Павел Чжан и прочие речные твари (роман, отрывок)

Купить полную версию книги https://ast.ru/book/pavel-chzhan-i-prochie-rechnye-tvari-853429/

Для печати книга была отредактирована, а сюжет изменен

В годы правления под девизом Ифэн эпохи Тан на берегу Янцзы жил бедный рыбак Чэнь Цин-сунь, и были у него жена, пятеро детей и старая хижина с дырявой крышей. Как-то раз услышал Цин-сунь, что выше по течению реки много рыбы водится. Отправился он туда на рассвете, остановил лодку у камышовых зарослей и забросил сеть.

Вдруг смотрит — сеть натянулась, зацепилась за плывущую корягу. Хотел Цин-сунь ее освободить, глядит — а то и вовсе не коряга, сеть держит шуй гуй, утопленника дух. Схватил шуй гуй Цин-суня за руку и принялся тащить из лодки в воду. Хотелось ему новое тело, чтобы освободиться от проклятья и выйти из Янцзы.

«Пощади! — взмолился Цин-сунь. —  Меня ждет семья. Пропадут они, если я не вернусь!»

Сжалился шуй гуй, отпустил Цин-суня.

«Хорошо, — сказал. — Три года и три месяца я подожду, но после найду себе тело».

Стал с той поры шуй гуй Цин-суню помогать. Что ни день, то Цин-сунь полные корзины рыбы домой тащит. Семья его забыла про голод. То, что не съедали, они продавали, и все в округе знали, что крупнее и вкуснее рыбы, чем у Цин-суня, не найти. На вырученные деньги он построил новый дом, а жене даже подарил шелковый шарф.

Истекли три года и три месяца. Видит шуй гуй — вдоль берега Янцзы женщина идет. Подул шуй гуй, слетел шарф с ее плеч и упал в реку. Нагнулась женщина к воде, шуй гуй схватил ее за руку и принялся тащить на глубину. Но мимо проходил Цин-сунь и бросился на помощь.

Разгневался шуй гуй.

«Зачем ты, друг, мне помешал? Мы же условились — три года и три дня я жду, а после ждать не стану. Мне нужно тело».

«Но то жена моя, — пуще прежнего взмолился Цин-сунь. — Под сердцем у нее дитя, прошу, не тронь ее».

Согласился шуй гуй подождать еще три года и три месяца. «Но потом, — сказал он, — я точно найду себе тело. Не могу больше сидеть в Янцзы».

Быстро истек второй срок, умаялся в реке шуй гуй. В отведенный день он видит — вдоль берега юноша идет. Обернулся шуй гуй красивой девушкой и стал звать на помощь. Хотел юноша кинуться в воду, но Цин-сунь опять оказался рядом. Увел он юношу от берега, и морок рассеялся.

Снова остался шуй гуй без тела. Рассвирепел он, поднялся ветер над рекой, небо почернело и хлынул дождь невиданной силы.

«А теперь зачем остановил меня?» — спросил шуй гуй, и голос его был как громовой раскат.

«То сын мой старший, — заплакал Цин-сунь. — Прости меня, мой друг, не могу я сына своего отдать».

«Но уговор есть уговор. Ты сдержишь свое слово», — сказал шуй гуй.

Река поднялась, подмыла берег, и тот обвалился вместе с Цин-сунем в воду. Схватил рыбака шуй гуй, надел его тело и ушел в том теле прочь.

А дух Цин-суня до сих пор в Янцзы сидит.

I. Цзичан

На террасе, обращённой к востоку,

перед зеркалом зла нет хороших людей.

1

Одним пасмурным мартовским утром Павел Чжан спешил через Москву. Он не опаздывал, нет, но что-то внутри него подпрыгивало в нетерпении, раззадоривало ехать быстрее, чтобы оказаться на месте раньше назначенного срока. Чтобы поздороваться, выпить стакан воды, прочесть утреннюю почту, занять место в первом ряду, откуда будет хорошо его, Павла, видно, когда он встанет, благодаря за оказанную честь. Обычно от внимания аудитории ему становилось не по себе, но сегодня он хотел видеть удивление на лицах и слышать шепотки.

Сегодня можно. Сегодня он наконец получит то, что заслужил, как лучший из лучших, как фанат своего дела, и все увидят его в новом свете. Теперь не просто Павла — Павла Шэнюановича, и плевать, что это непроизносимо.

С неделю назад Павел очень удачно завершил проект — несколько месяцев плохого сна, переработок, заварной лапши вместо обеда, вдохновения и следовавшей за ним апатии. Заказчик был крупным, проблемным, но тем не менее остался доволен сроками и созданным модулем шифрования. После Виктор Михайлович позвал Павла в курилку и прямо там, в густом дыму, оставшемся после делегации китайцев, предложил вести другой проект, уже государственного масштаба. Очень важный, совместный с Китаем, пока без подробностей, потянешь ли? Гостендер Павлу, под его ответственность, — конечно, он потянет, вопроса даже не стояло.

Павел не мог упустить такой шанс.

Он потянулся к зеркалу заднего вида, поймал в его полоску узел галстука, похожего на черную удавку. Узел был ровным, но Павел все равно его поправил. Пиджак немного жал в плечах с недавних пор, после того, как Павел удвоил тренировки в зале. Стоило купить новый, но руки никак не доходили. Конечно, Павел мог не мучиться: все давно работали в джинсах и свитерах или в пижамах, сидя дома, но ему нравились официальные костюмы. Они напоминали лаковый футляр для тонкого и очень дорогого инструмента. Еще он ездил в офис каждый будний день и ровно в десять был на месте, когда иные только просыпались. Жесткий распорядок помогал добиться лучших результатов.

Автопилот закружил его по развязке между офисных башен. Их покрывала реклама: по стенам скользили логотипы нефтяных корпораций, последние модели тачек, девы в паутинном кружеве белья. Одна, с кудрявой русой головой, ласково глянула на Павла и улыбнулась, обещая всё. «Идеальная обертка для идеального тебя», пробежало иероглифами снизу, и было не очень понятно, что конкретно имеют в виду под оберткой: белье или девушку в целом.

Модель повернулась, желая показать трусы и круглый зад, но вдруг исчезла — ее с хлопком накрыл плакат:

СКАЖИ НЕТ СЛЕЖКЕ

Алые буквы на белом фоне, вокруг них висельная петля из патч-корда, тоже алая, как прыснувшая из раны кровь. Свободное место на плакате было исписано пафосными фразами о сетевой зависимости, государственной слежке и политике сближения с Китаем.

Полотнище качнулось на ветру, расправилось на затвердевшей рамке и прилипло к стене небоскреба, а далеко наверху поднялись на крышу и пропали ловкие тени промальпинистов. Павел опустил стекло и выглянул из машины, пытаясь разглядеть их снова. Настоящий плакат, надо же. Чаще медиафасады просто взламывали и загружали свои видео, но в тех случаях экран быстро гасили. Ну а плакат никуда не денется, пока будут сдирать, его пол Москвы прочтет.

Павел впервые видел акцию «Контранет» вживую, а не трансляцию в сети. Даже тронул дужку гарнитуры, желая снять и выложить в «вейбо[1]», но передумал. Еще удалят профиль, восстанавливай потом. К тому же, он «контрас» не поддерживал. Развитие сети и систем слежения делали жизнь лучше и безопаснее, это Павел знал, как разработчик. Да и в сближении с Китаем не было ничего плохого.

Акция задушила движение окончательно. В левом ряду завыли полицейские сирены, все принялись щемиться вправо, уступая дорогу, и Павел встал наглухо в пяти минутах от офиса, глядя на этот самый офис и огромное слово «СКАЖИ» на снежно-белом, как рубашка, фоне. Сзади загудели, Павел загудел в ответ — обычная дорожная перекличка, сигнал, что он не спит, что тоже стоит и взлететь не может.

Машину пришлось оставить в парковочном комплексе по ту сторону Москвы-реки — рядом с бизнес-центром все было занято, хотя обычно находилось место. Лишних двадцать минут на разворот, толкотня на светофоре, до ужаса медленный заезд в щель между гигантом-хаммером и лупоглазой «камри», две минуты на подключение машины к зарядке. Запас времени неумолимо сокращался.

Павел зашагал по набережной, затем по пешеходному мосту в три полосы с торговцами и группами туристов. Включил гарнитуру, и мир перечеркнула зеленая сетка допреальности, в которую вывалились свежие письма, непрочитанные сообщения в чатах, а в верхнем углу вели свой отсчет часы. На полупрозрачном слайд-шоу покачивался Пекин, заслоняя Павла от сонной безрадостной Москвы: сменяли друг дружку высотки, храмы, парки, скоростные поезда и умные квартиры.

Казалось, все вокруг исподволь глядели на Павла, гадали, куда торопится этот молодой человек в костюме, к каким высотам бизнеса? Воздух пах талым снегом и обещанием солнца, бодрил, пьянил и обжигал нутро, и Павел чувствовал, будто у него не тело, а пружина, теперь он может прыгнуть до верхушек башен делового центра, а может, даже выше, до самой стратосферы.

Ветер выхватил из толпы полупрозрачный шарф. Тот взмыл под крик хозяйки, мазнул по небу алым отзвуком Пекинских крыш. Павел попытался ухватить его, но не дотянулся. Шарф ускользнул за край моста, замер над рекой, словно раздумывая, затем опустился на воду.

Выключив очки, Павел подошел к чугунному витому парапету и отыскал шарф взглядом. Ткань намокла, лишилась цвета и, по-медузьи колыхаясь, скрылась в донной тьме. Он помнил, как было там, внизу. Холодно, тихо, нечем дышать. Вода пластом легла на грудь, и нити водорослей щекотали кожу, опутывали пальцы. Течение крутило листья и травинки, мелкий сор, ботинок, в рот заползла вода со вкусом тины…

Павел моргнул, и воспоминание уплыло вслед за шарфом. Река тащила дальше свое полное тело, серо шуршали электрокары, провисали тяжелые от влаги облака. В ухе бодро грянул «Марш добровольцев»[2], и Павел ответил, дыша на руки в попытке их согреть.

— Ну ты где? — поинтересовался столь же бодрый голос, кто-то знакомый, но не понятно кто: видео заблокировано, номер не определен.

— Уже поднимаюсь, — соврал Павел и поспешил на площадь бизнес-центра. Сколько он простоял на мосту? Он иногда выпадал из реальности, с ним такое бывало.

— Давай быстрей, сейчас начнется. Тебя обыскались.

— Да, да…

Вперед в просторный мраморно-стеклянный холл, кивок администратору на ресепшен, через рамку, взгляд в камеру на турникете, после бегом к лифтам и внутрь первого из них, протиснувшись меж людьми — в здании было слишком много этажей и слишком мало лифтов. От пробежки кровь прилила к лицу, оно горело, словно на щеки налепили перцовый пластырь. Спина предательски взмокла под пиджаком, рубашка облепила тело, и Павел чувствовал себя продуктом в мятой упаковке, забытым на жаре.

У дверей конференц-зала маячил Игорь Лыков, глядел на всех с двух метров высоты. Он будто слез с советского плаката: крепкий, кровь с молоком, челюстью можно дробить орехи. Сын то ли замминистра, то ли олигарха, золотая голова с коротко стриженым золотом волос, квинтэссенция пекинского Шуньи и регаты на Сен-Барт.

Увидев его, Павел замедлил шаг. Что Лыков здесь делал? Он же еще неделю в отпуске, и обычно их не ставили на одни проекты.

— Привет, готов? — Лыков махнул рукой. — Это я звонил.

— Я понял, — ответил Павел неохотно.

— Я с нового номера, не успел внести в базу. Ты сохрани, еще понадобится. И заходи, Михалыч уже там.

Павел кивнул, но Лыков этого уже не видел — понесся кому-то навстречу здороваться, жать руки, говорить, как он обеспокоен их делами, и делать все, что делают хозяева, встречая гостей в коридоре. А Павел обновил контакт и наконец обратил внимание на время — десять минут до десяти. И чего было трезвонить?

Он сменил рубашку на запасную из ящика стола, почистил брюки и ботинки и тщательно вымыл руки, налил себе попить, смешав горячую и холодную воду до идеальной комнатной температуры — испытанный временем ритуал, приносящий спокойствие и удачу. Первые два ряда в конференц-зале были уже заняты, лишь с краю на третьем нашлось местечко. Вокруг бурлила жизнь: Маршенкулов настраивал голографический проектор, что-то втолковывая помощнице, та выбежала прочь, вместо нее зашли еще пять человек, последним разработчик тестов. Он кивнул Павлу, не улыбаясь, и Павел кивнул в ответ — они ходили на обед в одно кафе, где каждый день обменивались дежурным «здрасьте». Постепенно комната заполнилась, и дышать стало тяжело, люди выпили воздух. Пиджак вновь о себе напомнил. Выбраться бы из него, как из старой ороговевшей кожи, но Павел не хотел нарушить целостность футляра.

Подключив проектор, Маршенкулов поднялся на имитацию сцены. Растрепанный и бородатый, в клетчатой фланелевой рубашке, он скорее походил на допотопного сисадмина, чем на IT-директора, — обманчивое впечатление, очень далекое от правды. Рядом пристроился улыбчивый Лыков.

— Приветствую, — сказал Маршенкулов, сцепив волосатые пальцы в замок. — Простите, что собрал вас лично, это условие заказчика. Ну и проект большой, хочется увидеть ключевых участников.

«Михалыч примазался к проекту, забрал себе, — кто-то отправил в общий чат. — Своими бы делами сперва занялся».

По рядам пронесся смешок, сообщение тут же потерли.

— Сначала давайте поздравим одного из лучших разработчиков, — Маршенкулов хлопнул Лыкова по плечу, — опытного бойца и солнце нашего коллектива с днем рождения, и пожелаем ему карьерного роста, новых достижений, сил, здоровья…

— Любви и детишек побольше! — крикнул кто-то с галерки, и все рассмеялись, даже Павел, хоть ему хотелось, чтобы быстрее перешли к делу.

— Да, и детишек, — кивнул Маршенкулов. — Видите ли, я выдернул Игоря из отпуска, за что приношу свои извинения. Но мне пришлось, потому что, коллеги, дело важное и не терпит отлагательств.

Лыков кивнул, развел руками — что тут поделаешь, мол.

— Если честно, я сам вернулся. Не мог упустить такой шанс, — сказал он, повторяя мысли Павла.

Кто-то снова захлопал, и зал подхватил. Когда аплодисменты стихли, свет погас, включился проектор и над головами поплыл Пекин: красный Гугун, за ним и старым центром гиганты зданий, как редкие острова в зеленом море парков, все то, что Павел много раз видел на фото и в «Юку».[3]

Маршенкулов начал презентацию издалека, с политической повестки России и Китая, создания Союза Азиатских Государств, разработки новых законов и, в том числе, развития внутреннего туризма. Для россиян въезд в Китай пока был визовым, тем не менее, Пекин хотел способствовать объединению двух народов. И, как договорились лидеры на помпезном Девятом форуме стран-участниц САГ по сотрудничеству в торговле и культуре, выделил бюджет на создание чипов нового поколения для граждан России и КНР, а также онлайн центра государственных услуг. Этот проект был большим секретом.

Пока китайцам имплантировали старые образцы, способные лишь хранить персональные данные, которые считывались сканерами. Но Китаю хотелось большего функционала. Некоторое время тому назад он начал разработку новых чипов, и ему требовались российские специалисты для софта. Хотя, как Павел понимал, Пекин мог заказать софт где угодно, просто в России оказалось дешевле.

«Прямое подключение. Все данные хранятся в личном кабинете, быстро и удобно, — гласил текст под изображением довольной бабки в гарнитуре. Бабок в гарнитурах Павел видел нечасто, но, может, в Китае пенсии были побольше. — Вы можете делать заказы, платить за услуги ЖКХ, вызывать врача, контролировать расходы по счетам. Транзакции уже в юанях. Всего один клик…»

«Больше никаких QR-кодов, банковских и идентификационных карт». Симпатичная девушка улыбалась в камеру, рядом алело сообщение о списании денег.

«Гражданский чип САГ безопасен для детей, пожилых людей и животных». Девочка в обнимку с ретривером. Жмурясь от удовольствия, она прижималась щекой к собачьей рыжей шее.

«Мы следим за вашим здоровьем. Автоматический вызов медицинской помощи в экстренной ситуации. Благодаря новым возможностям оповещения и отслеживания местонахождения гражданина снижен риск возникновения эпидемий».

Машина скорой с красно-желтой полосой, изогнутой, как самолетный хвост. Контроль за состоянием носителя был важным новшеством, большая экономия для страховых компаний.

«Проверено миллиардами жителей Китая». Миллиарды жителей Китая приветственно махали, выстроившись, как на параде.

Вторая часть проекта была частью поисковой системы «байду»: виртуальный образ российских городов, созданный благодаря новой сети камер и снимков со спутников. Камер планировалось много, но Китай обязался их произвести и установить даже в глухих селах. Данные хотели сделать публичными. Ничто нельзя скрыть, если все на виду.

Неплохо. Сколько раз, еще учась в старшей школе, Павел включал панорамы на «байду» и перемещался из душной, пропахшей потными носками группы на проспекты Пекина, где замерли машины и народ. Их будто залили в прозрачный пластик в определенный миг, навеки сохранив. В одном районе слепило солнце, в другом смеркалось, и Павел бродил по улицам, представляя, что живет в Китае, что все сбылось.

Он уже крутил задачу и так, и сяк, как любопытную головоломку, которую предстоит решить, и от возникших идей взлетал, слегка парил над духотой и голограммой в полумраке, готовый нырнуть в работу. А Маршенкулов говорил о важности проекта для компании и мира, о снижении уровня преступности в России. О том, что Союз и глава его, Пекин, очень рассчитывают на русский офис компании «Диюй». Об универсальности и возможности с небольшими доработками внедрять новую систему в других странах. О том, что тратить время на перевод документации с китайского не будут, ведь все собравшиеся в совершенстве владеют языком, и на рабочий прототип дано полгода, более чем достаточно. После, петляя и кружа словами, дошел наконец до главного — команды.

Он включил очки, мазнул пальцами по воздуху, взбивая наэлектризованную пыль. Все затаили дыхание, и было слышно, как звенит в ушах.

— У разработчиков параллельно работают три группы, — сказал он. — Фронт, бэк и работа с данными. Курировать их будет Игорь Лыков, вы все его знаете.

По переговорной запрыгали аплодисменты. Лыков слегка улыбнулся, победно оглядел собравшихся, а Павлу подмигнул.

Павел в ответ мигать не стал, его мутило. Он перестал парить над стулом и опустился в духоту. Все шло совсем не так. Казалось, он где-то свернул не туда, не на тот этаж, не в ту реальность, и мир вокруг кривился, выталкивая его за свои пределы. «Почему не я?» — хотелось спросить, но пришлось проглотить эти слова. За них Маршенкулов вообще мог снять его с проекта.

Самого Павла поставили начальником группы данных, прямое подчинение Лыкову. Тоже немалая ответственность, но Павлу было очень интересно, почему ему не поручили больше? Он раньше справлялся со всем, что ему доверяли, не давал повода в себе усомниться. Так почему не он руководит проектом? Наверное, «Сина-банк» все-таки что-то не устроило, решил он. Что ты забыл, Павел, что сделал не так?

Глубоко вздохнув, он поправил узел галстука, закинул ногу на ногу и стал ждать.

После совещания вокруг Маршенкулова собралась толпа. Один за другим собеседники отваливались, и вскоре остался лишь Павел. Маршенкулов сунул в зубы сигарету, готовый сбежать в курилку, но, заметив Павла, тягостно вздохнул.

— Да?

— Виктор Михайлович, неделю назад мы с вами обсуждали мое участие в проекте. Может быть, я вас неверно понял, но мы договаривались, что вести его буду я.

— Я помню, — Маршенкулов не стал отпираться. — Но мы с генеральным решили немного переиграть. Бросили на чипы всех, кого могли, и тебя, и Игоря.

Павел дернул щекой. Переиграть, да? Это они хорошо придумали.

— С чипами работы много, а Игорь сейчас ведет еще два проекта, — снова попытался он. — Ему будет проще, если я займусь еще чем-то, кроме данных.

— Игорь справится, у него большой опыт в руководстве командой.

— Но у меня опыта не меньше. Скажите, это из-за «Сины»? Если там остались какие-то недоработки, я могу все объяснить…

Маршенкулов положил руку Павлу на плечо, совсем как Игорю полчаса назад. Вздрогнув, Павел отстранился.

Маршенкулов сделал вид, что не заметил этого.

— За что я тебя люблю, Чжан, так это за твою уверенность. Но сейчас ее одной мне мало. Ты же все еще в деле. Покажи результат и поедешь в главный офис, я тебе обещаю.

Его голос словно доносился из-под речной воды. А может, под водой находился Павел, и ему кричали сверху…

Без лишних слов он кивнул и вышел. А призрачный Пекин, который парил так близко, растаял, оставив алый дым.

Лыков появился в жизни Павла лет пять тому назад.

Тридцатый этаж российского филиала компании «Диюй» походил белизной и тишиной на морг. Претенденты сидели в коридоре, уткнувши носы с очками в пол, перебирали пальцами, что-то печатая. Лишь один откинулся на стену, расставив ноги в дорогих ботинках, и с кем-то говорил, нарушая стерильную тишину. Речь шла о том, что возьмут точно, это просто зуб дать, да ты не волнуйся, у меня все схвачено, пришел, увидел, победил, ага. Поймав взгляд Павла, говорящий подмигнул. «Бабуля на линии», — бросил он, будто издеваясь. Бабуля, как же.

Звали его Игорь Лыков, как Павел узнал позже, когда Игоря действительно взяли, причем, тоже разработчиком.

Сам Павел сомневался, что его примут. С одной стороны, он прошел пятилетнюю программу в «вышке» за три года, чего давно никто не делал, стажировался в хорошей компании, где его ждали сразу после выпуска, приобрел опыт в известном проекте. Внешне Павел был в себе уверен, но внутри было не по себе, как будто на спине и лбу стояли метки «сирота», «чужой». Как будто люди эти метки видели и понимали, что с Павлом можно и попроще, раз он никто и звать его никак.

Осталось загадкой, по какой причине господин Лю выбрал его: из-за таланта, или происхождение сыграло роль, но на следующее утро Павел уже сидел в углу оупен спейса и не мог поверить, что сделал еще шаг к мечте. Вокруг кипела офисная жизнь, снаружи, за стеклом, жила Москва, бесшумно ползли слои машин на ТТК, а на горизонте, за гребенкой зданий, занимался рассвет.

Так вот, о Лыкове. Казалось бы, увидел и забыл, но скоро Лыков о себе напомнил. Сперва обозначился в разговорах девушек-коллег: ты видела его? того, новенького, высокого блондина? классный, правда? При этом все они слегка краснели, как школьницы на перемене, переходили в приват чат и наверняка пересылали фото. К Павлу подходили девушки другого сорта: андрогинные тихони с настороженными грустными глазами и короткими стрижками, поклонницы корейских групп и комиксов. Или же мальчики с манерами ласковых котиков, неприкосновенные, как депутаты из Госдумы. На девочек Павел не обращал внимания, мальчиков гонял нещадно, разом настроив против себя пол офиса, и через месяц он остался один, в привычном круге тишины. Он не был против.

Потом заговорили коллеги-мужчины. Игорь предлагает встречу, он проставляется, говорит, новое классное место открыли. Игорь любит охоту и зовет с собой в субботу. У Игоря крутая тачка, механика на дизеле, раритет, ты слышал, как рычит? Классный чувак этот Игорь, эй Чжан, ты знаешь его?

После случился «ЭйСи», хороший, денежный проект, вдруг улетевший к Игорю. И дело было не в нагрузке — Павел мог бы и три проекта вытянуть одновременно, Маршенкулов это знал, но все равно отдал другому.

Волей-неволей Павел стал искать этого Игоря взглядом. Лыков был интересным типом. Казалось, что вместо работы он гулял по офису, курил, гонял чаи, общался с коллегами, но тем не менее все успевал. В каждой ежемесячной рассылке по отделу его имя стояло рядом с именем Павла, их показатели были примерно одинаковы, и Павел не мог понять, как Лыкову это удается. Сам он частенько даже забывал обедать.

Вскоре оупен спейс разгородили, и коллеги превратились в безликие тени, круг тишины разросся. Годом позже Павла повысили, и он переехал в сердце отдела.

А за столом напротив оказался Лыков.

Он рассказывал бородатые шутки, клеился к рдеющей от восхищения Оле, помощнице директора. Беззастенчиво разглядывал Павла, словно тот был экспонатом. Вместо обычной переписки в чате Лыков звонил по каждому вопросу и зычно разбирался, расхаживая между столами, как зверь по клетке — этакий нудизм в общении. Все находили эту его манеру дико смешной и старомодной. Никто не возмущался, ведь Лыков нарушал границы просто, как дышал. Он словно был рожден для обожания и другого попросту не знал.

Вечером после презентации стол напротив пустовал: Лыков и остальные праздновали день рождения прямо в офисе. Вино разливалось, как Янцзы, из переговорной гремел хохот и пахло пиццей. От этого запаха в животе у Павла урчало, есть хотелось жутко, но он сидел и глодал инструкции из репозитория, запивая их водицей комнатной температуры и перебирая события ушедшего дня.

Его поставили руководить одной из групп, а не всей разработкой. Посчитали, что он хуже? Что он не справится? Маршенкулов изменил свое решение не на пустом месте, наверное, Павел действительно что-то упустил и где-то облажался.

Работать — вот что оставалось. Работать и надеяться, что он покажет лучший результат. Однако мысли тянулись, как резина, Павел вдруг разом отупел и просто смотрел на пустой редактор кода с ощущением, что даже и не стоит начинать. Самое жуткое, что он и не знал, с чего начать.

Обычно вдохновение накатывало музыкой, стоило ему понять поставленную задачу. Коды были стройной мелодией, подслушанной где-то в ноосфере и записанной в планшет, которые вот так вот звучат чисто, а поверни иначе — уже не звучат и не работают. Он смотрел в редактор и видел не символы, перед ним разворачивалась функция, готовая сработать, выстрелить отпущенной пружиной. Представлял часть интерфейса, который будет скрывать эту функцию лаконичной красивой оберткой, упрощать ее до слова в выпадающем списке.

Но сегодня Павел не видел ничего, лишь черноту инфослоя. После собрания в голове воцарилась тишина, ноосфера молчала. И даже будь в отделе пусто, то Павел просто ерзал бы на стуле, подходил к окну, чесал затылок, но не работал.

Когда, спустя пару часов мучений он все-таки поймал идею за мелкий скользкий хвост, на его стол сели. Павел почувствовал, как крякнула столешница, как напряглись винты с болтами, державшие ее на месте. Уловил терпкий запах дорогого парфюма. Увидел нашитый логотип брендовых брюк.

— Что? — Он вытащил наушник, сощурился на яркий свет лампы, нимбом окружавший голову Лыкова.

— Пошли выпьем, говорю. — Лыков подмигнул. — У нас есть вино и коньяк. Вино из Венето, сам привез. Ты что будешь?

— Я не пью.

— Ну пойдем, хотя бы торта поешь. У меня сегодня юбилей.

— Поздравляю.

Хотя какой был смысл поздравлять еще раз, Павел не понимал. Ведь всё уже сказали на собрании, затем в корпоративном чате, так, что тот теперь походил на галерею тортов и голых девиц.

Своим задом Лыков сел на угол планшета. Павел торопливо вытащил тонкую пластину из-под брендовых брюк, осмотрел стекло — слава богу, трещин не было, — и переложил на другой конец стола, выровняв параллельно краю.

— Ты что-то кислый, — заявил Лыков.

— Я всегда такой.

— Это да, — Лыков кивнул. — Хотя сегодня мог бы и расслабиться, ты только вдумайся, какой заказ нам дали!

И он пустился в рассуждения о возможностях чипов, о будущем, которое они открывают, о Китае, главном офисе и важности совместной работы, корпоративном духе, Маршенкулове и его подходе, о проекте, как подарке в свой день рождения, и обо всякой чепухе, которая Павла не интересовала и не касалась. Павел вслушивался вглубь себя, силясь воскресить ту мысль, вновь цапнуть ее за хвост, но лишь тонул в обрывках. Отсеивал их от сыпавшихся сверху слов, а след идеи истончался, выцветал. О чем же он тогда подумал? Ну как же это, надо записать…

Палец Лыкова постучал рядом с планшетом, и мысль окончательно сбежала.

— … И главный офис может забрать кого-нибудь в Китай. Они же нечасто это делают. Последний раз два года назад кого-то перевели, да?

— Да, разработчика. — Павел откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди, зажав в пальцах наушник. Весь офис об этом знал, чего спрашивать?

Лыков задумался, уставился куда-то над и мимо Павла, совсем как Кутузов при Бородино.

— Чжан, твои же родаки оттуда, из Китая, — вдруг изрек. — Чего не вернетесь? Сейчас там лучшие из лучших, тебе самое оно.

Павел согнул наушник так, что тот хрустнул под пальцами.

— Только отец.

— Что?

— Китайцем был только отец, и он умер.

Признание само скользнуло с языка — Павел разозлился и не сообразил уйти от темы. А Лыков тут же посерьезнел. Впервые посмотрел на Павла так, как будто правда его видел.

— Соболезную.

— Не стоит, это давно случилось, — ответил Павел, отчаянно жалея о своих словах и желая, чтоб Лыков наконец исчез, слез со стола.

— Ага. — Еще неловкие секунды тишины. — Ну ладно, меня зовут, — Лыков указал за спину, хотя не слышно было, чтобы там кого-то звали. — Поздравляю с проектом! Сработаемся же?

Павел нехотя пожал протянутую руку. Ладонь оказалась горячей и шершавой, как лапа большого зверя.

— Сработаемся.

— Отлично. Ты подходи, пицца и торт еще остались.

Подмигнув в который раз, Лыков ретировался. «Вернулся!» — донесся радостный клич, и кто-то засмеялся.

Павел бросил гнутый наушник на стол, снял гарнитуру, зажмурился, защипнув переносицу. Из глубины грязной пеной поднялась злость. Зачем он ляпнул про отца? Никому о таком не рассказывал — никто его и не спрашивал, — а тут на тебе, с ногами в душу.

Наверное, он выглядел жалко. Кому какое дело до его родителей, кто у него там умер? Увы, сказанное обратно в рот не затолкаешь.

Голова гудела, как трансформаторная будка. Писать в такой обстановке было решительно невозможно, а веселиться, как коллеги, Павел не умел. Может, он был бы и рад попробовать, но попросту не знал, о чем говорить, стоя с бокалом шампанского около стола с кремовыми руинами торта, или рядом с именинником. Когда он только устроился, он пробовал общаться с коллегами, но разговоры не клеились. Общих тем, кроме работы, не было. А когда собеседники шутили, Павел молча улыбался, не зная, что сказать в ответ и нужно ли вообще что-то говорить. К тому же, он не смог бы сейчас расслабиться — проект и сроки давили на плечи, как тяжелая ладонь. Напоминали: за время, пока ты здесь прохлаждаешься, ты мог бы многое успеть.

Павел поднялся и вышел из отдела, прочь от пьяного гула, в глубину сумрачного пустого коридора. Рабочий день закончился, в офисе остались лишь самые стойкие трудоголики и те, кто пили. Их голоса все еще были слышны за спиной. Впереди же скакало эхо Павловых шагов, прыгало от толстых стекол, заменявших стены в кубиках-кабинетах. За окнами, на соседней башне ярко белел плакат «Контранет». Медиафасад подсвечивал его сзади, и надписи читались даже лучше, чем днем.

Затем башня погрузилась в темноту, — наконец-то догадались вырубить экран. В пику плакату, на мониторы «Диюя» транслировали «Премьер» — официальный новостной юку-канал Кремля.

В свежем ролике показывали председателя Лина и президента Енисеева. Они катили в черном «хунци» с открытым верхом, а вокруг машины беззвучно колыхалось восторженное людское море, махали то ли красными книжками, то ли красными конвертами. Ниже бежала строка: «В Восточной Сибири утверждено строительство четырех лесопромышленных комплексов. Народ САГ осмысливает важную речь генерального секретаря ЦК КПК Лин Мэнчу». Далее перечислялись последние успехи компартии Китая и САГ в целом. Генсек повернулся к камере и салютовал, как будто узнал Павла и звал его домой.

Павел налил себе воды (минимум полтора литра в день, в гарнитуре стояло напоминание), свернул за угол, в зону отдыха, с креслами-пуфами, журнальным столиком без журналов, лого «Диюя» под потолком — красный глаз на белом фоне, — и аквариумом на полстены. Павел стукнул пальцем по стеклянной стенке, метя в рыбий нос. Латунный круглый глаз уставился на него без выражения, рыба разевала рот, сообщала что-то в беззвучном режиме. Казалось, можно вот-вот уловить смысл…

За спиной кто-то тихо рассмеялся, зашептал, и, вздрогнув, Павел обернулся. На пуфике в углу пиарщик тискал румяную помощницу Маршенкулова. Она глянула на Павла, кокетливо подняв плечо.

— Добрый вечер, Паша, — сказала, пьяно поблескивая глазами, и снова прыснула. Длинные пальцы пиарщика по-хозяйски сжимали ее бедро под задравшейся юбкой, и при виде этих пальцев Павла передернуло.

— В «Шанхае» есть гостиница. Недорогая, — сказал он и пошел прочь, куда-нибудь подальше.

Еще в башне «Шанхай» стояли капсулы для сна, но они были слишком тесными, рассчитанными на одного небольшого человека. Павел пользовался ими, когда задерживался на работе допоздна и не хотел ехать домой, закупоривался, как личинка в ячейке сот и проваливался в бархатное душное беспамятство.

Он свернул в мраморное чрево туалета — не туалет, а настоящая гробница с акустикой Большого театра. Вдоль стены шеренга раковин, над ними зеркала. Приглушенный янтарный свет отражался в золоченых носиках кранов.

Павел плеснул на лицо холодной воды и уставился на отражение. Выглядел он так себе, что и говорить. Серая кожа, взгляд, как у бездомного щенка, лицо осунулось, и пиджак топорщился.

«Чей разум ясен? — он вспомнил. — Кто следует велению души, а не приказам слепцов? У кого есть таланты и сильнее воля? По всему этому я пойму, кто одержит победу, а кто потерпит поражение».

 Павел знал эти строки наизусть, с детства, ночью разбуди, расскажет и напишет. И повторив их, сразу перестал метаться, нащупал опору под ногами. Он сможет, он не упустит шанс. А остальное, всё и все вокруг — одни пустые звуки на ветру. Нужен лишь ясный разум.