Юлия Шляпникова
НАЛИЧНИКИ (роман, магический реализм). Фрагмент
Полная версия книги на сайте издательства polynbooks.ru
Всем женщинам моей семьи
В детстве я думала, что если раньше время вычисляли по крику петухов, то эти пернатые как‑то умеют его определять.
Но у птиц свои биологические часы, не привязанные к человеческим. Точно так же, как и у людей свои собственные начало года, месяца и дня. Тот, кто просыпается с рассветом, никогда не поймёт того, чьи глаза полностью открываются в лучшем случае к обеду.
Мы все разные, так что и время для каждого из нас течёт по-разному. Именно об этом моя история.
О времени. И о том, что всё в этом мире повторяется.
Ане снова снился покинутый ею Город. В нём царила середина зимы — морозная, жгучая, с чёрным небом. Из-за городской засветки [1] лишь самые яркие звёзды пробивались над дорогой, которая вела к небольшому парку, разбитому на месте старинного кладбища. Сосны — почти корабельные — тянулись к небу, а земля под ними была укрыта снегом.
По дороге неслись резвые машины. Фонари отбрасывали тени на дома — сталинские, высокие и очень изящные по сравнению с серыми хрущёвками поодаль. В самом конце дороги, на перекрёстке, под мостом ширился въезд в скоростной тоннель. Аня знала: если перегнуться через перила, то можно увидеть и его огни, и фары снующих машин.
Когда она покидала Город, на этом месте взамен перил поставили высокие ограждения — какая‑то полоумная сиганула вниз, прямо под десятки машин. Город наутро кипел возмущением и ужасом. А Аня только и думала, как понимает ту самоубийцу.
Город и эта дорога снились ей только в самые грустные ночи, когда воспоминания не давали уснуть. Что ж, она заплатила высокую цену за пару лет беспечности и наивности. И теперь ей расплачиваться за это до конца жизни.
Утро нагрянуло со звоном будильника. Отключив его, Аня надеялась поспать ещё хотя бы полчаса, но Карамелька решила иначе. Пушистая рыжая кошечка, которую она подобрала полгода назад, из больного заморыша довольно быстро превратилась в роскошную сибирскую красавицу. Но вот чего Карамелька не утратила из прежней, бродячей жизни, так это вечного голода. Серьёзно, иногда Ане казалось, что кошка может спокойно проглотить пачку сухого корма за раз и попросить ещё.
В квартире было прохладно, Аня накинула поверх пижамы теплый мамин свитер и направилась в кухню, чтобы покормить кошку и сварить себе крепкий кофе. Попутно включив новости, чтобы фонили, разбивая тишину, она принялась за привычные утренние дела. Впереди ждал очередной долгий день, так что ей понадобятся силы.
Когда год назад Аня вернулась в родной Джукетау, то даже не подозревала, как быстро прошлое подернется пеплом в памяти. Останутся только мимолетные видения о большом шумном городе, в котором так много камня и так мало дерева.
Запиликал телефон, перебивая ведущую новостей. Аня убавила огонь под туркой с кофе и посмотрела, кто прислал письмо. Редактор Анастасия Павловна желала хороших выходных и интересовалась состоянием её новой книги. Тяжело вздохнув, Аня бросила телефон на стол и протянула:
— Чёёёёёрт!
Сроки сдачи синопсиса давно прошли, она врала, что почти все готово, но нужно ещё подшлифовать детали. Но когда Аня открывала файлик с текстом, её неизменно встречала пустота белого листа. Ни идеи, ни даже первого предложения. Где уж там быть готовому синопсису!
— Вот так скажешь, не подумав, что у тебя есть идея для второй книги, и потом от тебя не отстанут, — сказала она кошке и вернулась к кофе, который как раз надумал убегать.
За завтраком, состоящим из одной чашки американо без сахара, Аня пролистала новости в соцсетях, фыркнула от ещё одной слащавой фотки брата Серёжки в окружении его семейства и открыла рабочую почту. На нее тут же посыпался ворох правок к последнему тексту от заказчика, просьб проверить и откорректировать работы двух сотрудниц агентства и неожиданное среди всего этого изобилия письмо от бывшей коллеги по издательству, откуда Аня уволилась год назад.
Она вскользь прочитала имейл и тут же его удалила. Снова предлагают вернуться к ним на правах внештатного корректора. Как будто после всего, что произошло, она сможет!
Аня поплотнее запахнула короткую куртку, а потом, стянув непослушные светлые кудряшки в низкий хвостик, надела на голову шапку. Проверив, взяла ли запасной аккумулятор и пленку для фотоаппарата, она вышла на лестничную клетку и нос к носу столкнулась с любопытной соседкой, чья квартира располагалась напротив.
— А я уж испугалась, что ты померла! — вместо приветствия воскликнула та.
— И я рада вас видеть, тетя Шура! — откликнулась Аня, закрыла дверь и подергала за ручку, чтобы убедиться. — Я уже говорила вам, что работаю из дома, но спасибо за заботу!
Проскользнув мимо нее, Аня направилась к лифту, и, пока его ждала, выслушала сто советов для поддержания спортивной формы и напутствие встретить сегодня жениха. Тетя Шура всегда считала — она выходит из дома с фотоаппаратом только для этого. Аня устала объяснять, что это часть ее работы, поэтому просто кивала и молилась, чтобы лифт уже наконец приехал.
Улица встретила ее свежим морозным воздухом и тусклым декабрьским солнцем.
Этой зимой в выходные Аня все чаще одевалась потеплее и шла гулять в одиночестве по пустым улочкам. С одной стороны тротуара стройными рядами шли деревянные домики, а с другой — непременные кусты или высокие кряжистые тополя, стройные крепкие липы или нежные березы. Родной город постепенно старел, под стать основному населению. Иногда бабушки подозрительно поглядывали на нее из окошек, когда она проходила мимо и останавливалась сфотографировать очередной наличник. Ветер вздымал поземку и сдувал с ветвей деревьев и кустов рыхлый снег. ещё не слежавшийся в серую грязь и лед, он хрустел под ногами. Местами на тротуаре, уложенном явно в прошлом веке, прятались под снегом ямы, и Аня аккуратно обходила их, за столько лет уже выучив точное расположение.
Дороги перетекали одна в другую, редкие машины пролетали по асфальту и исчезали за поворотом. Аня с любовью разглядывала деревянные дома. Серые, крашенные в синий, зеленый и бежевый, с яркими акцентами — и с разнообразными наличниками. Их сдержанная красота — или узорное броское кружево — привлекала ее больше всего. Некоторые дома ещё сохранили широкие деревянные ставни с железными задвижками. Аня снимала на старенькую пленочную камеру и дома придавала больше эстетичности обработкой. И ее блог со временем собирал все больше и больше ценителей фотографии.
Время в Джукетау замерло, и случайный путник не сказал бы, какой век на дворе.
Переулки сплетались в паутину, выходя к главной дороге, пересекая ее и перетекая в следующий квартал. Аня могла гулять здесь часами и не уставать. Все пути вели к спуску к реке, так что иногда она выходила к ней, дышала свежим морозным воздухом, любовалась синим льдом и песчаными косами, заросшими тонкими слабыми деревьями, и шла обратно, сворачивая в следующий переулок.
В прошлую прогулку Аня приметила старый, но очень ухоженный и с любовью сохраняемый в почти первозданном виде деревянный дом. Похоже, его недавно обновили, выкрасив в теплый бежевый цвет, а наличники освежив более темным коричневым оттенком. Стоя перед домом, чей фундамент доходил ей почти до пояса, Аня любовалась окошками в резьбе наличников. Деревянные рамы изнутри утеплили ватой — ее комочки торчали наружу в паре мест, а на подоконниках теснились цветущие герани. Красные, розовые и белые, в лучах выныривающего из-за туч солнца они казались ещё ярче. Кружевная штора завершала картину, и Аня достала камеру, чтобы поймать удачный кадр.
Скрипнула входная дверь, по рыхлому снегу захрустели чьи‑то шаги, и она машинально опустила фотоаппарат, встретившись взглядом со старушкой, закутанной в белый платок и теплую серую шаль. Несвежая сорочка и калоши не по сезону на шерстяной носок — явно выскочила из дома, наспех накинув на себя первое попавшееся под руку. Выйдя со двора через калитку, она остановилась напротив Ани, уставившись на нее удивительно яркими для пожилого возраста карими глазами.
Ветер смел с деревьев снег, и крупа заколола не защищенные перчатками руки.
Старушка что‑то громко воскликнула по-татарски, но Аня ни слова не разобрала. В книгах текст она ещё как‑то понимала, но вот разговорную речь, тем более у старшего поколения, — никак. Жаль, что не хотела в детстве учиться у деда, который так ловко болтал на этом языке, что его принимали за татарина, хотя он и был русским!
— Ульяна, ты, что ли? — неожиданно по-русски, но с густым акцентом спросила старушка, тут же пошатнулась и закатила глаза, так что пришлось ловить ее, чтобы уберечь от падения.
— Отойдите от нее! — Гневный окрик ещё сильнее напугал Аню, и кто‑то выхватил пожилую женщину из ее рук. В шоке подняв глаза, она увидела молодого человека без верхней одежды, в строгом костюме и калошах. Его рыжие волосы полыхали на фоне снега, как костер. У него акцента не оказалось, хотя он совершенно точно был родственником старушки — так похож на нее.
— Простите, я не хотела… она начала падать, я ее просто поймала, чтобы не ушиблась, — залепетала Аня, отходя назад. — Я не хотела, простите!
Старушка, видимо, совсем потеряла сознание, потому что молодой человек подхватил ее на руки и, бросив ещё один, уже растерянный, взгляд на Аню, помчался в дом. Калитка жалобно скрипнула на ветру и распахнулась настежь.
«Кто‑нибудь ещё зайдет, надо закрыть», — мелькнуло в голове, и она машинально затворила за ними калитку, мельком увидев широкий заснеженный двор, а потом пошла вниз по улице, увязая в снегу.
Все бы ничего, но откуда эта пожилая татарская женщина, с виду тяжелобольная, могла знать ее бабушку Ульяну, никогда не говорившую по-татарски и в принципе ни с кем не дружившую?..
Каждое воскресенье Аня ездила к тетушкам на ужин. Дорога на автобусе занимала двадцать минут, хотя она жила на противоположном конце города, — таким маленьким он был. Последний участок пути Аня проходила пешком — по тихим улицам с одноэтажными деревянными и кирпичными домиками, в которых время замерло в двадцатом веке. Ее любимая улица начиналась у красивой старинной церкви с синими куполами и упиралась прямо в заросший овраг, куда в детстве они с бабушкой Ульяной ходили собирать лебеду. Та рассказывала, как в голодное военное время семья выживала благодаря этой траве. А для Ани первая весенняя зелень стала лакомством из детства.
По этой самой улице она ходила в свое время в школу.
Мимо флигелей дореволюционной кладки с высокими окнами, мимо деревянного двухэтажного дома-барака с красивейшей застекленной верандой, мимо красных кирпичных ворот во двор ещё одного старинного флигеля, в котором до сих пор жили люди. Но ее любимицей была красивая кирпичная стена, выкрашенная в желтый цвет, обвитая уже много-много лет девичьим виноградом — нежно-зеленым летом и весной, цвета бургунди осенью. Стена примыкала к неказистому разваливающемуся дому, и его Аня всегда игнорировала. Исключение она делала для места между тротуаром и стеной, откуда каждый год робко и вместе с тем упрямо прорастала первая трава. Так начиналась весна в Джукетау.
Перейдя через дорогу к высокому серому дому с сохранившейся деревянной резьбой и аккуратными ставенками, Аня сворачивала в сторону последнего квартала перед домом бабушки. Он терпеливо ждал за углом — тот самый, в котором она выросла и который любила больше всех других в городе, хоть он давно лишился резных наличников, а дерево спрятал под пластиком. Сейчас бело-коричневый, а во времена ее детства — фисташково-зеленый, яркий и теплый. Перед ним росло высокое дерево — то ли можжевельник, то ли кипарис, хотя они вроде не росли в их климате. Но его посадила бабушка, а от нее всего можно было ожидать.
Снежок хрустел — за ночь выпал ещё сантиметр, — мороз кусал за нос и щеки, и Аня куталась в шубку, предвкушая теплую домашнюю еду и болтовню за чашкой чая. Первым из-за угла вынырнул то ли можжевельник, то ли кипарис, а затем она увидела темную фигуру перед кованой оградой цветника у дома. Бабушка снова вышла ее встречать — и какая разница, что она уже три года как умерла.
Сколько себя помнила Аня, она умела видеть призраков. Первым был неотступно следовавший за соседом мужчина. Тогда ещё совсем маленькая девочка с косичками и в любимых красных туфлях, она при виде него воскликнула:
— Дядя! Почему вы такой грустный?
Призрак удивленно посмотрел на нее и знаками спросил, к нему ли она обращается. Да только вот пока Аня общалась с ним, старшие родственники и сосед в ужасе смотрели на нее. Никто больше не видел его.
Потом бабушка объяснила, что это не самый лучший дар. Да, в их семье случалось и не такое, кто‑то умел лечить, кто‑то видел будущее, но призраки — это очень опасно. Однажды кто‑нибудь из них наверняка захочет забрать ее с собой. Поэтому даже если она видит призрака, то не должна заговаривать с ним. Да и людей пугать не стоит — в мире взрослых это называлось галлюцинациями.
Шли годы. Призраки ее не пугали: Аня убедилась, что мертвый ничего не может сделать живому. Даже обнять по-настоящему. А в подростковом возрасте она начала понимать, что совсем не обязательно открещиваться от своего дара. Призраки могли рассказывать чудесные истории о своих жизнях. Потом она их записывала — на будущее, когда из какой‑нибудь истории родится целый мир.
Но пользы дар ей не приносил. Только утешение — когда в пятнадцать лет Аня потеряла маму, умершую от сердечного приступа, она знала, что скоро та к ней вернется. Разве могла мать оставить свое единственное дитя в этом суровом мире без поддержки?
Когда Аня подошла к воротам, там уже было пусто.
Дом встретил ее едва уловимым запахом — особенным, только ему свойственным сочетанием дерева и выпечки. А ещё — восклицаниями тетушек, радовавшихся ее приезду, будто она не с другого конца города добралась, а из иного мира.
Лидия — маленькая и пухленькая, с пронзительными серыми глазами и очень моложавая для своего возраста — и Евгения — высокая, худая, как модель, блондинка с васильковыми глазами — были так не похожи друг на друга, что их почти никто не принимал за сестер. Одна пошла комплекцией в пышку-мать, а другая — в стройного отца. Вероника, мама Ани, не была похожа ни на кого из них — кареглазая, кудрявая, не высокая и не маленькая и всегда печальная даже на детских фотографиях.
— Иди мыть руки! — скомандовала Лидия. — Обед на столе.
— Я уже чувствую запах. Ребрышки?
Лидия кивнула, улыбаясь.
Под ногами путалась Мисти — дымчатая кошка-абиссинка, которую Аня привезла тетушкам на один из новых годов в подарок. Она прижилась в деревянном старом доме, будто была для него рождена. Но гостей встречала как пес, жалуя только хозяек и Аню.
Из окна ванной открывался вид на заснеженный сад. Ветви яблонь качались под слабым ветерком, стряхивая снег. Только тропинка, проложенная в прошлое воскресенье самой Аней, чуть нарушала ровную белизну поверхности.
К ее приходу всегда готовились как к званому ужину: скатерть с узорами, салфетки из тонкой ткани, лучшие тарелки, высокие хрустальные бокалы для шампанского. Да и обед отличался фантазией — ни разу за год не повторялось ни одно блюдо.
Наверно, поэтому Сережка так старался ее поддеть при каждом разговоре — сыновей тетушки так не встречали, хотя оба приезжали пару раз в год, живя с семьями в столице.
— Как книга? — поинтересовалась Евгения, когда они перешли к десерту и обсудили новости недели.
Аня пожала плечами.
— Я все ещё не до конца решила, что именно хочу сказать в этот раз.
— Ну, не переживай, как‑нибудь напишешь, — улыбнулась Лидия. — Родные стены помогут.
А помогут ли они от разбитого сердца, хотелось спросить Ане, но она промолчала. Про причины своего побега из Города она особо не распространялась. Расстались и расстались, с кем не бывает. В конце концов, семья столько в нее вложила, как можно продолжать жить так далеко от нее? Вот и вернулась.
Город был ее прибежищем с пятнадцати лет, но она там так и не стала своей.
— Жить надо дома: где родился, там и пригодился, — вторя ее мыслям, резюмировала Евгения и налила всем ещё шампанского.
— Кстати, а бабушка же тоже в молодости уезжала? — невзначай спросила Аня, надеясь, что тетушки разболтаются, как обычно.
— Ты путаешь ее с матерью. Бабушка Авдотья в конце тридцатых жила где‑то на Урале, — учительским тоном начала Лидия. Профессия наложила на нее сильный отпечаток. — Потом вернулась сюда, в Джукетау, и вышла замуж за дедушку.
— Ты знала, что это был ее второй брак? — перебила Евгения. Лидия недовольно покосилась на нее, но та этого не заметила. — Отец выдал ее лет в семнадцать за какого‑то более зажиточного кулака, но она отказалась с ним жить и вернулась к отцу.
— Крепкая была женщина, а характер какой крутой!
— Будешь такой, когда не мать воспитала, а мачеха. Уж в деревне не баловали, наверно, тем более неродную дочь. Они же только в конце двадцатых сюда переехали.
— А от чего умерла ее мать? — вклинилась Аня.
— Инсульт на фоне родильной горячки. Молодая была, немного за тридцать, — и Евгения печально вздохнула, явно вспомнив Анину маму, Веронику, которая была всего немногим старше Авдотьи, когда покинула этот мир. За столом повисла неловкая тишина, и Аня, сглотнув комок в горле и ощутив привычную дрожь в коленках при упоминании мамы, спросила:
— Вы так много знаете про бабушку Ульяну, но почти ничего про нее не рассказываете. Какая она была в молодости?
Тетушек как подменили. Обида на холодную, придирчивую мать так их никогда и не покинула, даже после ее смерти.
— Наверно, такая же гордая и резкая, как и во времена нашего детства, — бросила Евгения. Более мягкая Лидия лишь вздохнула и добавила:
— Она только вспоминала иногда, что они дружили большой компанией, в ней она и познакомилась с папкой. Там были и татары, тогда мамка, видимо, ещё не взъелась на всех них за что‑то.
— А бабушка хорошо говорила по-татарски?
— Никогда и слова от нее не слышала, с чего ты взяла? — удивилась Лидия. — Тогда татарский стал кухонным языком, а все татары стремились говорить по-русски и имена меняли на наш манер.
— У нее была подруга, — вспомнила Евгения, снова перебив ее. — Имя такое интересное, как ягода или камень.
— Фируза, — кивнула Лидия, у которой всегда было лучше с памятью. — А фамилию не знаю, не говорила.
— Думаете, из-за того, что они перестали дружить, бабушка и относилась так ко всем татарам? — догадалась Аня. Тетушки синхронно кивнули.
— Парня не поделили, наверно.
— Да точно, мамка ещё вспоминала иногда его. Говорила, что подруга увела.
— Это он ещё офицером, что ли, стал потом?
Аня слушала их разговор, и в ее голове все яснее складывался образ юной бабушки. Ульяна Красильникова была загадкой как для дочерей, так и для внуков. Очень требовательная, на грани перфекционизма. Единственными, что она любила, был сад и яблоня. О том, что тоже считалась ее любимицей, Аня узнала уже после смерти бабушки — от тетушек.
— С папкой они жили на соседних улицах, за углом, а вот этот офицер‑то был из семьи побогаче, — продолжала Евгения.
— Его отец потом собственный дом отгрохал, по тем временам это вообще редкость.
— Она же говорила вроде, что он врачом работал, так что чему удивляться. Пока мог, заработал.
— Откуда вы столько знаете? — удивилась Аня.
— Я же в музее одно время работала, там была целая экспозиция, посвященная героям войны. Да и мамка иногда обсуждала с коллегами, которые приходили в гости. Близкой подруги‑то у нее всю жизнь не было.
За окном медленно наползали ранние декабрьские сумерки. Аня поежилась, представляя обратный путь по морозу.
— Куда делся тот офицер?
— Так и дожил, наверно, тут свою жизнь, — предположила Лидия. — Мамка про него уже почти не вспоминала.
— Ну не при папке же! Он так ее ревновал к нему!
— Был повод?
Тетушки переглянулись и пожали плечами.
— Наверно, нет. Она же такая ханжа была, какая ей измена. И в голову бы не пришло.
Аня вздохнула и залпом допила шампанское, поминая про себя бабушку. Уж она‑то любила этот напиток.
— Ладно, мне пора. ещё в магазин надо зайти, — засобиралась она.
— И не скучно тебе одной!
— У меня же есть Карамелька! И я всегда могу позвонить вам, — улыбнувшись, Аня расцеловала в обе щеки сначала Евгению, а потом Лидию. Новенькая посудомойка, купленная ею для них ещё во времена жизни в Городе, справится с горой посуды куда лучше, чем она.
А ее ждут собственная квартира и подготовка к новой напряженной неделе.
Ночью Аня спала очень плохо. Часто просыпалась, переворачивалась с боку на бок, разбудив кошку, которая недовольно мяукнула и ушла спать в свою корзинку.
Наконец ей удалось крепко уснуть в третьем часу ночи. Сон перенес ее в просторную комнату со слабым осв ещёнием и высокими потолками. У длинного стола выстроилась вереница женщин. Аня проходила мимо них и удивлялась.
Вот мама, как всегда печальная, бабушка с любимой брошкой-бабочкой на груди, прабабушка — но не такая, какой ее запомнила по фотографиям Аня, а молодая, ясноглазая. Затем ей встречались незнакомые женщины — в повязанных на крестьянский манер платках, в вышитых фартуках и сарафанах, в ярких юбках-понёвах. Каждая улыбалась, тянулась к ней и стремилась погладить по руке. Странно, но ни тревоги, ни страха Аня не чувствовала. Только узнавание, будто давно виденные в детстве фотографии вдруг ожили.
Вереница предков уходила далеко в сумрак, но что‑то остановило Аню. Напротив стояла красивая какой‑то резкой красотой скуластая женщина. В ее карих глазах застыли тоска и жесткость. Темные косы по обеим сторонам лица не были спрятаны под платок, а свободно лежали на покатых плечах. Она была чуть ниже Ани, но казалась куда больше и солиднее, вызывая трепет.
Протянув к ней руки, она положила что‑то прямо в ее ладонь и тут же сжала ее пальцы. Аня разжала кулак и удивленно уставилась на лежащую в них железную подвеску-рыбку — будто украшение для волос или подвеска с ожерелья, вроде того, что висело на шее кареглазой женщины. Но не прошло и секунды, как рыбка ожила, превратившись в серебряную уклейку, и тут же нырнула прямо в вены Ани. По телу словно прошелся электрический ток, и последнее, что она запомнила перед пробуждением, были слезы в глазах той женщины.
Наутро Аня привычно принялась за работу. Она твердо решила ни на что не отвлекаться, а вечером купить что‑нибудь к чаю и наведаться к бабушкиной подруге — ведь после рассказа тетушек уже не сомневалась, что это и была Фируза. Вдруг та расскажет что‑то интересное о бабушке и их молодости? Мысль, что она может просто не захотеть или не суметь в силу возраста с ней поговорить, Аня настойчиво отгоняла. Тем более не хотелось думать про того сурового парня, видимо, ее внука.
Покончив с работой на сегодня, Аня быстро собралась и, забежав в пекарню у дома, села на автобус до центра. Она вышла на давно знакомой остановке — рядом со школой, которой было отдано одиннадцать лет жизни. Дорога вела мимо нее — трехэтажной, построенной из красного добротного кирпича в начале прошлого века. Аня отметила, что окна их класса ещё горят — наверно, Лилия Рафаиловна задержалась на работе после уроков. Надо как‑нибудь к ней наведаться, когда будет время…
Мимо детского дома, флигеля больницы, деревянных домов — и вот он, тот самый бежевый дом. Калитка была не заперта, в сумерках мерцал единственный на квартал фонарь, и Аня, поежившись от холода, постучала в ворота — звонка так и не заметила. Было немного тревожно: вдруг все зря, да и зачем она вообще беспокоит старушку? Наверное, за давностью лет та уже все позабыла, кроме имени бабушки. Или это простое совпадение и она тут совершенно ни при чем.
— Что вам нужно? — раздался голос, и Аня вынырнула из мыслей, увидев того самого молодого человека. В этот раз он выглядел ещё недружелюбнее, а голубые глаза покраснели, будто он их долго тер или переносил линзы.
— Извините, я бы хотела поговорить с бабушкой, которая тут живет. Мне кажется, она знала мою… — начала Аня, но он ее перебил:
— Опоздали. Фируза Талгатовна ночью умерла.
Аня опешила и не нашлась с ответом. «А вот если бы пошла на психологию, как хотела сначала, научили бы хоть тому, что говорить в таких случаях», — мелькнуло в голове.
— Простите, я не знала, — пробормотала она и вдруг вспомнила про пирог. — Возьмите, пожалуйста, я тут принесла, думала, чай попьем. Помянете.
Молодой человек посмотрел на нее, потом на пирог и снова на нее. Только сейчас до Ани дошло, что покрасневшие глаза у него от слез.
— Спасибо, — немного удивленно сказал он и забрал протянутый пакет. — А вы откуда ее знали?
— Я и не знала. Может, помните, пару дней назад она выскочила на улицу, я тогда проходила мимо и не дала ей упасть.
— Теперь припоминаю. Вы, похоже, напугали бабушку, она потом весь вечер просила позвать какую‑то Ульяну.
Аня всполошилась, стыд и вина затопили ее, поэтому она покраснела и пробормотала:
— Простите, я не хотела…
— Бабушка тяжело болела, так что это был вопрос времени, — пожал плечами молодой человек. Но весь его вид говорил о том, что он всего лишь храбрился. — Что вы хотели от нее услышать?
— В прошлый раз она, видимо, приняла меня за мою бабушку — назвала по имени. Вот я и решила, что они дружили когда‑то. Может быть, она бы смогла рассказать что‑то про их молодость, я как раз пишу книгу про бабушку, историю ее жизни, — принялась она врать, ведь книгу хотела написать совсем об ином, но эта идея только что пришла ей в голову и показалась неплохой.
— Вряд ли бы она что‑то вспомнила — деменция. Как звали вашу бабушку? Буду разбирать бумаги, может, найду что‑нибудь.
— Ульяна, до брака Красильникова, — загорелась Аня. — А если найдете, сообщите, пожалуйста! Вот мой номер!
Порывшись в сумке и быстро нацарапав на бумажке из блокнота свои контакты, она протянула ему и сообразила:
— Соболезную вашей утрате.
Молодой человек устало кивнул и сказал:
— Если что‑нибудь будет, я вам сообщу. Меня Руслан зовут.
— Аня, очень приятно. И простите ещё раз за беспокойство!
Снова кивнув, Руслан закрыл калитку. По скрипу снега Аня поняла, что он ушел в дом. Постояв ещё минуту, переваривая весь разговор, она развернулась и пошла обратно к остановке.
Мучаясь чувством вины, несколько дней Аня съедала себя за неприличную, как ей казалось, выходку. У человека горе, а она пристала со своей просьбой! Что он о ней подумал? ещё и номер свой всучила, как будто навязывалась. Бабушка бы не одобрила.
С другой стороны, единичные походы к психологу на третьем курсе все же давали свои плоды. Ловя себя на этих мыслях в который раз, Аня обрывала внутренний монолог и повторяла, что все в порядке — если бы Руслан рассердился на ее неуместные вопросы, то сказал бы об этом. А потом все повторялось по кругу.
Страдая над очень косноязычной статьей одного из авторов агентства, она варила уже третью чашку кофе за день. Проще полностью переписать это творение, чем пытаться исправить. Но ее перфекционизм тут был совсем не нужен, так что, причесав до уровня «хотя бы не кровь из глаз», Аня отправила статью автору и со вздохом закрыла ноутбук.
Тут же пиликнул телефон. В это время писали заказчики, могла снова объявиться редактор со своим вечным вопросом, когда будет сдан синопсис, а ещё тетушки — поинтересоваться, что готовить к ужину в воскресенье.
Но это оказался Руслан, приславший сообщение в телеграм и предложивший встретиться вечером в кафе в центре, чтобы просмотреть архив бабушки.
От сердца отлегло, зато теперь Аня забеспокоилась, что ценного они могут обнаружить в бумагах и что делать, если не найдется совершенно ничего. Желание больше узнать о прошлом бабушки проснулось совсем недавно и теперь не давало ей покоя. Написав в ответ, что сможет в пять, она пошла переодеваться. Карамелька от такой перемены в распорядке жизни хозяйки даже проснулась и срочно потребовала свежей порции корма.
В итоге Аня опоздала минут на десять. В этот будний день в кафе со звучным названием «Мираж» почти не было посетителей: парочка студентов с дамами сердца и небольшая компания девушек-подростков, что‑то отмечавших молочными коктейлями.
У высокого полукруглого окна с видом на дореволюционное двухэтажное здание, где теперь располагался суд, сидел за столиком Руслан. Снова строгий темный костюм и не менее строгий вид. Если бы Аня не страдала до сих пор по Денису, то с удовольствием представила бы, что пришла на свидание.
— Извините, мне пришлось задержаться, — вспыхнув, выпалила Аня и села напротив.
— Я заказал чай, хотите что‑нибудь перекусить?
Аня кивнула — все равно не успела пообедать. Пока она выбирала блюда для заказа, Руслан достал из сумки тяжелую на вид папку. У бабушки была похожая — тяжелая, кожаная, с полотняным плотным корешком. В ней она хранила документы на дом, инструкции и паспорта всех членов семьи.
Стоило официанту отойти, как Аня в нетерпении спросила:
— Вы что‑нибудь уже нашли?
Ее любопытство то ли раздражало, то ли забавляло Руслана. Она так и не поняла это по чуть появившейся и тут же пропавшей полуулыбке на его лице.
— Я, если честно, особо не вчитывался, но нашел фотографии с подписями. Там несколько раз встречается имя Ульяна. Может, это ваша бабушка?
Он раскрыл папку, вытащил небольшой по формату альбом и передал ей. Аня с трепетом погладила потертую обложку и открыла его. На первых страницах были карточки с молодой татарской девушкой: две толстых темных косы с лентами, модное платье с подкладными плечиками, белым воротнич-
ком с треугольными краями и непременной брошкой у горла. Она чуть улыбалась на камеру, но глаза оставались серьезными.
— Какая красивая! — воскликнула Аня.
— Да, бабушка в молодости была удивительно хороша. У девушек сейчас не принято так скромно одеваться и краситься, — с той же полуулыбкой сказал Руслан и отпил чай из высокой белой чашки.
Аня вспыхнула, решив, что это скрытая издевка над ее безыскусным нарядом прямо из прошлого века: светлый трикотажный джемпер, юбка-карандаш до колен и полное отсутствие макияжа. Она уже и забыла, когда в последний раз красилась — наверно, ещё во время жизни в Городе. Да вот только перед кем в Джукетау красоваться?
Чтобы скрыть покрасневшие щеки, Аня опустила глаза и снова занялась альбомом. Пошли групповые фотографии: парни и девушки на скамейке у чьего‑то дома, все смеются и неловко позируют на камеру. Рядом с Фирузой Аня наконец заметила знакомое лицо. Фото было достаточно мелкое, но разлет бровей, не тронутых ни разу в жизни пинцетом (вот ещё, терпеть такую боль!), и выразительный взгляд чуть исподлобья она узнала сразу. Подпись под фото перечисляла имена изображенных на нем, и среди всех бросилось в глаза с нажимом вычеркнутое «Ульяна».
— Бабушка… — расплываясь в улыбке, проговорила Аня и погладила фотокарточку.
Руслан протянул руку к альбому, и она повернула его так, чтобы было виднее, и указала пальцем.
— А вы похожи, — заметил он. Аня кивнула.
— Все так говорят. У нас глаза одинаковые, даже по цвету.
— Ваша бабушка уже умерла, да? Иначе б вы не искали о ней информацию у чужих людей.
— Три года уже прошло. Бабушка молодая ещё была, всего семьдесят шесть.
— Болела?
Он спрашивал с искренним интересом, так что Аня оживилась и охотнее заговорила.
— У нас в семье всегда кому‑то одному передаются болезни сердца — наследственность. Вот бабушке и достался врожденный порок сердца. Но она все равно смогла родить троих детей и всю жизнь отработать на часовом заводе сборщицей.
— Том самом, знаменитом, который уже давно обанкротился?
Аня кивнула и продолжила:
— А тут сначала моя мама умерла, потом дед долго болел. Вот бабушка и сдала быстро. Похоронили его, а через год и она за ним ушла.
Чужому человеку, с кем она видится, возможно, первый и последний раз в жизни, рассказывать о семье было легко, без привычной скованности и тревоги за то, что́ про нее могут подумать. Болезненная мнительность мешала жить Ане — она и сама это прекрасно понимала, но идти снова к психологу и всерьез браться за работу она не хотела просто потому, что боялась погрузиться во что‑то более глубокое и страшное.
Осознав, что надолго замолчала, Аня натянуто улыбнулась и продолжила:
— При жизни бабушка мало рассказывала о своей молодости, так что мне очень интересно узнать, какой она тогда была.
— Боюсь, я мало чем смогу вам помочь. Моя бабушка проводила больше времени за наставлениями, как жить по шариату, чем за рассказами о себе.
Аня напряглась, видя, как ему сложно сдерживать эмоции при воспоминаниях о бабушке. Глаза его подозрительно заблестели, но она могла только позавидовать самообладанию — через минуту Руслан уже снова чуть улыбался.
— Вы тоже жили здесь? — поинтересовалась Аня, листая альбом дальше.
— Я оказался здесь после гибели родителей в аварии. Похоже, что у нас с вами много общего.
Она покачала головой.
— Я жила в Джукетау только до пятнадцати лет, потом уехала учиться в Город.
— Я не об этом.
Аня не стала ничего отвечать, потому что увидела следующую фотокарточку. Но тут как раз принесли ее ризотто, так что пришлось отложить альбом.
— Смотрите-ка, тут снова ваша бабушка, — заметил Руслан, указывая на фото. Аня кивнула, разглядывая троих молодых людей, запечатленных на ней. Фируза, Ульяна — и стоящий рядом с ними юноша, очень симпатичный, вихрастый и широко улыбающийся. Карточка была подписана «Фируза, Ульяна и Тахир, 1957 год». Имя Ульяна снова зачеркнули.
— Ей тут восемнадцать, — прокомментировала Аня.
— Моей бабушке тоже. А этот молодой человек — Тахир — был ее безответной любовью.
— Значит, она все‑таки что‑то вам рассказывала?
— Это ей дедушка припоминал в ссоре, я всего лишь услышал. Кажется, из-за него они с Ульяной и перестали дружить. Видимо, она его увела у бабушки.
— А я слышала, что это Фируза отбила парня.
Неловкость между ними можно было резать ножом. Аня от стыда готова была провалиться прямо через подвал этого дореволюционного здания ко всем чертям, что ляпнула такое про человека, который только что умер. А по виду Руслана сложно было сказать, что он думал про нее сейчас. Но явно ничего хорошего.
— Простите, я не хотела так отзываться о вашей бабушке, — опустив глаза на остывающее ризотто, выпалила Аня. Руслан же снова скрылся за чашкой чая.
— Проехали, — сказал он и добавил: — Можете сфотографировать, если хотите. Или сделаете копии?
— Да, мне бы пригодилось.
— Тоже собираете семейное древо?
— Только начала, надо разобрать бабушкин архив, а мне всё не до того, — снова ложь на ходу, но эта идея ее правда заинтересовала.
— Хорошо, тогда я закажу копии и напишу вам, когда будут готовы.
— Спасибо! Пара фотографий лучше, чем совсем ничего, — улыбнулась Аня и, отставив в сторону недоеденный ужин, налила себе чая.
— Это вам кажется, что от них мало толку. По фотографиям можно понять, в какое время жил человек, что ему нравилось, кто его окружал. По именам найти этих людей и расспросить про того, чью жизнь изучаете. Это я как историк говорю.
— На чем специализируетесь? — поинтересовалась Аня. С историками она ещё ни разу не общалась.
— История Татарстана и Ногайской Орды. Бабушка рассказывала, что наш род происходит от них — то ли самих ногайцев, то ли живших на тех же землях калмыков и башкир.
Аня смутно помнила по урокам истории Татарстана, что в их краях от кочевников, которые постоянно устраивали набеги на земли живших тут людей, строили засечные черты [2]. Только какой это был век, она в упор не могла припомнить.
— Это же очень древние времена, да? — пытаясь не выглядеть дурой, спросила она.
— Шестнадцатый-семнадцатый века, до завоевания Казанского ханства и позже.
Про предков Руслан говорил почти что гордо.
— Здорово! Я таким знанием истории семьи похвастаться не могу.
— Архивы в помощь, там много интересного можно найти, — приободрил ее он и позвал официанта, попросив счет. — Я угощаю.
Последний раз Аня ужинала за счет мужчины в день, когда они расстались с Денисом. Неприятные воспоминания снова кольнули в груди, и она тяжело сглотнула, ощущая подступившую дурноту.
— Приятно было пообщаться, Аня. Если я что‑то ещё найду, дам знать. И про фотографии тоже помню, — сказал Руслан, надевая тяжелую с виду дубленку.
— Спасибо! И за ужин тоже.
Когда за ним закрылась дверь кафе, Аня глубоко вздохнула и ощутила, как напряжение покидает ее тело. Она не очень любила говорить с незнакомыми людьми, но все прошло вполне неплохо.
Руслан прошел мимо окна, и Аня отметила про себя, что есть в его манере продуманно-стильно одеваться и идеальной осанке что‑то аристократическое, будто он настоящий татарский мурза. Только рыжие волосы и светлые глаза сбивали с толку, но в чертах лица внешность была вполне восточная.
Если бы она правда работала над книгой, а не филонила, то можно было бы дать персонажу его облик. Очень уж запоминающийся он был.
Ночью Аню снова посетили женщины из прошлого сна.
Теперь они не просто стояли напротив нее вереницей, а подходили по одной и обнимали Аню, что‑то говоря. Она понимала, что просят рассказать о них, вспомнить и сохранить эту память для потомков.
Та женщина, что дала ей в руки рыбку, подошла последней. Аня отметила ее карие глаза, монгольское веко и прямые ресницы, отбрасывающие тени на высокие смуглые скулы. Будто похожа на кого‑то недавно увиденного. Но во сне мысль мелькнула и тут же пропала. Она что‑то сказала, и Аня поняла: женщина назвала свое имя. Правда, как это бывает во сне, она его не расслышала и переспросила, но уже проснулась.
Лежа в свете декабрьского хмурого утра с кошкой в ногах и ощущая приятную тяжесть ватного одеяла, Аня силилась вспомнить то имя, но оно уже ускользнуло от нее.
Следя за кофе на плите, она набрала номер Евгении и, дождавшись ответа, сказала:
— Привет! Я вечером заеду за бабушкиными бумагами, вы дома будете?
И пусть Аня так мало знала о жизни Ульяны, все можно ещё исправить. Да и идея написать книгу, основываясь на фактах из реальности, показалась ей заманчивой.
За ночь выпало много снега, так что бело-коричневый дом тетушек теперь напоминал пряничную избушку из сказки. В сумерках зажглись фонари, окутавшие его теплым золотым сиянием, но окна были темны. Зато уже у соседнего дома доносились запахи мясного пирога — значит, тетушки готовили на кухне.
Ключ привычно застревал в замке, и Ане пришлось приложить усилие, чтобы все‑таки открыть калитку. А в сенях уже горел фонарь, чтобы ей легче было пройти к двери.
Из дома пахнуло теплом и вкусной едой. Евгения как раз доставала пирог, а Лидия направилась к Ане, чтобы обнять и помочь снять шубку.
— Как добралась? — поинтересовалась она, подавая тапочки. Мисти тут же ткнулась мордой под ноги, и Аня наклонилась ее погладить.
— Нормально, автобус почти пустой.
— Все ещё на работе, конечно, — отозвалась Евгения, накрывая пирог полотенцем, чтобы остывал постепенно.
Они налили ей чаю, поставили вазочку с конфетами, усадили за стол, отогнав кошку, и вопрошающе воззрились. Аня смешалась и спросила:
— Что такое?
— Зачем тебе бабушкины бумаги? — начала Евгения.
— Я подумала, что было бы неплохо составить семейное древо. Я помню, что у нее были все документы ее родителей и вроде даже какие‑то записи, она мне в детстве показывала.
Тетушки синхронно вздохнули.
— Зачем копаться в прошлом? Лучше строить будущее, — покачала головой Лидия. — Мы, конечно, не против, но зачем оно тебе надо?
— ещё найдешь какую‑нибудь гадость.
— Это что, например? Свидетельство инцеста? Что кто‑то из предков попал в тюрьму за убийство? Или что?
Аня почувствовала раздражение и постаралась успокоиться. Не хватало ещё с тетушками поругаться. Они так для нее стараются, переживают, а она их тревожит.
— Простите, — вздохнула Аня, опустив глаза к чашке с чаем.
— Анечка, мы не против, но не ожидай чего‑то особенного от этих бумаг. Прошлому лучше оставаться в прошлом. А ты ещё молодая, вся жизнь впереди!
— Нет у меня никакого «впереди», — устало отмахнулась Аня и добавила: — Давайте не начинать снова этот разговор, хорошо?
Лидия не сразу кивнула, а затем встала из-за стола, чтобы удалиться в соседнюю комнату. Евгения тем временем принялась нарезать пирог и накрывать на стол.
— Как работа? — поинтересовалась она, ставя перед Аней тарелку.
— Бесит, как и всегда, но это лучше, чем идти преподавать в школу.
— Держи, — положила перед ней на стол массивную кожаную папку Лидия и села рядом. Свою тарелку она придвинула поближе и принялась за пирог.
Аня развязала тесемки и, отставив тарелку и чашку, раскрыла папку. Внутри лежали два альбома с фотографиями — по размеру папки, длинные и переплетенные в такой же кожзам. Под ними обнаружились машинописные бумаги, скрепленные железным зажимом, тетрадка в сорок восемь листов в плотной обложке и большой групповой снимок, обернутый в целлофановый пакет. Аня достала его и принялась рассматривать запечатленных на нем людей.
— Это мамка и папка на свадьбе, — пояснила Лидия. — По левую сторону родственники невесты, по правую — жениха. Узнаешь бабушку Авдотью и деда Федора?
Родители Ульяны. В пятьдесят девятом году им было тридцать восемь прадедушке и сорок прабабушке, но выглядели они гораздо старше. Тогда жилось тяжелее.
— А это кто? — указала на полную светловолосую даму справа Аня.
— Сестра папки, Анна. Тебя назвали в ее честь. Это его вторая сестра — Дарья, — Лидия указала на грузную женщину с тяжелыми чертами лица и темной косой, обернутой вокруг головы. Потом перевела палец на других людей на фотографии. — А вот старшая сестра Мария и их родители, Агафья и Василий. Тут им лет пятьдесят или даже больше, он был у них последышем.
Со стороны невесты, одетой в платье простого покроя без излишеств и с такой же простой фатой на голове, выделялись две улыбчивых девушки — Аня видела их на одном из групповых фото в альбоме Руслана. Но Фирузы на этом снимке не было.
— Получается, бабушка тогда уже поругалась с Фирузой?
Лидия кивнула. Евгения добавила:
— Она и за папку согласилась пойти назло. Мне так кажется.
— Может, просто не хотела остаться в старых девах, если уж увели того парня? — предположила Лидия.
— Ее бывшая подруга говорила, что это бабушка его увела, — встряла Аня.
— А ты откуда знаешь? — заинтересовались тетушки, придвинувшись ближе.
— Я случайно познакомилась с ее внуком и видела их общие фото. Точнее, Фируза такого не говорила, но все так считали.
— Внук? Молодой? Красивый? Сколько ему лет? — наперебой забросали ее вопросами тетушки, и Аня выставила ладонь, призывая к молчанию.
— Неважно, я же не замуж за него собираюсь. Он обещал мне копии тех фотографий, как получу, покажу вам обязательно.
— Аня, в Джукетау нормальных парней уже давно разобрали, — возразила Евгения. — Если ты хочешь выйти замуж, то уже не кривой и не косой сгодится.
Аня почувствовала, как в ней закипает гнев. С трудом подавив его, она решила объяснить, что думает по поводу замужества.
— Я вовсе не…
— Если он внук Фирузы, то, получается, татарин? — перебила ее Лидия.
Она кивнула. Тетушки обреченно вздохнули.
— Нет, пропащий вариант. Ничего хорошего не выйдет. У нас в семье всегда выходили только за русских.
— Я и не собиралась за него замуж! — уже не выдержала Аня. — Мне просто нужны фотографии и немного информации о бабушке, раз уж он внук ее подруги юности. Прекратите выдавать меня замуж за каждого встречного!
Тяжело дыша от такой гневной тирады, она залпом выпила остатки чая и в сердцах грохнула чашкой об блюдце.
— Посуду не бей, — машинально сделала замечание Лидия и, забрав у нее чашку, встала, чтобы налить гостье добавки.
— Простите, — выпалила Аня, стремительно краснея, и опустила глаза к папке. Альбомы ждали ее, но она взяла в руки тетрадку, все ещё чувствуя колотящееся от гнева сердце прямо в горле.
Евгения хмыкнула и сказала:
— Это записи твоей мамы. Она в молодости собирала такую же информацию, только без особого толка. Надо искать в архивах до начала двадцатого века, а тогда такой возможности не было.
Они старательно делали вид, что ничего не произошло. Раньше Аня взрывалась по поводу и без гораздо чаще. Но после возвращения из Города, осознав, что во многом тетушки были правы, она все чаще соглашалась с их суждениями и подавляла вспышки гнева.
Под обложкой скрывались исписанные до боли знакомым круглым почерком листы в клетку. Огромные схемы, записи на несколько страниц — явно истории, записанные со слов родителей и бабушек с дедушками. Аня представила, сколько ей предстоит узнать нового о семье, и дыхание захватило от радости. И почему она раньше об этом не подумала?
Ведь тут так много материала, что хватит не на одну книгу!
— Можно я их заберу с собой? Хочу изучить получше, — попросила она, принимая из рук Лидии ещё одну горячую чашку чая.
— Бери, можешь даже у себя оставить, — пожала плечами Евгения. — Только вот много нового не узнаешь.
— Если девочка захочет, то всегда может съездить в архив, — предложила Лидия, снова садясь рядом. От нее пахло выпечкой.
Архив находился в Городе. Аня сглотнула и похолодела от мысли, что ей придется туда ехать. Снова.
— Вроде бы можно сделать запрос, — дрогнувшим голосом сказала она.
— Это же Россия, у нас на все запросы отвечают не меньше пары месяцев! — воскликнула Евгения.
Аня кивнула и отпила чай, обжигая себе язык и небо.
— В общем, если тебе так захочется что‑то узнать ещё помимо этих записей, флаг в руки.
— Но я все равно считаю, что это не лучшая затея, — покачала головой Евгения. — Нечего тревожить мертвых.
Как в дополнение ее словам, в дверном проеме возникла фигура бабушки в ее любимом при жизни цветастом домашнем платье и синей флисовой кофте. Она неодобрительно щурилась, глядя на Аню. Видимо, тоже не приветствовала идею покопаться в семейной истории.
Аня только робко улыбнулась, надеясь, что с гневной отповедью бабушка повременит, и отвела от нее взгляд, чтобы не вызывать у тетушек вопросов. Они‑то свою мать, к счастью для них, не видели.
Руслан запаковал последнюю коробку и устало откинулся на спинку стула. Осталось продать мебель и увезти коробки с вещами в пом ещёние арендованного склада. Все равно ничего больше из семейных реликвий он не нашел, а бумаги уже давно собрал.
Без Фирузы Талгатовны — а он мог обращаться к бабушке только так — дом опустел. Не хватало ее вечной суетливости в желании угодить Руслану, так нечасто вырывавшемуся к ней с раскопок или плотной архивной работы для очередной статьи. Когда два года назад его уговорили издать наработки по истории города и края, он и подумать не мог, что начнется такая шумиха.
Лучше бы ему и дальше оставаться в тени архивов и нигде особо не светиться. Но сейчас жаловаться уже поздно. Если на доходы с акций, доставшихся в наследство от отца, он купил машину и квартиру в Городе без ипотеки, то деньги с продажи трех тиражей книги оплачивали лечение бабушки и услуги сиделки. Наследство он старался трогать пореже, уже самостоятельно вложив большую его часть в зарубежные акции.
Что делать дальше с домом детства, Руслан не знал. Через полгода он станет его владельцем — у Фирузы Талгатовны больше не осталось прямых родственников. Единственный сын с женой и старшими сыновьями-близнецами погиб уже больше двадцати лет назад в автокатастрофе, братья и сестры поумирали — кто в войну, кто от возраста или болезней. Остался только он — любимый внук, которого она гоняла в хвост и гриву, чтобы получил образование и стал большим человеком.
Что ж, бабушка могла быть им довольна.
Он любил Город, а Город любил его. Каменный, местами мрачный, местами очень светлый и почти сказочный. Но сказка эта скорее напоминала истории братьев Гримм в оригинале — с отрубленными ногами сестер Золушки ради принца и казненной мачехой. Руслан любил гулять по историческому центру, петлять узкими улочками, спускаться с Третьей горы и подниматься на Вторую, сворачивать в подворотни и находить советские дома с памятными табличками в честь писателей и художников. Похожий на восточный замок дом Кекина дарил ему воспоминания о детстве — у родителей была квартира прямо напротив него, в розовой сталинке. Руслан продал ее почти сразу, как стал сам распоряжаться отцовским наследством, из которого бабушка и дед не тронули ни копейки, растя его на свои деньги.
Думая об отце, Руслан сразу вспоминал картины Рериха. Ему было пять, когда они с родителями и братьями поехали в Петербург на каникулы — незадолго до той аварии. Отец водил их в Русский музей, а перед одной картиной они остались вдвоем — мама увела братьев в другой зал, потому что от ярких рериховских красок у нее заболела голова. Это были «Огни победы». От словно и вправду развевающегося на ветру пламени дозорной башни у Руслана заслезились глаза — будто от дыма. Всадники перед башней так врезались ему в память, что спустя годы, оказавшись снова перед этой картиной, он вспомнил ее так ярко, что аж голова закружилась.
В тот далекий день отец сказал ему: «Когда‑то наши предки зажигали такие же огни. Если ты узнаешь их историю, то сможешь познать целый мир». Пятилетним ребенком Руслан, конечно, не понял ничего, но уже в юности, снова глядя на огни башен в синем утреннем свете и всадников, готовых нести весть дальше и зажигать новые огни, он вдруг понял, что в его картине мира не хватает целого пласта истории — о его корнях. Так Руслан начал исследовать семейное древо, и Фируза Талгатовна в этом ему очень помогала.
И вот теперь ему придется искать предков в одиночестве.
Родителей Город заменить не смог, но подарил ему свободу и независимость от бабушкиного мнения в делах амурных. По крайней мере, так Руслан думал, пока не встретил Свету. Стоило ли вспоминать теперь былое? Ведь если не срослось, то в том была не только его вина. И Руслан не злился на бабушку из-за того, что она расстроила его самые серьезные отношения. В чем‑то он даже был ей благодарен.
Но в такие дни, как сегодня, Руслану казалось, что он готов снова вернуться в религию. Или же разбить все бабушкины сервизы и поджечь ее дом — только чтобы почувствовать хоть что‑то, кроме обжигающей боли потери и злости на то, что бабушка ушла. Не сейчас, когда ему так нужны были поддержка и домашнее тепло. Не тогда, когда он только оправился от расставания со Светой. Казалось, ещё не время.
Но смерть не спрашивала его мнения.
Даже оставаясь один, Руслан больше не позволял себе слез. Правда, рассматривание фотографий в компании Ани не помогло, а только сделало хуже, но он решил, что надо уже начинать сдерживаться. Фируза Талгатовна не одобрила бы, если бы он постоянно поддавался эмоциям.
Сначала Руслан решил, что Аня просто любопытная и невоспитанная, если так настойчиво хотела пообщаться с его больной бабушкой. Которую притом уже успела один раз довести до обморока только одним своим видом!
Но при общении в кафе Аня показалась ему милой, хотя и слишком нервной. Правда, бабушке она бы не понравилась. Даром что русская, так ещё болезненно бледная и худая. Фируза Талгатовна называла подобных ей девушек бледными поганками. С виду неказистые, а внутри ещё и опасные — если не для здоровья, то для душевного равновесия.
Ему уже хватило одного раза, когда он пошел против воли бабушки. Ничем хорошим это не закончилось.
В тишине дома, нарушаемой только стуком механических часов, раздался звук пришедшего сообщения. Руслан потянулся за телефоном и успел, прежде чем погас экран, прочесть имя отправителя. Аня что‑то спрашивала.
Стоило вспомнить, подумал он.
Аня всего лишь хотела совета, стоит ли делать запрос в Национальный архив или лучше сразу туда ехать. Руслан подумал и написал, что сама она найдет гораздо больше, чем архивисты. Если, конечно, знает, что искать.
Аня сначала что‑то долго набирала, потом стирала, снова набирала и так ничего в итоге не ответила. Тут Руслан вспомнил, что на днях ему прислали письмо, что запрошенные им бумаги готовы к выдаче в архиве, и ему пришла в голову идея.
«Мне нужно завтра съездить в архив, если хотите, могу вас взять с собой и показать, где что искать», — написал он и отправил, пока не успел передумать. Ехать два часа в тишине или под назойливое радио Руслан сейчас был не в силах, поэтому компания ему не помешает. Да и ей поможет, если это так для нее важно.
Любители-архивисты всегда восхищали его. Порой они находили такую информацию о своих предках, которую профессиональный историк просто пропускал мимо, — заинтересованность в этом деле всегда важна.
Аня согласилась почти сразу, и Руслан чуть улыбнулся. Вот и решено.
Аня продрогла на ветру, зевала от недосыпа и к тому времени, когда черная блестящая «Мазда» затормозила у ее подъезда, уже была готова вернуться обратно домой. Всю ночь накануне она почти не спала, переживая, что говорить, если встретит кого‑то из знакомых, — Аня никого из них не предупредила, что собирается в Город. Ведь, по мнению большинства, она сейчас должна была быть в Америке.
— Извините, опоздал, — гостеприимно распахивая ей дверь, сказал Руслан.
Аня кивнула и села. Она редко ездила в машинах, так что совсем забыла про ремень безопасности.
— Пожалуйста, пристегнитесь, не хотелось бы, чтобы что‑то случилось, — заметно напрягся Руслан, и теперь уже Аня извинилась, поспешив потянуть ремень на себя.
— Можем перейти на «ты», не против? — предложила она, когда машина выехала со двора.
— Да, без проблем. Ты взяла с собой нужные бумаги?
— У меня есть семейное древо, его составила мама, но это совсем небольшая схема. Только до прабабушек и прадедушек с обеих сторон.
— Уже неплохо, у некоторых и этого нет. Там есть года рождения?
Аня кивнула и достала из сумки пару свернутых листов, которые вчера заполняла по материнской тетради.
— Тысяча девятьсот двадцать первый и девятнадцатый, а с другой стороны тысяча девятисотый и девятьсот первый.
— С первыми посложнее, там нужен запрос в ЗАГС и документы, доказывающие родство, а со вторыми проще — информацию найдешь спокойно в архиве, — уверенно ведя машину по почти пустым улицам Джукетау, сказал Руслан. — Хотя можно попробовать способ «минус двадцать лет». Ты знаешь их отчества?
Аня кивнула. Благодаря маме она получила очень много отправных точек для поисков.
— Тогда попробуешь от года рождения отнять двадцать лет — тогда женились и рожали первых детей примерно в этом возрасте. А там уж как повезет.
— Не знала об этом, спасибо. Вообще, страшновато ехать в архив, я совершенно не понимаю, как он устроен.
— Это только сначала кажется сложным, — успокоил ее Руслан. — Когда поработаешь там пару лет, все становится простым и понятным. А архивисты любят, когда при запросе есть четкая начальная информация, прямо как в твоем случае.
— Будешь? — предложила она ему конфету, но Руслан покачал головой, почти не отвлекаясь от дороги.
— Не люблю сладкое. Можем заехать в пекарню за кофе, если хочешь.
Аня кивнула, и они свернули на дорогу, ведущую к центру Джукетау. Притормозив у здания гостиницы, Руслан спросил:
— Тебе какой взять?
— Американо с ореховым сиропом, если там есть.
— Хорошо, посиди пока тут.
И он скрылся в направлении самой большой городской пекарни, закрыв дверь.
Пока Аня рассматривала бредущих на работу в декабрьских утренних сумерках людей, ее неприятно кольнуло воспоминание о том, как совсем недавно — всего год назад — она мало чем отличалась от этих работяг. Только расстояния были гораздо больше. Машины сновали туда-сюда по широкой центральной улице, из гостиницы вышла целая делегация — видимо, туристы, потому что впереди шла женщина с красным флажком. В последние годы администрация вкладывала большие деньги в развитие музеев. Книга Руслана этому очень поспособствовала — вчера она загуглила его имя и нашла все, что только можно найти в сети о человеке, который успел хоть немного засветиться в соцсетях.
— Держи, — вырвав ее из мыслей, сказал Руслан, садясь в машину.
— Спасибо! Сколько я должна?
— Угощаю.
Снова этот тон, как ни в чем не бывало. Но Аня молча достала и положила на бардачок сотню. Быть в долгу она не любила.
А вот кофе был вкусный.
Едва они выехали за черту города, оставив позади здание хлебной фабрики, элеватор вдалеке и огромные буквы, складывающиеся в название Джукетау, как Руслан спросил:
— Ты сказала, что пишешь книгу про свою бабушку. Почему ты выбрала эту тему?
Аня смешалась, не зная, что и ответить. От книги — одна идея, файл с синопсисом так и сверкал белым пустым листом.
— Предыдущая меня не устраивает, — поделилась она. — Первую книгу я написала с такими клише, что даже стыдно.
— Неужели ромфант? [3]
— Угадал. ещё и про попаданку [4].
Руслан рассмеялся и сказал:
— Ты хотя бы имеешь право сослаться на авторское видение, а вот у меня нет и шанса на провал.
— Твоя книга про основание Джукетау, так?
Руслан кивнул и добавил:
— И про Закамские засечные линии.
— Ты популяризируешь науку, привлекаешь внимание к истории края, это же здорово, — пожала плечами Аня. Руслан при этом выглядел как донельзя уставший от постоянных разговоров про его книгу, но наверняка был польщен вниманием — она знала такой взгляд, встречала у других писателей.
— Так, значит, ты хочешь создать что‑то в корне отличающееся от первой работы?
— Наверно. Но у меня очень мало базы, от которой я могу отталкиваться, так что немного углубиться в историю не повредит.
— Да, там можно найти много интересного. Я ещё в школе составил первое древо по рассказам бабушки.
— До седьмого колена, как у вас принято?
— Да, — немного удивленно ответил Руслан и даже на нее посмотрел. — Откуда знаешь?
— У меня есть подруга, наполовину татарка, у нее дома на стене висит под рамкой что‑то вроде вышивки с именами на арабском. Семь поколений по мужской линии, так она всегда говорит.
Упоминать о том, что с Гаянэ, оставшейся в Городе, она виделась последний раз более полугода назад, Аня, конечно, не стала.
— Я, к сожалению, не читала твою книгу, да и про засечные линии первый раз слышу. Почему все так заговорили о них после выхода твоей книги?
— Я доказал, что ещё до построения этих линий в XVII–XVIII веках на левом берегу Камы тут уже были заселены хорошие территории, давно отнятые у Малой Ногайской Орды местными. А вот когда в тысяча шестьсот пятьдесят четвертом случился набег калмыков, ногайцев и башкир на земли у Джукетау, это было нападение не на местных жителей, с которыми они уже давно жили мирно, а на захватчиков с правого берега.
Аня поразмышляла над его словами и сказала:
— Получается, местным не нужны были никакие засечные черты для защиты, потому что не от кого было защищаться?
Руслан кивнул и вывернул на дорогу к первому поселку на пути до Города.
— Тут жили беглые русские крепостные, татары, ногайцы, башкиры, мордва и прочие народности. Притом довольно дружно, если судить по следам раскопок тех времен.
— Независимое государство в государстве?
— Именно. Ну а какому правителю такое выгодно? По сути, засечные черты стали строить, чтобы хоть немного взять эти территории под контроль.
Аня глубоко задумалась над этой мыслью и не сразу нашлась с ответом.
— Бабушка говорила, что наши предки всегда жили на этом берегу.
— Мои тоже. Мое генеалогическое исследование упирается в тысяча семьсот девяносто второй год. Это как раз наше седьмое колено.
— А можно как‑то найти более ранних предков?
Руслан кивнул.
— Архивы в помощь. Только за прошедшие века какие‑то бумаги гибли в пожарах, какие‑то уничтожало время. Но тебе проще, если все предки были русскими или хотя бы кр ещёными. Записи о мусульманском населении велись на арабском.
— Как же ты находишь эту информацию?
— Я учил арабский в университете. Как турецкий, английский, немецкий и латынь.
— Я думала, ты историк.
— Вторая специализация была по языкам, мой интерес с детства. А ты на кого училась?
— Филфак, русская словесность и литература. А работаю в маркетинговом агентстве корректором на полставки.
— Удаленка? В Джукетау нет ни одного агентства, только редакция новостей ещё вроде осталась.
— А ты хорошо знаешь, что происходит в городе, — отметила Аня и кивнула.
— И как, нравится?
— Не такая нервотрепка, как быть младшим редактором, тем более хоум-офис [5]. Что может быть лучше. А ты преподаешь?
— Нет, я научный сотрудник в Институте археологии.
Аня знала это место — иногда проходила мимо двухэтажного здания из красного кирпича, так напоминавшего ее родную школу в Джукетау.
— Здорово! А как тебе пришла в голову идея написать книгу о нашем городе?
— Сначала писал об этом диплом, потом в аспирантуре работал над исследованием засечных линий и их роли в развитии края и города. А потом научный руководитель предложил издать книгу в соавторстве.
— Но интервью почему‑то берут только у тебя. — Она видела парочку на ютубе.
— Потому что Ильхам Линарович в прошлом году умер. Онкология.
Как всегда, когда разговор заходил о смерти, Аня терялась с ответом.
— Он прожил хорошую долгую жизнь до этого, — добавил Руслан и прибавил скорости на выезде из поселка.
На трассе он держался чуть нервознее, чем в городе. Ане хотелось спросить, как он вообще может водить машину, если его родители погибли в аварии. Но она разумно не стала лезть в чужую душу и проверять его терпение. Все‑таки они не друзья, чтобы говорить на такие личные темы. Правда, это не помешало ей задать давно интересовавший ее вопрос.
— А это правда, что у рыжих татар общий предок Чингисхан?
— Не знаю, до него я ещё не докопался, — рассмеялся Руслан. Похоже, это был частый вопрос, потому что он явно не обиделся на ее бесцеремонность.
— Я слышала о такой версии.
— Может быть, кто уже за давностью лет узнает. А может, все дело в моей русской маме, о родственниках которой я знаю очень мало.
Об этом он ещё не упоминал, так что Аня очень удивилась.
— А вот у тебя карие глаза, хотя у русских чаще серо-голубые, — заметил Руслан.
— Это фамильная черта — у одного из детей в поколении обязательно бывают карие глаза. Наверняка тоже какая‑то другая кровь примешалась, хотя тетушки настаивают, что наша семья всегда была только русской.
— Тетушки со стороны отца или матери?
— Мамины сестры, — Аня замешкалась с ответом, чуть не ляпнув, что отца ни она, ни кто‑то другой, кроме мамы, и не знал, какие уж тут его родственники. Но вовремя остановилась.
Руслан кивнул и указал на оставшийся позади поворот.
— Видишь эту дорогу? Она ведет к тем самым засечным чертам.
— И к Билярску.
— О, ты там была?
— Да, мой дедушка Иван родом оттуда. В детстве ездили в гости к его сестрам, но я уже плохо помню эти места.
Тут у нее зазвонил телефон. Евгения решила проверить, как ей в дороге.
Аня не стала говорить тетушкам, что едет с едва знакомым парнем, а то они сошли бы с ума от тревоги. Поэтому бодро отрапортовала, что в автобусе тепло, а она заняла одиночное место. Стоило ей повесить трубку, как последовал комментарий от Руслана:
— Меньше знают — крепче спят?
— Вроде того. Я бы не стала им вообще говорить, что еду в Город, но с них станется именно сегодня приехать ко мне по какому‑нибудь делу.
— Если ты вернулась в Джукетау, чтобы за ними приглядывать, то почему живешь отдельно?
— А почему ты так решил, что я приехала из-за этого? Я вернулась, потому что мне надоели Город и его шум.
Естественно, упоминать о настоящих причинах отъезда она бы никогда не стала.
— Не жалеешь?
Аня покачала головой.
— Тут спокойнее. И время на дорогу тратить не нужно.
— Ты могла работать удаленно и там. Или это квартирный вопрос виноват?
— Это личное, — не выдержала она и вспыхнула.
— Извини, что‑то я не подумал. — Казалось, ему действительно неловко, поэтому Аня проглотила недовольство и поспешила его заверить, что все в порядке.
И почему мужчины так стремятся нарушить все границы, стоит с ними провести хотя бы пару часов наедине?
В Городе они сразу встали в пробку. По Мамадышскому тракту всегда было сложно пробраться в центр, так что они провели там не меньше сорока минут, пока не показалась развязка, ведущая к нужной им улице.
В архиве Аня ещё ни разу не бывала, так что ее приятно удивило новое и отремонтированное здание. Охранница даже не проверила ее сумку, так что Аня поспешила за Русланом, который уже разговаривал с работницей архива. Немолодая женщина просто расцвела от удовольствия, так что Аня сразу догадалась: они давно знакомы.
— Рузалия Хусаиновна, это Анна. Она хотела бы посмотреть микрофильмы с метрическими книгами по тому же уезду, что я всегда изучаю, — представил ее он.
Рузалия Хусаиновна смерила ее совсем другим взглядом, но все же смягчилась.
— Вообще, нужно заказывать заранее, но для вас сделаем исключение. Пойдемте за мной.
Она провела их в читальный зал, показав, где можно оставить верхнюю одежду. Аня ожидала, что это будет пом ещёние, заставленное стеллажами, но вместо этого оказалась в обычном компьютерном классе.
— Все материалы мы постепенно оцифровываем, — заметив ее растерянность, пояснила Рузалия Хусаиновна. — С теми, что ещё не успели, работают только по записи.
Руслан привычно уселся за один из столов и сказал:
— Я помогу ей зарегистрироваться, не переживайте.
Рузалия Хусаиновна кивнула и ушла. Она явно ему очень доверяла.
— Я тут работаю уже года два, а архивисты не меняются, наверно, с образования самого архива, — пошутил он.
Руслан показал ей, как зайти в систему и вести поиск по документам, а потом занялся своей работой. Помимо них в зале была ещё одна девушка, которая быстро закончила дела и ушла. В полной тишине, нарушаемой только стуком клавиш, Аня сначала растерялась, но потом принялась за поиски.
Поначалу было сложно сориентироваться в этих материалах, но поиск по году действительно работал. Так Аня нашла записи о родителях деда и имена их родителей. Работа пошла быстрее, и за ту пару часов, что провела в архиве, не поднимая головы от компьютера, она продвинулась вглубь девятнадцатого века ещё на четыре поколения.
Нашлись родители матери и отца бабушки, даты их свадеб, а там и данные о тех, кто присутствовал со стороны невесты и жениха. Постоянно встречались знакомые имена и фамилии, дети рождались, а старики умирали. Все записи велись таким витиеватым почерком, что даже изучение старославянского в университете и чтение старинных документов для учебных проектов не всегда помогало. Чем ближе она подходила к началу века, тем сложнее становился почерк, словно каждый писец изощрялся в том, у кого будет непонятнее. Исчезли имена матерей в записях о рождении детей — только отцы и восприемники.
— Почему они не записывали матерей? — поинтересовалась Аня у Руслана. Он пожал плечами.
— У нас ещё сложнее. Хочешь посмотреть?
Она подошла и, взглянув на монитор, вскинула брови.
— Выглядит красиво, но ничего не понятно.
— Я почти закончил. У тебя как успехи?
— Дошла до тысяча восемьсот двадцатого года. По четыре поколения нашлось.
— Ого! Да ты везучая! Я в первый раз нашел только родителей бабушки, и то с помощью Рузалии Хусаиновны.
Ане же все это время казалось, что кто‑то направляет ее руку, помогая и показывая, какой год открывать. Она нашла и сестру прадеда, про которую все рассказывали, что та прожила больше ста лет. Оказалось, что десяток лет ей все‑таки прибавили, но количество долгожителей в семье по женской ветке приятно удивило Аню. Мало кто умирал в молодости — только мама прабабушки. Остальные проживали минимум по семьдесят лет, а то и до девяноста, как тетка Фекла — в честь нее потом называли девочек в двух последующих поколениях.
А вот по мужской линии наследовалось имя Николай. Только в девятнадцатом веке она встретила троих носителей. Видимо, тогда святителя Николая выбрали покровителем семьи, и до сих пор его икона стояла в каждой комнате.
Поднимая иногда глаза от монитора, Аня видела бабушку, стоящую напротив и с тревогой смотрящую на внучку. То ли ей не нравилось, что та копается в прошлом, то ли она, наоборот, боялась, что Аня ничего не найдет или пропустит что‑то по-настоящему важное.
— Если хочешь забраться ещё дальше, то можешь работать и из дома. Только это уже будет за плату, — пояснил Руслан, потягиваясь на стуле.
— А до какого года я смогу дойти?
— Смотри, метрические книги стали вести в тысяча семьсот двадцать втором году, а первое подобие переписи населения прошло в тысяча семьсот восемнадцатом. Приход ты знаешь; если кто‑то приезжал из другого края или менял веру, то это тоже записывали.
— А раньше?
— А там уже смотреть документы на землю, поместные приказы и прочие, где фиксировали жителей. Но это уже нужен запрос в Российский госархив — тут только те материалы, что передали на хранение или когда‑то заказывали.
Но Ане уже и то, что она нашла здесь, показалось чудом. Столько людей, столько имен, столько историй, которые можно рассказать!
Было уже около трех часов, когда они вышли из архива. Смеркалось, на улице заметно похолодало. Руслан предложил заехать перекусить перед обратной дорогой. Они оставили машину на платной стоянке на Спартаковской и пешком пошли к центральной пешеходной улице, где можно было выбрать нормальное кафе.
За год Аня уже отвыкла от возможности выбора, так что положилась на вкус Руслана. Городской шум сбивал с толку, так что она просто смотрела по сторонам и даже не пыталась завязать разговор.
Город уже украшали к Новому году. Парк Тысячелетия горел огнями, каждый фонарь украшала световая фигура, а вдалеке, у часов, смонтировали высокую узорную арку.
— Это что‑то новенькое, — не удержалась от комментария Аня.
— Часа в четыре ее зажгут, очень красиво смотрится, хотя и непривычно.
— Тут всегда просилось что‑то открывающее улицу. Хорошо придумали.
— Когда ты последний раз здесь была?
— Год назад, в ноябре.
Вспоминать те тяжелые дни ей совсем не хотелось, так что она сменила тему.
— А ты давно здесь живешь?
— Больше десяти лет. Как приехал поступать, так и остался.
— А бабушка все эти годы жила одна?
— Нет, дед умер только три года назад.
В центре нервозность Ани только усилилась. Она надеялась, что никто из старых знакомых не встретится. Объяснять, что делает в Городе, да ещё не с женихом, а с каким‑то другим парнем, ей совсем не хотелось.
Надо было думать, что́ говорить коллегам, тогда не пришлось бы сбегать домой после разрыва… От этих мыслей даже шрамы на запястьях заныли.
— Ты тоже здесь училась?
— Да, приехала в две тысячи одиннадцатом и так и осталась.
— Институт филологии и искусств?
— Да, в круглом здании с колоннами.
— Я там тоже учился, когда это был ещё гуманитарно-педагогический университет.
Когда он в прошлый раз заметил, что у них много общего, Аня даже не думала, что настолько.
Наконец они дошли до кафе. В «Сказке» она последний раз была ещё во времена учебы, так что с ностальгией заказала элеш с куриным бульоном [6], чай по-татарски и губадию [7]. Аня не изменяла этой традиции с первого похода в это кафе, ещё вместе с мамой и дальними родственниками из Города.
В большом аквариуме напротив столика у окна, где они сели, плавали цветные рыбки, и Аня отчетливо вспомнила свой сон и уклейку, уплывшую в ее вены.
— Сколько себя помню, тут всегда были эти рыбы, — словно прочитав ее мысли, сказал Руслан.
— Ты часто здесь бывал?
— Родители жили в Городе, так что до пяти лет у меня обрывочные воспоминания об этих местах. Потом, когда уже приехал учиться, ходил и вспоминал многое. Но тяжелее всего было вернуться в квартиру, в которой мы с ними жили, поэтому вскоре я ее продал и купил новую в другом районе.
Он погрузился в воспоминания, и Аня, уже успевшая отметить, что эмоции слабо отражаются на его лице, все же поняла, что ему не очень легко вспоминать о тех днях.
— Что собираешься делать с домом бабушки? — поинтересовалась она, прежде чем сообразила, что вряд ли об этом ему тоже будет приятно говорить.
— Продам, как вступлю в наследство. Вещи уже все упакованы, осталось только закрыть и передать ключи соседке, чтобы следила за домом.
Как раз принесли часть заказанных блюд, и Руслан замолчал. Пока он разливал чай, Аня спросила:
— Сам больше не приедешь в Джукетау?
— Как уж. К родственникам в гости да на подписание документов. Со знакомым риелтором уже связался, через полгода запущу процесс.
Аня кивнула, вспоминая, как сама год назад продавала квартиру матери и брала новую. Слишком тяжело оставаться в тех местах, где многое напоминает о прошлом.
Чай был вкусным, как и всегда, еда дала заряд бодрости и тепла на обратную дорогу, а разговор постепенно сошел на нет. Аня и забыла уже, как сложно общаться с кем‑то новым — обходить острые углы, предугадывать те темы, что могут оказаться неподходящими. Как будто по минному полю ходишь.
Обратная дорога заняла чуть больше времени — на выезде из Города в этот час собиралась пробка посолиднее утренней. Аня уснула сразу после того, как они проехали перечеркнутый указатель.
И ей снились километры бумаг с записанными витиеватым почерком именами людей, от которых, по всей вероятности, уже давно не осталось даже костей.
Проснулась Аня уже вблизи от Джукетау. Руслан довез ее прямо до подъезда и дождался, пока она окончательно придет в себя.
— Спасибо за компанию, сама бы я не разобралась, как работать с архивом, — поблагодарила Аня.
— Тебе спасибо. Если захочешь что‑то ещё найти раньше восемнадцатого века, то пиши сразу запрос в РГАДА [8], — посоветовал он. — Кстати, я же забыл отдать тебе копии фотографий.
Руслан протянул ей конверт, который достал из бардачка. По весу и плотности пачки там было не меньше десятка фотокарточек.
Аня поблагодарила его и, попрощавшись, вышла из машины. Ей даже в голову не пришло пригласить его на чай — в ее квартире нечасто бывали даже тетушки, это был только ее мир и царство. А про то, что это как минимум невежливо, Аня и не думала.
Карамелька встретила хозяйку недовольным сонным видом и голодным мявом. Миска давно опустела, так что Аня, сбросив шубу и сапоги, занялась кошкой. Только когда она захрустела любимым кормом, Аня достала из сумки телефон и направилась в комнату.
И все то время, что она умывалась, переодевалась и подогревала воду для чая, она думала, как же давно в ее жизни не было таких спокойных и одновременно насыщенных дней. Записи и фотографии лежали в сумке в ожидании, когда Аня продолжит поиски. А на душе кошки скребли от того, что она снова осталась одна.
Оказывается, и одиночество может надоесть со временем.
Поэтому вместо чая Аня сделала себе коктейль из апероля, апельсинового сока и джина. После третьей порции под какой‑то сериал, как раз крутившийся по телевизору, захотелось узнать, как дела у оставшихся в Городе знакомых. От фотографий друзей, которые снова где‑то гуляли, выкладывали семейные фото, писали долгие посты о путешествиях и знакомствах, новых проектах и достижениях, стало тошно.
Тогда Аня добила себя страницей Дениса. Бывший жених пару месяцев назад расписался с девушкой из своей компании, и ее — в отличие от Ани — он посчитал достойной того, чтобы позвать с собой в Нью-Йорк. Насколько знала Аня, встречаться Денис и Альбина начали сразу после их расставания, так что технически он никогда ей не изменял. Но обида и злость на него никуда не делись.
Но хуже всего было то, что никто, кроме семьи и Гаянэ, так и не узнал, что они на самом деле давно расстались. Коллеги на прошлом месте, кому она хвалилась кольцом и рассказывала, что жених получил место в филиале компании в США, перед ее увольнением наперебой давали советы, как устроиться в чужой стране по опыту знакомых. Аня так и не рассказала им, что на самом деле ее на первое время ждали стены старого дома, построенного дедом, а не новые горизонты.
Признаваться в том, что ложь зашла слишком далеко, было больно. А чувствовать себя дурой и выносить презрительное сочувствие окружающих показалось бы ещё больнее. Пусть лучше думают, что она начала новую жизнь без старых связей.
Апероль давно горчил, но Аня продолжала «радовать» себя новыми порциями коктейлей.
— Значит, она для тебя достаточно хороша, чтобы забрать ее с собой в Америку? — спрашивала Аня у расплывшегося в счастливой улыбке бывшего жениха, который позировал на фоне небоскребов. — Значит, у нее есть такт и умение заткнуться, когда надо, а я заслуживаю только этого тухлого городишки и одиночества? Для чего тогда ты постоянно рассказывал мне, как классно будет жить в другой стране, где настоящая демократия? Для чего были все эти разговоры?
Денис, находившийся за сотни тысяч километров от нее, ожидаемо молчал, продолжая улыбаться на стандартной для туриста фотографии. Интересно, кто его фотографировал? В их поездках это делала Аня. Он хвалил ее словно врожденное умение поймать нужный кадр. Поэтому она и завела потом анонимный фотоблог, неожиданно набравший популярность. «Наличники — глаза дома», — Аня слышала другую версию этой поговорки, но бабушка всегда говорила по-своему. Значит, людям нравилось заглядывать в чужие глаза и пытаться увидеть там что‑то свое.
В каждом из наличников Аня встречала немой укор, тоску по прежним временам и затаенную боль старения и разрушения. Все то, что она находила и внутри себя.
— Надеюсь, ты счастлив, — сказала Аня фотографии в инстаграме [9] и отбросила телефон подальше. Отсалютовав невидимому собеседнику, она отпила ещё глоток и, поморщившись, запустила в стену ещё и почти пустой бокал.
Какая разница, что она чувствует. Все равно лучше уже никогда не будет. С этими мыслями Аня отключилась на диване, забыв даже поставить будильник на утро.
[1] Световое загрязнение (засветка) — засвечивание ночного неба искусственными источниками освещения, свет которых рассеивается в нижних слоях атмосферы, мешая проведению астрономических наблюдений. Иногда это явление также называют световым смогом.
[2] Засечная черта — система оборонительных сооружений на границах Российского государства в XVI–XVII веках. Про Билярск и засечные черты в Татарстане можно почитать, например, здесь: Кузнецов В. А. Новая Закамская линия и образование ландмилиции; Дубман Э. Л. Новая Закамская линия: эволюция названия и статус.
[3] Ромфант — романтическая фантастика, жанр, появившийся в начале XXI века для женской аудитории.
[4] Попаданка, попаданец — герой, который переносится в прошлое, будущее или другой мир в романтической и другой фантастике.
[5] Хоум-офис — с англ. homeoffice, буквально «офис дома», Аня говорит про удаленный режим работы.
[6] Элеш — национальная татарская выпечка, закрытый пирожок с картофелем и мясом. Часто подается с куриным бульоном.
[7] Губадия — национальная татарская выпечка, закрытый многослойный пирог с рисом, вареным творогом, изюмом. Есть варианты, включающие мясо.
[8] Российский государственный архив древних актов (РГАДА) — крупнейшее российское хранилище документов и печатных книг XVI–XIX веков.
[9] Instagram принадлежит Meta Platforms Inc. (в 2022 г. в России признана экстремистской и внесена в перечень организаций, причастных к терроризму и экстремизму).