Лев Кузьминский
ДНЕВНИК НЕВИДИМКИ (роман). Фрагмент
Класс: 10Б
Школа: 1603
Год: 2023-2024
ФИО: —
Неделя первая
Воскресенье, 3 сентября
Сегодня я была пятном. Птичий помёт пролетел над улицей. Дома я отмыла плечо.
Невидимка должна быть аккуратной. А я нет. Я пачкаюсь шоколадом и сажусь на окрашенные лавки. И думаю: вот везёт видимым. Они могут ходить с зубной пастой на губах, с грязью под ногтями, как мой одноклассник Робкий Рома. Живут полной жизнью.
Я родилась 14 июня 2007 года. Знаю по рассказам родителей, что акушерка закричала. Домой меня везли в такси. Там кричала уже я. Мама и папа пытались меня успокоить, гладили по голове, с трудом понимая, где она у меня. Разок даже уронили на пол. Водитель с ужасом посматривал в зеркало заднего вида, а мама и папа не были так уж напуганы. И со временем я узнала почему. Но пока лень об этом рассказывать.
Дома мама надела мне маечку и штанишки, повязала на лоб платочек. Памперс тоже надела. Родители не теряли меня благодаря одежде. На стене в коридоре висит фотография, где детская маечка выглядывает из коляски, а мама улыбается, глядя в её сторону.
Приехала тучная тетка, которая должна была зарегистрировать новорождённую. Она была в шоке, быстро заполнила бумажки и убежала. Нет в документах пункта про невидимость – ну и прекрасно, бюрократическая машина пилила дальше в пропасть. Чиновники решили просто забыть о том, что я существую. У них была куча дел, мной заниматься никто не хотел.
Камка гуляет по столу, пока я это пишу. Я тронула её за хвост. Все думаю её напугать, но она не боится. Она смотрит мне в глаза, будто видит меня. Но даже если так, разве же у неё спросишь, узнаешь, какая я. Я знаю форму тела, головы – когда моюсь, они видны. Но цвета глаз, волос, кожи я до сих пор не знаю. И можно ли вообще говорить о цвете? Я много об этом думала, но так и не разобралась. Если бы какой-то учёный мной занялся, он, может, ответил бы на мои вопросы. Но всем всё равно. Иногда просто поражает, насколько люди друг другу безразличны в нашем городе. Только у нас с Камкой любовь. Полное имя у неё Недотыкомка, а фамилия Серая, почти как у нас. Так её папа назвал.
Мы с Камкой зеваем. Расскажу ещё про детский сад, и всё на сегодня. Но, дорогой дневник, обещаю, завтра вернусь к тебе снова. Не как всегда. Ну так вот, родители долго обсуждали, как представить меня детям и воспитательницам в саду. Было три варианта:
- сразу сказать, что я невидимая;
- попытаться это скрыть: надеть на меня маску, солнечные очки, длинные перчатки;
- вообще не отправлять меня никуда и разрешить играть целыми днями в планшет.
Третий вариант был мой. Мама попыталась нацепить на меня маску Маши из «Маши и медведя» и напялить солнечные очки, но я сразу заплакала. В общем, решили не дурачить народ и представить меня такой, какая я есть – невидимой. Надели комбинезон, нарядную маечку и повязали яркий платочек на голову. Воспитательницы сначала удивлялись, а потом привыкли. Дети тоже. Они совсем быстро. Скорее я их стеснялась. Особенно когда воспитательницы нами не занимались, и мы должны были играть на площадке. Мальчики вынимали биониклов. Роботы так умно болтали.
– Нет, огненная лука, ты плоиглаешь!
А в другой части площадки девочки занимались куклами. Девочки были такие красивые, аккуратные. А я что – я ничто. Если замолчу, меня и нет вовсе. Я ходила вокруг площадки. Я думала, может, кто-то вспомнит обо мне и позовет играть. Но нет, им было всё равно. У меня было то, что психолог потом назвал «социальная тревожность». Таких слов я не знала, но, сколько себя помню, жила в напряжении. В конце концов я уставала ходить кругами и садилась на скамейку. Я плакала, и невидимые слёзы, бам-бам, капали на скамейку. «Кажется, будет дождь», – говорила Анна Юрьевна или Анастасия Ивановна.
На прогулках я стала снимать с себя одежду и спускала ленточку с головы. Не хотите меня видеть? Ну и пожалуйста! Бедные воспитательницы намучились, пытаясь найти меня. Чаще всего я сама сдавалась: подбегала к Анне Юрьевне или Анастасии Ивановне и кусала их за ноги. Ну я легонечко. Они визжали, бедные, всё равно. Анастасия Ивановна каждый раз говорила: «Меня сейчас удар хватит». Бедная Анастасия Ивановна! Сначала укус, а потом ещё и удар!..
Хе-хе. Что-то шуточки пошли отстойные… пора спать. Дневник, ты тоже спи.
Понедельник, 4 сентября
Мы с Камкой вчера не уснули, а смотрели ютуберов. Иногда нам с Камкой кажется, что видеоблогеры наши друзья. Мы их с интересом слушаем, смеёмся с ними, скучаем по ним, когда долго не видим. С обычными людьми всё по-другому. Разве что с папой я дружу.
Я узнала школьное расписание и пошла на уроки. Я не обязана ходить туда вместе со всеми. У меня справочка: «переведена на надомное обучение в связи с диагнозом генерализованное тревожное расстройство с преимущественно социофобической симптоматикой». Школьные учителя занимаются со мной индивидуально. Им даже платят за это дополнительно. Но я могу посещать и общие занятия – скорее всего, меня не заметят.
Я надела свою невидимую рубашку, невидимые штаны. На ноги нацепила невидимые носочки. И обула невидимые ботинки. Лёгкие, почти бесшумные туфли. Чуть позже расскажу, откуда у меня всё это добро.
Шла до школы я по газонам, там не слышно. Я стараюсь лишний раз не пугать прохожих. А в школе можно не прятаться: меня все знают. Я пролезла под турникетом у входа, минула раздевалку и направилась по лестнице на третий этаж. Меня догнала Красотка Катя. У неё густые чёрные волосы. Она всегда носит белую рубашку, чёрную юбку. На шее у неё белое ожерелье, а в ушах серебряные сережки.
– Привет, Димка, – сказала она. – Как дела?
Димка – мое школьное прозвище. Им же буду пользоваться в дневнике, потому что не хочу лишний раз видеть свое имя.
– Нормально, – ответила я.
– Ничего не замечаешь? – спросила Красотка Катя.
Она выдвинула ногу вперед.
– Эээ. – сказала я.
– Я загорела! Я ездила к родителям в Сочи, весь день валялась на пляже.
– Круто.
– А ты ездила куда-нибудь? – спросила она. – Или сидела дома, книжки читала?
– Да.
– Тебе не было скучно?
Я бы многое могла ответить Красотке Кате. Я бы могла сказать, что можно сидеть в комнате и плевать в стену и провести лето лучше, чем в Сочи. Могла бы сказать, что отдых в поездках – это клише и Красотка Катя в целом ими мыслит. Сказать, что люди у нас боготворят стереотипы и реагируют болезненно, если кто-то на миллиметр от них отступает, а Катина усмешка – ответ на тревогу. Но я ответила «да», или «ага», или что я там обычно отвечаю. Я отвыкла от общения и так растерялась, что и вопрос прослушала.
Мы поднялись к кабинету химии. У класса Красотку Катю встретили одноклассницы: две Лины Малины, дамы в чёрных длинных платьях, и Малышка Маша, крошка в розовых очках. Они стали обниматься и фотографироваться с Красоткой Катей. Потом выложили снимки в каналы в телеге. У Красотки Кати больше всего подписчиков. Да, я проверяю, сколько у них фолловеров, можешь меня осуждать, дневник. У Красотки Кати 253, у Лин Малин (Эвелины и Ангелины) по 50, у Малышки Маши 10, она пока не доросла до коллег, хотя контент тот же: фото и короткие видео друг с другом. Ради интереса посмотрела последний ролик на Катином канале: она снимает учителя, который что-то объясняет у доски. Потом переключает камеру на себя и подруг. У них скучающие лица. Все лайкают.
Я могла бы, как и приятельницы Красотки Кати, завидовать её популярности. Но есть один момент: я невидимка. Я не могу снимать видео с собой. Я не красивая и не некрасивая. Я никакая. И я счастлива, что я никакая. Я рада быть вне этого унылого соревнования. Я могу ходить с любым лицом и козявками, и никто меня не увидит.
Я зашла в класс и села за последнюю парту. Сосед Робкий Рома поздоровался со мной. Он, кстати, назвал меня настоящим именем, не Димкой.
Робкий Рома напротив химических формул в тетради рисовал человечка с пистолетом. Как и другие мои одноклассники, он из года в год пользовался одной и той же тетрадью по всем предметам сразу.
Робкий Рома носил белые рубашки. На губах у него часто была зубная паста. Ногти были длинные, чёрные. Он был заляпан синими чернилами. От Робкого Ромы, как и от меня, всё время несло потом, и подмышки на рубашке были тёмные от воды.
Урок начался. Учительница по химии в малиновой кофте вошла в класс. Она оглядела собравшихся и сказала, что рада провести с нами еще один год.
– Я хотел бы быть как ты, – пробурчал Робкий Рома.
– Как я? – сказала я.
– Чтобы учителя меня не спрашивали. Чтобы парни не трогали, девочки не смотрели на меня…
Говоря это, он одним ногтем выковыривал грязь из-под другого.
Химичка уставилась на Робкого Рому.
– Рома! О чем шушукаемся, да ещё и с привидениями? – спросила химичка. – Первый учебный день, а уже разговорчики. Рома, дорогой, а бери-ка сразу мелок, а?
Робкий Рома встал и направился к зелёной доске. Потный ручеёк скатился по рукаву его рубашки на бурый пол. Остался чёрный развод. Дурной Даня, парень с первой парты, слегка пнул Робкого Рому ногой. Класс засмеялся.
– Даня! – сказала химичка. – Ты следующий!
– Сами стойте у доски, Светлана Борисовна, – сказал Дурной Даня. – Вам за это платят!
Дурной Даня был красивый мальчик в серой толстовке и золотистых очках. Химичка поглядела на него так удивленно, как будто раньше ничего подобного не слышала. Как будто прошлый год вылетел у неё из головы. Класс опять засмеялся.
– Что ты сказал? – сказала она. – Даня, дорогой, а давай-ка сразу к директору, а?
Дурной Даня вынул из пенала ластик, обслюнявил со всех сторон и бросил химичке в лоб. Промазал, но дети всё равно заржали. Если бы попал, их бы, наверно, постигла участь Анастасии Ивановны – удар. Химичка сделала вид, что ничего не заметила.
Робкий Рома ковырялся у доски. Тусклый мелок уныло скрипел. Химичка тоже повернулась к доске и сказала:
– Неверно! Неверно! Переписывай!
Робкий Рома стёр написанное мокрой тряпкой. Доска стала сырой. Когда он стал писать снова, мелок едва проступал на мокрой поверхности. Потом химичка снова потребовала, чтобы Робкий Рома переписывал. Робкий Рома опять вытер доску тряпкой, доска покрылась ещё более толстым слоем воды, на котором Робкий Рома, как ни жал на мелок, писал практически невидимо. Так прошёл урок химии.
Ближе к концу занятия другой хамоватый мальчик – Страшный Серый – швырнул в химичку ручкой. На этот раз в яблочко. Светлана Борисовна схватилась за ушибленную лысину и покраснела как оксид железа. Класс замолк. Красотка Катя включила камеру.
– Так, а ну-ка быстро к директору, а! – заорала химичка. – Я ещё год не буду так работать!
Но тут прозвенел звонок.
– Да пошла ты, дура старая, – сказал Страшный Серый, собрал портфель и выбежал из класса.
Все засмеялись. Кто-то ещё кинул в химичку ручкой. Светлана Борисовна схватилась за голову.
– Звонок для учителя! – крикнула химичка. – Всем стоять!
Но дети уже встали из-за парт и направились к выходу. Красотка Катя, улыбаясь, снимала гнев химички на камеру. Я сидела тихо. Мне хотелось от стыда под землю провалиться. Робкий Рома тоже собрал портфель.
– Пока! – сказал мне Робкий Рома. – Эй ты тут? Или ты…
Я промолчала. Робкий Рома пожал плечами и направился к выходу. Дурной Даня остановил его у двери.
– Привет, – добродушно сказал Дурной Даня. Он всегда говорил милым спокойным голосом, – Пойдешь с нами в футбик?
– Нет, мне домой надо…
– Ты в прошлом году пропускал, давай теперь, отыграешься! – сказал Страшный Серый.
Робкий Рома почесал голову и пошёл за ними.
Прошло пять минут. В классе осталась только я. Я хотела убедиться, что больше не услышу никого из них, никого не увижу, ни с кем не пересекусь, ни с кем случайно не соприкоснусь. Я встала со стула и направилась к выходу. Но я услышала всхлип. Светлана Борисовна достала из кармана платочек. Она облокотилась на стол и плакала. Я стала как стояла. Не знаю, сколько она скулила. Казалось, вечность. Потом она ушла в комнатку, где лежали материалы для урока, и захлопнула дверь. Я шмыгнула из класса.
Я вернулась домой к Камке и папе. Папа заказал нам суши и мои любимые водоросли чукка. Как же это было кстати! Камке мы насыпали корм «с лососем желе».
– Как всё прошло? – спросил папа.
– Как обычно, – сказала я. – Пап, а мы съездим в Троицкое на выходных?
– Конечно, зайчик!
Я обмакнула водоросли в пряный соус и захрустела.
– Если хочешь, можешь кого-то из школы позвать, – сказал папа. – А то сами да сами.
Я подумала. С девочками я не дружила. Самый симпатичный в классе был Дурной Даня, но только внешне. Робкий Рома, с другой стороны… может, с ним ещё пообщаться? Сегодня он впервые за несколько лет нарушил обет молчания. Вдруг он тоже смотрит ютуберов? Впрочем, что-то я сама много роликов смотрю.
Я недавно купила книжку «Жизнь в лесу» Генри Торо. Папа её советовал. Там человек ушёл от людей в лес. Книжка была интересная. Я читала весь вечер. Замечталась. Вот бы и мне так. Жила бы в лесу, пугала бы одиноких путников. Светила бы зажигалкой… блуждающие огни, все такое. Впрочем, я кое-что вспомнила, и мне стало грустно. Я закрыла книгу.
Пока я читала Торо, наступил вечер. И теперь пишу тебе, дорогой дневник. Спасибо за компанию. Пока я болтала с тобой, Камка заснула у меня на коленях. Я переберусь на кровать и постараюсь её не разбудить. А тебе как, удобно на моем столике?
Вторник, 5 сентября
Люблю мой класс. Один урок в школе и два дня в шоке. Вчера вечером вспоминала, как рыдала химичка, и не могла уснуть.
Утром встала в двенадцать, проспав все уроки. Открыла ютуб. Новинка! «Топ-20 худших мультфильмов 2023 года… пока что» от моей любимой блогерки HariBDa_movies. Я нажала на видео, и послышался женский голос:
– Всем привет, с вами Харибда, и в этом видео мы обсудим топ-двадцать худших мультов текущего года. Конечно, сейчас только осень, но некоторые мульты уже успели нас разочаровать. Очень. Очень разочаровать. Да, я смотрю на тебя, «Гусеница Максим 4». Что ж, друзья, пройдемся по главным какашкам этого года, потому что вам нравится, когда я страдаю.
На экране появился рисунок Харибды – девушки с волосами в виде змей и зелёными щупальцами. Она была в фиолетовом купальнике. У неё во рту был другой рот, внутри него был ещё один рот. Никто не знает, как на самом деле выглядит блогерка и как её зовут, но всех вполне устраивает персонаж, от лица которого она вещает. Все три рта у аватара открываются и закрываются. В комментах часто пишут, что Харибда привлекательная.
– И сегодня у меня в гостях… мой лучший друг Сцыл! – сказала Харибда.
Появилось изображение другого блогера с рожками и копытами.
– О, привет-привет, Харибда! Спасибо, что позвала меня. Я волнуюсь, потому что момент очень ответственный.
– Безусловно, – сказала Харибда. – Часть этих «шедевров» в декабре войдёт в мой топ-10 худших мультов года. Думаю, и ты в свой список возьмёшь парочку.
– О, я уверен, что это видео будет полезно нам обоим! Мне уже не терпится начать.
– Я бы на твоём месте не торопилась. Потому что сегодня нас ждёт боль, боль и ещё раз боль. А пока мы не начали, дорогие зрители, не забудьте поставить лайк и сделать красную кнопку «Подписаться» серой!
Я услышала, как ко мне в дверь стучат.
– Привет! – сказал папа. – Храп затих, зато слышны механические голоса. Выходи, чай попьём!
Я поставила видео на паузу, взяла Камку и вышла на кухню.
– Какие планы на сегодня? – спросил папа. – Может, сходим в Тимирязевский парк?
– Ну можно. А как твои тексты?
– Да ну, надоели, решил отложить.
– Ну и правильно.
Мой папа по образованию филолог. Работает фрилансером: он пишет статьи для нескольких платформ. Для одного сайта он пишет рецензии на книжки, для другого детские тексты, для третьего статьи про изобретения. У него порой заказывают тексты на самые неожиданные темы. Сложно уследить, да и не так интересно. О чём бы он ни писал, он сидит за ноутом с мрачным видом.
Недавно я заглянула в его компьютер. Папе нужно было написать свое мнение о книге, и он скопировал в онлайн-переводчик рецензию с французского сайта… ну да ладно. Он пишет неплохие, очень грамотные тексты – и прекрасно.
Мой папа вялый и не бреется. Но, когда он заканчивает статью, то доволен собой и зачитывает нам с Камкой удачные фрагменты. У него часто смешно получается.
– В общем, у нас обоих упадок сил, – сказал папа, почесывая бороду. – Давай сядем на диаметр и доедем до парка.
Так мы и сделали. С платформы Гражданская вышли в Тимирязевский парк, в лесную, не цивильную его часть. Нам, фрикам, она в самый раз. А вот мама, когда гуляла с нами, сюда плохо вписывалась. В парке нам с папой больше всего нравилась деревянная спортивная площадка. На траве рядом с ней папа постелил покрывало.
– А ты сейчас тоже что-то пишешь? – спросил папа. – Куда-то пропали ручки и карандаши.
– Да, пишу.
– О чём?
– Не знаю. О том, что я сижу у себя в комнате.
– «Записки из подполья»?
– Похоже. Я, может, дам тебе почитать!
– Ого, интересно, давай.
– Ну, я пока не уверена. Вдруг я напишу там что-то очень уж личное? Не хочу ничего обещать заранее.
– Да не обязательно, – улыбнулся папа. – Мне есть что почитать.
– И потом, вряд ли кому-то интересно читать про мою жизнь.
– Нет, что ты! Сейчас вообще в моде так называемый «автофикшн». Люди, которые не умеют придумывать сюжеты, пишут про свою скучную жизнь: как они ходят на работу, едят, говорят с родителями, переживают из-за отношений с парнями и девушками, которые почему-то всегда оказываются ужасными людьми… Мне на этой неделе, к сожалению, предстоит такой текст рецензировать.
Занятно. Тогда я в тренде, делаю «автофикшн». Даже интересно, что папа о нём скажет. О разных приёмах, что я тут использую. И вообще. Я в первый раз пишу что-то такое, про жизнь. Раньше мне она не была интересна. Но теперь я веду дневник, и мне даже любопытно, что будет дальше.
Папа вынул из рюкзака диск фрисби. Когда я была маленькой, за тарелкой приходилось подпрыгивать. Сейчас я, кажется, была ростом чуть ниже папы, и мы играли на равных. Не считая того, что папа должен был дать пас в невидимые руки. Папа бросил диск в мою сторону. Он врезался в ветку клёна надо мной, и с неё посыпались оранжевые листья. Я сняла их с головы, а потом подумала-подумала и плюхнулась в грязную траву. В лесу пачкаться можно.
Поиграв, мы вышли в цивильную часть. Там мы услышали звук пропеллера, и на нас вылетел дрон. Папа отшатнулся. Но это был всего лишь смуглый Давид Друид, мой бывший одноклассник. Друидом я его решила назвать, потому что он любил гулять по паркам, а ещё тучный и крупный, как лесной воин. А на самом деле он не Друид и даже не Давид, но какая разница. В контексте дневника важно лишь, что мы встретились – и то не факт, что важно. Давид Друид вышел погулять со своей младшей сестрой Мириам и продвинутой игрушкой на пульте. Давид Друид нажал кнопочки, и дрон вернулся к владельцу.
– Здравствуйте, Алексей Анатольевич, – сказал Давид Друид. – А Димка с вами?
– С нами, – сказала я.
– О, Димка! Слушай, а заходи к нам в гости, – сказал он. – Мириам хочет с тобой поиграть. Да, Мириам?
– Да. Да, – сказала Мириам.
– Ну, спишемся ещё, – сказал Давид Друид. Он нажал кнопки на пульте, дрон полетел в противоположную сторону.
Давид Друид был первым, с кем я подружилась в школе. Он единственный мной интересовался. Но мы не общались с тех пор, как он ушёл в колледж. Я была бы рада продолжить знакомство.
Мы с папой дошли до ларька. Он заказал мне капуччино, а себе зелёный чай. Его пучило от кофе, после кофеина он всю ночь не мог уснуть и бродил по квартире туда-сюда, к холодильнику и обратно. Зато мне кофе очень нравилось: я, наоборот, успокаивалась, когда его пила. Чувствовала себя на подъёме, была готова сопротивляться мрачным мыслям. Пусть мой психотерапевт, девушка Александрина, и говорит, что кофе усиливает тревогу.
Мы поехали домой на трамвае. За окошком был яркий вечерний город. В такие минуты мир не казался мне враждебным, но это не помешало мне проехать зайчиком. Дома Камка, увидев нас, приветливо кашлянула и забралась мне на стол. Я решила пробный вариант ЕГЭ по русскому на 94 балла (папа проверил сочинения), пересмотрела любимое видео Харибды и ложусь спать.
Среда, 6 сентября
Ночью мне снилась бабушка, причём видимая (но я не вспомню, как она выглядела). Мне снилось, что я уехала из города.
А потом я проснулась и двинула в школу.
Пришла на урок с Верой Рудольфовной, пятидесятилетней учительницей по литературе. По программе мы должны были обсуждать рассказ Осоргина «Пенсне».
– Что тебе больше всего понравилось в рассказе? – спросила она, глядя в компьютер.
– Он забавный. В центре рассказа пенсне – предмет, который мы сегодня редко встречаем, – ответила я. – От него так и веет стариной, как и от рассказа. Его, кажется, никто не читает и не обсуждает сейчас.
– А что в этом рассказе происходит?
– Человек пользуется пенсне.
– Ты прочла рассказ?
– Если честно, я не успела.
– Ну и о чём мы говорим тогда? У тебя на этот рассказ было целое лето. Чем ты занималась всё это время?
– Читала. Но не про пенсне. Например, роман Кафки «Пропавший без вести».
Вера Рудольфовна оторвалась от компьютера и посмотрела в мою сторону.
– Ты читаешь Кафку? Вот это да.
– Да! А вам он нравится?
– Честно говоря, я не читала Кафку, – ответила Вера Рудольфовна. – Но, конечно, он великий писатель, знаменитый. Он заслуживает уважения, как и любой писатель, любой автор знаменитой, известной книги. А знаешь, кто мне в твоём возрасте нравился?
– Кто?
– Ну ладно, уломала ты меня, – сказала Вера Рудольфовна. – Поделюсь с тобой секретом. «Граф Монте-Кристо» моя страсть. Это и сейчас моя любимая книга. Ты читала?
– Нет.
– Да что же ты читаешь только непонятное? – возмутилась учительница. – Ты почитай, что тебе по возрасту подходит!
– «Граф Монте-Кристо»… – повторила я. – Я понимаю, что исторические романы были популярны в Советском Союзе. Мой папа из поколения, которое их читало и перечитывало. Но приключенческая литература меня не цепляет. Я не хочу читать книги только ради сюжета. Может, посмотрю кино.
Учительница смотрела в мою сторону и качала головой:
– Кафку читает.
В столовой была гречка и сосиска. Я села за самый дальний стол. Ко мне подсел Робкий Рома.
– Привет! Смотрю – сначала в воздухе целая сосиска, а потом только кусок сосиски!
– Ага, это я ем потому что.
Робкий Рома отпил персикового компота.
– Я тут на днях прочел книжку Уэллса «Человек-невидимка». Ты её знаешь? – спросил он, опустив глаза в тарелку. – И, если ты читала, похоже на твой опыт? Можешь не говорить, если тебе не комфортно.
– Хм. Я читала, но в детстве, – ответила я. – Уже и не помню. Я помню только, что там человека в бинты заворачивали.
– Да, он сам себя завернул.
– Хорошо, что мои родители до такого не додумались.
– Да. Да я вообще считаю, что быть невидимкой – это круто! Зачем стесняться этого? Многие только и мечтают о невидимости. В конце концов, это одна из супергеройских способностей – взять хотя бы «Суперсемейку»! Девочка-невидимка в этом мультике спасает мир.
– Угу.
– Я что-то не то сказал? – вздрогнул Робкий Рома.
– Нет-нет, все по полочкам разложил.
– Да, я просто не вижу твоего лица и не понимаю, что ты чувствуешь. Правда, я и на обычных людей не смотрю, когда разговариваю с ними. Больше себе под нос, – сказал он.
– Я тоже не смотрю людям в глаза. Но мне это сходит с рук.
– Ага! – согласился Робкий Рома.
Мимо нашего столика проходил Дурной Даня с подносом. Дурной Даня взял себе четыре куска хлеба и три сосиски.
– Привет, братан, – сказал Дурной Даня и свободной рукой ударил Робкого Рому по плечу.
Робкий Рома поморщился.
– Привет, – ответил Робкий Рома.
Когда Дурной Даня прошёл дальше и сел за стол к Страшному Серому, Робкий Рома потрогал свое плечо.
– Болит? – спросила я.
– Ага, – сказал он. – Били вчера. У меня пятно на всё плечо и ниже.
Я подумала, что это ужасно, и сказала:
– Почему ты не скажешь ребятам, чтобы они от тебя отстали?
– Я говорил. Но это не сработало.
– А твоя мама не видит, что с тобой происходит?
– Да всем всё равно, – сказал он. – И потом, мои синяки под одеждой. На плечах, ногах. Мама их не видит.
– А ты не пробовал показаться маме?
– Нет! Ты что?
Столовая у нас была на втором этаже. Я вышла к лестнице. По ней, прыгая, спускалась Красотка Катя.
– Привет, Димка! – сказала она.
– Ты и моя кошка всегда меня видите, – сказала я. – Как ты меня находишь?
– Честно? Сильно пахнешь. Кислятиной. Как квашеная капуста. У меня травма с детства. Меня дедушка кормил капустой. Потом пукала – весь дом трясся! Собаки лаяли! – на всю лестницу голосила Красотка Катя.
– Ага, круто. Поняла, запах.
– Гуси шшш! – продолжала она.
– Катя, а ты не попросишь Даню не драться? Мы и так знаем, что он самый сильный.
– Зачем? – спросила Красотка Катя.
– Ну, наш Рома весь в синяках ходит.
– Прям весь? Ты хорошо посмотрела? – улыбнулась Красотка Катя.
– Он сказал, что у него синяк на всё…
– Ладно, не говори, – отмахнулась она. – Поняла я всё про вас. Мне вчера дедушка кино показал «Привидение». Оказывается, и у призраков бывает любовь.
– Кать, ну так ты поговоришь?
– Не знаю. Мне кажется, Роме это только на пользу. Ему пора повзрослеть. Мир не так добр, как ему кажется. Слабым тут не место. В армии будет опущенный ходить! Или он не планирует идти родину защищать?
– Окей, Катя, а если я куплю тебе конфеты? Попросишь Даню?
– Вот это другой разговор!
Мы вернулись в столовую и купили Красотке Кате её любимые мармеладки в виде бутылок колы. Она сразу же открыла упаковку, достала одну конфету, зубами откупорила мармеладную крышку, а потом съела оставшуюся часть.
– Вкусняшечка, – сказала Красотка Катя, причмокивая изящными губками.
Со мной тоже поделилась.
Четверг, 7 сентября
Я ползу, я похож на осу,
Ничего никому не несу.
Дмитрий Озерский
Сегодня я быстренько сбегала в школу. На этот раз у меня был урок биологии. Мне объясняли, как устроен кишечник. Я пыталась вникнуть. Но больше вспоминала Сирано де Бержерака. Он писал, что кишечник – это змей, который соблазнил Еву и проник в её живот.
Учительница задала мне на дом вопросы в конце параграфа. Там было что-то про кишечные палочки. Кишечные палочки на меня подействовали или чего ещё, но сегодня у меня был приступ тревожности. Я держалась от людей в стороне, соблюдала дистанцию в полтора метра, по возможности больше. Я хотела, чтобы никто меня не касался, избегала любого взаимодействия. А это было так сложно в нашей 1603-ей, где младшеклассники с гиком носились по этажам, учителя, завучи, школьные работники сонно плутали, словно заколдованные духи, из кабинета в кабинет, а старшеклассники толкались у дверей классов или толпой топали прямо на тебя. Когда я соприкасалась с кем-то, мое тело сжималось, надеясь исчезнуть. Я даже не поздоровалась с Робким Ромой, так мне было тошно и мерзко от людей. Когда я шла домой, мокрая рубашка противно прижималась к телу. Я вернулась к папе и Камке, зашла в свою комнату, сорвала с себя рубашку и бросила на ковер.
Я взяла со стола книжку Торо, прочитанную до середины. Открыла случайную страницу и приложила книгу к подмышке. Я смотрела, как пот распространяется по дешевой газетной бумаге. Мне хотелось понять, насколько его много. То же сделала с другой подмышкой. Судя по следам, его было очень много. Но почти не осталось, так сильно я прижимала книгу к коже. Стало приятно сухо. Я надела домашнюю кофту.
Я убрала лоток за Камкой, старалась не дышать, помыла посуду – сегодня был мой день. Рукава кофты промокли. Как мерзко они жались к рукам! Папа как будто почувствовал что-то. Он принес мне баночку колы из магаза. Я взяла баночку, заперлась в ванной и залезла под душ. Поставила колу на край ванны. Чтобы не ломать ногти, открыла баночку маникюрными ножницами. Я включила горячую воду – чтобы прям жгла. А потом хлебнула колы. Горячее и холодное. У меня дыхание перехватило. Я почувствовала себя живой.
Меня сейчас вряд ли поймёт кто-то. Но, знаете, если вы не видите собственное тело, вы в какой-то момент начинаете забывать о своём существовании. Вам кажется, что вы пропали. Особенно когда вам плохо, вы теряетесь. И как классно, когда тело возвращается. С телом у меня особые отношения. Когда у меня болит живот, я люблю слюнявить его и прижимать сверху одеяло. Как будто я верю, что слюна – это чудесное средство, которое проникнет в желудок сквозь кожу, и боль уйдёт. А может, мне просто нравится чувствовать слюну на животе: и живот, и слюна в этот момент существуют, я как будто тоже существую. То же с комариными укусами. Когда на даче меня жалят насекомые, я слюнявлю укусы и прикрываю одеялом или майкой. Могу резко содрать одеяло – оно уже успело прилипнуть, и боль заглушает зуд.
Допив колу, я поднялась из ванной. У меня кружилась голова. Кола тянула меня к полу. Я зашла в свою комнату и упала на кровать. Живот прижался к матрасу. Было приятно, что балласт в животе встретил сопротивление, так ему и надо. Окно было открыто. Это хорошо, иначе было бы лень тянуться к нему. Вот только после ванны было холодно. Зубы затрещали. Я вытащила из ящика плитку антидепрессантов и сунула между зубов. Так я лежала какое-то время, пока не заснула.
Я проснулась в десять вечера, потому что Камка прыгнула мне на спину. Я приподнялась и почувствовала, что желудок освободился от газированного груза. Чёрной желчью наполнился кишечный змей-искуситель. Весь вечер я смотрела один ролик за другим, один за другим. Все фильмы «Пиксар» от лучшего к худшему? Смотрю. Игра, где корова ездит на велосипеде – почему она прекрасна до сих пор? Смотрю. Обзор на «Продуктовые битвы» – худший фильм в истории? «Приключения динозаврика Барни» – смех да грех. Сцыл, Харибда, как я люблю пересматривать ваши ролики! Вместе с тем как грустно тратить на вас жизнь! Но смотрю-смотрю-смотрю. Всё самое тупое, глупое, развлекательное, одно за другим. Камка тоже присоединяется. Лежит, покашливая. Я постепенно успокаиваюсь. Смотрю на книжку Торо: след от пота до сих пор на ней, пахнет стариной. Пометила. Нет, мне никогда не будет скучно с самой собой. Мне слишком нравлюсь я и моё тело. Завтра в школу? Или удрать, как бабушка? В школу! Новый повод вспотеть! Всего Генри Торо замажу, пусть пожелтеет, как старикашка.
Пятница, 8 сентября
Школу я проспала: сидела в ютубе до четырёх утра и проснулась в двенадцать. Меня разбудил звонок Давида Друида – мальчика с дроном. Он пригласил меня в гости завтра. Но я сказала, что не могу: мы с папой на выходных едем на дачу.
Когда я вышла из комнаты, меня ждал сюрприз – в гости приехала мама с сыном Тёмой. Папа присматривал за Тёмой, когда мама с мужем не могли. Она была модная, как всегда. Красивая короткая стрижка, серёжки и однотонная кофта, не помню какого цвета. И, как всегда, мы не особо общались. Тёма… Тёма был Тёмой. Первые два часа он не отрывался от телефона. Как Тёма не раз хвастался, у него на гаджетах не было ограничения по времени.
Я посмотрела в телефон Тёмы. Он листал ролики. На одном медведь сидел на электрическом стуле, а потом цыплёнок приземлялся ему на голову, и они дергались вместе. Тёма листал дальше. Гусеница ела розовый кекс и танцевала под японскую музыку. Этот ролик Тёме, видимо, понравился, потому что его не переключили, трапеза гусеницы повторялась снова и снова. Впрочем, по вялому Тёминому лицу не было понятно, понравилось ли ему видео или он просто хочет кекс.
– Что смотришь? – спросила я.
– Ты всё равно не знаешь, – буркнул он. – Это для геймеров.
– Ну как же? Я тоже знаю пару игр. Я вчера смотрела прохождение игры, в которой корова ездит на велосипеде.
Тёма оторвался от гусеницы с кексом и мрачно посмотрел в мою сторону.
– Корова ездит на велосипеде? – переспросил он. – Это глупо!
– Между прочим, это был рекорд: игру прошли всего за три часа и десять минут!
Тёма нахмурился.
– Покажи, что у тебя в комнате, – сказал он.
Я проводила его к себе. В углу стояла кровать, которую я поленилась застелить. На стенах висели постеры с «Догвиллем», «Шрэком» и фотография братьев Коэнов. В рамочке висел кадр из «Ёжика в тумане». На обратной стороне была подпись Норштейна. Папа на фестивале взял автограф себе и мне. Ещё был большой шкаф с книгами и комиксами, хотя основная часть библиотеки находилась в гостиной и папиной комнате.
– Это скучный мультик, – сказал Тёма, тыкая в ёжика. – Мне больше ёжик Соник нравится. Ты его хоть знаешь?
– Мы же вместе в кино ходили: я, ты, мама и твой папа.
– Не помню такого.
Тёма стал изучать книжки в стеллаже.
– А у тебя хоть есть парень? – спросил Тёма.
– Нет, – ответила я.
Тёма взял с полки графический роман «Человек-невидимка» Криса Реньё и стал смотреть картинки.
– А почему? – спросил он.
– Ну а у тебя есть парень, Тёма? – спросила я.
– Ты что, сошла с ума? Нет, конечно!
– А почему?
Тёма мрачно посмотрел в мою сторону и поставил книгу на полку. Он погладил Камку, которая забралась на стеллаж.
Через час мама вернулась. Папа предложил ей выпить чаю, но мама ответила, что у неё нет времени. Она окликнула Тёму, который сидел на компьютерном стуле в моей комнате. Он снова смотрел ролики в телефоне. Когда Тёма вышел в прихожую, мама стала искать для него рукавицы, шарф, шапку. Она помогала моему брату одеваться, хотя ему было девять лет.
– Мам, – сказал Тёма с хмурым видом.
– Что, дорогой?
– А мы скоро опять придём?
– Куда, дорогой?
– Сюда, в гости.
– Посмотрим. Давай, одевайся.
Тёма тоскливо посмотрел в мою сторону. Когда они ушли, то же самое сделал папа. Он сказал, что мы никуда не поедем. Из-за гостей он не мог сосредоточиться на работе и дописать рецензию, а до конца недели её обязательно нужно сдать. Иначе он всех подведёт. Папа с грустным видом удалился в свою комнату.
Тёма заставил меня задуматься: а почему же у меня нет парня? Ну, помимо очевидной причины. Я решила собраться с мыслями и вспомнить трёх главных мальчиков своей жизни.
Мальчики (1/3)
Давид Друид – первый друг
Завтра встретимся, поэтому сначала о Давиде.
В первом классе было не как в детском саду. На линейке дети меня реально испугались. Никто не хотел со мной разговаривать. Когда мы зашли в школу, я села на подоконник на лестничной площадке и стала рисовать ручкой в тетрадке. Не хотела исчезать совсем: пускай видят всё же, что кто-то сидит, рисует, – но и общаться не хотелось.
Давид Друид подошел ко мне, представился. Он сказал, что быть невидимкой – это на самом деле круто. Он предложил мне дружить, и я с радостью согласилась. Через пару дней он пригласил меня и других одноклассников к себе на день рождения, мы пошли в кино на что-то из «Мстителей». А потом мы и сами ходили в кино, вдвоём.
Давид Друид придумывал игры. Например, у нас по соседству жила безумная старушка, которую мы почему-то с детства называем Баба Капа. Она и сейчас ходит по району, ругаясь со всеми: кричит на людей в магазинах, подъездах, на детских площадках. Но ее никто не понимает, потому что во рту у неё почти нет зубов, а отдельные внятные слова ни во что разумное не складываются. Когда мы учились во втором классе, мы решили её разыграть. Баба Капа вышла на прогулку, как обычно, в районе трех-четырех дня, а я встала у неё за спиной и издала ртом пукающий звук. Баба Капа обернулась и заорала:
– А ну иди сюда!
Я затихла. Баба Капа настороженно озиралась. Давид Друид спрятался за стеной дома и снимал Бабу Капу на телефон, а потом отправил всем желающим по блютузу. Такой был, что называется, вирусный ролик.
В четвёртом классе нас в компьютерном кабинете собрал новый учитель по информатике, тридцатилетний брюнет в модном пиджаке.
– Дорогие друзья, мальчики и девочки, сегодня будет первый в моей жизни урок. Пожалуйста, не судите строго, – сказал он.
Он усадил нас за компьютеры и стал рассказывать, что такое мышка и из чего она состоит: показывал колёсико, клавиши, провод. Кто-то слушал, а кто-то сразу вошел в свой профиль «Вконтакте» и начал играть. Давид Друид сел рядом со мной. Он шёпотом предложил, чтобы я вышла из класса, встала за дверью и каждую минуту открывала и закрывала её. Я так и сделала. Сначала информатик сказал, что это ветер. Потом начал вздрагивать. А остаток урока глядел на дверь и про мышку забыл. У него самого клавиши за колёсики заходили. В конце урока у информатика появились первые седые волосы.
В шестом классе Давид Друид рассказал о новом трюке: он попросил меня подходить к девочкам и приподнимать их юбки. А то скучно, пусть хоть поорут. Начать он предложил с Красотки Кати. Но я отказалась. Он ответил: «Понял», – и добавил, что Красотка Катя его бесит.
В седьмом-девятом классе он продолжал со мной гулять и ходить в кино, а после девятого ушёл в колледж собирать дроны. Но продолжал общаться с Дурным Даней и компанией. Там, в парке, Давид Друид показался мне таким взрослым и серьёзным. Мне стало интересно узнать, какой он теперь.
Суббота, 9 сентября
Мы встретились у мусорных баков в нашем дворе. Давид Друид был в своей любимой толстовке с надписью «O.P. OVERPOWERED». Он повел меня к себе. Жил он в соседнем доме.
– Круто, что ты свободна сегодня, – сказал Давид Друид. – Родители отъехали, а я с сестрой сижу. Скука жесть. Расскажи, чем ты сейчас занимаешься.
– Да так, ничем. Сижу дома, книжки читаю, смотрю кино. В школу хожу.
– То есть всё по-прежнему? – спросил Давид Друид. – А что-то новое?
Я растерялась.
– Ну, теперь, когда я читаю, я ещё и музыку включаю!
– Прикольно, – кивнул Давид Друид. – Что за музыку?
– Ну, если честно, я в последнее время слушаю электронику. Мне просто нравятся необычные звуки. Но когда мелодия все же ощущается. Я очень полюбила последний альбом Porter Robinson «Nurture». Знаешь такой?
– Признаюсь сразу: не слышал. Но интересно.
– А ещё я сейчас часто слушаю группу Black Dresses, альбом «Peaceful as Hell».
Давид Друид помотал головой.
– Я вообще не слушаю музыку по альбомам, – сказал он.
– Ой, ну а больше всего мне нравится группа death’s dynamic shroud. Мне кажется, их альбом «Darklife» просто про меня.
– Да что ты слушаешь?! Это никто не слушает!
Я замолчала. Я так увлеклась рассказом, что забыла: я – никто.
– Ты Инстасамку знаешь? – спросил Давид Друид.
– Нет.
– Ты вообще в инете сидишь?
– Я сижу «Вконтакте» иногда.
– «Вконтакте» никто не сидит! – возмутился Давид Друид и стал рассказывать, кто из наших одноклассников в какой сети сидит.
– Меня на всё это не хватит, – призналась я.
– Ну ты попробуй каждую. Посиди хоть часик, может, понравится, – сказал он. – Они ж все разные, там отличия есть. Лайков наставь. Мне сразу. А то понятно, почему у тебя друзей нет: ты же ни с кем не общаешься!
– Что верно то верно.
Когда мы зашли в его квартиру, Мириам с игрушечным динозавром выбежала к нам. Механический ящер двигал пластмассовыми ногами и говорил: «Буээ-буээ».
– Привет, Мириам, – сказала я.
– Здравствуйте! – сказала девочка.
Давид Друид кивнул Мириам, и она вернулась в детскую. Меня же он проводил в свою комнату и закрыл дверь на защёлку. Я услышала, что Мириам побежала на кухню.
На полках Давида Друида стояли дроны и комиксы, но они были про супергероев «Марвел», я такие не читала. В углу комнаты был клетчатый диван. Давид Друид открыл банку пива и плюхнулся на него. Он поманил меня, и я села рядом.
– Да, аккуратнее, – сказал Давид Друид, хлебнув. – А то доски прогнулись.
Давид Друид открыл ноут и стал играть солдатом в какой-то войнушке. Солдат подкрадывался к другим солдатам и перерезал им горло. Я иногда любила посмотреть страшные или остросюжетные фильмы, но выступать в роли убийцы мне никогда не хотелось.
– Ну как, круто? – спросил Давид Друид.
– Интересно, – сказала я. Удобно врать, когда собеседник не видит твоего лица.
Давид Друид одной рукой поднял банку пива, а другую положил мне на коленку. Я не знаю, что меня поразило больше: его бесцеремонность или его меткость.
– Будешь? – спросил он, протянув банку в мою сторону.
– Нет, спасибо.
Я слегка отодвинула ногу. Не так сильно, чтобы он обиделся. Но его увесистая рука двинулась следом, вернулась на коленку. Лёжа на коленке, рука шевелила мясистыми пальцами. В ноутбуке раздавались выстрелы, взрывы и предсмертные всхилы. В солдата Давида Друида метнули бомбу, экран залился кровью. Давид Друид ругнулся и захлопнул крышку ноутбука.
– Скажи что-нибудь, – сказал он.
– Что-нибудь.
Давид Друид посмотрел в мою сторону. Он, видимо, прикидывал, где у меня губы.
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Тише, – сказал он и поцеловал меня.
Дряблыми ладонями Давид Друид нащупал мои плечи.
– Не надо, – сказала я.
– Если думаешь, что мне странно с невидимкой целоваться… мне, наоборот, даже прикольно, – ответил Давид Друид, снова сложил губы мясным бантиком и наклонился в мою сторону.
– Нет, – сказала я, поднялась с кровати и направилась к двери.
– Да, понимаю. Давай поболтаем. Мне говорили, надо сначала разбить лёд, расслабиться. Ты выпить не хочешь? Легче будет.
– Я не знаю. Я читала «Джейн Эйр». Думала, у меня всё тоже будет мило. А тут такое… войнушка, «пивко»… диван прогибается…
– Не как в книжке, да? Да ты прям как этот. Как его. Рома, вот. Он тоже в книжках живёт, а в реальности страдает. Так надо же наоборот!
– Кстати, насчёт Ромы. А вы можете его не бить? Он весь в синяках.
– Бить? А это тут причём? Слушай, раз мужик, должен за себя постоять. Его и во взрослой жизни так чморить будут. Неудачником останется, бабы не будет. Мы ему, наоборот, помогаем. А что по-твоему, лучше остаться неудачником на всю жизнь, да?
– А, по-моему, Рома совсем не неудачник.
– Тебе такие нравятся да, с книжками? А вот ты мне скажи: в чём плюс? Зачем их читать? Ну честно? Какая от них польза?
– Я даже не знаю.
– Ну, возьмём, например, «Пенсне» Осоргина, – сказал Давид Друид с видом пресыщенного эстета. – Зачем на это тратить время? Как мне это в жизни поможет?
– Рассказ крошечный!
– Ну, тем не менее, зачем?
– Если честно, я его не читала.
– Так о чём мы говорим? Ты сама ничего не читаешь! – отмахнулся Давид Друид.
– Нет, я читаю! Просто не про пенсне. Я вообще не знаю, зачем все это включают в школьную программу. Вернее, знаю. Чтобы растить тупых детей. Да, в это время прозу писали Мандельштам, Платонов, Хармс, Олеша… но к чему этот формализм, мы прочтём маленькое и безобидное!
Давид Друид нахмурился.
– Слушай, я в писателях не разбираюсь, честно. Да и зачем мы всё это обсуждаем? Я что, министр культуры? Смотрю, лучше не становится. Может, сядешь уже?
– Я думаю, я лучше пойду домой.
– Слушай. Да мне говорили, что все боятся первого раза, понимаешь? А там ничего страшного, – сказал Давид Друид, усмехнувшись. – Это же просто физиология: пестики, тычинки. Мы ж звери.
– Да, но я не уверена, что хочу зверить с тобой. Прости, Давид. Я как-то по-другому это себе представляла.
Давид Друид встал и направился ко мне.
– Слушай, даже если по-другому представляла. Мне говорили, первый раз редко бывает так, как хочется. С тем, кем хочется. Это просто опыт.
– Давид, я не знаю, кто там у тебя такой умный, но ему давно пора оторвать язык!
Давид Друид взял меня за плечи.
– Ты напряжённая такая, – сказал он.
– Не надо, пожалуйста, – сказала я и заплакала.
– Да я в первый раз не буду ничего такого, – сказал он. – Всё по классике.
– Я не хочу классики, я хочу домой.
– Ну-ну-ну, давай-ка без истерик, – сказал он и поцеловал меня, но на этот раз промахнулся и попал в глаз.
Я инстинктивно оттолкнула его. Он врезался в тумбочку, и ему на голову упала огромная книга комиксов про Капитана Америку. Он присел на пол и схватился за голову.
– Прости… – испуганно сказала я.
– Дура ты! Да ты понимаешь, что у тебя не будет в жизни возможности?! Да тебя в жизни никто не захочет, ты что, не понимаешь? Ты, чудо-юдо грёбаное!
Я, конечно, знала, что Давид Друид прав: с такими, как я, никто не захочет. В лучшем случае кто-то воспользуется мной по приколу и выкинет. Но я не стала снова грустить об этом, потому что мне было стыдно перед Давидом Друидом.
– Давид, ты в порядке? Прости, пожалуйста!
– Нет, не в порядке! Ты испортила и себе, и мне первый раз! Я, блин, теперь комплексовать буду из-за тебя. А ещё друг, называется.
– Прости, я не хотела. Извини!
– Уйди домой, пожалуйста! Достала ты меня, честное слово!
Он открыл дверь комнаты, и я вышла в коридор. Я пыталась открыть дверь на улицу, но не могла разобраться с замками. Мириам с динозавром выбежала ко мне.
– Я тоже хочу, – сказала Мириам.
– Ты, блин, ещё! – сказал Давид Друид и ударил динозавра о стену так, что он затих.
Давид Друид открыл входную дверь, и я выбежала на лестничную площадку. Мириам хотела идти за мной, но Давид Друид схватил её за руку, затащил внутрь и закрыл дверь. Спускаясь по лестнице, я слышала, как Мириам стоит у двери и громко плачет.
Выйдя на улицу, я вытерла слёзы, надела наушники и включила тоскливую музыку Radiohead. Погуляла по ветреной Вятской улице, посмотрела на горящие огни шумной Бутырской дороги. Голос Тома Йорка пел жалобно:
I’m not here, this isn’t happening
I’m not here.[1]
Дома я приняла в ванну, легла к себе на диван комнате и полистала книгу Торо с пожелтевшими страницами. Торо хороший. Нет, мне никогда не будет скучно с самой собой.
Воскресенье, 10 сентября
Утром я проснулась от звонка в дверь и посмотрела на часы. Было 12 утра. Неужели папа заказал еду так рано? Я надела футболку и штаны, которые, как обычно, лежали на компьютерном стуле, и пошла открывать. Из папиной комнаты слышался храп. Я хмыкнула, подошла к двери и посмотрела в глазок.
На пороге стоял Робкий Рома. Я открыла.
– Привет! – сказал Робкий Рома. – Ты не отвечала мне «Вконтакте», поэтому я решил зайти. Вчера вечером я посмотрел расписание и увидел, что на Новослободской идет «Человек-невидимка»! Старый, тридцатых. У них сейчас ретроспектива фильмов про монстров. Ну, то есть не монстров… а людей с особенностями. Может, ты хочешь пойти?
Я, наоборот, хотела хоть один выходной провести дома. Однако я подумала, что не помешает немного развеяться.
– Ты его не смотрела? – спросил Робкий Рома.
– В детстве, уже ничего не помню, – сказала я. – Давай сходим, почему нет. А во сколько?
– В четыре, – сказал он.
– Хорошо. Если хочешь, ты заходи пока в гости.
– Ой, ого! Ну хорошо! – сказал Робкий Рома.
Я заправила кровать и провела Робкого Рому к себе в комнату. Ему понравился шкаф с графическими романами. Он уселся за стол и стал смотреть картинки, в том числе мой любимый «Призрачный мир».
Дверь соседней комнаты скрипнула, и мимо нас по коридору прошел папа в трусах с бананами.
– Здравствуйте, Алексей Анатольевич, – сказал Робкий Рома.
– Ой, – сказал папа. – Да, привет! Секунду.
Он вернулся в серых штанах, которые не менял уже две недели.
– Чаю? – спросил он.
– Да нет, не обязательно, – сказал Робкий Рома.
– Как дела, пап? – сказала я.
– Плохо. Всю ночь писал рецензию. Она не клеилась. Даже тысячу знаков не написал.
– Хотите, мы вам напишем? – спросил Робкий Рома. – Нам все равно делать нечего.
– Вы напишите? – улыбнулся папа.
– Нам иногда задают сочинения, – сказал Робкий Рома.
– Ну давайте, попробуйте, потому что я всё.
Папа кинул книгу мне на покрывало.
– Это «горячая» новинка, критики уже номинировали её на всевозможные премии… а я так и не смог дочитать, – сказал он и ушел в свою комнату.
Я подняла книгу с покрывала. Ольга Конашова, «Отец». На обложке ржавый гараж. Я открыла первую страницу и стала читать вслух:
«Исповедь первая
Меня часто спрашивают, почему я убита горем. Мои мужчины, мои психологи, мои фанаты. И с моих губ сходит слово “отец”.
А ты, отец, помнишь? Кислые червяки. 12 сентября 1997 года. Я сказала: “Купи”. Ты сказал: “Прости, ты дралась, материлась…” О да, папочка, лучший урок: забудь про самовыражение, соответствуй чужим ожиданиям, будь peoplepleaser! Иначе ожидай токсичной агрессии!
Плачу. Мой гештальт-психотерапевт сказал: “Вы слишком…”, – а мой экстрасенс закончил: “…много плачете”. Ты, отец, тоже так говорил, когда я нестандартно упала на пол в магазине и рыдала о червяках. О червяках, перекатывающихся в моем локусе контроля, вращающихся в моей темной триаде, переползающихся по моей первотравме. О червяках, пресмыкающивших… пресмыкающих… пресмыкаювшихся!?
Нет, отец, я тебя не прощаю!»
– А скоро эта книга закончится? – спросил Робкий Рома.
– Можешь сразу прочесть концовку, если не терпится, – сказала я и дала книгу Робкому Роме. Сама завела у себя на ноутбуке файл с текстом. К сожалению, в названии книги и имени автора знаков было мало.
Робкий Рома прочел:
«Иногда я беру такси и заезжаю к отцу. Он так и живёт в своей вонючей дыре – в Подмосковье. Из окна видны мрачные дома, труп висит на дереве. “Дочка, твои книжки хорошо продаются, поможешь мне переехать?” Нет, отец, свои денежки я лучше потрачу на регрессивный гипноз и психодраму. А ты думал, ты не заплатишь за то, как со мной обращался?! Сковывал меня рамками, обесценивал мою самоактуализацию?! Конечно, я дистанцируюсь от тебя на такси в Москву!
Часто я смотрю в зеркало и вижу твои черты: тонкие губы, чёрные брови и тупые злые глаза. Я сама как мой отец. Но я не отец. Я дочь».
– Давай договоримся, что последние два предложения – это основная мысль произведения, – сказал Робкий Рома.
Я записала их в док.
– А что написано на обратной стороне книги? – спросила я. – Может, кто-то уже проанализировал её за нас?
Робкий Рома посмотрел заднюю обложку.
– «Проза Конашовы прямая как стрела, чистая как слеза и кричащая как донос. В тоскливой глубинке раздаётся голос новый литературы, который вопит о грехах государства в лице отца-тирана». Как думаешь, если мы просто перепишем, что тут написано, нас пробьют по антиплагиату?
– Ром, ну как ты себе представляешь: сидит начальник и пробивает всё по антиплагиату? Папа не школьник всё-таки! Он влиятельный критик.
– Ну, у него могли бы возникнуть точно такие же мысли! Можем на всякий случай перефразировать, – сказал Робкий Рома. – О! Или давай возьмём этот отзыв, процитируем его и станем с ним спорить! Сразу столько слов появится! А то у нас пока только заголовок книги и одно предложение.
– Там вообще важны знаки, а не слова. Сейчас у нас сто знаков. А надо пять тысяч. Мне папа говорил.
– Пять тысяч? Да это как «Былое и думы»!
– Нет, Рома, это не как «Былое и думы».
– Может, у Конашовы какие-то другие книги есть? Тогда мы можем сравнить её прошлые работы с этой.
– Но мы же их не читали!
– Не важно! Что-то о них ведь можно нарыть! Идея! Напиши: «Концовка удивляет. А потом думаешь и понимаешь, что по-другому закончиться не могло».
– Отличная фраза. А мы вообще хотим ругать книгу или хвалить?
– А тебе как хочется?
– Мне всё равно, лишь бы набрать знаки, – сказала я.
– Ну вот с хейтом легче набрать объём, – ответил Робкий Рома, подумав. – Оскорбления, междометия и восклицательные знаки ведь тоже считаются.
Я согласилась, что придётся ругать, и уже настроилась, но тут вошёл папа.
– Ребята, я всё-таки собрался. Давайте-ка мне книжку. Думаю, управлюсь за два часа, – сказал папа.
– Круто! – сказал Робкий Рома. – А что вас так взбодрило?
– Да я как-то переосмыслил свою жизнь, – сказал папа. – И понял, что не стоит оно беспокойства.
– Это вы быстро! – сказал Робкий Рома. – А кому-то и целой книги мало.
Робкий Рома дал папе Конашову. Мой новый друг ещё пару часов посидел у меня в комнате, рассказал о школе (во вторник их вместо урока истории отправят в музей военной техники), а потом мы вместе с ним пошли на «Человека-невидимку» Джеймса Уэйла. Мы доехали на автобусе до крошечного кинотеатра «Мир искусства». Девушка, которая продавала билеты на единственной кассе, улыбнулась Робкому Роме.
– На «Человека-невидимку», – сказал он.
– Снова один?
– В принципе да, – сказал он и протянул триста рублей.
Девушка распечатала Робкому Роме билет.
– Лучше так, чем в плохой компании, – сказала она.
Мы, единственные зрители, уселись в миниатюрный зал, и свет погас. Я испугалась, что нам, как теперь перед каждым сеансом в кино, станут показывать трейлеры убогих китайских мультиков или новых отечественных шедевров, но рекламы не было вообще. Появился черно-белый глобус Universal Pictures и облетающий его самолетик, и фильм, как говорит один видеоблогер, запузырился. Я поразилась, как эффектно до сих пор смотрится сцена, где Человек-невидимка впервые снимает бинты, очки, шляпу и демонстрирует, что его голова абсолютно прозрачная. Остаётся только чёрный плащ, который посмеивается над растерянными героями. Я без понятия, как они это сделали в 1933 году (хотя в других сценах, конечно, отчётливо видны провальные по сегодняшним меркам спецэффекты с хромакеем). Не считая остроумных визуальных решений, кино было медленное и предсказуемое. Мы не видели лица главного актера, не могли наблюдать за его мимикой, и это делало фильм ещё скучнее. «Наверно, в прогулках со мной тоже мало весёлого», – подумала я.
После фильма мы погуляли по Новослободскому парку.
– Я поговорила с Давидом и Катей, – сказала я. – Конечно, я ничего не решаю в нашем классе. Но надеюсь, что тебя больше не будут бить.
Робкий Рома ответил:
– Да я бы сам справился. Но спасибо, что поговорила. Благородно! С Катей мне сложно общаться. Мне грустно, что такие люди есть.
Мне было приятно это слышать.
– Как ты вообще с ней разговариваешь? – сказал он.
– Ну, пару замечаний касательно моего запаха. Пару упоминаний о пуканье. А так полноценное общение.
– Да ты её больше слушай! – сказал Робкий Рома. – По-моему, ты хорошо пахнешь.
– Да? Спасибо, – ответила я. – Но вообще, если честно, я пахну потом.
– Правда? Я тоже, – оживился Робкий Рома. – Но в этом году я решил сделать две вещи: во-первых, я чаще пользуюсь дезодорантом. На переменах хожу в туалет, мажусь. А во-вторых… ну, это касается уже вида пота… я теперь ношу тёмную одежду! На ней не видно чёрных пятен!
Я посмотрела на его чёрный свитер и постеснялась сказать, что от пота почернела и чёрная кофта, а на ткани при фонарном свете сверкали белые солевые кристаллики. Я заметила, что почти стемнело.
– Отличная идея с дезодорантом, – сказала я.
Робкий Рома проводил меня до дома и направился к себе. Я бы хотела закончить день романтично, но я просто поменяла Камке лоток.
Неделя вторая
Понедельник, 11 сентября
Утром, отправляясь в школу, я взяла с кухни мешок с мусором. Донесла до баков с надписями «Смешанные отходы» и «Вторсырье». Я положила свой пакет в смешанные отходы, хотя и понимала, что мусоровоз сваливает все баки в один кузов. Смешанные отходы… самый ощутимый продукт моей жизни. Мешки уже не помещаются в баки, мусор падает на асфальт, гниль льётся на дорогу. Может, звучит наивно, но при взгляде на это мне стыдно есть, пить и жить.
На площадке сидел Страшный Серый – мой одноклассник спортсмен – и дымил вейпом. Покурив, он направился к турнику и стал подтягиваться. Громко рыгнул. Он думал, его никто не видит. Впрочем, на людях он ведёт себя так же.
У меня был единственный урок: физкультура. К счастью, в спортивную форму мне можно было не переодеваться. Моя обычная одежда пахла потом после занятия. Но я тревожная, я и так буду вонять, какая разница. В конце концов, производить отходы – это отчасти мое, человеческое.
– Здравствуйте, – сказала я физкультурнице. Это была упитанная женщина лет пятидесяти в синем комбинезоне.
Физкультурница вздрогнула.
– Это кто? Это ты тут, невидимка?
– Ага.
– Мне сказали, ты одна будешь заниматься.
– Ага.
– И я должна… как-то смотреть? Погоди. Ну как смотреть. Не знаю. Ты там отожмись раз десять. Поприседай. Раз двадцать. И ну, скажи, как сделаешь. Ещё что-то придумаем, – сказала она, доставая телефон.
– Ага.
Как только я сказала это, послышался гитарный риф. Следующие пять минут физручка с каменным лицом смотрела шоу «+100500» в телефоне. Я села в углу зала у спортивной лестницы.
– Приседаешь?
– Ага.
– Молодец.
Неужели она не услышала, что у меня нет одышки? Хотя я её не виню: ведущий шоу издавал звуки куда интереснее моих, он кричал, ругался матом… Я уснула, облокотившись на лестницу.
– Ты чего там, спишь? – спросила физкультурница.
Чертов храп.
– Нет, я просто устала отжиматься.
– Ты это… если себя чувствуешь плохо, можешь идти. Что у тебя там дальше?
– Ничего.
– А, ну вот. Поспи дома хоть.
Я ушла из спортзала и направилась домой.
С первых классов я ненавидела уроки физкультуры. Учителя из современности возвращали нас в животный мир, где грубая сила и физическая подготовка хоть что-то решали. Физкультурница в синем комбинезоне заставляла бегать, прыгать, отжиматься – в общем, учила всячески унижать человеческое достоинство.
У меня было преимущество: я хотя бы не переодевалась (хотя физручка меня и просила). Но тоже должна была принимать участие в эстафетах и пионерболах. Вообще уроки физкультуры помогли мне кое-что понять: любое соревнование для меня унизительно. Когда я с потными подмышками, держа кеглю в руке, бежала к своей команде, и мне приходилось соперничать со Страшным Серым, который брызгал слюной и проклятиями, я возненавидела соревнования больше всего на свете. Я поняла: если нужно обогнать других, я двинусь в обратном направлении. Если нужно быть сильнее всех, я сломаю себе руки. Если нужно набрать больше всего подписчиков, я отрублю интернет. Я лучше умру, чем стану животным. Я последняя, можете не сомневаться.
После урока физкультуры для всех видимых девочек следовала новая порция унижений в раздевалках. Если не хочешь, чтобы одноклассницы видели тебя в нижнем белье, ты не запомнила главный урок школы: унижайся перед другими, стирай границы. Не все бурчали, как я. Кто-то был в восторге от переодеваний! Помню, классе в шестом девочки после урока физкультуры окружили меня.
– Эй, – сказала одна из моих одноклассниц. – Не заглянешь к мальчикам? Интересно же, что там! А потом расскажи нам.
– Ну, я не очень…
– Ну пожалуйста, ну Димка!
– Слушайте, да что там смотреть. Мальчики в трусах. Мерзко.
– Ну это же круто!
– Да что в этом крутого?
– Ну хоть посмотри, носит ли Рома трусы с сердечками! – пропищала моя крошечная одноклассница Малышка Маша.
Девочки засмеялись.
– Ну хорошо, я быстренько посмотрю и выйду.
Я направилась к мужской раздевалке. Давид Друид вышел, и я прошмыгнула в дверную щель.
Большинство мальчиков уже переоделись. Пахло от них отвратительно. Как будто мальчики по утрам натирали пальцы ног какашками Камки. Из тех, кого ты знаешь, дневник, там были Дурной Даня (одетый, сидел на скамейке и играл в телефон), Робкий Рома (надевал колготки) и Страшный Серый (сидел на скамейке в трусах).
– Какие все-таки классные у тебя колготки, а! – сказал Страшный Серый.
– Это не колготки. Это термобельё, – ответил Робкий Рома.
– Зачем тебе оно?
– Я же говорил: мне на улице холодно без него, – пробурчал Робкий Рома.
– А чего же нам не холодно. Даня, скажи, а?
Дурной Даня был слишком увлечён игрой.
– Да ты баба, вот колготки и носишь, – сказал Страшный Серый. – Ты на физре последний, прям перед бабами бежишь.
Страшный Серый подполз к Робкому Роме, но тот уже успел переодеться и направился к двери. Я вышла вслед за ним и вернулась в раздевалку к одноклассницам.
– Ну что, как они? – подбежали ко мне девочки.
– Так, насчет трусов Ромы ничего не могу сказать. Но он носит колготки. А у Серого белые трусы.
– А у него накачанные ноги?
– Не знаю! Не разбираюсь.
– А Даня? – пискнула Малышка Маша. – Даня красивый?
– Он уже оделся, когда я вошла.
Девочки разочарованно вздохнули и продолжили переодеваться.
Я вернулась домой. Страшный Серый остался в нашем дворе. На этот раз копался возле мусорных баков. Я подумала, он ищет пакет с какашками Камки для пальцев ног. Но я ошиблась. Он нашел недокуренный вейп, сунул его в рот и направился к площадке.
Сколько лет прошло, а у меня при мысли о Страшном Сером одна картина встаёт перед глазами: газы проходят сквозь белую ткань и пачкают её отходами. А когда какая-нибудь девочка говорит мне, что у Серого красивые ноги, у неё изо рта несёт чёрными липкими носками. Я злопамятная.
Вторник, 12 сентября
У меня почти нет тела. Порой я хочу совсем забыть о нем, освободиться от плоти и стать духом, идеей. Да, я поселилась бы в мире фильмов, книг, музыки и абстрактных понятий. Но каждый раз, когда я поднимаюсь к чему-то большему, люди тянут меня вниз. Достаточно сальной шутки или дебильного смешка, чтобы я приземлилась. Тогда я сержусь на людей и пишу об этом тебе, дневник, как вчера. Да, здесь много злобы. Но я надеюсь, что не злая сама по себе. Меня всегда называли доброй девочкой.
Сегодня утром по пути в школу встретила Давида Друида. Дурацкий Друид, разве ты не должен быть в колледже? Вообще, если я не хочу видеться с кем-то, это легко осуществить. Давид Друид шел в наушниках, и у него не было шансов меня заметить.
Биологичка оценила, как я изучила тему кишечника: я ответила на все вопросы в конце параграфа. Она поставила мне пятёрку. Спросила, какие ЕГЭ собираюсь сдавать.
– Профильную математику, русский, литературу, английский, – сказала я.
– Молодец! Но надо готовиться. Я слышала, экзамен по литературе очень сложный. Но положись на Веру (учительница с «Пенсне» Вера Рудольфовна).
После урока я спустилась в столовую. Давали запеканку с вишнёвым джемом. Повезло, что не резиновый «омлет» с ветчиной. Я осмотрелась. Робкого Ромы нигде не было. Обидно. Я хотела узнать, как он, не били ли его. Села за самый дальний стол.
Малышка Маша ходила по столовой с коробочкой и что-то раздавала. Сначала Красотке Кате, Линам Малинам, потом сидящим по соседству Дурному Дане и Страшному Серому. Малышка Маша, видимо, заметила, что моя запеканка исчезает с тарелки, и подошла ко мне.
– Привет! – пискнула она.
На ней, как всегда, была потертая джинсовка с кучей кармашков разной степени ободранности. От Малышки Маши сильно пахло потом. Она поставила передо мной пачку сахара-рафинада.
– У меня сегодня день рождения, и я всех угощаю, – сказала Малышка Маша. – Будешь? Можешь взять два кусочка, но лучше один. У меня нет денег на новую пачку.
Я взяла сахарок и поздравила её с днём рождения.
Сложно было сказать, сколько ей исполнилось. Шестнадцать? Её розовая футболка с блестками, низенький рост и писклявый голос сбивали с толку. А ещё, несмотря на обилие розового, Малышку Машу было сложно отличить от юноши: у неё были мужские черты лица, а за фигуру мальчики прозвали её «доской». Мне было за них стыдно, и я никогда не упоминала при Малышке Маше обидное прозвище.
– Смотри, я сделала видео, – сказала Малышка Маша.
Она открыла канал в телеге и показала ролик. Ледибаг и Суперкот танцевали под грустную поп-песню. У Ледибаг вместо лица появлялся застенчивый смайлик. Потом прилетал злодей в чёрной маске, и у него вместо лица был смайлик какашки.
Малышка Маша хихикнула.
– Смешно же? – спросила она.
– Остроумно.
– А ты подписана на мой канал? Если нет, я могу тебе скинуть ссылку.
Красотка Катя и Лины Малины встали из-за стола и, оставив тарелки с джемом для уборщицы, направились к выходу.
– Маша, пошли! – крикнула Красотка Катя. – Не мешай Димке кушать.
Малышка Маша поспешила за подругами и забыла у меня пачку сахара.
2023-2024
[1] Меня здесь нет. Это происходит не со мной.
Меня здесь нет (пер. Димки)