Евгений Дьяконов
Родился в Ленинграде. Окончил Санкт-Петербургский государственный институт культуры, работает экскурсоводом.
Публиковался в журналах: «Звезда», «Нева», «Урал», «Дружба народов», «Пироскаф» и др.
Лауреат премии журнала «Дружба народов», фестиваля «Филатов фест» и премии «Молодой Петербург», участник всемирного поэтического слэма в Париже.
Автор четырёх поэтических книг: «Доминошники», «Другие ништяки», «Высмотришь», «Иснейя». Живёт и работает в Санкт-Петербурге.
БОЛЕВЫЕ ЦВЕТЫ (18+)
***
я бросил пить и пластилин купил,
пришёл домой, окно зашторил в спешке,
и вылепил себя — каким я был,
у разума живя на передержке,
там было всё: коричневая боль,
бордовый стыд и серая тревога,
зелёный, изумрудный алкоголь
с вкраплениями жёлтенького бога,
чернело одиночество в груди,
под кожей пластилинового зверя,
я закричать хотел ему: «уйди!»,
в своё существование не веря,
я монстром стал, я стал рычать и выть
ужасным рёвом, возгласом пещерным,
себя мне захотелось раздавить
писанием тяжёлым и священным,
но я стерпел, сижу, не пью, курю,
вылепливаю синие глазницы,
и сам с собой о чём-то говорю,
и пластилином пачкаю страницы
***
это просто семья бутылок
у стены разместилась в ряд,
и друг другу глядят в затылок,
на носу выходной обряд,
это просто вчера, в субботу,
понаехала вся родня,
и я думаю, на работу
не отпустят они меня,
за окном всё снега, морозы,
в холодильнике нет еды,
им нужны человечьи слёзы
не от смеха — так от беды,
даже выстроились по росту,
ритуала ждут не спеша,
даже беленькая, как простынь —
даже маленькая пришла
***
память память чёрный айсберг
чую холод чую тьму
хоть прочту сто тысяч азбук
не понять тебя уму
ни к чему теперь лукавить
потому что дело дрянь
вот меня раздавит память
а прохожий скажет — пьянь
вот лежу средь насть и танек
дал пробоину давно
точно тот корабль – титаник
мысли падают в вино
холодна ты монолитна
в черноте своей сплошной
и теперь уже молитва
мне не кажется смешной
***
новый год прошёл а снег остался
ёлка мандарины холодец
жизнь похожа на игру по станциям
здесь ты сын а там уже отец
разные препятствия встречаются
разное случается говно
люди и прощают и прощаются
крутится привычное кино
паровозик или пусть трамвайчик
катится из кухни в коридор
ты отныне и похмельный зайчик
и суровый трезвый контролёр
***
это что за страшный крик
наполняет дом?
— это хочет черновик
стать чистовиком
что там за зверинный рык
наполняет сад?
— это хочет чистовик
в черновик назад
***
на холодильнике магниты,
и те из них, что у окна,
глядят на снег, метеориты,
и как приходит к нам весна,
и как потом она уходит,
а лето разве жизнь? — пустяк…
счастливые магниты вроде,
но выцветают только так…
***
однообразен, сероват
в простых квартирках наших
привычный мир, но есть — сервант,
а там, средь рюмок падших,
должно быть, не у всех подряд,
но думаю — у многих —
святой Марии грустный взгляд
и много взглядов строгих
***
ты любила
цветы полевые,
одуванчики там
и ромашки,
мне по нраву
цветы — болевые —
невыносимые
обнимашки,
удушающие
приёмы,
разные захваты,
заломы,
на обе лопатки
броски —
от счастья и
от тоски.
задыхаюсь и
хочется сдаться,
стучу ладонью, плачу —
не отпускает,
аллергическая
акация,
мне кажется,
что-то
про нас с тобой
знает.
***
карандаш заточен с двух сторон
что-то мне напоминает он
только что — я вспомнить не могу
вот и проклинаю как могу
ластик и точилку
и тетрадь
рожицы давайте рисовать
только что ни рожица — алкаш
с двух сторон заточен карандаш
он заточен или заточён
сам собой на буквы обречён
мне навстречу медленно ползёт
сам себя точилкою грызёт
и себя теряя с каждым днём
кажется мечтаю об одном:
чтобы в центре смысла
бытия
повстречать такого же
Тебя
***
прекрасно помнится,
что в детстве я
как ни крути,
терпеть не мог,
когда мы в
«правда или действие»
с тобой играли,
видит Бог,
не проболтался,
тайну главную
не выдал,
сохранил,
сберёг,
но до сих пор
по жизни плаваю
и выполняю,
видит Бог,
хотелки детские, дурацкие,
капризы страшные твои,
но правду
вечную,
гигантскую
храню,
что там ни говори…
***
прозрачный, словно сын стекольщика
ноябрь по городу гуляет,
то к церкви подлетит,
то к кащенко
подглядывает и гадает,
чем заняты там слабоумные,
и духом сильные чем заняты,
и видит, как снежинки юные
летят и только этим заняты,
и всю родню свою прозрачную
он вспоминает, плачет дождиком
на землю серую, невзрачную,
гуляющую в ночь
без зонтика
сердце дворника не бьётся,
чуть повоевав с собой,
он лежит на дне колодца,
но колодец — световой,
чтобы без страшилок на ночь —
уберу печальный тон
и скажу: того Иваныч,
захлебнулся светом он.
***
В гостях я — ну точно философ,
при помощи умненьких слов,
на тысячи разных вопросов
ответы даю будь здоров.
Но водка кончается вроде,
темнеет и слышу вопрос:
«Тебя кто-то встретит, проводит?»
… и сразу мурашки, мороз…
***
голосом Дроздова Николая
обстановочку не накаляя
я скажу:
вот пепельница-ёжик
солнечный зайчишка на стене
серенький волчок меж табуретных ножек
белочка во мне
***
у кабинета с надписью «рентген»
застыл, стоишь ты, словно манекен,
вот есть нога, в штанине и в ботинке,
ты можешь ей легко пошевелить,
кого-то пнуть, на что-то наступить,
но есть и та, которая — на снимке.
она была доселе не видна,
ну а теперь, просвеченный до дна,
любуешься на сросшиеся кости,
и, всматриваясь в этот негатив,
такой вдруг ощущаешь позитив,
что забываешь о недавней злости,
о зависти, о страхе, о стыде…
и кажется, что эти дни и те
срослись уже… и вместе с ними люди
из разных жизней, прошлых всех миров
срастаются и обретают кров,
и радость есть… и счастье ещё будет.
***
так как я не местный житель,
нужен был мне, хоть убей,
хоть какой путеводитель
по чужой стране твоей,
мир неясный и туманный
боком примерзал к реке,
подари мне хоть карманный
на английском языке!
хочешь лично, то есть очно,
хочешь через третьих лиц,
а не то я сгину точно
без спасительных страниц,
а потом случилось чудо
(гадом буду, хоть не гад),
но не вспомню – кто, откуда
подогнал заветный гайд,
вот сижу, его листаю,
шаурму тихонько ем,
города запоминаю:
Назарет, да Вифлеем
***
из всех экскурсий для детей,
сложнее прочих мне даются
поездки и прогулки те,
где школьники галдят, смеются,
своей не чувствуя вины,
в момент, когда звучит нетленка —
«Хотят ли русские войны?»,
написанная Евтушенко.