ехали всегда вперёд. За четыре года постоянных поездок я черпала вдохновение и силы именно в них. Стук колёс, виды за окном, пассажиры… Зимой практически все одеты в толстые чёрные куртки. Мне казалось, что так и начиналась депрессия: в чёрном море угрюмых утренних людей.

Когда я переехала, то путевой ритуал сменился тоже. На моё счастье, пересадка осталась только одна, на «Першино». Тройка и девятнадцатый — мои друзья вечные, закадычные. 

Стояло раннее утро. Все нормальные люди спали, а я топала на остановку. Один и тот же маршрут несколько лет подряд. Выучила почти всех своих попутчиков. С кем-то начала общаться. А от кого-то хотелось сбежать, после встречи отмыться, и больше никогда не возвращаться туда. От них липкий страх проникал в душу, сковывал тело, но не приходить на остановку нельзя — электронная проходная следит, кто на работе появился, а кто — нет.

А зимой каждая поездка в трамвае превращалась в поиски подогретого сиденья. Ведь ехать далеко и долго, и совсем не хотелось превратиться в сосульку. Кондукторши всегда косились. Представьте, вот заходит в вагон девушка и начинает трогать нижнюю часть сидений, перебегая от одного к другому. Билет не берёт. Усядется — тогда тянет руку с проездным. Поймать, что ли, кого надумала? Странно, не правда ли?

Я постоянно считала минутки и мучала диспетчеров расспросами о расписании.

Пару лет назад я спросила коллег: что будет, если трамваи перестанут ходить по нашей ветке? Ведь у нас так много предприятий в соседях. Как в воду глядела: закрыли мост, по которому мы добирались на работу… 

Ванга хренова!

***

Перед Новым годом мост на аэропорт закрыли на ремонт. Подарочек, так сказать.

Господи, я же знала об этом в первый рабочий день года! Мне позвонили, сказали. И всё равно пошла. Зачем ездить, если есть ноги? Конечно, никто не придумал, как нам добираться, а я ни с кем не договорилась, чтобы довезли. Получите, распишитесь, Александра! Прогулочка никогда не повредит.

Коллеги, мои милые добрые коллеги, подвозили нас несчастных, безлошадных. Эвакуировали из зоны бедствия, пока начальство не напряглось и не организовало нам развоз.

Но работу множества заводов на улице Монтажников никто не отменял, вот власти и сподобились придумать для нас шаттлы. Чёткое расписание, ждать опоздавших не будут. И на том спасибо. Начальство расслабилось.

Нет, космические корабли не летали по Челябинску, как бы мне ни хотелось. Просто «шаттлом» называли два трамвая, сцепленных задними частями, «тянитолкаи» по-нашему. Они катались от остановки «Доменная» до конечной «ЭСПЦ-6» туда и обратно. Я ещё шутила, что пока космические туристы платили миллионы долларов за то, чтобы попасть на шаттлы, мы ездили на них бесплатно. Однажды я услышала, как водитель такого трамвая называет нас халявщиками. Ну конечно! Но не мы закрывали мост, не мы это придумали.

В один из дней в путевой ритуал вмешались суровые уральские морозы — рельсы просто замёрзли, и вместо «тройки» я скакала по маршруткам. И я прибежала вовремя, оставалось две минуты до отправления шаттла, а он помахал мне своим железным хвостом! «Сука! Видел меня, уехал»! Вот и пришлось бежать снова.

С закрытием моста работа стала всё больше напоминать мне тюрьму: колючая проволока по периметру, пропускной режим, транспорт по часам. Квест «Пройди свой путь» превратился в повседневную реальность. И если бы я не опоздала на шаттл, то уже дремала бы на рабочем месте.

Как же хорошо было до закрытия моста! Транспорт ходил постоянно. Не один, так другой. Или маршрутка, а может быть, и целый автобус с аэропорта. В пути можно было расслабиться, почитать книжку, послушать музыку, написать стихотворение…

***

То февральское утро отпечаталось в памяти надолго. До «Доменной» доехала без приключений. Встретившись с коллегами, мы ждали наш любимый шаттл. Но он не пришёл. Народ волновался. Кто-то переходил на противоположную сторону улицы и ловил попутки, а кто-то смело двинулся в зиму. 

Пешком идти не хотелось, ну совсем. Первой мыслью было развернуться и уйти домой. Горячий чай, тёплая постелька, фырчащие кисы… Дома так хорошо…

— Ну что, пошли? — тяжело вздохнув, предложила Марина Викторовна из соседнего отдела.

Она с грустью смотрела вслед уходящим, а мне было непросто поверить, что мы снова остались одни.

Брели вдоль обочины, сражаясь со встречным ветром. Он нещадно хлестал по лицу, заставляя сгибаться. Скользя по льду в тяжёлых ботинках, я чувствовала себя фигуристкой. Казалось, что толстый слой меха не спасал ноги от холода. А ведь нужно было ещё уворачиваться от встречных машин. Я потеряла свой страх на промзоне.

Отогревалась до обеда. Мороз медленно отпускал моё тело из своих цепких лап. Я чувствовала, как тепло постепенно отвоевывало свои позиции. Я была уверена, что заболею, а этого очень не хотелось, ведь я ждала начала вокального конкурса. Обошлось. Думаю, что с божьей помощью, никак иначе. И стоило оно того, Саша?

На следующий день начальство вновь выделило нам микроавтобус, чтобы выбираться к цивилизации. Зона отчуждения, отдалённая деревня после паводка, оставшаяся без единственного моста — любое определение подошло бы. Сколько раз я звонила педагогу с одной и той же новостью: «Извините, опоздаю, транспорт». На другом конце провода привыкшая к таким звонкам Анна Михайловна неизменно отвечала: «Я же знаю, где ты работаешь. Жду». Добровольная вторая вокальная смена срывалась. Или отодвигалась. Очень сложно сосредоточиться на пении, если мыслями ты ещё в маршрутке.

***

На следующий день после приснопамятной прогулки я с опаской думала о дороге на работу. Но всё-таки добралась без приключений. Из-за морозов я отпросилась с обхода по технологии. Туда же нужно было идти по мосту через улицу — сильный ветер мог попросту меня сдуть. И никакая форменная телогрейка бы не спасла.

Почему я попросила подвезти меня до трамвайной остановки своего непосредственного начальника, не знаю. Лëша редко кого-то брал пассажиром, поэтому к нему не обращались за помощью. Но в тот момент просто некого было просить.

Я очень уважала своего начальника. Когда я только устроилась в отдел, он был моим наставником. Лёша действительно многому меня научил. Благодаря ему я поверила, что смогу стать настоящим инженером. 

— Лёш, а ты в какую сторону едешь? — закинула удочку я. 

— Я ещё не знаю, — сказал он, пряча глаза.

Лёша всегда так отвечал. Всем. Когда не хотел кого-то подвозить. Попытаться, конечно, стоило. Что ж, микроавтобус до «Доменной», и вперёд. И я могла бы забыть о его ответе, если бы не руководитель нашего отдела. Машина Андрея Анатольевича была в ремонте, и он ездил с нами.

— Алексей, докинешь до «Заводоуправления»? — пробасил Андрей Анатольевич.

— Да, конечно, — спокойно сказал Лëша, не думая о том, что его слышат. 

Неужели он забыл, что ответил мне двадцатью минутами ранее? Я же сидела там, в той же комнате. Я, может, не самый желанный попутчик, но… Холодно же. Промзона, будь она неладна. Разок попросила его в безвыходном положении, и… Как же так? И я бы поняла чёткий отказ, никто не обязан подвозить. Но нет. Ты, Саша, не начальница, чего тебе помогать? «Я здесь, я слышу», — стучало в мыслях, а в горле будто что-то застряло. И ведь я не знаю, чем заслужила такое отношение.

Не я одна сложила Лёшины слова в голове. Мой сосед справа, Евгений Карлович, пожалел меня и спросил:

— Алексей, у тебя ещё есть место в машине?

— Есть.

— Так может, возьмёшь Сашу?

Что Лёша промямлил, я так и не услышала. Но было даже интересно, как он собирался выкручиваться на этот раз. Я знала ответ. Но маленький фитилёк надежды ещё тлел в груди.

Перед уходом с работы я решила удостовериться и поинтересовалась:

— Так всё-таки есть у тебя место или нет?

Очередная неопределённость. Микроавтобус, встречай. Господи, лучше уж пешком по холоду, шаттлы и автобусы, чем так. Как же неловко и стыдно порой просить! Будто нищая на паперти. И надоела уже всем, не хотят в попутчики. Разве что Ваня по доброте душевной довозил, если было по пути. И рада бы не напрягать. Но жизнь и так протекала мимо меня, чтобы терять драгоценные минуты. 

Всего одна несказанная фраза, и доверие затрещало.

Увидев меня в микроавтобусе, Евгений Карлович удивился:

— Всё нормально? — обеспокоенно спросил он.

— Нормально, — кивнула я своему благородному рыцарю.

У меня всегда всё было нормально. Зачем коллегам знать?

***

Мои бега на работу и обратно стоили мне здоровья: дёргался глаз из-за ежедневной нервотрёпки, ну и простуда периодически подкарауливала. Я снова задумалась об увольнении.

В череде одинаковых чёрно-белых дней случались и цветные происшествия. Я стояла, ждала маршрутку. Голова была под завязку заполнена ватой, собственный автопилот работал на отлично. Поздняя осень стирала мысли.

Тут передо мной остановился огромный серебристый кроссовер. Открылось окно, и водительница что-то мне сказала. Я не сразу поняла, что она обращается ко мне, и переспросила.

— Можно мы вас подвезём? — прозвучал вопрос.

— Да-да, спасибо, — лепетала я, садясь в машину.

Чужая машина, незнакомый водитель. Чем я думала? Но мне повезло.

Вскоре выяснилось, что «мы» — это сама водительница и её дети — девочка и мальчик, которые устроились на заднем сидении. Я недоумевала, как она решила вдруг подвезти незнакомого человека. Женщина рассказала, что часто так делала. Просто добро ради добра. Неужели ещё остались неравнодушные люди?

***

Спустя месяц после встречи с той женщиной я уволилась с работы. По иронии судьбы мост на аэропорт начали ремонтировать, когда я устраивалась на новое место. Открыли его только летом следующего года. Я бы столько не выдержала.

Снова шаг, второй, третий, четвёртый… Осторожно, медленно, но свободно.

Лёгкий труд

Артём считал себя сильным и здоровым мужиком. Зимой он ходил на лыжах, летом — бегал, а ещё постоянно участвовал в туристических походах. В общем, вёл здоровый образ жизни. Прямо, как в рекламе. Он гордился тем, сколько километров преодолевал на каждой тренировке. Артём очень любил природу, она вдохновляла его на новые свершения.

Только представьте. Тихий вечер в лесу. Небольшую полянку освещает пламя уютно потрескивающего костра. Возле него разбит лагерь из трёх палаток, жильцы которых наслаждаются ароматным чаем из котла, глядя на огонь. Завтра снова в путь, а сейчас есть время погреться и отдохнуть.

Или вот. Наконец-то вершина. Двадцатикилограммовый рюкзак за восхождение превратился в двухсоткилограммовый. Чем выше, тем труднее дышать. Команда вымоталась. Но достижение вершины — ни с чем не сравнимое счастье. Повезёт с погодой — увидишь волшебные серебристые пики соседних гор. Горы в сердце навсегда.

Сколько походов, больших и маленьких, горных и пеших, прошёл Артём. Успел он и поруководить, а однажды даже стал вице-чемпионом России. Даже имел корочки кандидата в мастера спорта по горному туризму. Но всё это мишура по сравнению с возможностью узнавать новые маршруты и общением с природой. И Артём никак не мог предугадать, что вскоре откроет для себя новый маршрут, но не в леса и горы.

Вернувшись из очередного похода в районе Северного Тянь-Шаня, Артём постепенно переходил в свой стандартный режим: работа — дом — пробежки несколько раз в неделю. На одной из пробежек он почувствовал тупую боль в груди, которая стихала только при переходе на шаг.

Бег — шаг, бег — шаг. А сердце вдогонку: то максимально ускорялось, то замедлялось вровень с дыханием. Так повторялось каждую пробежку, пока наконец Артём не перестал на них выходить. Как бы он ни любил спорт, собственное здоровье продиктовало новые условия игры.

Не откладывая на потом, Артём обратился к знакомому кардиологу Равинскому, который держал частную практику. Настолько частную, что официальные направления выдавать не мог. При этом Равинский являлся отличным диагностом, Артём с женой доверяли его мнению. Врач со всех сторон обследовал Артёма, крутил-вертел как хотел, не ставя диагноз. В итоге Равинский всё-таки расписал план дальнейших действий.

— Готовься, Тёма, к операции. Иди в поликлинику, бери направление и вперёд.

— Куда вперёд? — не понял Артём.

— На о-пе-ра-цию. Стеноз у тебя, ну, закупорка коронарных сосудов. А сосуды эти питают сердце. Нет питания — участок отмирает. Дело серьёзное, но поправимое. — Равинский поправил очки на переносице. — Время есть.

Делать нечего, пришлось Артёму отправиться в Чебаркульскую городскую больницу к родному участковому терапевту. Набившие оскомину грязно-зелёные коридоры с отваливающейся со стен краской, толпы больных, кочующих из одного кабинета в другой… Никто даже и не помнил, когда в больнице в последний раз работал кардиолог. Вот где его искать теперь? Все спились, поди.

Заполучив желанный талон к терапевту, Артём погрузился в пучину бесконечного ожидания. Злое время не щадило никого. И если на приёме оно летело быстрее ракеты, то в очереди медленно капало на темечки собравшихся, как в известной китайской пытке. 

Не думал Артём, что ему назначат так много анализов. Тут и анализ крови, и ЭКГ, и, самое противное, ФГС. Вот зачем человеку с болезнью сердца совать трубку в рот? Чтобы исключить язву желудка, если её нет — можно спокойно оперировать.

Кардиолог выдал направление в челябинский кардиоцентр. Артём поехал с женой Тасей, в качестве группы поддержки. Они не сразу нашли вход. Как тут найти, ведь здание, выстроенное в форме звезды, с ловкостью заправского фокусника водило посетителей за нос по архитектурным лабиринтам. На приёме серьёзная дама-кандидат-наук придирчиво разглядывала карту Артёма и, не ответив ни на один его вопрос, отправила заселяться в палату. Сумбурно прошептав несколько тёплых слов Тасе, Артём отправился в новую для себя жизнь.

Операцию Артём перенёс отлично, по крайней мере, он сам так думал. На специальном велотренажёре — велоэргометре — без усилий крутил педали, спортсмен же. «Наверняка медсёстры давно таких пациентов не видали», — гордился он про себя. Ему очень повезло с лечащим врачом, им оказалась сестра его друга, Марина. Знакомство ли, или просто профессионализм врача, но пребывание в больнице Артёма было комфортным, насколько это вообще возможно.

Шунтирование — стандартная операция для кардиоцентра. Брали кусок сосуда с одного места (чаще всего — с ноги) и обводной трубкой вшивали в место закупорки. Перед операцией Артём радовался и веселился, даже зачем-то сходил в палату: мало ли книгу взять почитать, вдруг скучно станет. Волшебные пофигистские таблеточки действовали, красота. И всё равно, что вчера был день рождения, а его поздравили только по телефону. Конец марта на дворе, весна, жизнь прекрасна. Артём принял неизбежное.

И снова ему повезло: шрамы после операции тонкими ветвями выросли на груди и на ногах. Заживут, совсем скроются из виду. Артём просто потерял сутки в реанимации: проспал. Когда ещё удастся столько времени «отдохнуть»? Уже в палате Артём простыл. Разве можно заболеть ещё больше, когда ты в больнице? Но он ухитрился. Всему виной кондиционеры, охлаждающие палаты. Его старичкам-соседям вечно жарко, вот и попросили так настроить. А он заработал насморк. Но это не главное. 

«Так странно, — думал Артëм, — вот я вроде всю жизнь занимаюсь спортом. И что? Лежу в больничке с дедами… Ничего, вот выйду, вернусь к тренировкам, всё будет хорошо». Раньше ему казалось, что если ведëшь здоровый образ жизни, занимаешься спортом, то болезни обходят стороной. Как же он заблуждался! Никто от этого не застрахован. Осознание гулкой болью отдавалось в сердце, которое необходимо беречь. 

Постоперационные дни сливались. Ежедневные звонки жены хоть как-то разбавляли больничный быт Артёма. Приезжали челябинские родственники, даже друзья-туристы разок заглянули. Дочь Саша навещала как получалось. После операции она пришла поздравить его с днём рождения и принесла необычный подарок. 

— Смотри, отец, это — мандала, — она протягивала плетëную снежинку. — Я сделала еë для твоего здоровья. Когда плела, пропевала специальные мантры. 

— Мантры? — не понял Артём.

Саша часто изъяснялась странными словами. 

— Набор звуков, имеющих воздействие на тело или душу. Поëшь, а тебе легче становится. А мандала — это специальный символ, проводник. С каким намерением или настроением плетëшь, то и получится. Ты не парься, просто смотри на неё иногда, держи в руках, и всё будет. 

— Даëшь ты, Сашка, спасибо! Какая штука классная. 

Обняв дочь на прощание, Артём отправился к себе в палату изучать подарок. Восемь бамбуковых палочек, соединённых причудливым узором из разноцветных ниток в снежинку. Ярко-синие, жëлтые, зелëные, белые линии — они словно гипнотизировали и в то же время придавали сил. Артём сомневался, работает ли эта штука вообще, но ему действительно стало легче.

Что бы ни говорили про систему здравоохранения, Артёму всё, можно сказать, понравилось: и отношение, и процедуры. Увы, подобные вмешательства в организм не проходят даром, и ему прописали пожизненный курс таблеток. А восстанавливаться после операции Артёма отправили в санаторий «Кисегач» под родным Чебаркулём. Свежий воздух, озеро, сосны, берёзы и никаких больничных коек. Счастливый Артём гулял вокруг озера Теренкуль ежедневно. Дорвался! Друзья-туристы подогнали трекинговые палки, и Артём наматывал с ними по двенадцать-пятнадцать километров в день. Будто не было никакой операции. Кра-со-та.

Кровь легко бежала по восстановленным сосудам. Организм словно перезапустился после затяжного сна. Артём без проблем контролировал любое движение, скорость, чёткость. Власть над своим телом опьяняла и дарила счастье. А ведь скоро можно будет выходить на пробежки, а в следующем году вообще в поход! Неужели всё получилось? 

Как хорошо отдыхалось, так тяжело возвращалось. После санатория Артёма на работе ждал «лёгкий труд», который, на поверку оказался совсем не лёгким. Медицинская комиссия выдала Артёму заключение, что он не может исполнять свои прямые обязанности: работать токарем. Он, конечно, знал, что его ждёт, но даже подумать не мог насколько это окажется невыносимо. А трудиться «легко» ему до середины октября — целых полгода!

С начальником ремонтно-механического цеха Сальниковым отношения у Артёма складывались своеобразные. Он почему-то считал, что Сальников боится его высказываний об атмосфере в цехе и зарплате рабочих, но при этом заявление на месячный отпуск в середине лета Артём исправно просил его подписать. Поход же. Эпизод, когда они с начальником разошлись во взглядах на жизнь, память услужливо прикрыла тёмными занавесками. Артём подозревал, что легко после больничного не будет.

Для начала Сальников поручил ему навести порядок на складе инструментов. Поправив рабочую кепку, Артём отправился в хранилище резцов и фрез. Аккуратно, методично он разбирал железки, сваленные кучами на полках. Не Авгиевы конюшни, но попотеть пришлось. Полученным результатом можно было гордиться: резец к резцу, фреза к фрезе, ключи и прочий скарб, всё отсортировано по размерам и назначению.

Следующим «подвигом» Артёму назначили вытирание пыли с отопительных батарей. А туда поди залезь, не расшибившись. Высоко. Но ничего, справился.

Параллельно с «трудами» Артём пытался освоить новый для себя станок — кругло-шлифовальный — и новые возможности, да и всяко лучше, чем без дела болтаться после «подвигов». Не тут-то было.

— Ты такую операцию перенёс, — возмущалась сменная мастерица Венера Ралифовна. — Сейчас упадёшь возле станка, и что мы с тобой делать будем? Нет уж, Тёма, ты давай без глупостей этих.

«А если бы я с батареи свалился, то как бы она голосила? — возмущался Артём. — Тут хотя бы станок посмотрел, глядишь и прибавку к зарплате бы выпросил. Эх… Нашли мальчика на побегушках!»

Но самый памятный «подвиг» Артёма за время «лёгкого труда» — это мытьё листьев фикуса. Две кадки с растениями стояли у окна, но это не мешало маслу с крана пачкать их. И кому-то приходилось их протирать. Сия важная миссия выпала Артёму. Раз в смену токарь (а в трудовой книжке записано так), вооружившись ведром и тряпкой, шёл очищать фикусы от масла. Вообще жизненный путь цеховых животных и растений так или иначе приводил их в масло. Судьба.

Вся тяжесть «лёгкого труда» ощущалась, казалось, только начальником. Ведь он постоянно придумывал для Артёма «подвиги», чтобы с пользой и не надорвался. Сложная задача. Ведь токарю уже попадало в цехе болванкой по голове, а потому необходимо беречь себя.

Но зачастую Артём просто слонялся по цеху, приставал к знакомым мужикам с расспросами: «Какая у тебя технологическая операция?», «А глубина резания какая?», «А какой инструмент?». Доставалось от Артёма и не-станочникам, ведь жить же как-то нужно. Не мог он без работы, скучал. Уж лучше, чем в смартфоне сидеть, который Артём так и не удосужился купить: незачем. Голова в порядке, руки-ноги целы, а нормально работать нельзя. Почему так?

Ответственней сотрудника Сальникову в те полгода было не сыскать. Всё делал, что ни скажут. Удобно. Артём играл в эту игру, он хорошо знал правила: зарплату платили, пусть и поменьше, чем обычно, но всё же. Поэтому чего рыпаться.

Но чем меньше работаешь, тем больше думаешь. Регулярные занятия спортом не уберегли Артёма от больничной койки. Что это: стечение обстоятельств, генетика или ещё какая-нибудь чушь, он не понимал. Это надо пережить. Точно так же, как и удар болванкой. И тогда, он надеялся, что-нибудь поменяется. Может, у него в мыслях, может — в мыслях Сальникова.

Пятнадцатое октября — дата официального выхода на «тяжёлый», вернее, вполне обычный токарский труд. В ночь перед знаменательным понедельником Артём так рьяно ворочался в кровати, что Тася чуть не отправила его спать в другую комнату. Сколько она переживала, он даже не представлял, и старался, как мог, радовать её. Но в ту ночь как будто кто-то открыл портал в его голову: туда лезли мысли, идеи, проекты, планы… Не до сна.

Утром пятнадцатого бодрый и весёлый Артём спешил на работу. Наконец-то, наконец-то он встанет к станку. Любой резец, метчик или ключ он с лёгкостью мог найти с закрытыми глазами. Благо, собственную тумбочку за эти полгода он изучил вдоль и поперёк. Там он хранил не только инструменты, но и обед. А что ещё оставалось делать? «Здорово, Тёма, с выходом тебя!» — не те слова, что токарь ожидал услышать, но они всё равно заставили его сердце потеплеть. Ведь он был в цехе вместе со всеми. Так странно.

— Так-с, Артём, вернулся, — Венера Ралифовна заметно обрадовалась. — Держи сменное задание. И втягивайся, втягивайся.

— А я и не уходил никуда! Будет сделано, — Артём почти улыбался мастерице.

Так странно. Он же вроде работал, разве что по персональной программе. А вот, «вернулся». За полгода после операции цеховые женщины успели разузнать все её подробности. Где лежал, как туда попал, как восстанавливался. Сочувствовали, жалели — это Артёму было в новинку. Даже после удара болванкой коллеги так не интересовались его здоровьем. Артём привык к постоянному равнодушию, потому выход из комфортной раковины ему давался непросто.

Оттарабанив положенные полгода после операции, Артём так и не смирился с формальным подходом начальства к его положению. Деятельная натура требовала выхода, который нашёлся в спорте.

Артём потихоньку увеличивал количество тренировок по скандинавской ходьбе. Однажды он попробовал выйти на пробежку. Ноги мягко пружинили по асфальту, унося его вперёд, к здоровью. В тот раз он преодолел совсем не много, но зато в нормальном для себя темпе.

А уж после завершения «лёгкого» труда Артём оторвался: полноценные тренировки, походы выходного дня. Здравствуй, природа-мать, принимай блудного сына. Он потихоньку планировал маршрут большого похода на следующий год. Собирался в Восточный Тянь-Шань. Жизнь налаживалась, и это самое главное.

Квесты

Холодный свет квадратных ламп отражается на гладкой светлой поверхности напольной плитки. Клеточки на клеточках. За спиной противно дребезжат проезжающие мимо тележки с блоками. Люди в белых халатах снуют туда-сюда… Я смотрю на всё это сквозь толщу воды. И со мной, и не со мной.

На столе ровным слоем лежат какие-то бумаги разных форматов. Что с ними делать? Мне ведь дали какое-то задание… Не помню. Гул голосов нарастает, я растворяюсь в нём. На глазах у всех. Свет ламп так слепит. И кружится голова. 

Что делать? Что же мне делать?.. 

Ритмичная мелодия будильника вырвала меня из плавания по царству Морфея. Не отдохнула. Будто всю ночь мешки с картошкой разгружала. Неужели во сне так бывает?

Как мне не хотелось куда-то идти, кто бы знал! Не думала, что перемена работы заберёт нормальные сны. А ведь ещё и месяца не прошло. Адаптация что ли? 

Тяжела и неказиста жизнь документального специалиста. Так я думала, поработав на новом месте всего ничего. Кто бы мог подумать, что делопроизводство окажется таким нудным и муторным. Поди туда, не знаю куда, подпиши то, не знаю что. Потом разошли, согласуй… и дальше по кругу. 

Нет, на новой работе мне дышалось легче, чем на старой. Одна только дорога без пересадок чего стоила: сразу столько свободного времени появилось. И я напланировала много интересного. Красота. И ребята-коллеги хорошие: помогают, рассказывают, да и посмеяться с ними можно. В общем, красота. Вот только чувство, что опять свернула не туда, не покидало меня.

По сути, я сбежала с одного завода на другой. На прежнем месте меня ничего не держало. Чем дольше я там находилась, тем хуже становилось. Апатия, плохой сон, действия на автопилоте. Что характерно, я ни разу не опоздала, хотя пару раз просыпала. Вероятно, этот механизм зашили мне под корочку.

Конечно, я искала другое место и ходила по собеседованиям. Но в какой-то момент устала и просто поплыла в неизвестном направлении. Мне позвонили, когда я уже не чаялась что-то отыскать. И я поехала на другой конец города собеседоваться.

Меня привели в огромный зал, но в тот момент это не испугало. Моего будущего начальника привлекла строчка об окончании Литературных курсов в моём резюме. Они как раз искали человека, который мог бы заниматься документацией, и я идеально подходила на эту роль. Признаться честно, когда начальник сразу сказал: «Мне всё нравится, берём!», я обалдела. Отойдя от шока, я попросила немного времени на раздумья, всё ещё надеясь уговорить Лёшу (моего прежнего босса) хотя бы ненамного повысить мне зарплату.

На самом деле поговорить с Лёшей мне советовала мама. Уж она-то не понаслышке знала, что такое сложные отношения с начальством, ведь ей в своё время пришлось перейти в другое подразделение из-за них. Если честно, я полностью разваливалась в то время, будто каждый день смотрела грустное чёрно-белое кино. За что цеплялась на той работе, непонятно. 

— Лёш, мне тут предложили новое место работы. И я не знаю, как поступить: оставаться здесь или уходить. Может, что-нибудь посоветуешь? Я все мозги сломала. Если оставаться здесь, то я хочу зарплату выше нынешней, и так мне платят меньше всех.

— А что за место? Где находится? 

— В Ленинском завод один, делают электрические изделия. Ехать мне ближе, не вставать в пять утра.

— Не знал о таком, — протянул Лёша и удивлённо поднял брови. — Я не могу тебе ничего советовать — решай сама. Знаешь, я поговорю насчёт зарплаты, но ничего не обещаю. Если вдруг получится, то работать нужно будет серьёзно, сама понимаешь.

Вот что он хотел этим сказать? Я разве работала спустя рукава? Всё делала, что говорили, никогда не опаздывала, даже в самых непростых ситуациях. Или это потому, что я женщина? Старалась, трудилась, пахала четыре года, чтобы что? Узнать, что делала недостаточно…

Решение приняла быстро. Просто устала вставать в пять утра и кататься за тридевять земель, да ещё и с таким отвратительным отношением. Пора было впустить в жизнь яркие краски.

Конечно, работа на новом месте совсем не мой профиль, но я готова была учиться новому. Я буду больше спать — это ли не счастье?

Локация «Корпус №10» 

Я переоценила себя. После отдельных комнат на прежнем месте работа в проходном огромном зале, типа опенспейса, на виду у всех оказалась для меня тяжелее, чем я думала. Мне постоянно чудилось, что все на меня смотрят. Каждый прошедший за спиной человек мешал сосредоточиться. Я абсолютно не понимала, как мои коллеги работали в этом бедламе много лет. Привычка дело тонкое и хитрое, и я не была уверена, что она у меня появится.

Когда мне провели экскурсию по корпусу, я не понимала, где я нахожусь, куда мне идти, если куда-то надо. Восклицания «Где я? С кем я?» авторства моего коллеги Анатолия Владимировича Романова наглядно отражали моё состояние. 

И это только наш рабочий зал. А остальной корпус будто состоял из сплошных лестниц в разных местах и промежуточных этажей. Хотя бы коридоров не так много, а то я плутала бы вечно. Хогвартс какой-то, не иначе! Зато запомнила, где находится канцелярия, а это самое главное, ведь мне предстояло ходить туда за документами.

Чем дальше, тем больше я запутывалась. Столько информации, столько людей, и неясно, куда бежать и что делать.

В самом начале карьеры на этом заводе меня научили работать в системе электронного документооборота. Служебные записки, письма, приказы — всё в электронном виде.

Неужели никакой бумаги? Как бы не так! Подписанные письма передавались через канцелярию, а уже в отделах их подшивали в огромные папки на кольцах. Двадцать первый век только подсматривал: что же интересного делалось у нас на заводе? Иногда заходил, но сразу же возвращался в своё убежище. «Не средневековье, как на прошлой работе, и то хорошо», — думала я.

Бумаги, бумаги, бумаги. Они множились в геометрической прогрессии. Мы же конструкторы, и документов у нас достаточно на каждый чих. Итерации один, два, три… Подпиши там и сям, поправь по замечаниям, перешли туда, не знаю куда. 

И ладно ещё, если знаешь, где что лежит на компьютере или в зале. А если нет? Система должна работать. Нет, не слышали. Сетевые диски напоминали матрëшек: папка — в ней десять, в десяти — по пять и так далее. И названия похожие. Рабочий стол на моём компьютере превратился в сад ярлыков: не ко всякой папке я запоминала путь. Там, где могла, я наводила порядок: раскладывала тучи файлов по местам. Но этого было так мало. 

Выживая в перманентном хаосе, я спасалась только наушниками: надела — и волшебный мир музыки стеной заслонял от проблем и настраивал на рабочий лад. И счастье, если никто не трогал, но часто бывало, что включишь песенку и обязательно кому-нибудь понадобишься. Аж бесит! Странно, что правый глаз ещё не начал дёргаться!

Какая же работа без канцелярских принадлежностей? Ручки, карандаши, ластики, маркеры — всё в ходу. Особенно чёрные ручки, ведь ими подписывали конструкторские документы. Всё по ГОСТу, всё по стандарту. Но именно чёрных ручек постоянно не хватало. Достать их было сложно.

Алгоритм получения канцелярских принадлежностей такой. Сначала писалась служебная записка с заявкой на отдел, который контролировал работу с документами, — они же ведали и канцелярией. Списки получались огромные, туда шло всё — от скрепок до общих папок на кольцах. Этого добра у нас было мало. Скрепки и файлы утекали в чёрные дыры ящиков коллег. Карандаши так быстро растворялись в воздухе, что я не успевала за ними следить. Чтобы хоть как-то находить свои, я помечала их своими инициалами «РАА» или «ААР». Один карандаш внезапно обнаружился на столе у начальника, а второй безвестно укатился в недры нашего зала.

Следующий шаг: оформление требования на канцелярию. Саму бумагу делали другие, а вот подписывать приходилось мне. В первый раз мне здорово помогла Эля из соседнего отдела. Именно она поведала всю эту загадочную схему и показала, куда идти в другом корпусе. В нашем только визировать у начальника.

Ещё я готовила пропуск на пронос. С этим у нас было строго. Если поймают на проходной без разрешительных документов — как минимум задержат. В пропуск обязательно включали всё, что несли из корпуса в корпус. Эля сказала, что его заполняют только тогда, когда получат канцелярию, ведь туда вписывали количество предметов. Очень важно было подготовить два экземпляра: для выноса и вноса. Ох, бумаги, как это сложно! И это только начало пути.

Получение канцелярии — это не самое сложное задание для меня. Делопроизводство вообще один сплошной труднопроходимый квест! И вот, как мне казалось, всё сделано, но нет, задачи выходили на новый уровень. Взять хотя бы составление извещений в конструкторскую документацию. Количество подписантов там менялось в зависимости от содержания. Только заказчики оставались константой, и то не всегда. 

Или оформление командировки. Приказ — подписи. Заявка на деньги — подписи. Письмо — подписи. А если ещё накладную на вынос оборудования надо делать? А если коллега не знает, что повезёт? Я коршуном летала над незнающими, пока не добивалась желанных списков. А всё почему? Потому что у бухгалтеров смена заканчивалась в то же время, что и у нас. Приходилось успевать. 

Мне стали часто говорить: Саша, ты так похудела. Если бы они знали, какой ценой… Штука в том, что я не меняла режим питания и не тренировалась ради этого специально. Мне было лень. Зато бесконечно бегала по лестницам с первого по пятый этаж. Вот лучше быть пухлой и спокойной, чем худой и нервной. Просто это место тянуло из меня соки, забирало всё самое лучшее. Будто я снова должна приносить жертву безумному древнегреческому богу, как на старом месте.

Когда я работала в бухгалтерии в Чебаркуле, заметила, что она буквально погребена под бумагами. Я даже написала об этом стихотворение:

Бумаги – бюрократии флаг.

Бумаги – развевается стяг.

Бумаги – с ними и в туалет.

Бумаги – смысл есть или нет?

Так же было и на нынешней работе: конструкторская документация разных форматов, извещения, служебные записки, приказы… И плевать, что есть электронка: бумага и карандаш — наше всё! 

Локация «Корпус №1»

К сожалению, получать канцелярские принадлежности предстояло в первом корпусе. Там сидело высшее руководство, и, по умолчанию, большинство вопросов решалось именно там. Как Москва относится к регионам, так же и обитатели первого корпуса относились к нам, коллегам с «десятой площадки», как они называли наш корпус. С лёгким пренебрежением, будто мы были надоедливыми комарами и нарушали их безмятежный покой.

Надо ли говорить, сколько я получала канцелярии на отдел? Дай бог, давали несколько синих ручек, карандашей и вагон стержней — вот и весь наш улов. Остальное разбирали более удачливые местные. Вернее, те, кто хорошо общался с кладовщицей. Мы же пока такой возможности не имели.

Зато мне предстояло познакомиться с бухгалтерией. Это особый мир, живущий по своим правилам, нарушив которые, вы рискуете пройти все круги ада или куда вас там отправят подписывать бумаги. 

В бухгалтерии даже имелись часы приёма посетителей для работы с документами. В кабинете, куда относили заявки на деньги для командировок, приём был после обеда, а там, где визировали накладные, — до. Попасть туда можно было только по персональной договорённости с необходимым человеком, иначе ждать следующего дня. «Опять эта десятая площадка!» — возмущались степенные дамы, повелительницы «1С-ки» и калькуляторов.

А что мы? Начальство велело, и мы понеслись. Слабо отправить человека в командировку за два дня? Нет, это мой личный рекорд: я оформляла начальника. И в тот раз тоже со всеми договорились, чтобы быстро подписать. Увы, если нужно было срочно что-то подписать или сделать, приходилось просить начальника придать ускорение нужным людям.

Если необходимо было быстро «протащить» извещение — бежали в первый корпус. Там выдавали особую бумажку, «бегунок», где расписывались разные службы. Какие — решалось по стандарту. Вот только прохождение квеста «Подпиши извещение» могло длиться неделями и при участии конструктора. Одни товарищи, ссылаясь на свой стандарт, могли рассматривать его несколько дней, других поди поймай на заводе. Самое печальное, что я почти никого не знала в первом корпусе, чтобы попросить помочь.

Хуже было только тогда, когда я несла чужое извещение. Коллеги задавали вопросы, на которые я не знала ответов. Иногда я звонила нашему главному специалисту Романову, иногда Оксане Владимировне. Они помогали, но ускорить процесс, к сожалению, не могли. Вот и бегала я, высунув язык, между этажами, пытаясь собрать подписи.

Только вот вопрос с канцелярией никто так и не смог решить. Мы даже дошли до главного конструктора, и почти ничего не изменилось. Ну кроме того, что на проходной перестали заглядывать в пакеты с нашей добычей. А ведь там было чему звенеть, например, скрепкам или большим папкам на кольцах. Их мы получали в удачные дни. А в остальном приходилось довольствоваться тем, что есть, или выпрашивать в первом корпусе ещё парочку чёрных ручек.

— Вы из «десятки» постоянно приходите, плачете, что ручек нет. Так где я вам их возьму, если не закупают? — отвечала кладовщица. — Даю, что есть.

Однажды она привела начальницу, которая закупает канцелярию, посмотреть, кому и сколько достаётся. Видать, надоело выслушивать от нас возмущения.

— Вы поймите, у меня только сто тысяч на весь завод, что я могу купить? А ещё наборы для руководства по девять тысяч, это в первую очередь. Мы писали, просили увеличить финансирование, но нам отказали, — отбивалась начальница от наших атак.

Остались вопросы без ответов. И мы без чёрных ручек.

Главный

Мой любимый Урал — край с богатой историей промышленности. Здесь и добывали, и плавили, и ковали металл. И не только. Такие заводы сильны традициями, именно там часто обретали первый опыт работы вчерашние студенты. 

За вновь прибывшим сотрудником закрепляли наставника из старшего поколения. На прежней работе мой наставник был старше меня на пять лет, но это скорее исключение. Кстати, за наставничество даже платили. Немного, но всё равно приятно. 

Мне нравилось учиться у опытных коллег. У приверженцев «старой школы» свои подходы к работе, иногда кардинально отличающиеся от современных. Со временем я осознала, что именно на них и держится наша промышленность. Как ни парадоксально, но это так. Преемственность поколений никто не отменял. 

Обходами по технологии на прежнем месте работы руководил Владислав Алексеевич, заместитель начальника. Каждую среду мы пересекали очередной участок кузнечно-прессового цеха, силясь найти очередной косяк рабочих. «Система должна работать! Вот я каждый раз в начале смены проверял чистоту рабочих мест, всë ли в порядке, когда был начальником отделения», — наставлял Владислав Алексеевич. И я тоже приобщалась, хотя высокие должности мне не светили. Потихоньку выстраивала собственную систему. 

На новой же работе въехать в местную систему я сразу не смогла. Оно и понятно, где ковка металлов, а где производство электрических изделий. Совершенно разные области. Но ничего, попривыкла. 

Новый завод — не прежний филиал: цехов много, структура сложная. И здесь было серийное производство. А «серия всех кормит», как любил говаривать «серийный» командир нашего отдела Анатолий Владимирович. 

Анатолий Владимирович Романов — главный специалист по регулирующей аппаратуре. Или попросту главный. «Вот у нас на заводе главных немного: главный технолог, главный конструктор, главный метролог и я!» Я бы прибавила ещё пару должностей, да только не вспомнила. Да и чего спорить со специалистом? Тем более, с главным. Слушала и внимала. Недавно в голове всплыло, как Оксана Сергеевна, моя наставница, нас познакомила:

— Вот, Анатолий Владимирович, новая девочка пришла. Хорошая. Сашей зовут. Будет помогать вам по серии.

— Мы ещё посмотрим, что за девочка, — проворчал он.

Полностью седой, со взъерошенными волосами и очками в чёрной оправе на кончике носа, Анатолий Владимирович походил на сумасшедшего профессора из фантастических фильмов. И ещё на кого-то, на кого, я ещё не поняла.

Что-то кому-то доказывать сразу расхотелось. Я никого не знала и только погружалась в мир токов и напряжений, изделий и конструкторской документации. Знакомство с новым заводом закрутило меня вихрем коридоров и лестниц, кабинетов и людей. Что же конкретно буду делать на новом месте, я совершенно не представляла.

Дни медленно перетекали один в другой. Я сидела над ГОСТами, разбиралась с программами. Чем таким я привлекла внимание Анатолия Владимировича, даже не знаю. Наверное, природное любопытство подтолкнуло его заговорить со мной не о работе. В то время как остальные коллеги только здоровались и, кажется, на меня косились.

— Скажите-ка, Александра, как же вы к нам попали?

— Резюме моё нашли, позвонили. Я пришла на собеседование. Вот устроилась, — мне было немного не по себе от внезапного внимания.

— А образование какое?

— «Машины и технологии обработки металлов давлением».

— Как вас занесло. Посмотрим, девушка, что получится у вас. Я потом выдам что-нибудь в работу, — сказал Анатолий Владимирович и отправился по своим делам.

Нужно отметить, что Анатолия Владимировича всегда можно узнать. Во-первых, он громко разговаривал по телефону, а если чего и не нравилось, то выдавал: «пошёл в жопу!». И это самое мягкое. В нашем проходном дворе-зале ещё и не так закричишь. Меня спасали наушники, ибо без них сосредоточиться на работе было очень сложно. 

Во-вторых, Анатолий Владимирович шаркал при ходьбе, и его шаги всегда можно было отличить, что полезно, если он вдруг понадобился.

В-третьих, с утра, после традиционного разгадывания сканвордов, он делал обход всего нашего огромного зала, здороваясь и обмениваясь новостями с коллегами. Зимой всегда говорили о хоккее: что «Трактор» опять продул, что им нельзя было поддаваться «Магнитке», так бы вышли в финал Кубка Гагарина. И вообще, «Тракторишка» играть не умеет. Не чаял Анатолий Владимирович дожить до побед челябинского клуба и расстраивался.

Здесь могло быть и в-четвёртых, и в-пятых, и в-шестых, но зачем перечисления, когда есть истории?

Чем дольше я работала с Анатолием Владимировичем, тем больше убеждалась, что он панк. А что? Причёска соответствующая. Характер несколько вредный, местами бунтарский. Однажды, когда его в очередной раз довели дурацкими требованиями, он воскликнул:

— Можно штамп изготовить и ставить: «жопа», «жопа», «жопа».

Да, это чудесное слово на букву «ж» он часто повторял. Куда ж без таких слов, если приёмка встала, и давят со всех сторон?

Я часто помогала Анатолию Владимировичу по серии. Ни один шаг, ни одно действие в этом направлении не совершалось без его ведома. Будь то новое извещение, служебная записка или плановая корректировка документов. Иначе «развалили, украли, сломали, не вернули». Анатолий Владимирович просто настолько ответственный человек, что даже в собственный отпуск звонил и проверял, как идут дела. «Я святой человек и молитвы у меня хорошие», — говаривал он про себя. Ну как такому не помочь?

Оба телефона Романова, рабочий и мобильный, разрывались: ему звонили из Нижнего Тагила и Кургана и прочих уголков России начальники всех рангов и мастей. А ещё Анатолий Владимирович каждый день ходил на завод решать вопросы серийного производства, общаться с заказчиками. Как он при такой нагрузке не сошел с ума!

Боевое крещение на новой работе я прошла летом ковидного 2020 года. Тогда наших старших коллег отправили на длительный карантин домой. У Анатолия Владимировича карантин наложился на отпуск, а перед этим он поручил мне сделать заготовку для извещений по двум изделиям. Рассказал, где какие файлы лежат и для чего всё это нужно. Я честно подготовила документы и ждала возвращения Романова, но у ковида были свои планы.

Большому начальству внезапно понадобились, чтобы оба моих извещения были подписаны «ещё вчера». И я побежала. Сия процедура на нашем предприятии могла растянуться на долгие годы, если кто-то с чем-то не согласен, поскольку подписей на первом листе извещения собирать предостаточно. А люди — всего лишь люди, и у каждого имелось своё мнение.

Мои документы застряли у метрологов, а они — те ещё буквоеды. Любили проверить абсолютно всё, даже то, что их части не касалось. Приходя к ним за извещениями, я неизменно получала по листу, целиком исписанному замечаниями. Что-то спокойно исправляла сама, что-то под руководством Анатолия Владимировича. Да, мы с ним работали удалённо, но по телефону. На нашем заводе нельзя было так просто поставить компьютер кому-то из сотрудников: коммерческая тайна.

Я ускоряла процесс, как могла. Каждый день ко мне подходил начальник и спрашивал: «Ну что там с извещениями?» Всем нужно было вчера. Я чувствовала себя слитком, на который давит мощный пресс. Самое страшное, что это был не мой профиль, и я не могла так быстро вникнуть.

Я просила начальника поговорить с метрологами, чтобы хоть как-то ускорить процесс, но ничего. Им плевать, ему тоже, а ты, Саша, работай давай. Я вновь и вновь звонила Анатолию Владимировичу, и мы даже устроили сеанс связи с метрологами. Даже смогли к чему-то прийти. 

— Вот Оля из-за вас вечерами остаётся работать, а у неё ребёнок маленький! — кричала начальница метрологического бюро, как будто лично я в этом виновата.

Всё. Пузырь лопнул. Я выбежала из кабинета реветь в туалет. Я абсолютно не понимала, почему я. Мне хотелось написать заявление и свалить из этой конторы ко всем чертям. Только беседы с Анатолием Владимировичем успокаивали и придавали сил.

Эпопея закончилась довольно спокойно. Подписывать извещение у заказчиков ходило большое начальство. А я тихо стекала по стулу под стол.

— Александра, вот мы с вами часто общались, пока я был на карантине, — сказал Анатолий Владимирович, когда вышел на работу. — У вас красивый голос.

— Спасибо, мне очень приятно! — засмущалась я. — И за поддержку спасибо. Если бы не вы, то я бы не справилась с извещениями.

Кто бы мог подумать, что весь такой принципиальный на тему серии Романов может запросто вытащить меня из трудной ситуации удалённо. Всё-таки старая школа — это основа, и я была очень рада перенимать опыт у её представителей.

Кстати, раньше у нас в отделе работал один примечательный дедушка Владимир Мефодьевич. Он был чуваш и гордился этим: печатал красивые календари на чувашском, включал народные песни в обеденный перерыв. Весь корпус снабдил календарями. На момент моего устройства в отдел ему стукнуло восемьдесят лет! И даже в этом возрасте Владимир Мефодьевич активно работал, сохранял чувство юмора и умудрялся следить за техническими новинками. Не у каждого пенсионера в восемьдесят лет есть смартфон, а у него имелся.

Естественно, в ковидный год Владимира Мефодьевича одного из первых отправили на карантин. Сидел он там очень долго, уж не знаю почему. Только вот вернулся он всего на две недели. А потом он уволился.

— Бабушка моя, Шура, что-то захворала. Надо с ней быть, — делился Владимир Мефодьевич.

Его уход выпал как раз на карантин Романова. Анатолий Владимирович, вернувшись на работу, бушевал, узнав об увольнении Владимира Мефодьевича.

— Мефодьича замочили, суки! Могли бы предложить ему на полдня приходить! — ругался Анатолий Владимирович. — Кто теперь топливомерами заниматься будет?

Я понимала, почему Владимир Мефодьевич ушёл. Его, скорее всего, попросили. Возраст не возраст, а если грядут сокращения, то кем-то жертвовать надо. Так было и на прежней работе — я не удивилась. Единственный вопрос, который возникал у меня в подобные моменты: почему не сократят руководящие должности? Денег высвободилось бы больше, и рабочие руки остались бы при деле. И мне меньше бумажек подписывать, чего уж греха таить. Но это всё лирика и риторика.

Неприятным сюрпризом для Романова, да и для нас, оказалось практически полное отсутствие материалов по топливомерам в общей сети. Владимир Мефодьевич хранил файлы на рабочем столе компьютера, и когда новому сотруднику устанавливали систему, старые файлы стёрлись. Кто ж знал! Анатолий Владимирович, конечно. Если бы он работал, то материалы бы спасли. Но история не знает сослагательного наклонения.

Анатолий Владимирович, помимо спорта, всегда следил за новостями политики. Он постоянно обсуждал события, происходящие в мире. Так после выхода с карантина каждый день мы получали сводку о количестве заболевших именно от Анатолия Владимировича, ведь он подписался на ковидные рассылки. Осенью, когда у нас уже сняли ограничения, а в Европе — нет, он забавно высказался о политике президента Франции:

— Эммануэль есть Эммануэль, что с него взять.

Действительно, что с него взять?

Анатолий Владимирович всегда щедро делился с нами своими познаниями в различных областях. Кое-что я брала себе на вооружение. Но был у него и собственный воспитанник, Константин.

Костя работал на заводе несколько лет, и именно Романов на первых порах являлся его наставником. Шумный активный Анатолий Владимирович и вежливый тихий Костя — такие разные и такие похожие. Мы с Антохой, коллегой, сидящим за соседним столом, даже шутили, что «Костя — внебрачный сын Романова». Если долго и плотно общаешься с человеком, что-нибудь от него да перенимаешь.

Так Костя завёл привычку спрашивать у меня, где кто находится:

— Саша, где начальник?

— Саша, где Романов?

И так далее. Сам Костя всячески открещивался, стоило мне только упомянуть об их сходстве с Анатолием Владимировичем:

— Ты что, мы слишком разные.

Это он так думал, конечно.

Но тем не менее Романов надеялся передать Косте дела по серии. Никому из молодых специалистов он пока настолько не доверял. 

— Костя, главное, чтобы жила страна родная! Крохобор Костя!

Высокие отношения.

Хотя Романов и постоянно ругался на Костю: «Нет, у тебя статус: двоечник!» —  он всё равно делился с ним наработками и советовал, как улучшить вверенные изделия. 

Жаль, у меня с моим прошлым наставником в итоге испортились отношения. Я бы хотела такого учителя, как Анатолий Владимирович. Однажды, когда мне взгрустнулось, он заметил:

— Александра, что-то ты сегодня не лучезарная! — На это мне ответить было нечего, но настроение улучшилось.

Но я тоже научила Анатолия Владимировича кое-чему. У него имелась дача в Кусе, и он с трудом туда добирался без машины. Ехать далеко, часа три-четыре.

— А давайте я вам покажу приложение для поиска попутчиков? Будете ездить в своё имение с его помощью.

— Показывай, Александра, может, действительно удобнее.

В итоге Романов скачал приложение, зарегистрировался и начал пользоваться. Поначалу он тыкался не в те кнопки, никак не мог зайти в личный кабинет: подтверждающее письмо не приходило. Но мы покрутили-повертели, и дело пошло. Правда потом Анатолий Владимирович жаловался, что не может найти нужную поездку. Но это уже приложение испортилось — у меня появилась такая же проблема.

Несмотря на любовь к своему «имению», Анатолий Владимирович частенько «жаловался» на то, что вырос в Кусе, а не в Златоусте:  

— Если бы я родился на тридцать километров южнее, я бы был как Анатолий Карпов. У нас-то, в Кусе, шахматных кружков не было совсем. Я по книгам занимался.

Никогда не думала, что шахматы — такой страстный спорт. Что на прежней работе Лёша с Ваней бились на доске не на жизнь, а насмерть, что на этой — Анатолий Владимирович сражался с коллегой из соседнего отдела.

Мы потихоньку работали, разгребая горы документов. Черновики, чистовики летали по залу. Вопросы «Где я? С кем я?» из лексикона Романова плотно закрепились и в моей жизни. Внезапного прозрения в теме электрических изделий со мной не случилось, но я хотя бы стала понимать общие принципы работы. Раздавались поручения, выполнялись задания, составлялись извещения. Анатолий Владимирович всё шутил, что надо выпустить извещение о том, что мухи летают. Почему бы и нет? Всё равно иногда просили о нереальном.

— Если два говна поставить в параллель, будет большая куча говна, — утверждал Романов и был прав.

На работу я приходила рано. Хоть я уже давно не просыпалась в пять утра, привычка осталась. Анатолий Владимирович к моему появлению уже сидел рядом с рабочим местом, разгадывая сканворды «для тренировки усидчивости». В это время народу было ещё мало, только уборщица жужжала моющей машиной. Иногда я приходила поболтать с Анатолием Владимировичем. Он каждый раз интересовался, как у меня дела. Да что там, даже звонил, когда я уходила на больничные.

— Доброе утро, Анатолий Владимирович!

— Рабочее утро по определению не может называться добрым, как и рабочий день. Это тяжкая необходимость. И рабочая неделя тоже. Ну что, Александра, как съездила в край озёр? — Так он называл Чебаркуль.

— Хорошо. Повидалась с родителями, поспала.

— А я в этот раз не поехал, хотя надо бы с водопроводом вопросы решать. На всё деньги нужны. Желаю тебе, Александра, мужа-миллиардера! Чтобы ты ни в чём себе не отказывала.

— Спасибо, конечно! Но я не знаю, что делать с миллиардером.

А ведь потенциальный кандидат в мужья у меня имелся, но до миллиардера ему было далековато, хоть он и неплохо зарабатывал — айтишникам, в отличие от заводских инженеров, платили отлично.

Витя больше походил на викинга: высокий рост, широкие плечи, густые светлые волосы и борода. С таким защитником и миллиардеров никаких не надо, но Анатолию Владимировичу необязательно было об этом знать.

— Александра, там нужно будет одно извещение сделать по заявлению об изменении, это после восьми. Я могу тебя только попросить. Ты мне можешь сказать: пошёл ты, дедася, куда подальше.

— Ну что вы, Анатолий Владимирович! Вы же главный!

— Мне на печке среди помидоров поспевающих лежать пора и в баушку валенками бросаться, — рассмеялся Романов.

После весёлых утренних бесед и работалось легче. Пробило восемь часов, и все побежали: Романов — в третий корпус на рекламацию, я — в очередной раз отправлять коллегу в Нижний Тагил в командировку. Рабочий механизм отдела запустился вновь, хотя производство ни на миг не останавливалось.

День потихоньку клонился к завершению. После традиционного чаепития народ уже смотрел в сторону вертушки на выходе из корпуса. Положенные полтора часа до звонка преодолевали на морально-волевых. Немногие сохраняли бодрость духа к вечеру, в списке таких уникумов совершенно заслуженно пребывала наша Оксана Витальевна. С Анатолием Владимировичем у них были прекрасные отношения. Она умело сдерживала его революционные порывы «послать всех в жопу» и в критических ситуациях уводила пить чай. Когда Романов в очередной раз пожаловался на усталость в конце дня, Оксана Витальевна не растерялась:

— Романов, ещё целый час работать!

— Покажи мне, кто здесь работает кроме меня!

Эффективный менеджмент

Мы строили, строили и наконец построили. Светлое будущее, капитализм, современное производство и прочее, прочее. Пришли эффективные менеджеры (рекомендую две первых «е» произносить мягко), и ка-ак всё заработало. Станки закрутились, прессы не успевали штамповать заготовки, отгрузка вообще не справлялась с объемами продукции… Ха-ха.

Когда захватчики приходят на новую территорию, они первым делом ищут, чем бы поживиться. Находят, присасываются к полезному источнику, а после его истощения следуют дальше своим захватническим планам. И плевать, что там остались люди, земли. Карман набит — пора вновь добывать дичь.

Вот есть градообразующее предприятие — завод. Служил он верой и правдой Отечеству, помогал горожанам, славил родной маленький городок.

Грянули перемены. Большие, необратимые. Мотало завод, людей, городок. Только выплывут — опять беда.

И пришли они — эффективные менеджеры. И понеслась душа, как говорится, в рай, или куда пошлют. Полетели головы, оборудование, традиции. Во главу угла поставили выполнение плана продаж. А качество… да как бог на душу положит. Сделали по технологии — отлично, не сделали — тоже ничего. Лишь бы дань столичным величествам вовремя утекала. А уж как эту дань отдавать, то не господское дело.

Так и погрязли почти все заводы страны в современных болоте крепостного права и средневековых устоев.

***

Нина Викторовна работала на заводе всю жизнь. Юной неопытной девчонкой она пришла в отдел спецэлектрометаллургии заниматься электрошлаковым переплавом — ЭШП. Тонкая, звонкая, хохотушка Нина с энтузиазмом взялась покорять как промышленные, так и научные высоты. 

Трудилась Нина Викторовна за двоих, а то и за троих. Успевала всё: и в цех сходить, и исследование написать, и технологические документы разработать. И начальник, конечно же, поощрял её рвение. Грамотами, благодарственными письмами. В то время, как другим её коллегам, преимущественно мужчинам, выплачивались премии и повышались должности.

Нина Викторовна — женщина не робкого десятка. Молчать она не стала. Ходила, просила, уговаривала, как могла. Старалась, заслуживала доверие. Однажды зимой на восьмом месяце беременности (а в советское время декрет длился всего пару месяцев) ходила по льду в дальний цех. Тот самый начальник её и отправил, даже зная об интересном положении. Слава богу, обошлось. И никаких извинений, опущенных глаз. Если начальник питает неприязнь к женщинам-инженерам, нет смысла брыкаться.

— Что же вам, Василий Иванович, сложно мне оклад повысить? Смотрите, я инструкцию составила по ЭШП новую. План, опять же, перевыполнили, — Нина Викторовна пыталась рассказать начальнику о своих достижениях.

— Потерпите, Нина Викторовна, не время ещё, — отвечал Василий Иванович, открывая перед ней дверь кабинета. — Теперь идите, работайте.

— Вот гад! — воскликнула Нина Викторовна, оставшись в коридоре.

Шло время, начальника сменили. И Нина Викторовна таки добилась должности старшего инженера. Ведь работала-то она на совесть, контролировала, чтобы на ЭШП всё было по технологии.

Не стало Союза, не стало отдела спецэлектрометаллургии. Разогнали народ. В новом столетии в уже просто технологическом отделе осталось всего девять человек вместе с начальником. Эффективные менеджеры решили, что этого достаточно.

Нина Викторовна осталась на ЭШП одна. Потихоньку писала технологические инструкции для цеха, необходимые стандарты. Коллеги помогали, чем могли: кто-то копался в архивах, кто-то корректировал готовые тексты. Документы выпустили.

И работали бы спокойно, но начальником технического управления, куда входил отдел, поставили нового эффективного менеджера Зудина. Первым делом тот решил всех реорганизовать, то бишь, перетасовать в должностях. Нину Викторовну это не коснулось, но она помнила Зудина ещё по работе в прежнем отделе. Он какое-то время руководил и там. Не самым лучшим образом.

Дела огромной группы компаний шли очень плохо. И высокое начальство, видимо употребив что-то меняющее сознание (иначе это не объяснить), не придумало ничего умнее, чем сократить число простых работяг. Первыми должны были уйти пенсионеры. А что, они и так пенсию получают, зачем им ещё зарплата?

Господа даже придумали акцию. «Напиши заявление «по-собственному» — получи три оклада»! Отличный план.

Зудин выбрал Нину Викторовну первой жертвой «репрессий». Она была старейшей сотрудницей отдела, почему бы ей не уйти? ЭШП занялся бы кто-нибудь другой.

Зудин долго её уговаривал: 

— Ты меня подставляешь! — сетовал он ей по телефону. — Нина, пойми, так нужно. Тебе же столько денег заплатят!

— А я хочу ещё поработать, Дима. Как ЭШП без меня? Ты об этом подумал?!

Страдалец.

Нина Викторовна боролась. Здоровья ездить на работу через весь город у неё хватало. Трудиться она любила. Ну и что, что ей под семьдесят. Силы и желание — всё при ней. 

Но Нина Викторовна сдалась и написала заявление. Зудин додавил-таки. Да и со внуком сидеть надо было. И деньги нелишние.

Уже потом в телефонных разговорах Нина Викторовна вздыхала о том, что «ещё бы поработала». Но, увы.

***

Виктор Кириллович Маслов верой и правдой служил на заводе тридцать лет. Нормальная практика для советских времён, а сейчас краснокнижное явление. Он даже в отпуск не ходил. Не хотел. Кузнечный передел находился в надёжных руках.

Шло время, и Маслова назначили начальником кузнечной лаборатории. Говорят, что плох тот солдат, что не мечтает стать генералом. Так же плох тот работник, что не мечтает стать начальником.

Коллеги говорили: «Маслов метит в начальники отдела. Маслов хочет руководить». Чужие домыслы Виктор Кириллович никак не комментировал. Казалось, ему всё равно. Хотя уши всё слышали, глаза всё видели.

Пришла молодая поросль инженеров. Тут бы Маслову забеспокоиться, но нет. Он учил, раздавал поручения, направлял, помогал. Разве что в цех перестал ходить. И про это коллеги судачили тоже. Сложно им было с Масловым, сложно. На рабочие вопросы отвечал порой с ехидством, мог и послать интеллигентно. А уж что-то ему доказать — невыполнимая миссия.

И тут начальника отдела Андрея Анатольевича Волосникова повысили до начальника управления. Но он почему-то не захотел сразу принимать бразды правления, а стал исполняющим обязанности, и.о. А на своём прежнем месте поставил Виктора Кирилловича. Два и.о.

«Маслов власть почувствовал, — болтали коллеги. —Добился своего»! Так оно и было. Виктор Кириллович крепко схватился за должность и не собирался её никому отдавать. 

Шло время, работа спорилась. Только вот беда: Волосников стал болеть. И снова кадровые перестановки. Его подчинённого, Алексея забрали «наверх» помогать управлять. Молодой да рьяный был очень нужен. Алексей надолго там прописался, пока Андрей Анатольевич не вернулся с затянувшегося больничного.

Тут ко власти в техническом управлении приставили эффективного менеджера Зудина. Старожилы помнили, что именно Зудин раньше пакостил Андрею Анатольевичу, подставлял его, заставлял брать ответственность за свои неудачные решения. Вот и вернулись шахматные фигуры на прежние должности.

Зудин, будь он неладен, на этом не успокоился и затеял реорганизацию в рядах управления. И всё бы ничего, но только он решил сделать Алексея начальником кузнечной лаборатории, а Маслова сместил на позицию ведущего инженера. Не нравился Зудину Маслов, молодой Алексей удобнее и сговорчивее.

Не выдержал Виктор Кириллович, закрылся в своём футляре ещё больше. Ни поговорить с ним нормально, ни задание выдать. Столько лет отдал заводу, и вот она, благодарность. Затаил он обиду на начальство. С Алексеем общался Маслов с трудом. Коллеги всё понимали, но помочь не могли.

Но новый начальник будто ничего не замечал. И так сойдёт. Работа есть, и хорошо.

Много времени утекло после реорганизации. Маслов попривык, освоился. Но ничего не забыл. Уходили люди, менялись названия отдела, но суть оставалась прежней.

Грянул коронавирус. Маслова, как человека возрастного, перевели на удалённую работу. Но, видимо, дома ему было настолько хорошо, что он решил уволиться.

Зря коллеги надеялись, что Маслов обучит новую сотрудницу всему, что знает. Нет. После несправедливого понижения в должности, Маслову даже общаться с коллегами не хотелось.

***

Мария пришла на завод вслед за отцом. Она надеялась продолжить трудовую династию. Да и работать в лаборатории ей нравилось. Исследование структуры металлов — интереснейшая тема. Именно от структуры порой зависит технология производства тех или иных изделий.

В центральной заводской лаборатории (ЦЗЛ) Марию любили и ценили. Таких ответственных сотрудников, как она, ещё поискать надо. 

Однажды к ней пришёл начальник ОТК, недавно вернувшийся из командировки.

— Маша, выручай! Мы вчера вернулись из командировки, а Бочкарёв с Котовым забыли на служебном задании печати поставить. Прибухнули вечерком и всё, чистый лист с утра, лишь бы уехать. Сделай пожалуйста что-нибудь, а? Я тебе своё задание принёс для примеру, — он неловко заёрзал на стуле.

— Давайте, Андрей Леонидович, я посмотрю.

Мария отсканировала документы начальника ОТК, пытаясь выковырять оттуда заветную печать. Она долго колдовала над копией в фотошопе. Сначала получалось кривенько: то цвет никак не хотел совпадать, то буквы путались. Наконец, она вычленила печать и начала примерять её к документам Бочкарёва и Котова. Извела вагон черновиков, но в итоге всё получилось.

— Маша, как будто там и было! — восхитился Андрей Леонидович. — А теперь не в службу, а в дружбу. Измени, пожалуйста, надпись на печати с «Для командировок» на «Для командированных придурков» и распечатай копии с ней. Я себе заберу на всякий случай.

Делать нечего, пришлось Маше снова колдовать. «Командированные придурки, это ж надо», — думала она, посмеиваясь. Но всё сделала, как просили. Андрей Леонидович заносил потом конфеты.    

Куча исследований, командировок и бесконечные походы в цех — трудовые будни Марии в течении двадцати пяти лет. Инженер-исследователь — звучит гордо! Даже зарплата соответствующая.

Надо сказать, что начальник ЦЗЛ был мерзопакостным товарищем. Он дико боялся потерять своё кресло, поэтому устранял перспективных сотрудников, даже в ущерб рабочему процессу. Одних выпроваживал в соседние подразделения, других долго не повышал, а третьих попросту выживал с завода.

Конечно, были у начальника ЦЗЛ и любимчики, вернее любимицы. Лаборантки, смотревшие ему в рот. Кому-то из фавориток он надеялся оставить свою должность в наследство. И плевать, что нет профильного образования. Главное, что юная дама внимает и беспрекословно выполняет все поручения.

Но пенсия подкралась незаметно. У ЦЗЛ объявилась новая начальница, фаворитка того самого товарища. Она раньше работала лаборанткой в подчинении у сестры Марии, Таисии. Потом заочно отучилась и стала инженером. Без высшего образования в начальники не берут, наверное.

И вроде бы смена власти Марию не тревожила, но вот Таисия очень переживала.

Беда пришла, откуда ждали, из Москвы. Высокое начальство, видимо сходив в очередной раз на модный тренинг (иначе бессмысленные распоряжения не объяснить), решило подчинить ЦЗЛ отделу технического контроля (ОТК).  По документам, а может быть, и в реальности, лаборатория переставала быть независимой. То есть любые цифры, полученные ЦЗЛ в ходе испытаний, могли быть изменены по приказу начальника ОТК. Не то чтобы раньше такого не было. Было. Но теперь это закреплялось официально. Такое и в страшном сне не приснится.

Вот измерят в ЦЗЛ свойства металла, ОТК оценит, а цифры не проходят по ГОСТу. И начальник ОТК сможет приказать изменить результаты на проходные. Дальше металл поедет на следующий завод. Повезёт — забракуют там, нет — готовая деталь на выходе может спровоцировать аварию, например. Вот тебе и независимая лаборатория.

Ещё высокое начальство убирало инженерные должности. Действительно, зачем в лаборатории инженеры? А люди, что люди? Всё равно. Эффективный менеджмент, блин.

Марии сообщили, что по новым директивам она становится лаборантом, но обязанности и, вроде как, зарплату ей сохраняют прежние. Мария была в шоке. Её, инженера с высокой квалификацией и огромным опытом, и в лаборанты? Это невозможно. А ведь она уже пенсионного возраста, и кто знает, что господам взбредёт в голову потом?

Ведь в лаборанты брали без высшего образования. Их обучали на месте выполнять простейшую работу: проводить испытания, заносить данные в специальный журнал и так далее.

Мария чуть ли не плакала от несправедливости. Даже хотела уволиться. Её звали работать в другой город на крупный завод. Даже там знали о её успехах на исследовательском поприще. 

Но Мария не могла уехать далеко из-за больной мамы. Бросить работу она тоже не могла.

И пришлось оставаться. Переделывать стандарты под свою новую должность и молчать, надеясь, что с хотя бы с зарплатой не обманут. И работать, пока есть силы. Выбор без выбора.

***

Ну что, господа эффективные менеджеры (настаиваю на мягкой «е»), классно вам? Деньжат заработали, попилили. А люди? У вас же за колючей проволокой очереди, да? Вот только всё хорошее имеет свойство заканчиваться. 

Клуб UNOнистов

Всё началось с Влада. Когда он устроился на работу в соседний отдел, то развëл активность. Сначала перезнакомился с ребятами изо всех отделов, рассказывал много интересного… 

А потом он придумал играть в настольные игры в обед. Надо сказать, что в обед мы просто ели и болтали безо всяких дополнительных занятий. Набегаешься в рабочее время по этажам, корпусам с документами, так и делать ничего не захочется. Только похлебать борща с белым хлебушком. Какие уж там игры? Посидеть бы, отдохнуть. Мы просто привыкли к тёплой ежедневной рутине.

— А давайте скинемся на настолки и сыграем как-нибудь, — предложил Влад. — У меня в одном магазине скидка есть…

— А какую настолку ты хочешь взять? — поинтересовалась Алиса, инженер-конструктор, коллега Влада, поправив очки. — Я даже не знаю, какие бывают. Давно не играла.

— Можно UNO, например, Alias там… Давайте! Будет весело, — убеждал Влад.

— Хорошо. А по сколько скидываемся? Кто вообще будет играть? — Эля, как всегда, зрила в корень, она давно работала на заводе вместе с Алисой. — Я в деле. Может, ребят позовём?

— Отлично. С вас — народ, с меня — игра. Деньги потом поделим, — оживился Влад и убежал по делам.

Вот так быстро всё решили. А то работа-работа, надо же переключаться иногда, отдыхать. Раньше я даже не задумывалась об этом. Просто плыла по течению смены: пришла, пообедала, ушла. 

На прежнем месте такого совсем не было. Хоть у нас в отделе и были ребята ненамного старше меня, они обедали в столовой и имели свой собственный кружок. Парням было интереснее иногда покидаться друг в друга ластиками, чем поболтать со мной. Петухи, что с них взять. А так как наши комнаты находились далеко от основного управления, то и подружиться с кем-то из коллег мне просто не представлялось возможности. 

Здесь же огромный зал с множеством разных людей. И весело, и тяжело одновременно. С одной стороны — есть добрые коллеги, а с другой — ты постоянно на виду, и это угнетает. Я с трудом приспосабливалась.

Влад принёс пару игр: UNO и какую-то со словами. Мы решили пойти в стендовую, в обед там никого не было. Ко мне, Владу, Эле и Алисе присоединилась Тоня с шестого этажа, её позвала я. 

Сначала мы попробовали игру со словами, но никто особо не вдохновился. Тогда Влад достал колоду с UNO. Мы развернули инструкцию и принялись разбираться. По аналогии с игральными картами в колоде UNO было четыре цвета: красный, синий, жёлтый и зелёный. Всего-то и надо было скинуть карты с рук, успев крикнуть «Уно!» раньше соперников, иначе придётся брать две карты и продолжать.

Влад раздал карты. Игра началась.

— А мне сейчас какую карту кидать? 

— А «плюс два» что значит?

— А для чего кружок?

— Это чтобы выбрать любой цвет, который хочешь…

— Уно! Я выиграл! — радовался Влад. 

Ещё бы, ведь он самый опытный из нас!

Шуршали и летали карты, инструкция — мы с Алисой и Элей разбирались с правилами. Что, кому и куда кидать, брать ли карты из колоды. Кого можно завалить, а кому разрешить играть. И целого обеда не хватит. 

— Ну что, девчонки, завтра собираемся? — поинтересовался Влад.

— Да, классно! Только давайте в следующий раз в чайной соберёмся, — предложила Эля. — Там и стульев больше, и стол свободнее. 

На том и порешили. Теперь, чтобы сыграть в UNO, приходилось обедать пораньше. Иначе как успевать? 

Сама игра напоминала мне карточную «Мавру», ведь там тоже нужно было избавляться от карт. С одной лишь разницей, что проигравшие в «Мавре» подсчитывали очки и играли до тех пор, пока кто-то не наберёт больше ста одного. 

В UNO же проигрывал только один, оставшийся с картами. Его или закидывали во время кона, или же он сам упускал шанс на победу, не успевая крикнуть «Уно!» раньше соперников. Ноль мгновенно превращался в пару карт, и игра продолжалась. 

Иногда проигрывать было обидно. Однажды меня завалили картами и блокировками так, что я гневно взирала, наполовину спрятав лицо за веером карт в руках. Мне попросту не давали сходить. Ведь хуже всего, что ничего нельзя сделать. Только должен перейти ход, как соперник блокировал меня. Это просто издевательство! 

Влад позвал поиграть с нами ребят из своего отдела: Макса, Пашу и Лёню. Так наша компания разрослась до восьми человек. Иногда к нам присоединялись и другие коллеги, которым «повезло» обедать во время игры. Что говорить, шумели мы знатно. 

— Кинуть тебе «плюс два» или поживёшь пока? — хитро интересовался Семён у Макса. 

— Лёня, ты задолбал! — психовал Макс, сидя с мини-колодой в руках.

Макс совершенно не умел проигрывать и каждый раз бесился, когда чувствовал приближающийся провал. Да ещё и с Лёней они будто что-то не поделили: вечно цапались при нас. Как они общались у себя в отделе, я не представляла.

Лёня всё-таки кинул «плюс два». Ему нравилось кого-нибудь завалить. Больше всего не везло Максу или мне, если мы оказывались рядом с ним за столом. Однажды я заметила, как Лёня подглядывает в Элины карты. А потом наши взгляды встретились, и, видимо, Лёне не понравилось, что его застукали, поскольку позже он не раз пытался меня задеть. Я всегда выступала за честную игру, но в тот момент ничего не успела сделать. 

Влад был самым опытным игроком в нашей компании. Хранитель колоды, он всегда первый раздавал карты. Объектом его повышенного внимания в игре стала Тоня с шестого этажа. Жарче битв в финале UNO, чем у этих двоих, я не видела.

— Красный хочу, — Влад положил карту с четырёхцветным кругом, которая позволяла «заказать» нужный цвет сопернику.

— Да блин! — пыхтела Тоня, беря очередную карту. — Нету.

— Уно! Я выиграл! — Влад приплясывал на месте. — Ну что, Антонина, снова ты раздаёшь. И всегда будешь раздавать…

— Это мы ещё посмотрим, — разозлилась Тоня, сгребая карты.

И только Паша был самым тихим в нашей компании, за что огромное ему спасибо. Он просто играл: радовался, когда скидывал карты с руки, немного печалился от проигрышей. Паша не хотел никого намеренно заваливать, разве что Макса, и то по-дружески. Всё же мы просто играли в своё удовольствие без ставок и призов.

Иногда к нам присоединялась Аня, она работала на наших заказчиков, которые сидели на заводе. Так сложилось, что её никто специально не закидывал картами, с ней никто не спорил. Вот уж воистину счастливый человек — она приходила, играла, хохотала с нами и уходила к себе. Именно Аня и дала название нашему кружку: «Клуб UNOнистов».  

Разноцветные карты летали по столу туда-сюда. С разных сторон раздавались крики «Уно!». Вот зелёная девятка покрыла жёлтую. А тут кто-то захотел сменить цвет на синий, положив разноцветный круг.

Коалиции, завоевания, стратегии, ловкость и наглость — всё это UNO. Кто-то скажет: «Это всего лишь карты». Я отвечу: «И отдых тоже». 

Мой опыт в «Мавре» помогал мне, но всё же UNO более непредсказуемая история. Я никогда не знала, какие цвета выпадут мне, и будут ли они в игре. А уж настроение коллег вообще спрогнозировать не могла. В один день меня могли завалить, а в другой я с лёгкостью первая выходила из игры. В этом была своя, особенная прелесть.

Но даже классные и весёлые игры быстро приедались. В какой-то момент обеденные игры стали тяготить меня. Я уже не так радовалась выигрышам, а постоянные пикировки то с Лёней, то с Владом утомляли. Мне просто хотелось отдохнуть от людей, помолчать, потупить в телефон. Ведь я сидела на проходе на самом виду, мне просто необходимы были перерывы в общении. Но нет.

— Саша, пойдём, мы ведь так ждём, — уговаривала Алиса. — Ну пожалуйста!

И я шла. Добрая была, мягкая и наивная. Дура. Почему-то если Эля не приходила играть или тот же Влад, никто ничего не говорил. Только Саша выслушивала упреки за прогулы.

— А почему ты не пришла?

— А мы сегодня огромной толпой собирались, а тебя не было. Одиннадцать человек пришло. Было классно!

— Когда ты уже дочитаешь свою книгу и сыграешь с нами? — В тот момент у меня появилась отмазка: в обед я дочитывала заключительную часть одной атмосферной книжной серии. 

— Да хватит уже доставать! Надоели! — психанула я и ушла.

Здравствуй, давление. Ты вернулось в мою жизнь внезапно. Я и подумать не могла, что люди не умеют слушать. И зачем им я? Сливать негатив? Самоутверждаться за счёт победы? Или я такая классная в общении? Не знаю. В такие моменты я задумывалась об увольнении. Так много слоёв давило.

Потихоньку наш клуб стал терять своих членов. Первым откололся «основатель» — Влада забрали в армию. Да и перед своим уходом он реже приходил играть. И никто не возмущался его отсутствию. Колода UNO перекочевала в ящик Алисы.

Иногда к нам присоединялись Лёша и Дима из Алисиного отдела. А однажды даже я уговорила сыграть с нами Оксану Витальевну, с которой мы вместе работали. Жизнь продолжалась. Смены начинались и заканчивались. Обеды проходили так же весело, как и раньше.

Потом уволилась Тоня. Она как-то призналась, что устала здесь работать. Ей хотелось развиваться, узнавать новое. Да и зарплата её не устраивала. Тоня ушла тихо, мирно, угостив нас пирожными на прощание.

Когда увольнялся кто-то из коллег, я всегда спрашивала себя: «Когда же я?» Ответа не было. Я вновь перманентно просматривала вакансии в приложении, пристально вчитываясь в адреса, чтобы не уехать за тридевять земель от дома, как на прежней работе. Но пока ничего не находила.

Ушёл Макс. Он мечтал о должности руководителя и высокой зарплате. Здесь ему ничего не нравилось. И, по словам Эли, он относился к своим обязанностям спустя рукава. Макс уходил несколько пафосно, рассказывая всем любопытным про новое место:

— Меня там ставят на позицию начальника участка. И зарплату обещали больше, чем здесь. Заживём.

Мы стали реже собираться. Колода к тому моменту переехала в ящик Лёни. Мы с Алисой просто приходили в чайную поесть и поболтать о книгах. Даже устраивали небольшие совместные чтения на двоих. Эле и Паше тоже всё меньше хотелось играть. Аню завалили работой, и в обед ей было не до нас.

Вот так и затухали игровые колебания. Мы всё ещё иногда вспоминали об UNO, но запал пропал. Время обеденных игр утекло в прошлое.

Потянулись дни, недели, месяцы. Я продолжала создавать и ворошить документы. Работать технологом мне нравилось больше, чем конструктором. Всё же технологи видят результат своих трудов практически сразу, а конструкторы, к сожалению, нет. Нет противостояния между конструкторами и технологами, есть просто инженеры разных направлений.

Я так и не привыкла к рабочему месту. Только мне казалось, что всё нормально, влилась, так сразу волной откатывало назад, и я оставалась лежать на берегу полудохлой рыбой. Даже наушники с любимой музыкой не спасали: когда я их надевала, концентрируясь на работе, так сразу находился коллега, которому от меня что-то было нужно. Вот и плавала туда-сюда, слушая гимн предыдущего увольнения, квиновскую «I want to break free».

Пока не выплыла. Эту вакансию подкинул мой парень, Витя. Бедный, слушал нытьё о моих страданиях и неудачных собеседованиях. Я благодарна ему за заботу. Набирали аналитиков без опыта работы, вот я и откликнулась. Давно мечтала попробовать. И меня взяли! Всё произошло так быстро, что я не успела ничего понять. Вчера я трудилась конструктором, а сегодня уже аналитик. Волшебство!

Если честно, я никогда не считала себя инженером. Только девушкой с техническим образованием, которая что-то пытается сделать. Но я прошла этот путь и благодарна за всё. А теперь. Здравствуй, новая жизнь! Прощай, промышленность!