Майка Лунёвская
ЛЕС (сборник стихотворений)
*** Сначала мы поехали смотреть на воду (не ушла ли половодка), потом пошли на кладбище смотреть (на рост травы и надо ли грести), а после я уехала бросать на землю абрикосточки от лета, чтоб вырос сад среди больших полей. И синее, почти как изолента (что держатся два ястреба на ней), лежало небо, брошенное в воду. *** Дано: проточный свет, проявленная слабость, шипы лесных помех, тростник озёрных глаз. Вода пришла в себя и навсегда осталась (не злилась, нет, бесшумно разлилась). Дано: пречистый день, такой, что жить бы надо, а ты стоишь в глуши и слушаешь кору, заметив, что жуков клюёт жилец пернатый, и мыслишь как мертвец: "Я больше не умру". Осока видит кровь и раздвигает сабли, не окосил никто и спряталась змея (не заржавел металл, а мускулы ослабли). Шиповник видит кровь и говорит: "Моя". В наполненности дней не истина, а роскошь, которую теперь наследует скупой. И лес молчит в упор, пока его не спросишь, и тоже видит смерть перед собой. *** У бабушки волосы длинные, ниже пояса. Она пробует их расчесать, но болит рука. Я помогаю и разделяю волосы, гребнем веду, прижимая его слегка. Под руками река разделяется в три потока, и один за другим сливаются в общем русле. За девяносто лет река обмелела, и только. А волны в ней остаются. *** раньше было легче убивать ты сидишь со всеми чистишь рыбу у неё кончается дышать ты растёшь помощницей у мамы а сейчас они лежат в тазу можно отказаться и не чистить но тогда уж надо и не есть есть люблю а убивать не очень пусть другие мучат но не я кто так врёт в живых оставить хочет жалость бесполезная моя *** Мы шли через лес, собирая рогоз, увидели гроб за осокой. Но кто этот гроб самодельный принёс, на брёвна поставил особо? Был гроб перевёрнут, и снег оседал на досках из нижнего ряда. И всё же, кто гроб переставил сюда, где ольхи стоят и ложится вода, из местных кому это надо? Прикованный цепью к холодной земле... Как будто покойник болтался в петле, в лесу разносилось: "О боже". Недавно в селе нашем умер рыбак, но это не связано с гробом никак, и с лодкой не связано тоже. *** прохладный выдох травы вечерней сверчащий хор в пересохшем горле реки́ ольша́нки в пастушьих сумках тяжёлый ветер ложится сумрак а стебли клонит к земле не хор ли пары́ полоской вдали чернеют (когда не вышло – не значит плохо) деревья сбились к воде как стадо вспорхнут синицы и снова сядут рукав реки закатав по локоть я шла на дно глубину потрогать *** Где земля встаёт на дыбы перед самым лесом, никуда не ведёт дорога, это её ведут. Но не злобу дня будем иметь в виду. Жук говорит: "Я никуда не лезу", дуб говорит: "Я потеряю жёлудь", лист говорит: "Воздух у вас тяжёлый" и в пробор травы падает без помех. Бог бережёт, а сами не бережём мы. Человек говорит за всех. *** хотя и неприметная вода но можно подойти – вокруг полого и можно пить ничто не угрожает мне кажется косули здесь недолго стояли а теперь вот я стою и обернувшись узнаю что дятел меня как человека не заметил что для него я звук соседней жизни которую не хочешь представлять скрипят стволы вдали собаки лают а ветер носит в сумке пух озёрный и зонтики разбрасывают зёрна и скромен свет но всем его хватает *** Во всю длину зауженной межи, нарушив все предчувствия и сроки, гусиный пух белым-бело лежит на выпуклых полях и на дороге. "Когда мы полетим в свои края?" – они молчат и спрашиваю я. Лиса бежит, следа не оставляя. Там косточка припрятана моя до будущего сада и сухая трава лежит, готовясь воскресать, сама себе и мачеха, и мать. Во всю длину зауженной межи стоял бы свет, но день теперь короткий. Подсолнух неба голову сложил, и уложилось прошлое в коробки. Но сколько ни откладывай отъезд, я помню то, что времени в обрез, пришла пора подсчитывать убытки, что год прошёл с бедой наперевес, родных берёз посадки и отсидки кто долго наблюдал и будет впредь, но сколько можно плакать и смотреть? *** Деревья на окраине дождя, где каждый цвет скругляется над полем, вода молчит, под землю уходя, не видно тех, с кем птица говорит, и скорлупу ещё не раскололи, и пёрышко над ветками парит. *** куриные яйца в крашеной скорлупе в луковой шелухе в цветах над могилами два шмеля (бабушка с дедушкой) три раза катаешь и оставляешь всем говоришь ХВ (тут они рядышком) много людей (живых) из тех кто уехал вернулся на праздник проведать своих мертвецов (вместо привета отдай получи яйцо или сделай вид непроницаемое лицо надо же не узнала) в этот день тут всегда светло шмель муравей солдатик множественное число кого я не посчитала? *** Когда приезжаешь в гости, то замечаешь ржавый, но нужный хлам, сваленный на телегу, вылитые отбросы, лежащие хаотично листы железа, и хочется быть полезной, с хаосом побороться и навести порядок, брёвна, штыри и трубы – сложить всё рядом, параллельно забору, и таким трудом проявить любовь и заботу. Но когда продолжаешь здесь жить, сливаешься с тем, что видишь, а точнее уже не видишь ни этих лишних бумажек мимо костра, ни вросших во двор бутылок, не обвиняешь ближних, не озвучиваешь придирок. И когда остаёшься здесь, не называешь жизнь чередой ошибок, а становишься тем, кто есть.