Егор Спесивцев — Литературная премия "Лицей"

Родился в Старом Осколе, закончил там школу. Учился на филологическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета.

Автор музыкального проекта «ничеговзамен».

В настоящее время живёт в Москве. Обозреватель проекта «Сноб».

БУМАЖКИ С ПРЕДСКАЗАНИЯМИ (18+)

автоэпиграф

это вроде бы старшая школа, но смазаны лица,
или пасмурный день в петербурге на малой морской.
растекается в воздухе и раскаляется, длится
утро, вросшее в сон, электрический дождь над москвой.

умножается, вьётся во сне духота, малярия.
в серебристом плаще в петербурге, в москве и нигде
джанки-ангел [красивый малыш, но гниющие крылья,
чёрно-синее тело] лежит, разлагаясь, в воде.

я хотел, чтоб остались стихи, но останется это:
освещённый проспект, поезда на большой кольцевой,
городские огни, на стекле — пятна красного света,
масло тёмно-зелёного воздуха над головой.

тарантул

я приехал на край города за чёрным мясом
у меня в кармане mp3-плеер шприц и пипетка в ней горькая капля
игла хочет залезть в мое горло [и горло немеет
вена пухнет от боли накачивается лекарством]

в тесной кабинке общественного туалета
выползать из унитаза приглаживать мокрые волосы вытираться
а на улице электрический дождь бабье лето
ржавый шестизарядник трясётся в костлявых пальцах

тусклые лампы липкая паутина
я ползу по коридору отеля в мокром костюме и без штанов как тарантул
из грязных вещей и кресла складывается квартира
открываю глаза надо мной стоит полицейский с фотоаппаратом

китайский дворик

закрытый город тонет в молоке
в кофейной пене дирижабли кружат
а я лежал на кровати
ждал девушку с татуировкой дракона и пирсингом на языке

такой вот ужин —
пирожного размоченные крошки
и мокрый снег на лобовом стекле

вагон метро грохочет в темноте
и как сверло мигрень вкрутили в череп
всю ночь сминать японские бумажки
в печенье с предсказаниями

и medlenno idti pod snegom
по манной каше уплывать в dezember

сидеть и после фэйшиал абьюза
есть графские развалины в кафе

удар пятый и единственный

спустили шторы сняли пиджаки
в штаны спустили раскатали губы
а я опять всё сука проспал от завтрака до чая
всплывал и бился головой о лёд

мы весь декабрь проводим как в бреду
снег по стеклу ползёт как инфлюэнца
она стоит полуголая над раковиной и понятно чем плюётся
а я иду домой по холоду

заносит пеплом мирный наш пейзаж
и всё стекло как бы в жемчужной грязи
из женщины голубовато-серой
выскабливают мякоть доктора

а я люблю тебя зелёная страна
серьги твои и твой железный купол
и ночью в синем монохроме плавать
когда зима покачивается

университетская набережная, 11, 199034

город светился синим, когда я утром
шёл на большой проспект и ловил троллейбус.
если встречал Степана, то ждал немного,
чтобы не ехать с ним, и включал chonyatsky.

песни «джинсовка», «это моя работа»,
что-то про дом, который прощупал Женю.
в полупустом десятом (а может, первом)
ехал и всё вокруг от воды рябило.

если сойти у сада, придётся снова
на светофоре зябнуть секунд сто двадцать,
снова учить латынь. а ведь мог не ехать:
просто проспать всю жизнь в десяти квадратах.

лучше бы я поехал на «беговую»
и захлебнулся ветром у лахта-центра.
или сидел в общаге, грел чебупели
и никогда не знал, что такое Гёте.

watching me fall

громкое и сырое
сердце пульсирует, когда держишь его в руке.
грудная клетка, вывернутая наизнанку.
живое мясо самого себя.

катакомбы института кардиологии в крылатском:
от двух статуй по мраморной лестнице вниз.

африканская девушка вставляет катетер мне в вену
и ведёт в темноту. всё, что я ощущаю — катетер,
мокрый снег и кипящий во мне раскалённый металл.

под мрачный эмбиент медицинского аппарата
научиться дышать по команде, вязать паутину,
пить холодную кровь и смотреть, как клубится вода.

[ночное шоссе освещённое только фарами]
нет сил говорить и думать, зато есть силы
распускаться цветами из раны, тонуть в нефти неба
и хрустеть позвонками, вставая с кровати.

культ успеха и токсичная позитивность. разные способы
говорить себе «я бессмертен», если вы идиот. если нет,

кольца дыма зависшие в воздухе, город в тумане,
свист в ушах после взрыва раздувшейся ядерной бомбы.

разноцветные пятна текут по стеклу,
снег искрится,
и подсохшая кровь оставляет следы на бинте.

Из Л. А. (посвящение Doja Cat)

безлюден парк и воздух приоткрыт
и дождь всю ночь разгуливал по кровле
река дрожала playing with her clit
на рукаве подсохли капли крови

я узнаю начало летний сад
дворцовый мост и предрассветный сумрак
по городу таксисты колесят
и люди что-то достают из сумок

he like it thick he like it fat
вот почему she keep that booty booty
а мог бы стать литературовед
преподавать в хорошем институте

suck a nigga dick or smth, E-I-O
мне не хватает задницы гигантской
чтобы привлечь внимание твоё
холодной этой ночью ленинградской

за что ты нас оставила одних
как лился дождь как фонари искрили
и свет гремя сворачивался в них
пока я фотки сохранял и скринил

всё это тоже оставляет след
хотя стихи хернёй остались плоской
и пропадает постепенно свет
в домах на беговой и на приморской

кронштадт-20

поезд ползёт по грязной, зелёно-жёлтой
топи, как в фильме «Сталкер». четыре тела
(мы с пацанами) вышли в глуши какой-то:
только пустая трасса дождём блестела.

поезд несётся дальше, гремя железом.
море дрожит во сне и лежит сырое.
взгляд в темноту с моста: над прозрачным лесом
небо стоит свинцовое, золотое,

как византийский храм, — а в меня не верит.
поезд гремит вдали и пронзает рощу.
но облетает память: металл ржавеет,
листья гниют в руках и шуршат всё громче.

я растворяюсь в парке, я рас-па-да-юсь.
голос мой по округе разносит эхом.
станция «Кронколония». как всегда, здесь
нет ничего, за чем ты сюда приехал.

микрорайон Олимпийский, 54, 309502

была зима: перегорело солнце,
и утро было, как удар под дых.
«дано», «найти», «решение» — найдётся,
ты просто напиши без запятых.

по физике две «двойки» под вопросом,
и четверть я закрою хуже всех.
вот снег лежит растоптан и обоссан,
теперь why don’t you find out for yourself?

я если жить не заслужил в натуре,
ударь меня, оставь лежать на льду.
у нас сейчас урок с Намгалаури:
я не хочу идти — и не пойду,

скажу, что у меня температура.
вот так и смерть за нами не пришла
в тот день, когда последней физкультура,
а первой география была.

микрорайон Олимпийский, 54, 309502

у меня нет прошлого, я родом
из чужих рассказов про меня.
вот не я живу за поворотом
возле школы, где учусь не я.

ты в джинсовке, под ногами слякоть,
стадион у школы, тёмный класс.
бесконечно странно вспоминать, как
мы росли и превращались в нас.

всё, что было неизбежно близким,
стало тополиный пух и пыль.
душный майский парк на олимпийском,
площадь у кинотеатра «быль».

вместо всех вопросов и ответов
петербург, который замело.
и квартира на тринадцать метров
в десяти минутах от метро.

средний проспект В.О., 50, 199178

снег на асфальте
густо замешан с грязью.
фокус слегка плывёт,
ты наводишь резкость.

ночью вчера хотелось
с моста на трассу
прыгнуть, но стало страшно,
перехотелось.

there is a light
that never goes out. но гаснут
все фонари,
когда я спускаюсь в «дикси».

думал, что я умру,
и вообще ни разу,
что через три недели
мы будем вместе.

16-я линия В.О., 43, 199178

запутаться в шнуре от микрофона,
застрять в колючей проволоке. лечь
на воду, то есть окунуться в воду,
в железный цвет и превратиться в вещь.

ты станешь кровью, слизью, чёрной желчью,
наждачным блеском темноты рябой.
с меня солдаты собирают жемчуг
под медленной сирены громкий вой.

тупое электрическое солнце,
и на клавиатуре плёнка льда.
внутри меня сама себя коснётся
хрустящая и красная вода,

и ночью станет нефтяное море.
свернётся кровь, размешанная в нём.
и, как железо, будет всё живое
расти в земле и зацветать огнём.

два стихотворения о пластике на смерть Дэвида Линча

стань тело дыма,
сигарета в пачке.
фольга и труп,
завёрнутый в фольгу.

жвачка,
и обёртка от жвачки,
как серебро,
блестящее в снегу.

хороший день
сегодня и навечно.
утопленник.
пакет на голове.

увечье пластика,
и пластика увечья
на пластиковой,
как вода, траве.

задёрнуть шторы
и не видеть солнца.
ложиться в пять
и просыпаться в пять.

всё состоит из пластика.
всё мнётся
и лопается,
если сильно смять.

вода «святой источник»,
питьевая,
для детского питания
с трёх лет.

я пластиковым
небо называю,
где смерти нет
и страха смерти — нет.

было, есть и будет

есть улица, блестящая огнями
под липким чёрным небом. есть вода,
которая расходится кругами,
не отражаясь в небе никогда.

есть ночь отвесная в падении свободном,
которая на город упадёт.
есть фотография в конце альбома,
есть старый год и будет новый год.

есть на руках у девушки ребёнок,
которого она не родила,
который мёртв и на руках с которым
она зашла в трамвай и умерла.

есть дети-мы и есть другие люди,
которые нас держат на руках.
и будет так, что ничего не будет,
но я пока не представляю, как.

винтовая лестница на небо (цикл)

0 (автоэпиграф)

в комнате так тесно
мятая кровать
ночью буду вены
бритвой открывать

или под машину
лягу и умру
как блестят витрины
когда я иду

у меня оправа
александр маккуин
ночью возле дома
я стою один

тело падает в кровать,
но уже не я.
смерть заставит потерять
точку зрения.

уплывает человек
в небо по реке.
и блестящий револьвер
у него в руке.

вслед за лодкой, по пятам,
темнота идёт.
и холодная вода
разбивает лёд.

а по снегу вдалеке
мчатся поезда.
и горит в другой руке
чёрная звезда.

ты не зря боялся
уходить во тьму.
все воспламенятся
и сгорят в дыму.

потому что воздух
это чистый спирт.
небо режут звёзды,
и вода блестит.

всё не так уж важно,
просто переждём.
человек бумажный
тает под дождём.

он бы всё исправил,
но глотает яд.
бронебойный ангел,
атомный солдат.

мальчик в школьной форме,
дождь и пустота.
утром на платформе
ты стоишь одна.

ты одна в вагоне
новой кольцевой.
бесконечно долгий
путь к тебе домой.

по стеклу размазан
неба серый цвет.
почему ты сразу
не сказала «нет».

нужно выпить яда
или сжечь кровать.
лечь под одеяло
и не выбирать.

это блики на воде,
яркий свет витрин.
петербургский вечер, где
я опять один.

что мне без тебя идти
в парк на беговой?
это как с моста войти
в воду с головой.

может, грязная вода
смоет серый день.
я ведь раньше никогда
не любил людей.

я иду в тц купить
шмотки в uniqlo.
под подошвами трещит
битое стекло.

в белой комнате темно,
а вокруг зима.
я не выхожу в окно,
я схожу с ума.

ночь по улице идёт
миллионы лет.
город покрывает лёд,
а тебя в нём нет.

я смотрю в окно и не
вижу ни фига.
в темноте искрится снег
яркий, как фольга.

я испытываю стыд.
я с листочка стёрт.
из вещей вокруг меня
темнота растёт.

когда на город
будут падать бомбы
стянуть с себя
тяжёлую рубашку

и медленно идти
навстречу взрыву
в одном белье
по мокрому песку

тяжёлая
бумага из песка
расклеилась
и прилипает к пальцам

где лестничные клетки
клетки крови
грудная клетка
с птичками внутри

пустые спины
городских витрин
промокшие листы
дырявит память

прозрачная вода
и запах дыма
запутавшийся
в грязных волосах